***
Макс проснулся от острой боли в заднице, из-за неожиданного и резкого вторжения без предупреждения и подготовки. — Не рыпайся, предатель, хуже будет, — зашипел Рыбник, выкручивая ему запястья. — Что ты творишь? — сердито вскрикнул Макс. Когда стало ясно, что Рыбник всё-таки воспользовался смазкой, а теперь терпеливо ждёт, пока его жертва расслабится, он немного успокоился. — Это ты что творишь, падлюка? — продолжал шипеть Рыбник. — На Истину слюни пускаешь? А я, значит, так, раз доступен — сгодится? Он резко двинул бёдрами, надавливая на простату, но не прикасаясь к члену Макса, который тёрся о сухие простыни. Возбуждение накатило мгновенно и болезненно, и Макс не удержался от вскрика. — Псих ты! — воскликнул он. — Ни на кого я слюни не пускаю, что за бред! Да кому нужна эта сосулька в варежках?! А-а! Рыбник снова толкнулся и навалился сверху всем весом. — Сосулька в варежках, да? Сосулька в варежках… а ведь он тебя слышит, Макс. Сосулька в варежках, ты понял, да? Ничего тебе не светит. Он мой! Мой! Несмотря на боль и грубость, весь процесс в целом был приятным. Нездоровое, болезненное возбуждение, опасность вперемешку с удовольствием… Макс почувствовал, как на его глазах выступили слёзы, но Рыбник наклонился и слизал их, а через секунду всё-таки приподнял Макса, чтобы он мог расположиться поудобнее. — А он бы тебе вставил, Макс. Ох, ты не представляешь, как Зануда мне завидует! Он даже выпускать меня сегодня не хотел, хотя я просил, я уговаривал. Я сказал, что житья ему не дам, если сегодня не выпустит! — Забудь о нём хоть на минуту, — сказал Макс единственное, что могло быть уместным на эту тему. — А то я подумаю, что ты сюда не ради меня явился, а ради него. — Ты прав, мой хороший, ты прав, извини, — и Рыбник вдруг снова стал мягким и ласковым, и нежно сжал член Макса, поцеловал его в шею, в плечо, в затылок. — Ты такой милый, наивный, не знаешь, какие интриги способны плести злые колдуны в погоне за твоей очаровательной задницей. Но ты же ему не дашь, правда? Ты мой, только мой. — Твой, да, твой, — пробормотал Макс, начиная двигаться активнее, лишь бы Рыбник сейчас не заглянул в его мысли. — Ты мой безумец, никто другой мне не нужен, давай же, дружище, двигайся… Потому что перед внутренним взором у него стояла Безупречная Истина, что характерно, без одежды. «Голая Правда, трижды ха. Но если Рыбник уловит хотя бы отголоски этих мыслей, он меня точно прикончит, разорвёт на двух максиков, чтобы обоим хватило». Рыбник зарычал и снова стал грубым — заметил что-то или просто почувствовал? Но Максу уже было всё равно — острая новизна ощущений, незначительная боль, только прибавившая пикантности ситуации, Безумный Рыбник, решивший шокировать его контрастом, — всё это очень быстро довело его до высшей точки. — Понравилось тебе, да? — рычал Рыбник ему в шею, продолжая вдалбливаться в его задницу. — Продолжишь меня злить? Любишь, когда дядя Рыбник строгий? — Ох, да перестань ты, — мягко сказал ему Макс. — Я сплю с тем, с кем я хочу, а иначе зачем бы мне быть Вершителем? — Он читал твои мысли, — сказал Рыбник. — Ты думал о нём, какой он в постели… — Ну и что? Мало ли кто о ком думает? Хочешь сказать, что ты вот никогда ни на кого дважды не засматриваешься в попытке представить, каково это — переспать с ним? Рыбник снова хрипло зарычал и остервенело вдавил Макса в матрац, но тот не испугался, потому что знал, о чём говорит, а терпеливо продолжил: — Но это вовсе не означает, что ты с каждым из них будешь заниматься сексом, правда? Ты только мой, и ты знаешь, что я тебя жду. И ты не пойдёшь к какому-нибудь там Мелифаро или Нумминориху, только потому, что они в некотором роде симпатичны, а ты придёшь ко мне, верно? Рыбник вышел из него и рывком перевернул его на спину, сдавил ладонями горло — не сильно, впрочем, и снова вставил. Макс вскрикнул от боли и не сразу приноровился к новому углу проникновения, а потому часть фразы Рыбника прошла мимо него, и он услышал лишь окончание: — … кого-нибудь из них? — Только ты, Рыбник, чудо моё, — заверил его Макс, рассеянно улыбаясь и сосредотачиваясь на внутренних мышцах, чтобы побыстрее довести любовника до оргазма, раз уж самому не суждено возбудиться во второй раз. Сработало. Через полминуты или около того Рыбнику уже было не до рассуждений об изменах и косых взглядах, он полностью и со всей страстью отдавался процессу, охая, постанывая и закатывая в экстазе глаза. Наблюдать за ним было настоящим блаженством, и чуть позже Макс всё-таки получил «добавки» — переполненный благодарностью и чувством вины Рыбник отсосал ему так добросовестно и воодушевлённо, что Макс отключился на некоторое время. Следующие свидания проходили более-менее спокойно, кроме нескольких малозначительных эпизодов, когда в Рыбнике вдруг снова просыпалась ревность. Он, казалось, успокоился относительно Зануды, и теперь уже с насмешкой рассказывал о том, что думает и делает Безупречная Истина, мечтая о Максе. Невозможно понять, как самому Максу удавалось скрывать свою реакцию на эти рассказы. Он играл с собственным разумом, обманывал самого себя, и когда от слов Рыбника об Истине у него в голове возникали соответствующие возбуждающие образы, он убеждал себя, что воображает Рыбника, и тот, даже если читал мысли, верил в преданность своего любовника. Он редко называл Мастера Пресекающего иначе, чем «Сосулькой в Варежках», и, кажется, перестал воспринимать собственную ревность всерьёз. Однажды, в середине лета, когда небо разразилось освежающим ливнем, а эта погода показалась Максу вполне подходящей, чтобы прогуляться, его одиночество было нарушено одним из самых приятных способов: ему прислал зов Шурф. «Хочу увидеться, — сказал он обычной интонацией Рыбника. — Где ты сейчас?» «Тебе дали день свободы от забот?» — удивлённо уточнил Макс, отнюдь, впрочем, не огорчаясь тому факту, что прогулка сорвалась. «Не мне, а Зануде, — сказал Рыбник. — У меня, как ты понимаешь, все дни свободны от забот, только за ним приходится везде таскаться. Вот только сегодня он за мной решил потаскаться, вуайерист несчастный». «Ладно, не обижай его, — вступился за коллегу Макс. — Где ты хочешь встретиться? Я сейчас на берегу возле Бирюзового моста». Не прошло и секунды, как горячие ладони опустились ему на плечи, согревая даже сквозь слой промокшей ткани. — Что, решил воспользоваться случаем и скупаться, грязнуля? — широко улыбаясь, спросил Рыбник, опускаясь на траву рядом, ничуть не заботясь о чистоте белых одежд Истины. Впрочем, Макс знал, что стоит им подняться с травы, безумец потратит несколько секунд, чтобы вернуть одеждам первозданный вид. Это было неотъемлемое свойство обеих сторон личности. — Нет, просто смотрю на воду, — сказал Макс. — Мне нравится дождь. — Замёрзнешь и заболеешь, — мрачно предупредил Рыбник. — Знаю я твоё хилое здоровье. — А ты согрей, — предложил Макс, бросая любовнику призывный взгляд. На какое-то мгновение ему показалось, что с Рыбником что-то не так. Какой-то непривычный взгляд — ещё более безумный, чем обычно. Или это из-за дождя, стекающего по лицу? Макс не успел додумать эту мысль, как его повалили на спину и горячие губы начали целовать его нежно, самозабвенно, с такой удивительной осторожностью, от которой он уже успел отвыкнуть за годы общения. Как будто Рыбник целовал его впервые и всё ещё не знал его предпочтений и особенностей… или это такая новая игра? — Всё в порядке? — спросил на всякий случай Макс. — «Всё в порядке?» — гнусаво передразнил его Рыбник и ухмыльнулся шире, пробираясь мокрыми, но всё равно горячими ладонями ему под скабу. Пальцы его слегка дрожали. Необычно. — Что, вот прямо здесь? — удивлённо переспросил Макс, пристально вглядываясь в лицо Рыбника и пытаясь понять, что с ним, чёрт возьми, не так. Вроде бы, всё как обычно, но какая-то мелочь, незначительная деталь… — Не делай такое серьёзное лицо, Макс, тебе не идёт, — сказал Рыбник. — И давай, отправь уже своего зануду погулять, чтобы не портил нам вечер. И он перенёс Макса Тёмным Путём прямо в один из бассейнов в подвале его дома — с очень тёплой водой. В первое мгновение Макс задохнулся от неожиданности, а потом расслабленно опёрся на бортик, обхватывая ногами бёдра Рыбника. Да, бассейны были его любимой стихией, здесь он был ещё более неподражаем, чем обычно. Рыбник смотрел на Макса с жадностью, предвкушением и лютым, безграничным, но всё ещё контролируемым безумием. Что-то случилось, теперь это ясно. Но почему Рыбник молчит? — Поговори со мной, — спокойно попросил его Макс, не отстраняясь, но и не позволяя приблизиться. — С тобой что-то не так, и я очень хочу понять, что именно. Рыбник улыбался и гримасничал, руки его оглаживали колени и бёдра Макса, и вообще он всем своим видом излучал привычный образ, но только не глаза. — Эй, я ведь на твоей стороне, Рыбник, — ободряюще сказал Макс. — Что бы ни произошло, я поддержу тебя. Если не хочешь — не рассказывай, но я же вижу, что тебя что-то тревожит. Ну? Руки Рыбника замерли, и, вперившись в Макса взглядом светлых сумасшедших глаз, он сказал, хрипло и нечётко, но всё же хорошо различимо: — Я думал о тебе, Макс. О том, какой ты хороший, и нежный, и внимательный, и как хорошо ты меня понимаешь. Думал о том, что мы делаем. До Макса начало доходить. Пока что лишь смутное подозрение, но с каждой секундой оно становилось всё более чётким. — И? — подбодрил он Рыбника. — Мне кажется, я люблю тебя, Макс. Кристально ясно, никаких сомнений. «Но как такое может быть, как он на это решился? Не думать, не думать, опасно! Притворись, что ничего не понял, иначе всё пойдёт кувырком! Конечно, вряд ли он сейчас читает мои мысли, но лицо, контролируй своё лицо!» Макс слабо улыбнулся, стараясь, чтобы ни один мускул ни дрогнул. — Я знаю, — сказал он, осторожно притягивая Шурфа к себе. — Я думал, это и так очевидно. Я люблю тебя… — «Зануда». — …Мой Рыбник. Самое ужасное — и то и другое было правдой. Самое невероятное — безумие в глубине глаз вдруг утихло, исчезло почти полностью, это было так же ненормально, как если бы бушевавший шторм утих в одно мгновение, превратившись в штилевую гладь. И Макс усомнился в своей предыдущей догадке. Это было так похоже на Рыбника — бушевать, а потом мгновенно успокоиться, а через минуту уже снова беситься. Макс растерялся и позволил себя поцеловать — нежно и приятно, довольно многообещающе. По-хорошему надо бы остановить эту игру, вывести его — кем бы он ни был! — на чистую воду, выяснить отношения, пока всё не зашло слишком далеко. Но страх упустить уникальный шанс, если это был действительно Зануда, притворяющийся Рыбником, был слишком велик. Когда ещё несравненная Истина решится согрешить против самой себя? А если никакой игры нет, и это действительно тот самый старый знакомый Рыбник, которому что-то в очередной раз стрельнуло в голову… признаваться, что Макс заподозрил в нём Зануду и всё равно признался в любви, будет очень, очень плохой идеей! — Теперь с тобой что-то не так, Макс, — шепнул ему на ухо Шурф-кем-бы-он-ни-был. — Расслабься. Слова — это просто слова. Я рад был их услышать и сказать, но я не хочу, чтобы из-за них ты чувствовал себя к чему-то обязанным. — Всё в порядке, мой Рыбник, — сказал Макс, притягивая к себе Шурфа и стягивая с него тюрбан. — Я просто не ожидал от тебя такой лирической сентиментальности. — Мне можно всё, — сказал Шурф. — Я ведь безумец. Я думал, ты уже привык. И он снова широко улыбнулся, вдохнул поглубже и нырнул под воду, утягивая за собой Макса. Одно дыхание на двоих — магическое, по методу магистров Ордена Дырявой Чаши. Под водой был другой мир и другие законы — минимум звуков, пониженные скорости, прикосновение не только тел, но и водяных потоков. Это было что-то невероятное… главное правило — не отрываться от губ Шурфа. А если отрываться — то не дышать. Форменные одежды — белые и чёрные — уплыли на поверхность. Выдох Шурфа — вдох Макса, выдох Макса — вдох Шурфа, и больше не отрываться друг от друга ни на мгновение, подстраиваться под ритм, чувствовать, угадывать. Раскрыться — как в первый раз, сдерживать смех и крик, а просто дышать в безумном не-шурфовском, ритме, но всё-таки его воздухом, силой его легких, мощью его тела… Познать блаженство с тем, кто на самом деле привлекал с самого начала, а не с доступной заменой. Что может быть прекраснее? Что может быть ужаснее? Макс чувствовал себя так, будто обманывает ребёнка. Рыбник не заслуживал такого предательства, о, нет. Было ужасно думать о том, что он наблюдает за происходящим и беспомощно беснуется где-то там, внутри, совсем рядом, но недостижимо далеко. Но как же великолепно было ощущать его, Зануду, волевого, идеального, сильного, предавшего свои чёртовы правила ради него, ради Макса. Теперь уже нет сомнений — даже характер движений другой. Толчки — деловые, выверенные словно под метроном, ласки — симметричные, но всё же не до конца. Место сюрпризу тоже имеется… Или нет? Или это Рыбник, играющий роль Зануды, который притворяется Рыбником? С этими двумя с ума сойти можно, но суть в том, что разницы нет. Один человек с одним желанием, которое сейчас исполняется.***
— Дальше всё как в тумане, — сказал Макс. — Я помню, как он уходил и сказал мне что-то… но я не помню, что именно. — Ничего, скоро вспомнишь, — мрачно пообещал Джуффин. — Видимо, здесь проходит граница со следующей частью воспоминаний. Как ты себя чувствуешь? — Паршиво. Не физически, а… где была моя голова? Я ведь знал, что-то был не Рыбник, я чувствовал… я должен был прекратить это, и тогда Шурф был бы в порядке… — Это ты сейчас так думаешь, а тогда у тебя действительно было мало данных… — Не оправдывайте меня, Джуффин, — отмахнулся Макс. — Я повёл себя как идиот, забыл, с кем имею дело… — Шурф-Зануда, судя по всему, сам забыл. И я говорю сейчас не о Рыбнике, а о тебе… — Что вы имеете в виду? — спросил Макс. — Это всё-таки не он чудес наворотил, а я? — Вы оба, Макс, вы оба. Два сапога пара. — Джуффин приблизился и положил ладонь Максу на голову, чтобы снять с его памяти последний блок. — Но прежде чем мы продолжим, я хочу чтобы ты ответил мне на один вопрос. Максимум — два. Макс вопросительно повернул голову, мол, готов. Джуффин вздохнул, потрепал его за волосы и спросил: — Во-первых: сколько правды в тех словах, которые ты сказал Шурфу? О твоих чувствах? Ты был искренен, или просто отвечал на его признание машинальным отзеркаливанием? Макс задумался. Вопрос был не из простых по ряду причин. Во-первых, вот прямо сейчас он не ощущал ничего кроме страха и предвкушения надвигающейся беды. Да, здесь и сейчас он был в безопасности, Джуффин защитит его от чего угодно, но если ужас происходит с самим Шурфом… надо же что-то сделать, причём срочно! Но вдруг помочь нельзя? И ведь наверняка причина того, что Макс загремел в Приют Безумных, достаточно серьёзна… Ну, а во-вторых… Любовь — понятие эфемерное, размытое. К одному любовь испытывается так, к другому эдак, а третьи не отличают любовь от влюблённости или просто от вожделения. Что было между ними с Рыбником? По сути — лишь физическая близость, но это была не просто ночь после встречи в Квартале Свиданий. Они не гуляли под ручку по улицам, не обсуждали книги, не ходили в трактиры и в гости к друзьям… всё их общение проходило в постели, но взаимопонимания и доверия там было столько же, если не больше, чем с Шурфом-Занудой, когда они спиной к спине сражались с мятежными магистрами. — Я не знаю, как это называется, Джуффин, — сказал Макс. — Дайте мне эталон любви, я сравню свои чувства с ними, и скажу, сколько там соответствия. Прямо сейчас мне просто очень хочется, чтобы Шурфом всё было в порядке. Насколько это вообще возможно. А уж кто с кем будет… — Ты доверял ему, Макс? По-настоящему? Как тяжело было вспоминать! Как будто преграда, выставленная Джуффином в памяти всё ещё действовала и на более ранние события. Можно ли назвать их отношения с Рыбником доверием? Безумец зачастую бывал ненормально прямолинейным и откровенным, и это подкупало. Он был нежен, деликатен и чуток, и хотя и бывал непредсказуемым, никогда не переступал черту допустимого. Он любил эксперименты, но если результат Максу не нравился, такого больше не повторялось. Проблема в том, что никогда нельзя было заранее узнать, в чём будет заключаться следующий эксперимент. Всегда был риск, что Рыбник перегнёт палку, увлечётся, и эту опасность Макс ощущал постоянно, но не брал её в расчёт, когда сближался с безумцем. Можно ли это считать доверием? Или пренебрежением к собственной безопасности? Трудно сказать. В тот период Макс был уверен в собственной неуязвимости. Что касается Зануды, то его идеализировать Макс перестал ещё во время заварушки с Гугимагоном. То есть не совсем так: самому Мастеру Пресекающему он по-прежнему был готов доверить свою жизнь, смерть и посмертие — в том случае, если всё будет зависеть только от него самого, без внешних обстоятельств, которые, очевидно, вполне могут оказаться вне зоны компетентности даже одного из самых могущественных колдунов. Но после того, как Шурф изменил самому себе, притворившись Рыбником, чтобы сблизиться с Максом… В тот день они оба — Шурф и Макс — получили то, чего так долго хотели. Но в тот же день они утратили доверие к Истине. Она перестала быть безупречной, а значит… — Нет, — сказал Макс. — Честным ответом будет — нет. В тот вечер, когда я был с Занудой, я потерял больше, чем получил. Странно, что Шурф этого не предвидел. — И, поразмыслив немного, Макс вдруг понял ещё кое-что. — И знаете, я ведь тогда утратил доверие не только к Лонли-Локли. Я больше не мог доверять самому себе. — Хорошо, что ты понял это, Макс, — мягко сказал Джуффин. — Но скажи мне: ты мог бы себя простить? За недоверие, за предательство? Почему ты поступил именно так? Не из чистой вредности ведь, и не из простой похоти… но что тогда? Найти ответ на этот вопрос было довольно легко. — Я хотел видеть его цельным, — сказал Макс. — Чтобы не было никакого «Рыбника» и «Зануды», чтобы был только Шурф, гармонично чередующий свои личности в зависимости от обстоятельств. И… думаю, я просто принял решение за него, не дожидаясь, пока он сделает это сам. Да, именно в этом заключалось предательство. Не в том, что я выбрал Зануду и притворился, а в том, что я навязал ему роль. Конечно, вряд ли Рыбник, если узнает, будет вникать в такие тонкости. Ревнивый собственник. Да, теперь, оглядываясь назад, я думаю, что поторопился с выводами. — То есть, хочешь сказать, что это недоразумение? — Нет, — помотал Макс головой. — Я не снимаю с себя ответственности. Я действительно виноват. Но не в измене Рыбнику с Занудой, а в измене части с целым, которого на самом деле нет. Да и не могло быть, теперь я это понимаю: чем дольше мы общались с Рыбником, тем дальше он отдалялся от Зануды, а не приближался к нему. Они не искали компромисс, а выстраивали между собой всё новые и новые стены, несовместимые стороны личности отдалялись, хотя для меня ситуация выглядела противоположным образом. Хотел бы я, чтобы Рыбник мог меня понять! Но, боюсь, эта задача не на ближайшее столетие. И, отвечая на второй ваш вопрос — да, пожалуй, такое предательство я мог бы простить. Ведь это преступление не против человека, по большому счёту, а против здравого смысла. Я сам себя обманул, а Шурф пострадал. Джуффин покивал с недовольным видом, но всё же сказал: — Это немного не то, что я хотел услышать, но так тоже сойдёт. Теперь мы можем переходить к следующему этапу.