Семья превыше всего

Еда оказывается слишком вкусной для этого места. Все фрукты, лежащие в прозрачной вазе (я уверена, что это хрусталь) свежие и сочные. Вода в кувшине чистая и холодная, как я люблю. Как Элайджа догадался — понятия не имею. Я ему такого явно не говорила. Когда я заканчиваю есть, девушка-служанка бесшумно заходит и забирает посуду. Моим первым порывом является желание поговорить с ней, с обыкновенным человеком, не с вампиром, но потом до меня доходит: она под внушением. Иначе не стал бы нормальный человек ни за какую плату работать у этих тварей. Я остаюсь в полном одиночестве. За окном начинается дождь. Тяжелый, сшибающий все своими потоками ливень. В комнате воцаряет мягкий полумрак. От нечего делать я шарюсь по столу Элайджи. Аккуратно просматриваю желтые бумаги с какими-то расчетами. Математике меня не особо учили, и поэтому я даже не пытаюсь разобраться во всем этом нагромождении цифр и странных символов, напоминающих ведьминские заклятья свой таинственной непонятностью. Их я аккуратно кладу обратно, стараясь, чтобы было незаметно, что бумаги вообще трогали. Еще на столе была чернильница с пером. Больше ничего. Можно было бы выйти отсюда, но кто знает, что ждет меня там? И кто? Клаус все еще является сильнейшим существом в этой вселенной. И я все еще хочу его уничтожить. Природа не могла не оставить лазейки, его можно убить, я уверена. Просто этот способ нужно найти. Как? Можно было попробовать спросить у Элайджи, но гарантии, что он скажет мне правду и не убьет, едва я задам этот вопрос? А если начать изподтишка, изобразить, что я смирилась, привязалась к нему? А смогу ли я? Я никогда не умела хорошо лгать. Что я потеряю, если он узнает правду? Его доверие, на которое мне плевать — однозначно. И жизнь. Они ведь братья. И его брат достоин смерти. Я не успокоюсь, если не попытаюсь. Пусть я умру, пусть. Я не смогу жить с мыслью, что имея хотя бы призрачный шанс отомстить, я им не воспользовалась. Весь день я провожу одна, рисуя пальцами по запотевшему стеклу. Выходит не то что плохо — уродливо. Домик выглядит косым и кривым, парень на лошади обладает жутко короткими ногами, не дотягивающими даже до стремян, и длинными, как плети, руками. Из окна домика выглядывает косоглазая девушка. Я представляю, что это жених приехал за невестой, и сейчас они сядут на коня и уедут далеко-далеко, в счастливую жизнь… А я? Будет ли у меня эта счастливая жизнь? Или нет, я буду обречена лгать и мстить до самой смерти? — Нет. Ты сама обрекла себя на это, — как можно тише шепчу себе под нос. — Так что грешно жаловаться, Кэролайн. Грешно. Элайджа приходит вечером. Я сижу у окна, стирая рукой старый рисунок и дуя на стекло, чтобы начать рисовать новый. — Здравствуй, Кэролайн. — Здравствуй. Молчание. Что я теперь должна сделать? С чего начать? Он не идиот, он не поверит, что я вот так, внезапно, решила плыть по течению. Может, расплакаться? Или сказать… Что сказать? Что я могу сказать этому вампиру? — Где ты был? — Были дела, — неопределенно бросает он, подходя ко мне. Я вздрагиваю скорее по привычке, чем из-за реального страха, и он, кажется, замечает это. — А что делала ты? — Ничего. — строила планы мести твоему братцу, Элайджа, в которых ты, мой дорогой, играешь немаловажную роль. — Хочешь есть? — спрашивает вампир, аккуратно кладя руку мне на плечо. Я замираю. Есть в этом приятном прикосновении что-то прекрасное, не поддающееся объяснению. Не может вампир-убийца так нежно, так ласково касаться меня. — Нет, — я и вправду неголодна. Я сегодня не делала абсолютно ничего, на что можно было бы потратить силы. Ну, разве что рисовала на стекле. — А я хочу, — в его голосе слышится что-то опасное, и я вздрагиваю от страха, чувствуя, как грудь что-то сковывает, и каждый вздох дается с трудом. Элайджа несколько долгих мгновений молчит за моей спиной, пока я судорожно пытаюсь дышать. — Кэролайн, — он легким движением разворачивает меня к себе лицом. — Кэролайн, — повторяет он, замечая нарастающую с каждой секундой панику в моих глазах. — Дыши. Я запрещаю тебе не дышать, — это внушение. Это точно внушение. И я даже не пытаюсь сопротивляться Элайдже — я устала задыхаться и ждать, что во время очередного приступа просто умру. — Повтори. — Ты запрещаешь мне не дышать, — мой голос звучит будто из-за пелены, я просто механически исполняю приказ. И мне страшно, что он еще может мне приказать. Он первородный вампир, сильнейшее существо во вселенной. Я не могу сопротивляться внушению. Это невозможно. — Ты в порядке? — в его голосе мелькают странные интонации, которые, услышь я их от кого-то другого, приняла бы за заботу. Но это вампир. — Да, в порядке, — киваю в ответ. Может, он и вправду волнуется обо мне? Мне нужно, чтобы он волновался обо мне. Нужно, чтобы заботился. Только тогда он будет мне доверять. — Ты хотел пить? — спрашиваю я. Он понимает намек и отрицательно кивает. — Нет. Есть. — Разве тебе это нужно? — Нет, но отказаться от привычки трудно, — уголки его губ дергаются в подобии улыбки. — Раз ты не хочешь, поужинаю в одиночестве. — Хорошо. Я поем с тобой, — неловко. Это звучит неловко. Это звучит очень неловко. Я жду его реакции. Что он сделает? Засмеется? Не поверит? — Я прикажу накрыть на двоих, — бросает он со странным теплом в голосе и выходит. Неужели у меня получается? ****** Элайджа обладает безупречными манерами, не то что я. Нет, я вполне прилично вела себя за столом, но по сравнению с ним выглядела обезьяной, которой в первый раз дали в руки ложку. Элайджа тихонько хмыкал, наблюдая за моими неловкими и скованными движениями. Из-за его взгляда мне кусок в горло не лез. — Я наелась, — я отложила в сторону столовые приборы и отодвинула тарелку, в которой осталась половина супа. — Я тоже, — он встал из-за стола. Я тоже поднялась, просто чтобы что-то сделать. — Хочешь почитать, Кэролайн? — Нет. Не люблю читать, — мои щеки розовеют, выдавая мою ложь. — Да? — Да, — под его пристальным взглядом я теряюсь. — Я не умею, — Элайджа недоверчиво выгибает брови и поджимает губы, а потом начинает смеяться. Впервые слышу, как он смеется. И в голосе сразу же звенит тревожный звоночек: вот оно, доверие. Не слишком ли быстро? Отсмеявшись, он произносит: — Смешно. Но могла бы просто сказать, что не любишь. — Я и вправду не умею. Меня научили писать свое имя, и все. Мой отец говорил, что женщине и это знать необязательно, — мой голос начинает дрожать. — Обязанность женщины — рожать детей и угождать мужу, а для этого уметь читать не нужно. — Прости, Кэролайн, — в глазах Элайджи метается опасный красный огонек. Я вижу, как ровно на секунду напрягаются его руки, а клыки заостряются, а потом он на вампирской скорости исчезает. Появляется он спустя пару минут, уже спокойный, и с книгой в руках. Книга выглядит большой и дорогой. — По этой книге учатся читать, Кэролайн, — он кладет книгу на свой письменный стол, в котором я недавно все переворошила. — Она называется… — Азбукой. Я знаю. Видела такую у брата, — имя сына Сейдж я не называю. Кстати, нужно будет как-нибудь спросить у Элайджи про Финна и Сейдж. Что между ними было? — Ну вот, хоть что-то ты уже знаешь, — Элайджа садится и садит меня к себе на колени. В этом нет ничего пошлого или неприятного, и я ловлю себя на мысли, что восприняла этот поступок как нечто само собой разумеющееся. — Ты знаешь эту букву? Я внимательно рассматриваю странный символ, а потом качаю головой. — Нет. В моем имени ее нет, — Элайджа едва слышно вздыхает и начинает терпеливо мне объяснять… ****** — А эта буква пишется вот так, — будто сквозь вату доносятся до меня объяснения Элайджи, но я пытаюсь вникать и запоминать, как произносится эта, восьмая по счету, закорючка. Элайджа замолкает, а я продолжаю пялится в книгу на эти странные корявые символы. — Кэролайн, — он легонько встряхивает меня, и я падаю ему на плечи. Это оказывается неожиданно удобно, приятно и тепло. Я закрываю глаза. — Я хочу спать, Элайджа.