***
— Я не могу остановиться, мне надо перестать приходить к тебе, или я поправлюсь, — улыбается Джин и отправляет в рот закуску со сливочным сыром и вялеными томатами. — Толстым и счастливым, — смеется Намджун. — Я могу часами смотреть на то, как ты ешь. Намджун счастлив, что Джин принял его предложение и приехал поужинать. Раз уж Джина можно соблазнить только едой, то альфа готов нанять лучших поваров страны, лишь бы омега приходил. — Они что-то замышляют, — с полным ртом заявляет омега и тянется к бокалу с сангрией. — Совет обеспокоен теперь не только вторым Домом, два последних Дома стали чаще контактировать, и у нас есть кое-какие сведения. Хотя уверен, ты знаешь больше, чем мы. — Знаю, — Намджун откладывает салфетку и откидывается на спинку стула. — Я не вмешиваюсь, пока. Постою в стороне, понаблюдаю. Они перебьют друг друга — это однозначно, и чем дальше я буду стоять, тем меньше шансов испачкаться их кровью. — Мы знаем твой план и знаем, что ты не будешь вмешиваться. Но не для протокола — ты не займешь ничью сторону? — Зачем мне это? — усмехается Ким. — Будут уживаться — пусть живут, не будут — пусть убьют друг друга, и я останусь единственным Домом страны. По-моему, у меня идеальный план. — Ага, идеальный, такой же, как и это нежное, сочное мясо, — Джин отрезает кусочек и незамедлительно отправляет в рот. — Не будем о работе, да и ты наверное устал от всего этого. — Надо мне прекращать есть, а то я спать не смогу, — Джин откладывает вилку и встает на ноги. — Спасибо за прекрасный ужин, а теперь я пойду в постель. Намджун поднимается следом и провожает омегу до спальни. Это уже третий ужин в особняке Намджуна, и альфа каждый раз с нетерпением ждет вечеров, когда Джин настолько близко. Пожелав омеге спокойной ночи, Намджун идет сразу к себе, надеясь поскорее уснуть и не бодрствовать очередную ночь с мыслями, что за стеной спит тот, кто должен бы сейчас лежать в его объятиях. Джин же напротив, не ложится, выходит на балкон и, облокотившись на перила, любуется звездным небом. У Намджуна хорошо, настолько, что это даже пугает. Даже в родительском доме Джин не чувствует всего этого умиротворения и покоя, которые испытывает в особняке альфы. Он буквально захлебывается наполнившими его приятными чувствами и с трудом затыкает внутри омегу, скулящего по своему альфе. Джин идет в душ, решив сразу же лечь и уснуть, лишь бы хоть на время успокоить рой мыслей в голове. Душ наоборот отгоняет сон напрочь, и омега почти час сидит в пижаме посередине постели, понимая, что ему не уснуть. Он сползает с кровати и, приоткрыв дверь, выходит в коридор — в доме стоит абсолютная тишина, видимо Джин единственный, кто не может уснуть. Он на цыпочках подходит к двери Намджуна и прислушивается — снова тишина. Омега всю жизнь боролся с соблазнами, но с Намджуном бороться не получается. С ним он много ест, хотя вечно на диете, много мечтает, хотя всю жизнь запрещал себе это, а теперь у него самый главный соблазн и очередная проигранная битва — это сам Намджун. Джин осторожно приоткрывает дверь, сперва обещая себе, что просто глянет на спящего альфу. Намджун лежит на спине, и по его размеренному дыханию омега понимает, что тот спит. Джин подходит ближе, пытается взять под контроль затапливающую внутренности нежность к безмятежно спящему парню и, не устояв, нагибается к его лицу, чтобы вдохнуть его запах, легонько коснуться губами скул, хоть на секунду быть ближе. Но Джин не успевает, потому что в следующую секунду Ким резко переворачивается и подминает омегу под себя. — Я слишком долго ждал, — шепчет Намджун и впивается в губы не успевшего прийти в себя парня. Джин отвечает сразу же — позволяет альфе втянуть себя в поцелуй, послушно поднимает руки, лишаясь футболки, и сильнее прижимается. Намджун уже час, как пытается уснуть. Услышав, как открылась соседняя дверь, он даже решил пойти и проверить — может омеге что-то нужно, но хорошо, что он переждал. Притвориться спящим было совсем не сложно, главное, чтобы Джин подошел ближе, и он подошел. Теперь альфа его не отпустит. Он целует рьяно и горячо, словно боится, что омега передумает, боится не успеть, шарит руками по настолько желанному телу и, стащив с него ненужную одежду, покрывает поцелуями ключицы, грудь, выцеловывает живот, пытается ухватить везде. Ким спускается вниз и, несмотря на слабый протест омеги, покрывает поцелуями внутреннюю сторону бедра. Джин в его руках млеет, постанывает, мечется по постели, не переставая шепчет «Намджун», и просит, умоляет его. С Намджуном потрясающе хорошо. Каждый толчок — это искры перед глазами, каждый поцелуй — безумие, его руки на теле омеги — это сладкая пытка, кожа под ними расцветает, покрывается синяками, метками, царапинами, и все они до единой прекрасны. Джин бы провел в его объятиях вечность, тонул бы в нем раз за разом без шанса выплыть, потому что не хочется, потому что именно вот так хорошо. Лучше не будет. Джин выгибается до хруста в шейных позвонках, сильнее прижимает к себе альфу обвитыми вокруг его торса ногами и заставляет толкаться глубже. Омега бьется в сладкой агонии, стоит Киму закинуть его ноги на плечи и перейти на резкие толчки. От такого Джина у Намджуна крышу сносит на раз, хочется продлить эту сладкую пытку, чтобы никогда не заканчивалась, чтобы Ким всегда мог отпить из этого источника, пусть он и не насытится никогда. Намджун толкается еще пару раз, зажимает парня в крепких объятиях и кончает одновременно с ним. Джин зарывается в волосы альфы, который, положив голову на его грудь, пытается отдышаться, перебирает пряди и позволяет себе сладко дремать. Провалиться в сон не дает вспыхнувшая молнией в голове мысль: — Черт, мы не предохранялись! Я был не готов! — омега было подскакивает с постели, но в следующую секунду снова лежит, прижатый к белоснежным простыням сильными руками. — Подумаешь, — альфа целует его в шею. — Я хочу от тебя детей, — спускается вниз и прикусывает ключицу. — Желательно не одного, много детишек, чтобы были такими же сильными, как я, и такими же красивыми, как ты. — Ким Намджун! — возмущается Джин. — Это не шутки! Нам нельзя, — уже понуро добавляет он. — Почему нельзя? Ты омега, я альфа. Мы занимаемся любовью, и это нормально, что у нас может быть ребенок, просто распишемся до родов, хочу дать ему фамилию, пусть она у нас и идентична. — Не шути так, — грустно произносит Джин, смотря в любимые глаза. — Я не шучу, — Намджун легонько касается его губ своими. — Я и вправду хочу от тебя детей и хочу, чтобы ты был моим и только моим. Я говорил, что умею ждать, и я подожду. — Ты меня не отпустишь? — Джин пытается выползти из-под альфы, но у него это не получается. — Ни в коем случае, ты спишь со мной до рассвета. — Тогда будь добр и достань презервативы, иначе мы будем именно что спать. — Хорошо, — обреченно говорит альфа и тянется к тумбочке у кровати. — Все, что вам угодно, принцесса, — смеется Ким и получает кулаком в плечо и обиженную моську впридачу.***
Ночь. Клуб Джунсу. «Идеальное» завершение ужасного дня. Тэхен сидит за рулем вишневого BMW X6 и одну за другой скуривает сигареты. Курить и не хочется, во рту и так мерзкое и горькое ощущение, и никотин тут ни при чём. Горечь идет откуда-то изнутри, поднимается к горлу и обжигает. Тэхен раз за разом прокручивает в голове последний разговор с Чимином, вспоминает его глаза, полные невыплаканных слез, и ни на секунду не перестает чувствовать себя подонком. Почему он, выйдя из офиса, приехал именно сюда — альфа не знает. Он заглушил мотор еще полчаса назад, но так из нее и не вышел. Он не взял даже охрану. Он вообще не понимает, что творит. Словно какая-то невидимая сила вселилась в его навигатор и задала этот маршрут. Кто его здесь ждет, зачем он приехал, на что рассчитывает — ни на один из этих вопросов Ким ответить не может и достает очередную сигарету. Поднести ее к губам и зажечь он не успевает. Из клуба выходит хорошо знакомый Тэхену омега и, в обнимку с каким-то альфой, идет в сторону парковки, прямо к BMW. Альфа что-то нашептывает пареньку и нагло лапает худое тело. Хоуп периодически отстраняется, ни на секунду не снимает с лица приторную улыбку, в которой от улыбки-то ничего и нет. Тэхен не знает, что в этом омеге такого, что вот уже третий вечер он едет сюда из-за него. Этот парень — язва, от таких бы следовало держаться подальше, но Ким все подбирается ближе, все больше поддается этому зарытому во дворе клуба магниту, что тянет. Тэхен изучает сквозь тонированное стекло бледное лицо, покрытое толстым слоем макияжа, ноги, затянутые в узкие кожаные брюки, и эти тонкие руки, которые омега периодически выставляет вперед, как барьер, но альфа то ли выпил много, то ли просто опьянен желанием — этого будто не замечает. Омега вроде и предлагает себя, и в то же время дергается назад, каждое его движение сплошные противоречия, он как загадка, и Тэхену очень хочется ее разгадать. Они останавливаются в паре метров от BMW и начинают о чем-то спорить. Киму приходится спустить стекло, чтобы расслышать, но все равно уловить диалог не получается. Только отдельные фразы. — Мы так не договаривались, — омега делает шаг назад. — Не ломайся, куколка, я щедрый клиент, меня одним отсосом не удовлетворить. — Поздравляю, секс-машина, иди обратно в клуб и сними другого, — Хоуп демонстративно отворачивается и идет в сторону черного входа, но альфа его догоняет и, развернув к себе, тащит на парковку к своей машине. Тэхен тянется к ручке, понимая, что у омеги проблемы, и пусть здравый смысл настаивает не вмешиваться, Ким все равно выходит из машины, но опаздывает. Что бы ни произошло за эти несколько секунд, и что бы омега ни сделал, альфа бьет его по лицу и замахивается для второго удара. В этот раз Тэхен успевает, он подлетает к парням и, схватив альфу за выкинутую вперед руку, резко ее выворачивает. Хосок слышит, как трескается и ломается кость, а потом все вокруг оглушает истошный вопль мужчины. — Давай, помаши кулаками, прости, куколка теперь со мной, — шипит Ким и бьет коленом в пах. Мужчина сгибается пополам и, держась за неестественно вывернутую руку, осыпает Тэхена проклятиями. На крики прибегает охрана клуба, но заметив Кима, сразу же обратно возвращается в клуб. Тэхен не останавливается — бьет по лицу. Хосоку приходится забыть о кровоточащих губах и, подбежав к альфе, попробовать оттащить его от несчастного. — Ты его убьешь, — кричит омега и, обхватив альфу поперек талии, тащит в сторону, но Ким не поддается, отталкивает от себя омегу и снова бьет уже ногой отползающего альфу. — Он тебя ударил, — четко, делая паузу после каждого слова, выговаривает Тэхен. — Этот сукин сын тебя ударил по лицу, я ему его сломаю. Хосоку от такого Тэхена страшно — у него в глазах тьма сгущается, а от голоса у омеги кожа по швам расходится. Хоуп должен остановить альфу, пока он не убил мужчину, а этот точно убьет. — Ты и так сломал ему руку, пожалуйста, остановись, — молит Хосок и хватает Кима за локоть, но тот отмахивается. Асфальт уже забрызган кровью, но Тэхен будто озверел, будто он не видит ничего, кроме цели, его не останавливает даже то, что мужчина больше не сопротивляется. Хоуп мечется между мужчинами, отчаянно придумывает, как прекратить этот кровавый ад и решается на последнее. Омега подбегает к Киму и, что есть силы, прижимается к нему, сцепляет в замок позади альфы свои руки, не давая тому шанса отцепить его от себя. Тэхен и не пытается. — Не надо, больше не надо, он уже пожалел, — нашептывает Хоуп и, положив голову на грудь Кима, слушает, как успокаивается колотящееся сердце. Он проводит пальцами по груди, затянутой рубашкой, поглаживает, продолжает шептать успокаивающие слова. — Посмотри на меня, ну же, — шепчет Хоуп и смотрит в глаза альфе. Тэхен больше не дергается. Обхватывает окровавленными руками лицо омеги и проводит большим пальцем по губе. — Спокойно, видишь, все хорошо. Все просто ахуенно, — улыбается Хоуп и сразу морщится от тянущей боли. — У тебя и губы теперь вишневого цвета, и волосы у тебя такие, и пахнешь ты вишней, — говорит Ким. — Я очень люблю вишню, особенно кислую, ненавижу сладкую, но, блять, ты такой же кислый. — Буду кем хочешь, только больше не слетай с катушек, не бей его. Ты напугал меня, ты чуть его не убил, — Хосок отстраняется от альфы, вызвав у него вздох разочарования. — Что с тобой было? — Не знаю, — Тэхену вдруг резко одиноко и пусто, хочется попросить омегу вернуться, снова положить голову на грудь, но Ким не привык просить. — Так раньше не было, но я хотел его убить. Очень. Ты мне не позволил. — Убить из-за удара, — смеется Хоуп. — Убить из-за того, кого он ударил. — О… — омега осекается. — Ну, тогда тебе бы пришлось перебить большую часть альф этого района, — горько улыбается Хоуп. — Мне слышать это… — «больно», вертится на языке, но ведь альфам слово «больно» не пристало. — Пойдем, я отвезу тебя домой, — Ким идет к BMW и замирает на полпути, заметив, что омега за ним не следует. — Пошли, — повторяет. Между ними ровно пять шагов. На парковке темно, тусклый свет от фонаря придает улице зловещие очертания, все здесь пропитано сексом, алкоголем и наркотиками, людским развратом и кровью. Даже Тэхен. А Хоуп нет. Он топчется под фонарем, утирает рукавом губы и смотрит на альфу. Смотрит так, что Тэхен не знает, что ему делать. Он в тупике. Этот мальчишка зеленый совсем, в нем боли, наверное, на океан, она даже за берег выйдет, не поместится, но взгляд колючий, кожа покрыта шипами, не подходи — уколешься. Он весь покрыт этой броней, он ее не снимает и не прячет, всегда под ней, а сейчас беззащитный совсем, потерянный, напуганный, и даже глаза поменялись. Продолжает смотреть, словно в душу, словно сам задает вопросы, а ответы ищет на дне зрачков Тэхена. Видимо, не находит, потому что говорит: — Нет. В сотый раз, обрубая руки, тянущиеся к себе, останавливая на полпути, не позволяя подойти, не принимая помощи. «Нет», и от этих трех букв Тэхену бы вскрыться. Блять, он хочет «да». Впервые в жизни настолько сильно. Одно добровольное «да», один шаг в свою сторону, и Тэхен сам добежит. Но омега неумолим. Броня возвращается, Хоуп покрывается ею медленно с ног до головы, прячется и включает защиту, меняет взгляд. Но уже поздно. Пусть и на несколько секунд, но Тэхен видел его настоящего, и кажется, ничего прекраснее он никогда не видел. Не увидит. Чтобы обнажить, чтобы вывести наружу того омегу, можно и постараться, потому что это будет стоить того, потому что Тэхен любит вишни, а теперь у него появился любимый сорт. — В машину, — повторяет Ким и поднимает уголки губ в улыбке. — Неа, — Хоуп отлепляется от фонаря и подходит ближе. — В такси не нуждаюсь, сам допру. Хочется пойти в его машину, хочется нанюхаться его запахом, пусть и на пару минут почувствовать его руки на себе, коснуться этих шелковых волос, но Хосок играть не привык. Он живет по четким правилам. А еще ему стыдно. Впервые в жизни Хосок боится, что Тэхен увидит, где он живет, и боится провалиться сквозь землю. Его жалкая, обветшалая квартирка, в которой даже обоев нет, обшарпанная мебель и пустой холодильник не готовы к таким гостям. Таким, как Тэхен, этого всего видеть не надо. Хоуп должен сохранить хотя бы остатки гордости. Да, он не виноват, он эту жизнь не выбирал, но почему-то все равно стыдно. Пусть альфа думает, что он просто омега, продающая свое тело. Показать ему всю убогость своего существования — смелости не хватает. — Я недалеко живу, так что не беспокойся, лучше сходи в больницу, пусть твои руки посмотрят, — Хоуп останавливается напротив. — И спасибо, что помог. — Если ты не сядешь в машину — я не уеду, — Тэхен говорит так, что Хоуп верит. Этот альфа — псих. Но чертовски сексуальный псих. — Хорошо, подбросишь до моего квартала и все. Идет? — Идет. В машине воздуха для двоих слишком мало. Хоуп сразу опускает стекло и впускает внутрь свежий ночной воздух. — Тэхен. — Чего? — Меня Тэхен зовут. — Ясно. Тишина. Огни, машины, фонари — все проносится мимо, сливается в один расцветающий всеми цветами радуги шар. Хосок расслабляется, откидывается на сиденье, просит сделать погромче играющую Thirty Seconds To Mars — Bright Lights и улыбается, что даже музыка у них одна, любимая на двоих. Хоуп повторяет про себя имя нового-старого знакомого, запоминает, оставляет глубоко в сердце. Высшие силы несправедливы. Они создают таких, как Тэхен, дают их попробовать таким, как Хосок, а потом забирают, оставляя только воспоминания. Такие, как Хосок, потом этими воспоминаниями и живут. Лелеют их в себе, берегут, и в минуты отчаянья достают из недр памяти и прижимают к груди. Потому что такие эмоции можно вообще за всю жизнь не испытать, и никто не знает, что лучше. Может, если их не испытывать и жить потом проще, а может, жизнь без них и пустая вовсе. Хоуп не думает, прикрывает глаза, дышит его запахом и подпевает Джареду Лето. Слишком хорошо, чтобы быть правдой. Слишком реально, чтобы быть миражом. — После автострады заезжаешь в спальный район, я сойду после второго дома. — Как скажешь, — Тэхен больше не спорит и не напирает. Сегодня будет так, как хочет омега, не хочется его злить и заставлять выпускать колючки, таким он нравится больше. Сидит в кресле, мурлычет, и альфа борется с собой, чтобы не притянуть к себе. Хочется приласкать настолько, что подушечки пальцев покалывает. Этот котенок уличный и дикий, он вечно ощетинившийся, а сейчас он домашний и мягкий, и даже блядский наряд его не портит. — Дай мне номер. — Не надо. — Надо. — Пожалуйста. — Хорошо. Слишком грустное пожалуйста. Это не набивание цены и не кокетство. Это побег. От кого и от чего бежит омега, Тэхен пока не знает, но узнает. Значит, рано пока, значит, не стоит. — Вот здесь я сойду, — Хосок отстегивает ремень и тянется к дверце. — Спасибо, что подвез. Омега открывает дверцу, но Ким хватает его за руку, тянет на себя и целует. Легонько касается губ, боясь открыть уже затянувшуюся ранку, оставленную тем уродом на парковке, и отпускает. Хосок молча выходит из машины и сразу бежит во дворы. Невыносимо прекрасно. Хосока распирает. Он перепрыгивает через кочки, срезает путь через детскую площадку, и только добежав до своего блока, останавливается и, согнувшись, пытается отдышаться. Присаживается на полуразрушенную лавочку и думает, что хорошо бы пойти переодеться, подняться и покормить папу, но не хочется ничего. Хочется сидеть и мечтать. Мечтать о красивом альфе с шоколадного цвета глазами, вспоминать его запах и голос, на миг представить, что Хосок — не Хосок, и Тэхен его полюбит. Приедет и заберет в свой замок. Ведь Тэхен рыцарь? Он красивый, на железном коне, он спас его от дракона (пусть и пьяного альфы). Жаль только, что Хосок — не принцесса. Притом совсем. Осознание бьет прямо в солнечное сплетение, заставляет почувствовать соленую влагу на губах, Хоуп ее глотает и утирает глаза. Его отец был таким, как Тэхен. Во всяком случае, папа так рассказывал про него. Сын богатых родителей, один из самых завидных женихов города. Вот только его любовь длилась до беременности папы. А потом он больше не приходил. Папа так и не сказал, кто его отец, а Хосок и не хотел больше знать, какая разница. Папа сам вырастил его, и если бы не болезнь, скосившая его пару лет назад, то он бы дал ему и образование, и все остальное. Вот только все вышло так, как вышло. Папа говорит держаться от таких подальше, они поиграют и выбросят, женятся потом на принцессах, а такие, как Хосок, останутся в одиночестве — с вывернутой душой, разбитым сердцем и истоптанными мечтами. Нельзя. Надо влюбляться в своих же, из своей же среды, своего же уровня, нельзя замахиваться на звезды, нельзя рассчитывать на большее, чем есть ты сам. Папа так говорит, и папа всегда прав. У Хосока живой пример перед глазами. Звезды на то и звезды, что они недосягаемы. «Ну, а если попробовать? Просто хотя бы разок. Если хочется так, что сердце лопается, если дышать с ним куда легче и приятнее. Просто попробовать…» — думает омега и, поднявшись с лавки, понуро плетется к подъезду. «Что мне мешает попробовать?» — думает Тэхен, прислонившись к катку в паре метров от сидящего на лавке и смотрящего на звезды омеги. — «Ничего». Альфа провожает взглядом скрывшегося в подъезде омегу и идет обратно к машине, которую пришлось бросить у другого дома. «Этому парню в спринтеры бы записаться.»***
С Хосоком весело до коликов в животе. Юнги угорает с каждого его слова, Хоуп умудряется даже о серьезных вещах говорить так, что омега к концу их чаепития чуть ли не страдает от онемевшей челюсти. Хосок заражает оптимизмом и позитивом, и это удивительно. Юнги познакомился с его папой, выпил три чашки чая у них дома и понял, что у этого омеги забот и проблем выше крыши. Но, несмотря на все это, Хоуп не унывает. Юнги после общения с ним кажется, что его личные проблемы — ничто. Нет, Хосок особо ему ничего и не рассказал — Юнги сам это понял. Он видит, как омега выживает, тянет на себе всю семью и убивается из-за каждой копейки. Юнги им восхищается. Они обмениваются номерами и обещают друг другу не теряться. Юнги точно не потеряется — ему нравится этот парень, и ему даже грустно покидать эту обветшалую, полупустую квартиру, в которой так тепло. Он Хосоку особо ничего не рассказал, ограничился тем, что живет с одним большим человеком, без подробностей. Хосок и не расспрашивал, понял все по вмиг потухшему взгляду и решил не ковырять еще, видимо, слишком свежую рану. Юнги едет домой с чудесным настроением, которое испаряется сразу же, стоит войти в пентхаус. Чонгук сидит на диване, перекинув ногу на ногу, и вертит в руке бокал с виски. Альфа мрачнее тучи, Юнги все еще стоит у двери, но исходящая от Чона агрессия и опасность дотягивается и до него. Омега не знает, что случилось, но в эпицентре оказываться не хочет. Кинув короткое «я за водой», он пытается прошмыгнуть на кухню. — Ко мне иди. Юнги застывает на полпути и, развернувшись, понуро плетется к альфе. Останавливается напротив, как нашкодивший школьник, и пытается понять, чем он на этот раз не угодил. — Где ты был? — У друга. — У тебя друзья появились? — альфа приподнимает бровь и цинично усмехается. — Ну, тортик, я же тебе звонил, — Юнги понимает, пора что-то делать, а то Чонгук тихо-тихо вскипает. Омега подходит ближе и, взяв из руки альфы виски, залпом допивает его и откладывает в сторону. Юнги взбирается Чонгуку на колени и обвивает его шею руками. — Тортик хотел другой омега, он такой классный, офигенный просто. Ты должен его увидеть. Ему тортик не продавали, а у него денег не было, а кассир очень плохой человек: пытался вызвать полицию, но Су там все разнес, и мы забрали тортик, — без остановки тараторит Юнги, и Чонгук терпеливо все слушает. — А потом мы решили его съесть, и съели у Хосока, так зовут омегу. Я съел целых два куска. Вот, — он, наконец-то, умолкает. — Ты что сейчас делаешь? — спокойно спрашивает Чонгук и удобнее устраивает на себе парня. — В смысле? — растерянно спрашивает тот. — Не хлопай мне ресницами, я не идиот, — Чонгук прижимает его к себе, заставляя того обвить свою талию ногами, и всматривается в лицо. — Ты с кем-то познакомился на улице и сразу поехал к нему домой. Не предупредив меня. А сейчас, когда я спрашиваю у тебя, что это за хуйня — ты включил мне омегу, который сладкими речами и этими глазками рассчитывает меня отвлечь от вопроса. Не выйдет, — от тона Чонгука у Юнги кожа трескается, но он держится, продолжает обвивать руками его шею и не уводит взгляда. — Еще раз без предупреждения пойдешь к кому-то домой, я тебя накажу. Притом не очень приятным способом. — Я не знал, что тебя это разозлит, обещаю не делать ничего такого в будущем, и вообще быть паинькой, — кокетливо говорит омега и тянется за поцелуем, но Чонгук резко отталкивает его от себя и тот падает на ковер. — А вот за твое притворство и то, как ты мне тут сцены разыгрываешь, я тебя накажу уже сейчас. — О чем ты говоришь? — Юнги отползает в сторону, не отводя взгляда от медленно идущего к нему альфы. — Я не играю. — Еще как играешь, сученыш. Я бы тебе Оскар вручил. Тебя самого от себя не тошнит? — Чонгук нагибается и, схватив омегу за ворот рубашки, поднимает к себе. — Я ненавижу непослушание, а также ненавижу, когда меня идиотом пытаются выставить. — Мне так жаль, Чонгук-и, — нарочно растягивает слова Юнги. Он принимает вызов и продолжает играть, зная, как это бесит альфу. — Хочешь на колени встану? Ползать буду? Прощение вымаливать. Ты же этого хотел. — Не беси меня. — Я не понимаю тебя, — криво улыбается Юнги. — То ты ненавидишь, что я не подчиняюсь — избиваешь и насилуешь, сейчас ты бесишься из-за того, что я послушный. Может, определишься уже, — омега с достоинством выдерживает пронзающий его взгляд черных глаз. — Ты, сука, и сейчас непослушный. Ты к своей цели идешь, и я даже уважаю твои мозги, вот только не переходи границу. Не переигрывай, а то тошно. — Я нашел друга и хочу с ним дружить. Требую личного пространства. Альфа смотрит на него пару секунд и начинает громко смеяться. — Требуешь? Серьезно? — Я хочу общаться, дружить, делиться сплетнями, в конце концов. Что здесь ужасного? — То, что я неспроста тебе охрану поставил. Ты мой омега, а у меня врагов много, поэтому не шляйся по чужим квартирам и встречайся со своим новым другом на нейтральной территории или пригласи сюда. — В эту тюрьму? Спасибо, — Юнги снимает с себя удерживающие его руки и идет в спальню, находу стягивая с себя рубашку. — А насчет врагов не переживай. Я им нахуй не сдался, да и тебе тоже. Омега копается в шкафу, в поисках футболки и, найдя ее, подходит вплотную к альфе. — Я дождусь, когда тебе надоест меня трахать. А пока будем жить в мире и гармонии, да, любимый? — Юнги смотрит так, что Чонгук не знает, чего ему хочется больше: свернуть омеге шею или выебать за такой острый язычок и блядский взгляд. — Я за тебя ни денег не заплачу, ни на уступки не пойду, ты прав, ты нахуй мне не сдался. Но я свое слово сказал, никаких походов в чужие дома. Будешь умничкой и дольше проживешь. Да, любимый? — цитирует его альфа и толкает на кровать. Чонгук взбирается сверху и сразу затыкает собравшегося еще что-то сказать Юнги поцелуем. Чонгук сминает, терзает, до крови кусает чужие губы, не реагирует на слабые протесты, переворачивает омегу на живот, одним рывком стаскивает с него брюки и белье и давит на поясницу, заставляя выгнуться. Юнги не успевает опомниться, как получает звонкий шлепок по попе. — Мы так не договаривались, — мычит омега в подушку и пытается перевернуться, но альфа снова шлепает и сильнее вжимает его в постель. — Мои ладони идеально смотрятся на твоей заднице, — Чонгук поглаживает задницу омеги, любуется налившимся красным отпечатком своей ладони, разводит половинки и снова шлепает. — И я с тобой ни о чем не договаривался. Ты прав, мне нравится тебя трахать, потому что ты ахуенный в постели, — альфа ложится сверху, придавливая омегу к кровати и кусает мочку уха. — У тебя шикарное тело, и твои блядские стоны ласкают мой слух. Но я знаю, что тебе нравится скулить подо мной не меньше. Не знал — убил бы сразу же. Так что не строй из себя жертву. У нас выгодное сотрудничество, — смеется Чон и, отпустив омегу, сползает с постели. Юнги не может скрыть вздох разочарования, стоит альфе пойти в сторону двери. — Хочешь? — Чонгук прислоняется к косяку и ухмыляется. Юнги обиженно сидит на постели и прожигает его взглядом. Конечно он хочет. Пусть это — мания, болезнь, помешательство, но он хочет Чонгука всегда, с того самого вечера в клубе, всё существо тянется к этому альфе. Может это и звучит дико, но именно в его объятиях Юнги хорошо и спокойно. — Пошел ты, — Юнги горит изнутри, и сгорит, кажется, в одиночестве. Чонгук раззадорил его и уходит. — Считай, что это твое наказание, удовлетворяй себя сегодня сам, а я найду менее языкастых омег, — усмехается альфа и выходит за дверь. Омег. Сука. Даже не омегу, а омег. И найдет же. Чонгук никогда не шутит и попусту не угрожает. Юнги рычит в подушку, а потом со злостью отшвыривает ее в сторону. Он еще долго проклинает Чона, разносит туалетный столик и, наполнив ванну, идет за мобильным. Может, хотя бы Хоуп его сегодня не пошлет. И пусть это наглость — позвонить тому, с кем только расстался, но Юнги это нужно, иначе мысли о трахающем других омег Чонгуке сведут его с ума. «Долбанная метка, когда-нибудь я тебя вырежу и сразу же перестану думать о нем и хотеть его!» — лжет себе Юнги и залезает в ванную.