***
Юнги стоит перед зданием Royal Group и не может нарадоваться тому, что впервые за последние недели он на улице. Он вдыхает полной грудью, старается запомнить картинку, чтобы потом, когда его опять запрут внутри, было, что вспоминать, и о чем мечтать. Радость, от пусть хоть и временной свободы, омрачает то, что вывели его на улицу из-за ужина с Чонгуком. Юнги топчется на мраморной лестнице, не может налюбоваться вечерним небом и даже улыбается тому, как он радуется просто шуму автомобилей. Рядом с омегой двое крупных альф с рациями, они ходят вокруг, все время всматриваются вдаль, видимо, в ожидании босса, и изредка перебрасываются словами друг с другом. Относительную тишину вечерней улицы нарушает мощный рык мотора, и через секунду перед Юнги останавливается черный ламборгини, правая дверь которого беззвучно взлетает наверх. Юнги медленно идет к приглашающей машине и опускается на сидение. Стоит дверце захлопнуться, как автомобиль срывается с места и уносит омегу подальше от здания, ставшего его тюрьмой. Чонгук бросает мимолетный взгляд на смотрящего на ночной город парня и усмехается. Юнги вроде бы одет просто — заправленная в черные узкие скинни брюки, бежевая блузка, не уложенные волосы, ноль макияжа — но, что бы он ни надел, и как бы ни выглядел — все на нем смотрится идеально. Вот и сейчас, Чонгук старается не отвлекаться от дороги, но эти бледные тонкие пальцы, покоящиеся на бедрах омеги, эта тонкая шея, обнаженные ключицы, губы, которые он, не переставая, кусает — все манит. Все отвлекает. Чонгук с собой бороться не привык, он просто протягивает руку и тянет лису к себе. Прижимает к плечу и зарывается носом в волосы, продолжая смотреть на дорогу и крутя левой рукой руль. Юнги не может расслабиться, сидит, вытянутый в струнку и пытается в себе разобраться. Он ненавидит Чонгука, боится его, но в то же время к нему влечет неимоверно. Даже сейчас Юнги нравится вот так вот полулежать на его плече, дышать его запахом и смотреть на мелькающие огни за окном. — Не душись, — говорит Чонгук куда-то в макушку. — Мне нравится твой запах, не перебивай его. — Куда мы едем? — Юнги не хочет, чтобы Чонгук говорил про него, не хочет интимности и спрашивает первое, что приходит на ум, лишь бы унять бьющееся птицей сердце в груди. Слишком много Чонгука и слишком маленькое пространство. — Хочу тебя покормить. — Я не голоден. Юнги и вправду не хочет есть, да и вообще, он прекрасно помнит последний раз, когда Чонгук буквально кормил его. В присутствии альфы он ничего не съест. — Тогда поедем в клуб, — Чонгук сворачивает после очередного светофора направо, и остаток пути они проводят молча. Рука альфы продолжает прижимать омегу к себе, его пальцы считают его ребра, оглаживают поясницу и поднимаются к шее. Юнги еле дышит, запрещает своему телу реагировать на ласки и все ждет, когда можно будет уже выйти на воздух. От Чонгука кислород до легких не доходит, собирается в шар где-то в груди, и еще немного, и Юнги задохнется. Стоит машине остановиться перед Wings, Чон, бросив ключи своему телохранителю, идет к пассажирской дверце. Юнги послушно подает ему руку и позволяет альфе увести себя вглубь самого лучшего клуба города. Они поднимаются в VIP зону, и Чонгук замирает напротив одного из столиков, где сидят несколько альф, одного из которых Юнги знает. — Надо же, — усмехается Чон. — Шабаш. — И тебе привет, — ослепительно улыбается Джунсу. — А малышу рядом с тобой отдельный. Чонгук на его слова не реагирует, зло смотрит на Тэхена, который, не выдержав его взгляд, залпом допивает виски и встает на ноги. — Вечер испорчен, пойду поищу, где еще можно отдохнуть в этом городе, без шанса нарваться на тебя. Мне даже в собственном клубе из-за тебя места нет, — притворно обижается Ким и, выйдя из-за столика, останавливается напротив Чонгука. — Я смотрю, у тебя отличный гримёр: не вижу следов своего кулака. — Или ты просто бить разучился, — хмыкает Ким и, не скрывая интереса, рассматривает Юнги. — Где ты достал такую куколку? — Кажется, я сейчас снова буду тренировать свои кулаки на твоем лице, — холодно заявляет Чонгук, и Тэхен предусмотрительно отходит. Пока Чонгук занят словесной перепалкой с Тэхеном, Юнги продолжает стоять на месте и усиленно игнорировать прожигающий в нем дыры взгляд Джунсу. Альфа чуть ли не облизывает омегу взглядом, демонстративно проводит языком по губам и всячески пытается привлечь его внимание. Ему это удается — Юнги вскидывает голову и впивается в него злым ответным взглядом, в котором столько неприкрытой ненависти, что любой другой бы отвернулся. Не будь рядом Чонгука, то Юнги бы Джунсу громко послал, но приходится молчать и пытаться передать альфе все, что о нем думает омега, через взгляд. Юнги отрывается от немой борьбы с наглым альфой, когда Чонгук резко дергает его за собой и ведет дальше по коридору. Они входят в отдельный богато убранный кабинет, и Юнги садится на диван, наблюдая за носящимися вокруг Чонгука официантами. Стоит им разложить на столике все, что потребовал альфа, как, поклонившись, они скрываются за дверью. Наступает резкая тишина. И пусть в кабинете играет музыка, и доносится голос развлекающихся на танцполе людей, Юнги кажется, что тихо настолько, что он четко слышит биение своего сердца. А оно не просто бьется — заходится так, что омега тянется рукой к груди, в надежде, что это помешает ему разорваться. Чонгук опускается в кресло напротив и молча хлопает ладонью по бедру. Юнги знает, что делать. Встает на ноги и, подойдя к альфе, опускается на его колени. Чонгук цепляет пальцами подбородок парня и поворачивает его лицом к себе. — Насмотрелся? Юнги не понимает, о чем он, но прекрасно узнает этот тон. Обычно ничего хорошего после него не следует. — На Джунсу. Юнги шумно сглатывает и напрягается. От Чонгука видимо не ускользнула борьба взглядами с главой четвертого Дома. — Я не смотрел, — омега бурчит первое, что приходит на ум. — И не будешь, потому что в следующий раз за такое я тебе глаза выколю. — Мне и смотреть на людей нельзя? — вспыхивает Юнги. — На альф нельзя — смотри на омег, — ухмыляется Чонгук. — Мне омеги тоже нравятся, — гордо вскинув голову, заявляет Юнги, осмелев от улыбки Чона. — У меня даже опыт с ними был, — сам не знает, почему, лжет омега. — Серьезно? — притворно удивляется Чонгук. — Я только за, что ты у меня такой развратный лисенок. Позовем тогда омег, чтобы тебе веселее было, — говорит он, и Юнги вмиг обмякает. Кажется, он только что сам нашел себе приключений. — Не хочу, — понуро говорит Юнги и зарывается лицом в шею альфы. От такой неожиданной ласки у Чонгука кожа мурашками покрывается, он ближе прижимает к себе парня и откидывает голову назад, позволяя ему надышаться. Юнги, прикрыв глаза, водит носом по шее, цепляется за рубашку Чонгука и, кажется, расслабляется. — Так мне не звать омег? — Нет, — бурчит Юнги, продолжая прятать лицо. Чонгук отстраняет омегу от своей шеи и накрывает его губы своими. Юнги дается в руки, и это вставляет покруче любого возбудителя. Чонгук думал вывести омегу в свет, поразвлечь немного за хорошее поведение в последние дни, а потом отвезти к себе и не давать уснуть до утра. Но, кажется, план только что с треском провалился. Юнги в руках тает, как мороженое, его губы сладкие, как мед, а голос заставляет внутренности альфы скручиваться в узлы. Чонгук до квартиры не дотерпит. И так уже пару дней он до Юнги добраться не может, хотя хочет. Это желание сидит темным комом где-то внутри, и стоит лисе появиться в поле зрения, оно разрастается, распирает, и единственный путь его утолить — это дать ему то, чего он хочет. Чонгук целует неистово, как путник в пустыне, не может напиться живительной влагой, как в первый раз, сминает малиновые губы, пытается забрать их вкус с собой надолго, но знает, что еще вернется, знает, что все равно не напьется, не насытится. Юнги чувствует возбуждение альфы, видит с какой жадностью тот рвется к его телу и подыгрывает. Сам тянется за поцелуем, позволяет его рукам шарить по своему телу и подставляет шею под укусы. Юнги с радостью оказался бы сейчас в любом другом месте, лишь бы подальше от Чонгука, но он не тот, кто выбирает. Юнги не хочет боли. Он уже смирился, что силой и ненавистью Чонгуку ничего не докажешь и ничего не добьешься, поэтому Юнги будет играть по-другому. И так его тело давно уже принадлежит этому альфе, и Юнги будет отдавать ему всего себя без остатка — во всяком случае Чонгук будет думать именно так, а взамен его не будут калечить и мучать, взамен, возможно, когда-нибудь, Юнги получит свободу. Чонгук снимает парня с себя и расстегивает его брюки. Как бы омеге ни было неудобно, как бы ни хотелось провалиться под пол из-за этих рук, трогающих его в самых интимных местах, он перешагивает через брюки и снова садится на колени альфы в одной только блузке, ворот которой Чонгук уже растянул и испортил. Чон впивается в его шею, кусает ключицу, лижет и продолжает ладонями мять ягодицы. Юнги трется о мощные бедра, не устояв перед соблазном, сам зажимает член альфы сквозь так еще и не расстегнутые брюки и всем своим взглядом говорит, что готов. Чонгук тянет время, играет, хотя член болезненно ноет, а скользящая по паху обнаженная попка призывно виляет и требует действий. Чон проверяет свою выдержку, тянет сколько может, но сдается почти сразу же, стоит Юнги проехаться задом по чуть ли не рвущему брюки члену. Альфа расстегивает брюки и, не снимая с себя омегу, спускает их немного вниз, дав, наконец-то, свободу стоящему колом члену. Юнги сразу же обхватывает его пальцами, реализовав одну из фантазий альфы, который в голове уже не раз видел эти пальцы вокруг своего члена. Омега проводит большим пальцем по головке, размазывает предэякулят, и, видимо, от покрытого пеленой страсти взгляда альфы у него мутнеет рассудок, иначе по-другому он себе следующее действие объяснить не может — Юнги подносит палец ко рту и, не отрывая глаз от глаз Чонгука, пробует его на вкус. Чонгук от этого жеста дуреет — Юнги, как машущий флагом на старте гонки, срывает альфу с тормозов, заставляет всему окружающему замереть и перестать функционировать. Желание разливается по венам, горящей лавой затапливает Чонгука, и он, обхватив руку омеги, заводит за спину. — Подготовь себя для меня, покажи, как сильно ты хочешь, — хрипло шепчет альфа и проталкивает в омегу его же пальцы. Юнги всхлипывает от неожиданности, но сразу расслабляется, знает, иначе будет больно. Проталкивает в себя свои два пальца и вскрикивает, когда Чонгук делает то же самое. Омега прикрывает глаза, откидывается назад и позволяет альфе трахать себя своими же пальцами. Чон оглаживает гладкие стенки, разводит пальцы внутри, давит, вытаскивает и повторяет, добавив еще один. Одновременно Чонгук наслаждается эмоциями на лице Шуги, который, прикрыв глаза, рвано дышит, и уже сам насаживается на пальцы. Чонгук резко убирает руку, вырвав у омеги стон разочарования. Альфа бы еще немного поиграл, заставил бы Шугу скулить и просить, но терпеть больше не получается. Он приподнимает омегу за талию и насаживает на свой член. Юнги не дышит, пока член, медленно распирая стенки, наполняет его, и выдыхает, только полностью приняв его в себя. Чонгук крепче прижимает омегу к себе, вылизывает шею, и сам поднимает и опускает его на член. Войдя в эту комнату, Юнги решил подыграть, решил пойти на поводу, но не учел, что такой Чонгук может понравиться, не учел, что ему может самому захотеться, притом настолько сильно, что любой участок кожи омеги сейчас эрогенная зона, что одно прикосновение альфы, и он готов уже забыть даже свое имя. Юнги до крови прикусывает губы, впивается ногтями в сильные плечи и очень старается не потерять лицо, ведь стыдно потом будет перед собой, и есть за что. Чонгук — тот самый альфа, который уничтожил его жизнь, и это вовсе не нормально, что Юнги сейчас сам добровольно скачет на его члене, хочет еще, хочет, чтобы сильнее сжимал, чтобы кусал, чтобы вгрызался в плоть и глубже насаживал. Стоит альфе подкинуть пару раз бедра, толкаясь максимально глубоко, как Юнги не успевает удержать вырвавшийся из груди стон и, поняв, что дальше себе лгать не получится, продолжает уже стонать в голос, еще больше сводя с ума альфу, который и так остервенело натягивает его на себя. Чонгуку хорошо, как никогда в жизни. Он сутками прокручивал в голове ту сцену в ванной, когда Шуга был настолько же близок, как сейчас, когда целовал, стонал и просил еще. Альфа ту сцену запомнил, убрал в ящичек в голове и доставал каждый раз, когда лису хотелось до белых пятен перед глазами, но он и представить не мог, что может быть еще лучше. Юнги не курил, он даже к алкоголю пока не прикасался, он как пластилин в его руках, подставляется, подстраивается под прикосновения, горячо отдается и, самое главное, целует. Чонгук проталкивает язык в рот Юнги, вылизывает, играет, засасывает и ловит губами его стоны. Комната пропахла тягучим запахом секса, и он сейчас самый мощный афродизиак. Чонгук выходит наполовину и с пошлым звуком вновь загоняет свой член. Юнги сладкой пытки не выдерживает, вгрызается зубами в чужую шею, думает, что мстит за метку, на самом деле пытается хоть куда-то выпустить разрывающие его от члена внутри эмоции. Чонгук только морщится от укуса, еще разъяреннее вколачивается в омегу, еле удерживается, чтобы вновь не прокусить желанную плоть, чтобы не упиться сладкой кровью, пахнущей малиной. Полностью выходит из омеги, торжествует, поймав нетерпение в карих глазах напротив, и, вновь протолкнувшись до упора, за пару толчков доводит лису до крика. Юнги цепляется ногтями, зубами — рвет, сжимает, бьется в его руках и кончает так, как никогда до этого. Он кладет голову на плечо Чонгука, пытается нормализовать дыхание и собрать воедино только что взорвавшуюся яркими красками картину перед глазами. Но Чонгук передышек не делает, обхватывает пальцами шею омеги и, отодвинув от себя, резко толкается, любуясь эмоциями на чужом лице. Управляет Юнги, как марионеткой, и насадив до упора, кончает внутрь, до синяков зажимая чужие бока и сливаясь воедино. Юнги уверен, что он на ноги встать не сможет, его все еще бьет мелкая дрожь от ошеломительного оргазма, да и вообще, вот так вот в обнимку сидеть с Чонгуком хорошо. Он даже себе не может объяснить весь этот прилив нежности, валит на послеоргазменную негу, но с этим альфой тепло и безопасно, и пусть он сам и есть самая большая для омеги опасность. Юнги собирает языком капельки пота на ключицах Чона, трется и вжимается, ему все равно мало, хочется еще, главное, пусть не отпускает. Но Чонгук снимает его с себя и, взяв на руки, несет к дивану — слишком близко, слишком нежно, слишком интимно — альфа к такому Шуге не готов. Чонгук опускает парня на кожаный диван и идет обратно за его брюками. Кожаное покрытие липнет к оголенной коже Юнги, и вытекающая из него сперма стекает вниз, по внутренней стороне бедра, усиливая неприятные ощущения. Юнги тянется к салфеткам на столике и вытирается. Стесняться уже нечего и некого, да и горящий взгляд Чонгука, который снова смотрит на омегу так же, как и минут двадцать назад, придает смелости. Альфа, видимо, передумав, отбрасывает одежду Шуги снова в сторону и, опустившись на диван, подтаскивает обессиленного парня к себе.***
— Надо же! Неужели ты вспомнил, что у тебя есть брат?! — Чимин демонстративно отворачивается от вошедшего в гостиную Чонгука и усиленно притворяется, что изучает свои ногти. — Не веди себя, как ребенок, — Чонгук подходит к дивану и опускается на него рядом с омегой. — Это я должен предъявлять претензии, а не ты. — Серьезно? То, что твоя шлюха вытерла об меня ноги, а ты еще его поддержал, делает виноватым все равно меня? — вскипает Чимин. — Во-первых, он не шлюха, — Чонгук вытягивает ноги на низкий столик и холодно смотрит на младшего. — Во-вторых, кто тебе позволил думать, что ты можешь вмешиваться в мою личную жизнь? — Ты же в мою вмешиваешься! — подскакивает с места омега и останавливается напротив. — Ты из-за Тэхена меня чуть не убил! Ты ему метку поставил! Где это видано? Даже у меня нет метки, хотя Тэхен меня любит. — Вот тут я бы поспорил, — горько усмехается Чонгук. — Вот опять, — Чимин театрально взмахивает руками и пытается вернуться на свое место, но Чонгук перехватывает его и сажает на свои колени. — Шуга — мой омега. Пока. Не опускайся больше до того уровня, до которого опустился в пентхаусе, ты выше всего этого, — альфа убирает за ухо парня выбившуюся прядку. — А с Тэхеном тебе надо поговорить. Пойми, Чимин, тебе может казаться, что он единственный альфа во вселенной, и ты без него и дня не проживешь, но это не так. Ты еще встретишь достойного и искренне тебя любящего. — Почему ты так говоришь, будто Тэхен умер, — не понимает младший. — Он не любит тебя, и он сам тебе это скажет, просто будь готов. — Что? Опять ты за старое? Опять пытаешься встать между нами? — Чимин пытается сползти с колен брата, но альфа держит железной хваткой. — Хочешь, отправлю тебя за границу погулять? Или куплю тебе все, что захочешь. Скажи, я все сделаю, только не грусти, — Чонгук поглаживает притихшего омегу по голове и прижимает к груди. — Не хочу видеть того рыжего, — бурчит Чимин ему в грудь. — И не хочу, чтобы ты так говорил про Тэхена. — Шугу ты больше не увидишь, просто не приходи в пентхаус, а насчет Тэхена, я, к сожалению, прав, но это даже хорошо… — У меня на днях течка, — резко прерывает его Чимин. — Очень приятно, — смеется Чонгук. — Не буду заходить к тебе неделю. — Да нет же! — злится омега. — В последнее время наши отношения с Тэхеном остыли, а течка нас снова сблизит. — Чимчим, подробности твоей личной жизни меня не интересуют, в моих глазах ты вообще девственник, и я предпочту так думать и дальше. — Знаю я вас альф, стоит омеге потечь, и вы влюбитесь. — Я бы так не сказал, — усмехается Чонгук. — Течка не прививает любовь. Он сам распорядился прервать Шуге течку, но тех нескольких часов, когда омега пах, и сводил его с ума сполна хватило. Чонгук никогда не забудет то короткое помешательство, в ходе которого он чуть не убил омегу — не от злости или ненависти, а от своего дикого, не лезущего ни в какие рамки желания. Хорошо, что тогда все закончилось только меткой — убивать лису в планы Чонгука не входит. — Ну, проверим, — чмокнув брата в щеку, младший сползает с его колен. — Чимин, не смей! — строго говорит Чонгук. — Там нет никакой любви, и максимум, что тебе даст твой план — это нежелательная беременность. Не беси меня и не глупи. — Почему нежелательная? — омега идет в сторону кухни. — У моего малыша будет самый крутой дядя в мире. — Ты сам еще ребенок, — Чонгук идет следом и ловит его на пороге кухни. — Обещай мне не делать глупостей. Пожалуйста. — Да не хочу я детей, я предохраняюсь, но я хочу дать Тэхену еще один шанс, или себе… — понуро говорит Чимин. — Не знаю. — Просто поговори с ним и выясните все, не пристало тебе пользоваться своим телом, чтобы удерживать альфу, ты меня этим оскорбляешь. — Не переживай, обещаю, я справлюсь со всем и не сделаю ничего такого, чтобы тебе было стыдно за меня.***
Юнги учится жить по новой. Привыкает к своему новому состоянию, подстраивается под окружающую среду и, наконец-то, начинает засыпать без снотворных. Уже вторая неделя, как он заключил в своей голове так называемый статус-кво с Чонгуком. Он не злит, не провоцирует альфу, подпускает его ближе, не убегает и даже расслабляется в его руках. Заставляет себя расслабиться, потому что Чонгук все равно возьмет — с согласием или без. Альфа редко ночует в квартире, большей частью Юнги ездит с ним ужинать, потом они занимаются сексом, и Чонгук, оставив омегу в пентхаусе, уходит. Несмотря на якобы полную капитуляцию Юнги, Чонгук все равно совсем не нежный любовник, ему нравится брать Юнги жестко, грубо, нравится вытрахивать из него стоны, вгрызаться зубами в кожу и доставлять удовольствие, тонко переплетенное с болью. Юнги к такому Чонгуку привыкает, и иногда в редкие моменты он даже себе признается, что именно такой любовник ему нравится. Чонгук приставил к омеге двух охранников и шофера, подарил безлимитную карту и разрешил делать все, что тот хочет, при условии, что если он нужен альфе, то он, все бросив, поедет к нему. Юнги расчесывает влажные после душа волосы и горько усмехается мысли, что клеймо шлюхи заменили на клеймо любовника. В любом случае, это лучше переломанных конечностей и изнасилований. Юнги с нетерпением ждет начала месяца, когда он сможет ходить в университет, а пока он много гуляет по городу, часами сидит в кофейнях, из окон которых ему открывается целый мир, и старается не думать о своем странном положении. Вот и сегодня, Юнги подолгу стоит перед зеркалом в ванной и пытается обдумать все то, что происходит у них с Чонгуком. Этой ночью, придя с ужина, альфа начал раздевать его с порога и взял прямо в гостиной, вжимая лицом в кожаную спинку дивана, а потом секс продолжился уже в спальне. Юнги не знает, как назвать то, что он чувствует к Чонгуку. Страх все там же на месте, сидит где-то под грудной клеткой и пусть временно затих, притупился, но ненависть и вся та боль, которую альфа причинил, не забываются, благо полосы на спине и шрам от операции на животе о них забыть и не дают. Но все же к Чонгуку тянет невыносимо. До сгибающихся коленок, до впивающихся в ладони ногтей и искусанных в порыве губ — Юнги это не контролирует, он вообще себя не контролирует, стоит Чонгуку появиться в поле зрения. Юнги уже нашел свое любимое место — оно на коленях альфы, лицом уткнувшись в его шею. Юнги дышит его запахом, млеет от его грубых пальцев на своей коже и не насыщается поцелуями. Он валит все на метку, потому что так безумно он никогда никого не хотел, стоит альфе бросить на него пусть и мимолетный взгляд, то у омеги земля из-под ног уходит, он на автомате ищет опору, которой чаще всего становится сам Чонгук. Омега бы винил Чонгука, что тот ненасытен, и с ним не уснуть до рассвета, но сам Юнги ему не уступает, даже во время передышек спокойно не лежит, провоцирует, играет, соблазняет, да элементарно, когда они в машине, он чуть ли не лезет на него, фактически сам себя предлагает. Как с этим бороться, он не знает. Только после того, как альфа покидает квартиру и его запах испаряется, трезвый ум возвращается, и у Юнги начинаются долгие часы ненависти к себе. Он вспоминает свое ночное поведение и сгорает от стыда, клянется в следующий раз изображать глыбу льда, но стоит Чонгуку появиться, и айсберг трескается, превращается в лужу под его ногами, такую же, как и сам омега. Юнги отбрасывает расческу и идет в спальню, решая поехать в центр, погулять и развеяться. Смятая постель, и пока все еще уловимый запах, возвращают картинки прошлой ночи, и омега, достав из шкафа первую попавшуюся толстовку, выбегает наружу. Юнги уже привык к тенью следующим за ним парням и поэтому свободно прогуливается по центральному скверу, и, вконец устав, решает зайти в первую попавшуюся кондитерскую за кофе. Он подходит к кассе, чтобы заказать свой любимый карамельный латте, и замечает о чем-то спорящего с вызывающего вида омегой кассира. Юнги останавливается рядом и надеется, что, закончив обслуживать чем-то явно не довольного клиента, кассир примет и его заказ. — Повторяю — этот торт пока не разрезан, поэтому покупайте или весь, или мы его не продадим. Резать торт из-за того, что вы хотите один кусочек, мы не будем. Выбирайте из разрезанных, — заявляет омеге кассир и улыбается Юнги, показывая, что готов принять его заказ. — Один большой карамел… — Юнги не успевает договорить, как омега его перебивает. — Вы все равно его порежете, вы все торты продаете кусками, с чего вы взяли, что кто-то купит его целиком? — Молодой человек, вы мешаете обслуживать клиента. — Я вообще-то тоже клиент! — возмущается парень. — Ну купи целый, — не выдерживает Юнги. — Что не съешь, то выбросишь, если тебе прям этот торт приспичил. Хосок поворачивается к омеге, смеряет его презрительным взглядом и усмехается. — На весь торт у меня денег нет, хотя откуда тебе это понять, мажорик. А вы, только что потеряли клиента, — объявляет Хосок кассиру и вальяжной походкой идет к двери. — Постой, — Юнги сам не понимает, что движет им в этот момент, но омегу хочется остановить. Он подбегает к парню и останавливается напротив. — Прости, я не должен был. И если тебе станет легче — у меня тоже нет денег, то есть они есть, но они не мои. — Только жалость свою оставь при себе, пожалуйста, — язвит Хоуп. — Это не жалость, пошли к кассе, я покажу тебе один трюк, — заговорщически улыбается Юнги. — Ты что фокусник? — смеется Хоуп. Этот парень очень странный, но Хосоку нравится эта лучезарная, почти детская улыбка, обнажающая десны, и именно поэтому он идет вслед за Мином обратно к кассе. — Один кусок вот этого тортика, — тыкает пальцем в стекло Юнги, указывая на торт, который хотел Хосок. — Вы что дебилы? — вскипает кассир. — Я полчаса объяснял, что мы этот торт ради одного куска не порежем, так что пошли вон из кондитерской. Мало мне одного нищеброда было с утра, так теперь у него и группа поддержки объявилась. — Видите двух парней у входа, — Юнги указывает пальцем в сторону двери. — Они у вас просить тортик не будут, они просто разобьют стекло и возьмут его. — Отлично, — кассир тянется к телефону. — Пусть с вами полиция разбирается. — Я бы вам не советовал этого делать, — спокойно говорит Юнги и достает мобильный. Хосок все время молча наблюдает за сценой и все пытается понять, что собирается сделать омега. — И что мне помешает? — кассир набирает три цифры на телефоне и с усмешкой смотрит на омегу, который набрав чей-то номер тоже ждет ответа. — Привет. — Привет, — Чонгук сидит на совещании и слушает доклад одного из своих работников. Он сильно удивлен, видя на экране номер, который был куплен для Юнги. Омега ему до этого момента ни разу не звонил. — Это может и странно, но у меня проблема. — В чем дело? — Чонгук напрягается, приказывает всем умолкнуть и вслушивается. — Мне тортик не хотят продавать, но он очень важен, жизненно необходим, я тебе вечером объясню, просто скажи продавцу, что тортик очень важен. — Где мои парни? — Чонгук еле сдерживается, чтобы не рассмеяться. — Здесь, но продавец говорит, что ему на них плевать. — Лисенок, ты меня от совещания отрываешь, я куплю тебе все тортики мира, иди в другую кондитерскую. — Это важно! — Хорошо, дай трубку Су. Юнги подзывает одного из громил, который взяв телефон, молча слушает босса и, сбросив звонок, возвращает его омеге. Потом Су аккуратно отодвигает от витрины Юнги, то же самое он делает с Хосоком, который разинув рот следит за его действиями и, взяв первый попавшийся стул, швыряет его в полки с сиропами и бутылками позади кассира. Полки с грохотом слетают на пол и бутылки разбиваются на сотни осколков. Кассир судорожно диктует адрес своей кондитерской полиции и грозится посадить парней на электрический стул. Тем временем Су обходит витрину и, отодвинув стекло, спрашивает у Юнги, какой торт. Омега показывает ему пальчиком торт, Су забрав его идет на выход в компании двух омег, оставив все еще кричащего кассира внутри. — Все равно пришлось забрать целый торт, — смеется Хосок. — Поэтому предлагаю поделиться, пойдем в кофейню через дорогу, возьмем у них кофе и съедим его, — объявляет Юнги. — Хорошо, — смеется Хосок, — вот только один кусок я заберу папе, я его для него и покупал. — Давай и папу позовем, — восторженно объявляет Юнги. — Он не сможет, — грустнеет Хоуп. — Он болеет. — Ну, отвезем тогда ему, — не сдается Юнги. — Ты опасный человек, ходишь с громилами, черт знает с кем связан, и мне немного страшно, — смеется Хоуп. — Но ты достал папин любимый тортик и за бесплатно, так что я приглашаю тебя на чай. И меня Хосок зовут. — А я Юнги, с удовольствием выпью с тобой чай, — улыбается омега и следует за новым знакомым.***
— Чимчим, — Чонгук срывается к двери, в которую только что вошел омега. У Чимина зареванное лицо, опухшие глаза и дрожащие губы. Омега в руки не дается, делает шаг назад, не позволяя брату обнять себя и смотрит так, что у Чонгука сердце капроновыми нитями перетягивается, еще немного, и они вопьются в плоть. — Не плачь, пожалуйста, — слова Чонгука словно невидимая рука, которая по новой открывает все краны, и омега заливается слезами. Альфе тяжело смотреть на него, Чонгук бы вызвал врача, если бы знал, как от этого лечить, заплатил бы любые деньги, лишь бы Чимин не плакал, но даже его власть и возможности склеить обратно вдребезги разбитое сердце омеги не в состоянии. Боль в глазах Чимина разливается за края радужки, затапливает все вокруг, но сколько бы он ни плакал, ее не выплакать, и новое сердце не отрастить. — Убей его, Чонгук-и, умоляю, убей его, — всхлипывает омега. — Он лгал мне, он меня никогда не любил. — Тише, — Чонгук все-таки ловит Чимина и притягивает к себе. Чувствует, как намокает рубашка от слез и сильнее прижимает. Чонгук ждал этого, знал, что именно так все и будет, но вся его подготовка летит к чертям, стоит увидеть плачущего брата. Чимин впервые сталкивается с тем, что контролировать не может, с тем, что даже брат не в силах решить, и омеге теперь с этим справляться самому, учиться зализывать раны и начать жить заново. Вот только Чимин не Юнги, он не такой сильный, он не сможет восстать из пепла, снова возродиться — Чонгук дергается от странной мысли, отгоняет прочь образ лисы и утирает слезы с щеки брата. Тэхен умрет самой ужасной смертью, Чонгук постарается. — Убью, — альфа поглаживает парня по голове. — Обещаю.