Арахисовая паста

А назавтра опять мне играть свою роль, И смеяться опять невпопад. Помнишь, ты говорил, что любовь — это боль?! Ты ошибся, любовь — это ад... Анна Андреевна Ахматова «– Вы красивые, но пустые, – продолжал Маленький принц. – Ради вас не захочется умереть. Конечно, случайный прохожий, поглядев на мою розу, скажет, что она точно такая же, как вы. Но мне она одна дороже всех вас. Ведь это её, а не вас я поливал каждый день. Её, а не вас накрывал стеклянным колпаком. Её загораживал ширмой, оберегая от ветра. Для неё убивал гусениц, только двух или трех оставил, чтобы вывелись бабочки. Я слушал, как она жаловалась и как хвастала, я прислушивался к ней, даже когда она умолкала. Она – моя.» Антуан де Сент-Экзюпери «Маленький принц» Первоочередными задачами были укрепление власти на острове, удачный отвод глаз послов Министра Магии и нелегальный заработок. Относительно последнего: работать все отказались, поступило предложение ограбить Гринготтс — все, что угодно, только не грузчиками на верфи. Тогда Драко и выдвинул свой простой и в тоже время почти абсурдный план, который обсуждал с Гермионой на пароме. Фамильным даром Малфоев была поразительная удачливость и проницательность, когда дело касалось увеличения капиталов. Что-то о древнем ритуале, жертвах и сожжении его пра-пра-прабабушки на костре, в результате — устойчивый бизнес, несколько сейфов забитых золотом в Гринготтсе и счета со множеством нулей. Так для начального капитала Драко предложил делать ставки на маггловском и магическом спорте, чем активно промышляли его предки с такой-то удачливостью, а затем вложить деньги в компании, которые начнут преуспевать в ближайшее время. Для первого этапа требовались остатки сбережений и фальшивая личность. Антонин тут же подтвердил, что знает нужных людей в Лондоне. Гермиона с горящими глазами предложила через десять лет вложиться в Эппл и Майкрософт. — Нам нужно что-то в ближайшие два года, а не в семидесятые, — Драко стоял у большого розового куста, задумчиво потирая подбородок. — И с каких пор тебя, Грейнджер, настолько волнует собственное обогащение? Разве не твой девиз: воровать у богатых и отдавать бедным, а все что останется потратить на новую одежду для домовиков? — Пф, — Гермиона лежала на тахте, все еще борясь со слабостью во всем теле после произошедшего с Томом. — Если это позволит мне принимать ежедневный душ, надевать после него кружевное белье, — в углу комнаты Барти подавился воздухом. — Есть, пить и жить в свое удовольствие, то я готова самолично... На что именно она готова, Гермиона не договорила, но выглядела в этот момент слишком решительно, и никто не задал вопросов. Про кружевное белье, конечно, у нее просто вырвалось — ляпнула о наболевшем, к которому относились и все удобства в том времени, из которого они пришли. Кружево натирало, а при долгой носке начинало доставлять дискомфорт, так что еще в первые полгода апокалипсиса Гермиона перешла на хлопок и спортивное белье. Две остальные повестки дня создавали больше проблем. После получаса споров сошлись на том, что посла все же необходимо принять. Вот только Гермиона помнила, что одним из пунктов гениального плана Тома было заслать ее в Министерство. Отсюда вытекала проблема: придется либо изменять внешность, либо подчищать воспоминания послу после приема. — Вуаль, — предложил Скабиор. — Загадочно и неброско. Спишут на то, что ты недоверчива и уродлива, поэтому скрываешь лицо. Немного хрипотцы в голос и вуаля — странная новая хозяйка острова, Леди Джин. На том и порешили. Антонин залил вырвавшийся смешок рюмкой огневиски. — Затем можно будет игнорировать приглашения на приемы год или два, ссылаясь на то, что слишком занята делами острова. Магическая община здесь обособленная — никто лишний раз не полезет. Да и сейчас послы, скорее, выказывают уважение, чем что-то разнюхивают. Насколько я понял, за этими берегами мало кто знает, как именно здесь меняется власть. А вот сама магическая община Мэна могла стать одной большой проблемой. Стоило разослать оборотней в разные уголки острова, чтобы контролировать обстановку. Драко предложил устроить прием, на котором Гермионе будут представлены главы кланов и их семьи. При слове «прием» Скабиор нетерпеливо закачался на стуле. — Кстати об этом! Кто-то проспал свой день рождения! Глаза Гермионы удивленно округлились. Она, и правда, упустила тот момент, что месяц назад ей исполнилось двадцать пять. Она прожила еще год, цепляясь за измененные ценности и за них... За новую семью. Гермиона осмотрела людей, находящихся в оранжерее: Долохов допивал из горла остатки огневиски, Скабиор сорвал бутон и растирал его между пальцами, превращая в кашу, Лютер задремал в углу. Барти смотрел на нее с легкой улыбкой, периодически облизывая губы и вставляя резкие, категоричные комментарии в их будущие планы. На его шее краснели следы от пальцев Тома. Драко же сказал на собрании больше, чем за все время в Бухте. «Да уж, с семьей я, конечно погорячилась,» — усмехнулась про себя Гермиона. — Думаю, — цокнул языком Антонин. — Мы заслужили праздник. Нужно отметить удачное перемещение и твой прошедший день рождения! — Если не ошибаюсь, то эти месяцы вы только и делали, что праздновали? — в подтверждение вопроса Гермионы этажом выше что-то разбилось — оборотни явно не собирались просыхать. — Я за хорошую тусу, — подал голос проснувшийся Лютер. — В ближайшее время мы вряд ли еще сможем собраться все вместе. — Так у вас же кончились деньги... Как оказалось, для такого дела кое-какие сбережения все же найдутся. Гермионе велели не вмешиваться, отмахнулись намечающимся «сюрпризом» и отправили отдыхать. Та особо и не сопротивлялась — голод резко дал о себе знать болью в животе. — Идем, — Барти помог ей встать и подхватил под локоть. — Провожу на кухню. От его постоянных случайных или необходимых касаний внутри Гермионы все замирало, будто перед прыжком с большой высоты. Прыжок долог, чувствовалось, что тело потеряло точку опоры и мучительно тянется вперед в поисках новой. Она вцепилась в чужую сильную руку, словно маленькая девочка, и послушно проследовала шаг за шагом до самой кухни. Все это время они молчали — в середине прыжка слова не нужны. Гермиона улыбалась, опустив голову и занавесившись волосами. Коридор заканчивался узкой дверь, в которую бы не смогли спокойно пройти сразу два человека. Руку Барти пришлось отпустить. Тот коротко постучал и вошел. Гермиона протиснулась вслед за ним в светлое помещение с высокими потолками, где невероятно вкусно пахло свежим хлебом и мясом. Ее рот непроизвольно наполнился слюной. Это место количеством полок напоминало библиотеку, но вместо книг шкафы и все горизонтальные поверхности были заставлены кухонной утварью. Гермиона не понимала, для чего может понадобиться столько кастрюль, половников и сервизов. А уж коллекции котелков позавидовал бы даже Северус Снейп. Домовики при виде хозяйки заохали и заносились, побросав свои дела. У них ушло несколько минут, чтобы выстроиться в линию и перестать выкручивать пушистые уши. Все они были того же рода, что и Бирко. Никто не был обделен мехом, в отличие от домовиков в Лондоне. Они так же носили ливреи, но поверх них еще и маленькие фартуки. Гермиона умилилась, но быстро взяла себя в руки, посчитав такое поведение по отношению к существам неэтичным. — Госпожа изволит, чтобы подали обед? Старый Хилфстед тот час отдаст приказ, — прохрипел домовик в начале колонны. Он единственный не занимался самобичеванием, стоял ровно, опираясь на крохотную трость. Его серые уши полиняли, и часть волосков уже тронула седина. Он следил за каждым движением Гермионы из под кустистых бровей. — Что-то легкое, и мы перекусим здесь, — махнул рукой Барти и прошел к столу у стены, на котором, подчиняясь заклинанию, продолжали нарезаться овощи. Домовики не сдвинулись с места и замерли. Десяток глаз уставился на Гермиону в ожидании. — Выполняйте, — устало кивнула она. Ее вздох потонул в топоте маленьких ног, когда домовики вернулись к работе. Но теперь дело явно протекало медленнее, так как каждую минуту они оглядывались на новую хозяйку в молчаливом ожидании поощрения или наказания. Только Хилфстед спокойно управлял варкой сразу нескольких блюд и что-то бурчал себе под нос. Гермиона забралась на высокий табурет напротив Барти и безвольной куклой растянулась на столе. Она уронила голову на руки и зажмурилась. — Знаешь, — все так же не открывая глаз, заговорила она. — Мы праздновали в Бухте все дни рождения кроме твоего. Я даже не знаю дату. — Девятое июня. — Вот как. Барти растянулся рядом. Гермиона приоткрыла глаза и не удивилась, что не смотря на ширину стола его ладонь все равно свисала с края. Теперь их лица были напротив на расстоянии десяти дюймов. — Моя мать, — его губы едва двигались, словно он с трудом мог говорить. — Любила получать на день рождение музыкальные инструменты. Коллекционировала скрипки, флейты и обожала свой старый клавесин. За месяц до моего заключения в Азкабан я заказал ей гучжэн из Китая. Насколько мне известно, его разбили при обыске моей комнаты после задержания. Барти заворочался, подкладывая локоть под голову. Свет кухни выцветил круги под его глазами. Гермиона проследила взглядом заострившуюся линию подбородка с отросшей щетиной и быстро отвела взгляд от следов попытки удушения. — Я ненавидел своего отца. Мать он любил так сильно, что это больше походило на манию. Ревновать к собственному сыну глупо, и он сам понимал это, но ничего не мог с собой поделать. Возможно, это передалось мне от обожаемого папеньки. Барти покрутил пальцем у виска. — Когда я вернулся с первого курса, мама сказала… Сказала, что отныне в нашей семье слова «с днем рождения» означают «я люблю тебя». И я стал получать от нее только эти поздравления. Раз в год, девятого июня она вкладывала в эти слова сакральный смысл непонятный старому идиоту. Больше некому их сказать и незачем праздновать. Она приняла Оборотное и умерла за меня в Азкабане. Ни один мускул ни дрогнул на его лице. Не заходили желваки, челюсть была расслаблена. Он просто прикрыл глаза, давая понять, что закончил эту случайную исповедь. Гермиона выпрямилась на стуле, смаргивая подступившие слезы. — Приказ о праздничном ужине от мистера Долохова уже получен, — Хилфстед поклонился и хлопнул в ладоши. — Приятного аппетита, Госпожа Джин. Подчиняясь магии домовика, стол в считанные секунды был заставлен самыми разнообразными блюдами. Стоило отметить, что пожелание чего-то легкого они все-таки учли, но вот количество еды… От ярких запахов Гермионе стало дурно. Она вспомнила, как вскрывала ножом консервы с истекшим сроком годности, неделю питалась травами и какими-то корешками, когда заблудилась в лесу с Невиллом, и как вгрызалась в свежеиспеченный хлеб, оказавшись в Бухте. Теперь же эта кухня с высокими стрельчатыми окнами казалась ей чуть ли не раем на земле, а этот обед — яблоком, после которого она обязательно падет. Гермиона посмотрела горящими глазами на Барти— мол, «ты тоже это видишь?» — и пододвинула к себе ближайшую тарелку. Это был суп на наваристом бульоне с мелко нарезанными овощами. Гермиона даже не воспользовалась ложкой, взяла тарелку в обе руки и в два захода выпила суп через край. При этом она издавала мычащие звуки, причмокивала и немного облилась. Гермиона даже не заметила, что зажмурилась от удовольствия. Она приоткрыла один глаз, когда Барти засмеялся над пучком укропа, прилипшим к ее губе. — Сам давай ешь, — Гермиона отложила свою опустевшую тарелку, сунула ложку в его руку и пододвинула глубокую миску с жаркое. — Выглядишь как жертва холокоста. — Комплименты не твой конек, да, маленькая мисс? — скривился он, но послушно приступил к еде. Гермиона потянулась к новой тарелке, но остановила себя, подумав, что столь большое количество еды будет для нее вредным. Хилфстед, увидев ее сомнения, словно между прочим сказал: — Я взял на себя смелость добавить некоторые зелья для наилучшей усваиваемости пищи. Ешьте сколько захотите, Госпожа Джин. — Большое спасибо, — прошамкала она, уже откусывая от хлеба. Еда в этом времени действительно отличалась. Некоторые продукты имели совсем другой вкус — иногда более приятный, иногда наоборот. Листья салата в двадцать первом веке точно не были настолько хрустящими, а сметана больше походила на масло, обволакивая весь рот сливочным вкусом. Гермиона подкладывала Барти на тарелку куски мяса, смеялась, когда он кривился от ее заботы, и устраивала сравнительный анализ хлеба домовиков и тех крупных батонов, которые пек старик Стенли. Откусив от всего понемногу, расправившись с нежнейшей индейкой и целой вазочкой оливок, она растянулась на столе, постанывая от переедания. Барти заканчивал с отбивной, аккуратно отрезая себе маленькие кусочки и отправляя их в рот. Затем он медленно жевал, пока отрезал новый кусок. Гермиона посчитала себя извращенкой из-за проскользнувшей в голове мысли, что она готова смотреть на эту картину вечно. — Тебе срочно надо выспаться, — сказала она, когда Барти не сдержал громкий зевок. — А желательно проваляться в постели пару дней. — Желаешь составить компанию? — он усмехнулся, наколол на вилку мясо и покрутил им в воздухе. — Мой лимит сна превышен, — отмахнулась она, смутившись. — Я, если что, точно буду не против, — Барти перехватил ее руку и сжал ладонь, как тогда при ее пробуждении. Гермиона вскочила со стула, избегая его взгляда, и подошла к домовикам. Те сразу побросали свои дела и выстроились в линию. — Не стоит, — попыталась остановить их девушка, но существа только вцепились в пушистые уши и низко поклонились. — Большое спасибо вам за этот обед. Я давно не пробовала ничего вкуснее. — Всегда рады услужить нашей Госпоже, — ответил за всех Хилфстед. — В любое время в любой комнате замка вы можете заказать блюдо, которое пожелаете. Покидая кухню, Гермиона захватила яблоко из большой корзины и радостно отсалютовала им домовикам. Те пригнулись, словно вместо этого она собиралась его кинуть. Барти подтолкнул ее к дверям. — Не травмируй психику бедных существ. Они явно не привыкли к таким простодушным хозяевам, — он выхватил яблоко из ее руки и откусил. — Эй, — возмущение Гермионы потонули в громком хрусте. — Твоя реакция заторможена. Нужно будет возобновить тренировки. — Целитель Левински прописал мне отдых. Сомневаюсь, что под это определение попадают силовые упражнения, во время которых ты будешь кидать меня через бедро на маты. — Все еще обижаешься за тот случай? — Да я чуть шею не сломала! Гермиона улыбалась, смеялась и чувствовала себя просто прекрасно. Она была сыта, одета в свежие вещи, и ни один надоедливый голос в голове не давал о себе знать. Ей нравилось вот так идти с Барти по коридорам: плечом к плечу вспоминать общие тренировки, затянувшиеся спарринги, после которых неделями сходили синяки и ссадины. Они много времени провели в зале, иногда даже перекусывать приходилось там, отрабатывали рукопашную и скорость реакции. Барти был жестоким и требовательным учителем. То, что он вытворял, притворяясь Грюмом, было цветочками по сравнению с бесконечными силовыми тренировками. Ему доставляло извращенное моральное удовольствие уложить Гермиону на лопатки и громко объявить: «Ты убита!». Подсечка и отбитая спина — «Убита!». Удар в поясницу, стесанный подбородок и громко клацнувшие зубы — «Убита!». Толчок во время бега с препятствиями, разбитые колени — «Убита!». В те дни, вырубаясь едва дойдя до кровати, Гермиона его ненавидела. Сейчас же она с улыбкой вспоминала те дни. — Кто так характер закаляет? — в ее голосе сквозило наигранное возмущение. — Да ты же меня просто избивал! — Никто не заставлял тебя приходить на тренировки, — усмехнулся Барти и развел руками. — Вообще-то, — Гермиона даже остановилась от его возражения. — Если б я не явилась, то осталась бы без еды. — Но право выбора у тебя было. Гермиона уже видела издалека дверь своих новых комнат, поэтому просто махнула на него рукой. — Праздник в семь. Не опаздывай, — Барти указал в сторону ответвления коридора. — Библиотека там. Вторая дверь слева. Глаза Гермионы загорелись предвкушением. Она на секунду задумалась, кивнула самой себе и, быстро попрощавшись, свернула в указанном направлении. — Ты слишком предсказуема! — смеясь, крикнул Барти ей вслед. Нужные двери было невозможно пропустить. На отполированной деревянной поверхности вырисовывалось несколько фраз на неизвестном Гермионе языке, выцветшее золото тускло блестело и переливалось. Гермиона остановилась, медленно коснувшись створок, словно великому тайны, и слабо толкнула. Она заглянула внутрь, издала звук похожий на мышиный писк и с восторженным криком влетела в поражающую своими размерами библиотеку. Дверь за ее спиной закрылась, после чего Гермиона Грейнджер была потеряна для этого мира на несколько часов. Бирко нашел ее стоящей у окна, мрачную, задумчивую и немного потерянную. Здесь был широкий подоконник — идеальный для пледа, книги и чашечки чая, но настроение Гермионы к этому не располагало. — Госпожа Джин, все уже ожидают в малой столовой, — пролепетал домовик, рискнув потревожить хозяйку, явно находящуюся не в духе. — Да-да, конечно, — пробормотала она и последовала за ним. Гермиона узнала главное. Весь этот фарс с ритуальной дуэлью — лишь уловка. Дикая Охота выбирала нового вождя еще при призыве. Время для темных духов вещь субъективная, поэтому они сразу могли опознать того претендента, кто принесет им больше крови. Гермиона боялась предположить, какое именно будущее ее ожидает, если больше всего подошла она. Дуэль же проводилась ради жертвоприношения и презентации особых новых сил их владельцу. Повторяющийся цикл всегда разный и почти неподконтролен вождю. В некоторых записях так же было указано замедленное старение, но чаще всего избранные все равно не доживали и до ста. В какой-то момент Дикая Охота могла просто... перестать спасать. Гермиона зажмурилась и замотала головой, пытаясь отвлечься. Она чувствовала себя носителем опасного вируса, который настойчиво хотят выпустить в мир для распространения заражения. — Это здесь, Госпожа, — Бирко остановился у нужной двери, но не дождался какой-либо реакции. — Госпожа Джин, вы в порядке? — Что? — она посмотрела на испуганного домовика и часто заморгала. — Да, Бирко, большое спасибо. Можешь идти. Гермиона натянула на лицо улыбку, очищая сознание от тяжелых мыслей, как при ментальных тренировках, и толкнула двери. Ее встретила темнота с треугольником света, падающим от свечей из коридора. — Здесь есть кто-ни... — С днём рождения! Гермиона зажала уши руками и отпрянула от дружного крика. Зажегся свет, под потолок взлетели наколдованные блестящие конфети. Вокруг нее закружилась стайка голубых птичек, одна из которых дернула пушистый локон. Скабиор в дорогущем на вид смокинге и с аккуратно уложенными волосами подал ей руку и проводил к стулу во главе накрытого стола. — Присаживайтесь, босс, — широко улыбнулся он, помогая ей сесть. Малая столовая оказалась уютным залом со светлыми гобеленами. За спиной Гермионы разгорался камин, чей треск потонул в пожеланиях оборотней. Те хоть и вели себя более цивильно, чем днем, но явно были попрежнему навеселе. Гермиона еще не выбрала точную тактику общения с ними, поэтому просто поблагодарила за поздравления. Лютер, прежде чем сесть, сжал ее вместе со спинкой стула в медвежьих объятиях и пробормотал что-то вроде: «Счастья и побольше вкусной еды». Драко просто кивнул со своего места, видимо, исчерпав на собрании словарный запас на ближайший месяц. Гермиона выжидательно посмотрела на Барти, но тот только подмигнул и занял соседний стул. Антонин уже встал с рюмкой прозрачного алкоголя, видимо, водки в руке. — Позвольте произнести первый тост в этот чудесный вечер, — при слове «тост» пустые бокалы начали наполняться красным вином. — Сегодня мы празднуем, хоть и с опозданием, день рождения сильного воина, моего бывшего достойного врага… Скабиор толкнул его локтем и закатил глаза. — Меньше пафоса, друг мой. — Не перебивай, svinota. Так вот, — Антонин почесал макушку. — На чем я остановился? Ах, да! Я рад… Нет, я имею честь быть теперь с тобой, мисс Грейнджер, по одну сторону баррикад. Выпьем же, — видимо, часть он все-таки сократил под волной насмешливых взглядов. — За самую талантливую грязнокровку прошлого, настоящего и будущего! — Эй! — рассмеявшись, возмутилась Гермиона, но ее слова потонули в звоне бокалов и радостных криках. Барти вдруг оказался слишком близко, и, не смотря на царивший гомон, Гермиона услышала его шёпот у самого уха, за которое он заправил выбившийся локон: — С днем рождения, маленькая мисс. Она покраснела, он усмехнулся и выпил. — Да здравствует Госпожа Джин! — закричал Бакстер. — Да здравствует босс! — поддержали его остальные оборотни, в пару глотков осушившие свои бокалы. Вино было прохладным, чуть меньше запретной грани, как раз столько, чтобы окунуться с головой в веселую ватную легкость. Она позволила Гермионе увидеть все так точно и ярко, как изыскан гобелен на противоположной стене, как отливают красным косички у Скабиора в волосах. Какой красивый явно выспавшийся Барти; как ровно он сидит и педантично ест, как неосознанно он облизывает губы. Как он смотрит на нее — с твердостью и даже не решимостью, а с простым, обыденным знанием чего-то о ней и о себе. Гермиона отвернулась с улыбкой и сделала еще глоток вина, выслушивая новую волну поздравлений. Они много съели и выпили в тот вечер. Вспоминали Бухту, позабыли о дрязгах и шутили о спасении мира. Антонин травил байки, срываясь на русский, от чего смысл окончательно ускользал. Гермиона упустила тот момент, когда оборотни разошлись, а остальные устроились на мягких диванах напротив камина. Она была укутана в плед в глубоком кресле, забравшись на него с ногами. В голове шумело, хотелось широко улыбаться и спать. — Pridurok, — пытался научить Антонин отмахивающегося Скабиора. — Ну давай, pri… — Старый козел, да когда ж ты отвалишь, — егерь отпил из бутылки огневиски. — Я и на родном языке могу… — В русском ругательств в десятки раз больше, а у вас только… — О, очнулась, — Скабиор посмотрел на Гермиону, словно на спасительницу. — Ну что пришла в себя? А то в какой-то момент ты могла только мычать и икать. Даже подарки не успела получить. Он подорвался с места и вернулся из противоположного угла комнаты с маленьким свертком в руках. — Держи, — вдруг смутившись, он просто сунул подарок ей в руки. — С прошедшим. Это были пачка сигарет и зажигалка с выгравированной руной удачи. Гермиона щелкнула колесиком, и в уголке заплясало зеленое искрящееся пламя. — Она зачарована, — Скабиор сел обратно на диван, все еще не смотря на нее. — Она потрясающая, — Гермиона сморгнула набежавшие слезы и улыбнулась. — Большое спасибо. В Бухте некогда было обмениваться подарками. Старик Стенли пек кекс для именинника, и это все, на что ты мог рассчитывать. Гермиона и забыла, каково это чувство — получать подарки в свой день рождения. — Ну что за сопли, — вздохнул Барти. — Еще и приучаешь к вредными привычкам. — Эй, они не вызывают привыкания, — возразил Скабиор. — И вообще… Перечисления чудесных свойств его волшебных сигарет прервал поднявшийся Драко. Он подарил Гермионе маленькую брошь с необычным пятиугольным камнем синего цвета. — Принес с собой из нашего времени. Артефакт от сглаза. На благодарность девушки он молча кивнул и сел обратно. — Ну раз пошла такая gulyanka, — вздохнул Антонин и поднялся. — Держи. Он кинул Гермионе маленький сверток. Внутри оберточной бумаги оказалось два круглых зеркала в строгой узкой оправе. На гладкой поверхности отразилась взлохмаченная Гермиона с хмельными глазами. — Таскал их с собой еще со школы, да связываться теперь особо не с кем. Зеркальца сквозные, нужно произнести имя… — Да-да, я знаю, — перебила его Гермиона, горящими глазами рассматривая подарок. — Спасибо, Тони. Это был ценный и полезный парный артефакт. Чуть меньше десяти лет назад благодаря осколку такого зеркала к ним на помощь прибыл Добби и помог сбежать из Малфой-мэнора. Несколько выжидательных взглядов скрестилось на Барти, но тот только отмахнулся: — Я потом подарю. Гермиона облегченно вздохнула — ее глаза и так были на мокром месте. — Так-с, — цыкнул Скабиор, поднимаясь. — Предлагаю сыграть в оборотное. — Я стар для этого der’ma, — просипел Антонин, прикладываясь к бутылке. — Да с вами тогда только спиться можно. Хорек, ты первый, — Скабиор наклонился к нему и сбивчиво что-то зашептал. Барти под грозным взглядом Драко скрестил руки: — Это не я ему рассказал. В его пальцах играл бликами граненый стакан с огневиски. Гермиона откинулась в кресле и расслаблено затихла, глядя как Барти время от времени прикладывается к алкоголю и делает медленные, тягучие глотки. У нее в голове шумело, треск камина заглушал обсуждения грядущей игры, а мысли растягивались, словно жвачка. Скабиор сел обратно на свое место, а Драко встал перед камином. Он замер темной тенью на фоне оранжевых отблесков пламени и задумался. Его немного пошатывало от количества выпитого, и он оперся о каминный выступ. Драко выхватил палочку из заднего кармана джинс и прошептал парочку заклинаний. Его волосы встали дыбом, а лицо приобрело мертвенную бледность. Давно прошли те времена, когда Драко мог похвастаться аристократически светлой кожей. Как участник большинства вылазок из Бухты он стал обладателем стойкого загара. Драко вдруг резко приблизился к Гермионе. Та от испуга отпрянула, и он пододвинулся еще ближе. С такого расстояния она могла рассмотреть небольшой шрам в уголке его губ и каждую светлую ресницу. Он широко открыл глаза и визгливо закричал: — Выметайтесь все! А с ней, — Драко подцепил подбородок Гермионы волшебной палочкой. — Нас ждет долгий разговор, как девчонки с девчонкой. — Я-я угадала, — заикаясь прошептала Гермиона. — Это Б-беллатрикс Лестрейдж. Драко сразу отошел, приводя волосы в порядок. Антонин разразился гневной тирадой: — Это нечестно! Тут был театр для одного зрителя, а угадывать должны все! Гермиона зажмурилась, борясь с призраками прошлого. Барти протянул ей свой стакан, и она, не глядя, допила остатки огневиски. Горло обожгло, в груди потеплело и в голове снова воцарилась веселая ватность. Своего персонажа она показала, не раздумывая и минуты. Гермиона отошла в угол, удлинила с помощью заклинания подол платья и произнесла в его сторону парочку заклинаний. — Готовы, пустоголовые кретины? — она пронеслась в рыжеватых бликах камина с развевающимся подолом за спиной, что удачно заменил мантию. — Пятьсот очков с Гриффиндора! — Сальных волос не хватает, ya protestuyu! — захохотал Антонин и подавился алкоголем. Гермиона хохотала как безумная, когда Барти изображал Минерву МакГонагалл. Ей даже стало дурно, она чуть не свалилась от истерики с кресла, и пришлось вызывать Бирко и просить принести воды. Остаток ночного праздника она тихо сидела в углу, укутавшись в плед и поджав под себя ноги. Они вспоминали старые времена, еще до нашествия зомби. Антонин подсчитал, сколько лет другому ему в этом году, и начал расписывать, как он сейчас молод и горяч. — Носом клюешь уже, пойдем, — попытался дозваться до нее Барти, но Гермиона лишь замотала головой — ей и здесь было хорошо и тепло. Она негромко ойкнула, когда он поднял ее на руки, замотанную в плед будто в кокон. С его длиннющими ножищами дорога до комнаты показалась Гермионе американскими горками. Голова закружилась, перед глазами замелькали черные пятнышки. От Барти пахло огневиски и карамельным десертом. — Отпусти-и, я и сама могу,.. — просьба была проигнорирована. Барти поставил Гермиону только у самых дверей ее комнат. Она еле могла держаться на ногах, запутавшись в пледе. Мир бесконечно вертелся, а при повороте коридор сменялся кадрами. Гермиона оперлась о косяк, пытаясь совладать с головокружением. — Сама справишься? Она часто-часто закивала, от чего дурнота подступила к горлу. Голова была ватной, перед глазами все плыло: все смазалось кроме Барти, которого она могла в мельчайших подробностях рассмотреть даже во мраке коридора. Верхние пуговицы его рубашки были расстегнуты, на шее виднелась полоска загара. Он рвано дышал и разжимал-сжимал кулаки— пытался сдержаться, пока она здесь на расстоянии вытянутой руки. Гермиона и не представляла, каким искушением выглядит вот такая: с растрепанными волосами, немного сонная и захмелевшая, развязная из-за выпитого алкоголя. — Что ж, спокойной ночи. Я-я пошла, — неуверенно улыбнулась Гермиона и закрыла дверь. — Ой, ну ты и дура. Коря себя за неуверенность, она дошла до широкой, выглядящей в тени огромным монстром, кровати, когда в дверь постучали. — С днем рождения, маленькая мисс, — Барти стоял в проеме, оперевшись о дверной косяк, и в его глазах читался какой-то необычный смысл, вкладываемый в эти слова. Сначала она не поняла, но первый его шаг навстречу воскресил в опьяненном сознании воспоминания об их совместном обеде на кухне. «Отныне в нашей семье слова «с днем рождения»…» Ее удивление выглядело комично: рот приоткрылся, она захлопала глазами и присела на край кровати. Барти был уже слишком близко. Он подцепил пальцами ее подбородок и улыбнулся. «... означают «я люблю тебя»…» Гермионе пришлось залезть с ногами на кровать, чтобы разница в их росте уменьшилась. Теперь они стояли почти обнявшись, так близко, что грохот сердца в ушах уже не мог заглушить чужого сбивчивого дыхания. — Послушай, маленькая мисс, — голос Барти сорвался — он уже дважды облизал губы. — Я не хочу… не хочу, чтобы ты боялась меня. — Я никогда и не боялась, — беспечно ответила Гермиона на грани слышимости. — И я уже давно не маленькая. Барти резко прижал ее к себе в удушливые объятия — до болезненного столкновения зубами, смяв девичьи губы в безумном, злом поцелуе. Он злился на себя за слабость, за то что не смог уйти, не смог оттолкнуть, за то что ненормальная тяга к этой грязнокровке стала зависимостью. В этих сумбурных прикосновениях он пытался целиком и полностью впитать ее в себя, забыть ту страшную картину, когда Лютер нес окровавленное девичье тело на руках. Барти разорвал поцелуй, продолжая удерживать Гермиону за подбородок. Она не открывала глаз, пытаясь отдышаться и собрать воедино разбегающиеся мысли. Ее наполнила опьяняющая больше огневиски легкость, которая тугим горячим узлом опалила низ живота. — И что мы делаем? — спросила Гермиона в пустоту, за что Барти надавил большим пальцем на ее нижнюю губу, будто в наказание за ненужные слова. — Выключаем всезнайку. Он снова поцеловал ее, но на этот раз коротко и легко, словно извиняясь за предыдущий поцелуй. Отстранился и слегка подтолкнул Гермиону назад, от чего та упала на спину, утонув в мягкой перине. Комната в ее глазах сделала кульбит, расписной потолок навис давящими изображениями множества людей — последним, что Гермиона хотела видеть перед собой в такой момент, были старцы в остроконечных шляпах. Но прошло меньше минуты, Барти снял кроссовки и расшнуровал ее ботинки, которые громыхнули тяжелыми подошвами об пол. Он навис над ней, заполнив собой все пространство, заслонив ненавистный потолок и принеся запах огневиски и карамельного десерта. Барти обнимал ее судорожно и ласково, с жадностью сжимая узкие подрагивающие от возбуждения плечи. Он уткнулся носом в спутанные золотистые кудри, зажмурившись и пытаясь найти в себе силы сдержать столь безумное, удушливое желание. Он прижимал Гермиону к себе, физически чувствовал ее нервное дыхание и сам дышал ей, втягивал носом воздух, словно только это могло убедить в реальности происходящего. Барти был очень теплым, даже горячим. Жгучий, как ямайский перец, он жалил ее губы, покрывал поцелуями шею, постепенно спускаясь на плечи в разрезе платья. Гермиона заглушала рукой стоны, цеплялась за скользкое покрывало и до боли сводила ноги от ноющего безумного удовольствия. Внутри нее что-то натянулось струной, и она привстала, чтобы снять с Барти рубашку, когда… Струна лопнула. Две слабо тлеющие свечи по углам комнаты потухли от порыва ветра. — Кровь! — завизжал призрачный голос прямо у уха Гермионы. Она вздрогнула, резко остановившись с зажатой полой мужской рубашки в руке. Ее затрясло. Спина резко вспотела, и холодные капли побежали по позвоночнику. — Что случилось? — Барти выпрямился, удивившись перемене ее настроения. Гермиона словно онемела. Она не могла вымолвить и слова, застыв с широко открытыми глазами. В углу комнаты в темноте что-то было. Нечто живое клубилось, дышало и росло, приближаясь к кровати в середине комнаты. — Неси смерть, Гермиона Грейнджер! — сбивчиво зашептали ей на ухо духи. — Ты должна нам жизни… — Что?... — Барти сжал ее плечи, но она вырвалась и, схватив его за руку, с необычайной силой подтащила к дальнему углу кровати. — Гермиона! Она встала между ним и клубящейся тьмой. Ее щупальца уже опутывали ножки кровати и перекинулись на покрывало. При взгляде на нечто внутри девушки разрасталась тянущая тоска и леденящий ужас, схожий с ощущениями от близкого присутствия дементоров. — Семь жизней, Гермиона Грейнджер! Мы даем тебе год, Гермиона Грейнджер! — захохотали духи, от визга которых ее барабанные перепонки, казалось вот-вот лопнут. Ее душевная боль стала настолько сильной, что переросла в физическую. Грудь сдавило, и сердце застучало неестественно быстро. — Год! И все исчезло. Загорелись свечи, порывы ветра стихли, а клубящаяся тьма растворилась в дюйме от края ее платья. Гермиона покачнулась, но Барти почти сразу подхватил ее и обнял со спины. — У тебя кровь идет из ушей, — тихо прошептал он, укачивая ее, словно ребенка. Гермиона сжала его ладонь и заплакала. «Если бы я знал, когда видел тебя в последний раз, что это последний раз, я бы постарался запомнить твое лицо, твою походку, все, связанное с тобой. И, если бы я знал, когда в последний раз тебя целовал, что это — последний раз, я бы никогда не остановился.» Друзья