***
— Мне, видимо, пора менять замок, — Риз кладет мобильный на тумбочку и смотрит на Чимина, одетого в одну ризовскую рубашку и с бокалом беллини в руках. — Злюка, — мурлычет омега и свободной рукой обнимает альфу за шею. — Твой котенок соскучился. — Я не разрешал трогать свои вещи, — недовольно говорит Риз и, аккуратно отодвинув от себя омегу, проходит в гостиную. — Она пахнет тобой, — Чимин идет следом. Альфа снимает пиджак и, отшвырнув его в сторону, опускается на диван. — Ко мне, — Риз хлопает ладонью по бедру, подзывая омегу. Чимин успевает сделать только шаг, как альфа рычит: — На четвереньках. Ты же котёнок. Притом очень непослушный. На самом деле Риз рад Чимину. Альфа, не переставая, прокручивает в голове ту единственную их ночь, вспоминает вкус его губ, податливость горячего тела и дурманящий запах. Чимин всегда был под кожей, разгонялся по крови с каждым ударом сердца, его со стенок сосудов не отскрести, не вырвать и не выбросить. Чимин слишком глубоко, и пусть Риз знает, что он яд, и что конец после дозы один — смерть. Риз все равно тянет руки, берет чашу и отпивает жадными глотками, и будет пить, до самого конца. Потому что по-другому никак, потому что Чимин — единственное, что заставляет Риза чувствовать себя живым. Он убивает и воскрешает, чтобы убить снова. Риз пойдет до конца. Чимин пошло улыбается и медленно опускается на колени, нарочно выгибается, призывно виляет задом, большая, минимум в два раза, рубашка собирается на пояснице, обнажая соблазнительные округлости. Риз шумно сглатывает, сжимает ладонь на подлокотнике, но не двигается. Чувствует, как желание скручивается в тугой узел внизу живота, распирает, альфа сжимает зубы, терпит — знает, что получит свое, знает, что ожидание усилит наслаждение в стократ. Чимин медленно ползет к альфе и мурлычет, а у Риза от такого омеги крышу рвет. Зверь внутри сбрасывает оковы, рычит, заглушает посторонние звуки и бьется, тянется к своему омеге, но Риз — глыба: терпит. Вроде, он видел Чимина разным, трахал во всех позах, в которых только смог, и трахнет сейчас — это однозначно, но чертов омега продолжает вставлять покруче всего, что пробовал Риз, а пробовал он многое. Чимин тянет пальцы к ремню, не сводит взгляда с глаз альфы и облизывается в предвкушении. У Риза в голове взрывы, один красочнее другого, желание перетекает в боль, и он даже не дышит: каждый вдох — ожоги на легких. Альфа не двигается, следит за розовым язычком, скользящим по чиминовским губам, кусает внутреннюю сторону щеки. Не может омега вот так вот вставлять. Не может срывать все оковы одним взглядом из-под пушистых ресниц. Чимин тянет язычок молнии вниз и медленно обнажает плоть. Риз не успевает переключиться на пальчики омеги, как Чимин заглатывает сразу и целиком. — Блять, — выругивается Риз и назло резко толкается. Чимин легко справляется с толчком, выпускает член изо рта, следит за тянущейся от головки к его губам тонкой нитью слюны и повторяет. Смачивает член, размазывает смазку и продолжает сладко мучить. Риз раздирает ногтями кожаное покрытие дивана, впивается до боли в кончиках пальцев. Чимин заглатывает как заправская блядь, обсасывает по всей длине, вылизывает, довольно урчит и повторяет. Риз впервые видит, чтобы сосали с таким неприкрытым удовольствием и с такой страстью. Продолжает толкаться в горячий рот, больно оттягивает за волосы и грубо трахает омегу в рот, думая на ком же учился этот пацан. Чимин еле успевает дышать и вытирать стекающую по подбородку смазку и слюну. Риз, как зверь — сперва он непоколебимый гранит, но стоит потревожить, слетает с катушек, о милости можно и не просить. Чимину она и не нужна. Он любит Риза грубым, бешеным, бесконтрольным, не отказывающим своим желаниям. Чимин без ума от этого зверя, поводок которого держит в руках, и похуй, что два дня потом ходить не сможет, что свой рот чувствовать не будет, именно так было и в прошлый раз, но это того стоит. Этот альфа в постели бог и, как оказалось, личный бог Чимина. Омега готов ему поклоняться и приносить в жертву себя же, потому что взамен Чимин получает больше — этот монстр принадлежит ему. Омега продолжает пошло сосать и не скрывает стон разочарования, когда у него забирают любимую игрушку. Риз толкает Чимина прямо на пол, возвышается над ним, вдавливает в паркет одним своим взглядом, в котором клубится густое желание — одного его бы хватило, чтобы кончить. Омега кайфует от того, насколько сильно его хотят, и пусть его собственное желание ризовскому не уступает. Чимин смотрит снизу вверх, облизывает альфу взглядом, вытирает спиной паркет, задирает рубашку до груди и широко разводит ноги. Манит альфу пальчиком, и Риз точно не откажет тому, кто так открыто и пошло себя предлагает. Альфа нагибается, ухмыльнувшись, резко поворачивает Чимина животом на прохладный пол и давит на поясницу, заставляя выгнуться. Не реагирует на слабый протест со стороны омеги, разводит округлые половинки и толкается, не подготовив. Чимину больно до искр перед глазами, он кусает свое запястье, но с члена не соскакивает, наоборот насаживается. Смахивает слезы с ресниц, до крови кусает губу, но терпит, потому что знает, что еще секунда, и будут фейерверки. Они будут взрываться по всему телу, разносить омегу по гостиной, и Чимин ради них потерпит. Риз берет его в унизительной для его статуса позе, придавливает лицом к паркету, до синяков сжимает в руках чужие запястья, не слушает стоны и крики боли, трахает все яростнее. Распирает своим членом, заставляет принять полностью, не дает коленкам омеги разъехаться. Чимину кажется, что альфа его переломит пополам, омега не чувствует свою задницу после пары сильных шлепков, все его ощущения собраны вокруг члена, который глубоко внутри. Чимин словно в бреду мечется по полу и продолжает молить не понятно, о чем. — Еще. — Хватит. — Еще. — Больше не могу. — Еще. — Прекрати. Риз упивается этим несвязным набором слов, хрипов, вырываемых из чужой груди, не останавливается, не позволяет омеге повернуться, не позволяет вести, исполосовывает белоснежную спину ногтями и вновь вдавливает Чимина в его же сперму, размазанную по полу. Чимин грудью скользит по полу, раздирает коленки, ломает ногти, пока скребется о паркет, но продолжает насаживаться и сжимать Риза внутри. Толкнувшись еще пару раз, альфа резко выходит и, подтащив к себе уже почти ничего не соображающего омегу, дает ему снова пососать. Чимин сосет с удовольствием, сглатывает всё до последней капли и, пока Риз несет его на своих руках в спальню, заявляет: — Я буду сверху. Риз звонко шлепает омегу по попе и, бросив на кровать, сразу придавливает к ней своим телом.***
Юнги не спит. Через пару часов рассвет, а омега так и не сомкнул глаз. Чонгук лежит рядом на животе и, обняв подушку, видит свой пятый сон. Юнги сидит на кровати, смотрит на тату на спине и плече альфы и думает, что у ребенка, наверное, были бы такие же угольные волосы и такие же длинные ресницы… Не с ним, не в этой жизни. Юнги даже помечтать себе запрещает, потому что, как бы больно ни было от всего того, что произойдет в ближайшее время, осознание, что его мечты несбыточны — режет намного больнее. Юнги отгоняет неуместные мысли, ложится на бок, лицом к альфе, и слушает его размеренное дыхание. Чонгук красивый. Сейчас он беззащитный и даже милый, Юнги неосознанно тянется пальчиками к его лицу, убирает со лба челку, очерчивает скулы и тянется еще ближе. Юнги давно не понимает, что он чувствует, что конкретно испытывает к этому альфе. Но одно он знает точно — у них связь. Она тянется между ними невидимой нитью, а сейчас эта нить только уплотнилась, потому что Юнги носит его ребенка. Он очень хочет ему всё рассказать, хочет родить ребенка — желательно альфу, и чтобы малыш был точной копией своего отца. Если бы все это было возможно, то Юнги даже назвал бы его Чонгук, как и отца. Потому что новый Чонгук стал бы всем тем, кем не был этот. Юнги бы научил ребенка состраданию, человеколюбию, заботе, дал бы ему все то, чего были лишены оба его родителя. Но мечтам омеги суждено остаться мечтами. Чонгук не хочет ребенка, он ясно дал это понять во время диалога с Ризом. И Юнги чем-то большим, кроме как подстилкой, для него не станет. Не то, что Юнги хотел бы быть большим. Но ради ребенка стоило попробовать. Наверное. Юнги сплетает пальцы с пальцами альфы и, прикрыв глаза, решает с утра поехать в клинику и узнать насчет аборта. Чонгук сгибает пальцы и зажимает маленькую ладошку в руке. Утро встречает Юнги пустой постелью и смской от Чимина: омега предупреждает, что забирает его на обед. Завершив утренние процедуры и отказавшись от завтрака, Юнги спускается в офис и, стоит Чонгуку уйти, срывается тоже на выход. В больнице омегу долго отговаривают, срок уже не маленький, и просят подумать еще раз, но Юнги отказывается слушать. Переговорив с врачом и сдав нужные анализы, он возвращается в офис. Даже Хоупу он ничего не говорит. Юнги больше не хочет передумывать, не хочет слушать никого и хочет, чтобы все это закончилось. Другого варианта нет. Или Юнги сохранит ребенка, и Чонгук убьет их обоих, или Юнги сделает аборт и умрет внутри. Хотя что было бы легче, не понятно. Юнги вновь окружен стенами, и вот уже сотый круг, а он всё ещё не может нащупать выхода. Весь день Юнги сам не свой, за обедом он пропускает мимо ушей все рассказы Чимина про предстоящий день рождения, почти ничего не ест и на вопросы друга отвечает коротким «устал». Хотя устал он не от работы — устал от постоянных дум, разрывающих мозг, устал от этой тяжеленной ноши, которую носит в себе. Юнги устал от всего, достиг своего предела, разбил голову о вырастающие со скоростью света стены. Больше тащить себя не получается, а руку никто не подает и не собирается. Юнги должен справиться сам. Он прекрасно это осознает. Но он устал и от этого. Всё сам и сам, зубами, ногтями, лишь бы еще на пару сантиметров вперед, еще бы немного дотащить свое израненное тело-оболочку, под которой скрывается огромный мир и желания, которые выше уровня желаний так и не поднялись. Видимо и не поднимутся. Жизнь только и знает, что применяет подсечки, подло бьет в спину, окунает омегу лицом в грязь и давит на затылок, не позволяя из нее выбраться. Юнги, наверное, не заслужил, не достоин. Хотя на все вопросы «за что», он привык получать в ответ молчание. Поэтому больше никаких вопросов. Поэтому омега зажимает зубы, продолжает заваливать себя бумажной работой и ждет завтра, когда выйдут результаты последнего осмотра, и можно будет установить время аборта.***
Чимина бесит, что Юнги недоговаривает. Омега уверен, что он что-то скрывает. Ненависть к омеге, которая родилась в их первую встречу, с каждым днем все больше и больше растет, распирает нутро. Чимин руководствуется принципом — держи врагов своих близко, и честно проводит с Юнги все свое свободное время. Но каждая встреча — это огромный стресс, Чимин еле терпит. Этот омега отравляет Чимину жизнь одним своим существованием. Чимин бесится все больше — с каждым взглядом Чонгука на него, с каждым следом, обнаруженным на омеге, с его рассказами про брата… Ненависть кипит внутри, и Чимину постоянно приходится контролировать себя, чтобы не сорваться, чтобы не высказать этой выскочке в лицо все, что он о нем думает. Этот омега не достоин его брата. Он засел в Чонгуке, это даже слепому понятно, но Чимин его вытравит, вырвет и сожжет. Лицемерная дрянь, которая строит из себя обиженного, встречаясь с самым лучшим альфой страны. Очень хочется узнать, чего добивается Юнги, что за игры он играет, что в этой рыжей голове, которая способна вот так вот дурить самого Чон Чонгука. Что бы ни скрывал Юнги, Чимин выяснит. Он уже и так за ним приглядывает и приставил человека, следящего за каждым шагом. Долго Юнги свою истинную сущность прятать не сможет.***
Чонгук вчера домой так и не вернулся, и Юнги, воспользовавшись его отсутствием, с утра решает пойти в клинику за анализами. Омега, как и всегда, когда он идет в клинику отказывается от услуг шофера и быстрыми шагами заворачивает за угол здания, где он обычно ловит попутку. Чимин только подъезжает к Royal Group, как замечает сворачивающего за угол омегу. Чимин сегодня без предупреждения, так как приехал увидеть Риза, хоть мимолетно. Омега знает, что брата нет, а его пёс остался в здании. Стоит заметить омегу брата, и Чимину приходится подкорректировать планы, поэтому он приказывает шоферу не парковаться, а ехать за Юнги. Мин садится в такси, а ягуар, держа расстояние в две машины, следует за ним. Такси останавливается напротив одной из клиник, и Юнги забегает в здание. Чимин остается сидеть в машине. Юнги выходит через минут двадцать и, вновь сев в такси, уезжает. Чимин идет в клинику. Имя брата и пара крупных купюр быстро развязывают язык бете за столиком регистрации. Юнги находится под наблюдением одного из врачей этой клиники, и он беременный. Как Чимин доходит обратно до ягуара, он не помнит. — В офис вашего брата? — спрашивает шофер. — Домой, — приказывает омега и откидывается на спинку сиденья. Шок проходит, и сознание перестает заволакивать жирным мазутным пятном. Из самых глубин, из превратившегося вмиг в зловонное болото сердца поднимаются ядовитые пары, которые пока отравляют самого Чимина, забиваются в легкие, закладывают уши, и омега ими чуть ли не давится. Так вот он, каков план. Изображать из себя ангела, нацепить на себя маску невинности, завлечь в свои сети Чонгука и залететь от него. Что там дальше по плану? Совершенно верно — оформление отношений и жизнь в роскоши. Долбанная сучка, Мин Юнги. Родив Чонгуку ребенка, омега полностью заберет себе альфу. Будет вертеть им, как хочет. Отныне для Чонгука будет существовать только Юнги, его желания, его мечты, его слова, все будет на первом месте. Чимин отныне никто. Чонгук перевернет землю ради своего ребенка. Чимин это знает. Глупый альфа. Какой же он глупый, что так легко попался на крючок. Повелся на дешевое шоу. Ярость раздирает Чимина, не дает дышать. Почему брат молчит? Неужели Чимин не заслужил того, чтобы знать, что у него будет племянник? Хотя. Судя по тому, что омега отпускает шофера и так подозрительно себя ведет, может, Чонгук даже не знает. А может, это вообще не его ребенок. Этот омега меняет маски с огромной скоростью, черт разберет, что у него на уме. Чимин не даст ему почивать на лаврах, не позволит превратить своего брата в марионетку. Этот ублюдок, которого носит Юнги, не должен родиться. Чимин хочет племянника, но точно не от сына шлюхи. Помутнение Чонгука рано или поздно пройдет, и омега постарается, чтобы это случилось скорее. Омеге надо придумать такой план, чтобы Мин Юнги исчез с его глаз навсегда. Чтобы пропал навеки, без шанса быть найденным.***
Результаты анализов прекрасные, ребенок здоров и отлично развивается, сам организм омеги тоже в хорошем состоянии. И Юнги не знает: плакать ему или смеяться. Аборт можно делать прямо завтра, можно было бы и сегодня, но Юнги струсил. И потом, надо придумать легенду, чтобы Чонгук его отпустил на весь день. А потом еще нужно объяснение тому, почему он сутки будет недееспособным. Юнги думает, что он отложил аборт именно из-за всего этого, но на самом деле в глубине души омега понимает, что просто оттягивает время — старается подольше удержать в себе эту крохотную и без разрешения появившуюся жизнь.***
Всю ночь Чимин проводит в раздумьях. Юнги надо не просто убрать, его надо стереть из жизни Чонгука так, чтобы альфа ни в коем случае не заподозрил в этом всем брата. Такого Чонгук не простит. Бессонная ночь приносит свои плоды. Чимин делает пару звонков и едет на встречу с тем, кто продаст ему то, что раз и навсегда сотрет Юнги из жизни Чонгука. Чимин слишком хорошо знает своего брата, намного лучше, чем даже тот сам думает. И знает, чего именно Чонгук не простит никогда. Получив свой заказ на руки, омега звонит хорошему знакомому, не раз оказывавшему ему услуги, и, передав ему пакетик, проводит инструктаж. Альфа, который ради денег готов продать своего отца, сразу выезжает в одну из лучших кальянных города и долго разговаривает с одним из официантов у черного входа. Скоро в кармане официанта оказывается не только пакетик с порошком, но и пара крупных купюр. Чимин тем временем сидит в салоне и, пока ему подкрашивают корни, скидывает Юнги смс с просьбой подождать его после работы в такой-то кальянной, чтобы обсудить последние детали дня рождения Чонгука.***
Юнги нехотя встает из-за стола, разминает спину и, поняв, что Чонгук, кажется, так и не придет, идет на выход. Юнги бы предпочел сейчас полежать в постели, а не слушать разглагольствования Чимина про вечеринку, но выбора нет. Столик, который заказал Чимин, находится не в отдельном кабинетике, а прямо по центру. Юнги опускается на кресло, заказывает безалкогольный мохито и набирает Чимина. Юнги сам опоздал, а друга до сих пор нет. Чимин дает отбой, но следом кидает смску, что его задержали в салоне, но он скоро будет. Юнги обреченно выдыхает и тянется к бокалу. Это последнее, что из кальянной помнит Юнги.***
— Ты самоубийца? — Чимин бегает вокруг кровати только что пришедшего в себя Юнги. — Ты совсем страх потерял? Как же хорошо, что я успел! Как же я вовремя-то! — без умолку тараторит омега и передает все еще ничего не понимающему парню стакан с водой. — Что случилось? — Юнги присаживается на постели и сильно трет виски, будто это поможет ему хоть что-то вспомнить. — Я ждал тебя в кальянной, так почему я сейчас дома? — Когда я приехал — я нашел тебя в уборной! С другим альфой, на коленях! Это был какой-то ад! Я еле успокоил администрацию, это же приличное место! А ты прилюдно вешался на шеи альф, а потом и вовсе закрылся с одним из них в кабинке туалета! — Что за бред ты несешь? — Юнги сползает с постели и сразу же хватается за раскалывающуюся голову. — Ничего такого не было! — Хотя бы сейчас не отпирайся. Перестань притворяться, что не помнишь. Ты даже не был пьян! — Чимин зарывается руками в волосы и нервно ходит по комнате. — Мне надо выжечь глаза кислотой, чтобы забыть ту картину в туалете. Я молил всех богов, чтобы никто этого не видел, чтобы не доложили моему брату. Как ты мог так поступить? Юнги, у меня просто слов нет! — Этого не может быть… — Юнги, как пазл, пытается собрать картинку воедино, но выходит с трудом. — Я ничего не помню. Я сидел в кресле, ждал тебя, пил мохито… точно, я пил мохито! Мне что-то подсыпали! Я не помню, как мы домой приехали, я ничего не помню, — омега превозмогая головную боль, срывается к шкафу. — Что ты делаешь? — Я поеду в кальянную, я узнаю, что за хуйню мне подали, я расскажу все Чонгуку. — Не говори глупости! — Чимин подлетает к парню и вжимает его в стену. — У него завтра день рождения! Хочешь испортить праздник? Или хочешь, чтобы он потопил в крови кальянную только потому, что тебе приспичило блядствовать! — Я не блядствовал! Меня подставили! Я бы никогда не изменил Чонгуку. — Надо для начала успокоиться, — Чимин снова начинает нарезать круги по спальне. — Ты был без шофера, без охраны, отказался от их услуг, покинул здание в свое рабочее время, и пусть это я тебя позвал на обед. Мы так Чонгуку ничего не докажем! Ты же знаешь, что я на твоей стороне, я постараюсь решить этот вопрос, мы всё замнем. Мы всё узнаем, сдадим на анализы твою кровь и, если окажется, что тебе и вправду что-то подсыпали, то мы с результатами на руках, пойдем требовать правосудие. Так что пошли в больницу, — Чимин тянется к брошенной на кресло куртке. — Нет… — выпаливает Юнги. — То есть пойдем, но потом, не сейчас, — он сразу тушуется и опускается на постель. Кровь на анализы сдавать нельзя. Ни в коем случае, не сейчас. Юнги не видит, как коварная улыбка трогает губы Чимина. — Я просто не понимаю, что происходит, как так получилось, — треснуто говорит Юнги и, сгорбившись, продолжает сидеть на кровати. — Знаю, — сразу меняет тон Чимин, подходит к парню и притягивает его к себе. — Обещаю, я выясню, что там случилось, и пусть я всё и так видел своими глазами, но я готов верить в твою версию, потому что не хочу, чтобы ты пострадал. Мы накажем виновных, а пока приведи себя в порядок. Мой брат в кабинете, нельзя, чтобы он что-то почувствовал. От тебя несет тем альфой за километр. Иди в душ. Стоит Юнги скрыться в ванной, как адская улыбка расползается на лице Чимина, он набирает номер и приказывает подготовить улики. «Ты попал, солнце. Не видать тебе нашей фамилии.»***
— Черт! Я проспал! — Хосок пытается выбраться из объятий прижавшего его к себе Тэхена. — Еще немного, ну пожалуйста, — сонно бурчит альфа и сильнее прижимает к себе омегу. — У меня папа голодный! — восклицает Хоуп и, наконец-то, вырвавшись, сползает с постели в поисках одежды. — Хорошо-хорошо, — Ким присаживается на постели и следит за носящимся, как угорелый, по комнате омегой. — Я тебя отвезу. — Нет времени ждать, пока ваше величество закончит свои утренние процедуры, — Хоуп натягивает шорты и футболку и бежит в гостиную. — Да, блин, стой ты, — Тэхен срывается за ним, но омеги и след простыл. Альфа набирает шофера и приказывает перехватить внизу Хосока и отвезти домой, валится на постель и лежит, дыша вишневым запахом, сохранившимся на простынях. Эту ночь Тэхен запомнит надолго. А еще, он постарается, чтобы таких ночей у него было много. Хосок удивляет. А Тэхен любит удивляться. Выспавшись после бессонных суток, Ким обедает и первым делом едет к Хоупу. Этот омега засел глубоко внутри, и с каждой новой встречей он все больше обживается. Ким видел его пару часов назад, но уже скучает по заливистому смеху, по этим глазам, которые могут смотреть прямо в душу, именно под их взглядом у Тэхена внутри тает айсберг и рождаются те самые неизвестные доселе чувства, когда хочется защитить, хочется подарить все самое лучшее, хочется делать приятное только, чтобы лишний раз впитать эту улыбку. Тэхен не знает, что между ними происходит, но знает, что он хочет этого омегу рядом. Хосок сказал вчера, что влюблен, Тэхен может сказать ему это сотню раз подряд. Потому что Тэхен влюбился еще тогда, когда подвозил его после стычки у клуба. И эта мысль пугает ровно настолько, насколько и окрыляет. Тэхен делает пару звонков по дороге и, припарковав машину у уже хорошо знакомого подъезда, идет внутрь. — Нельзя так много смотреть телевизор, вот поэтому и голова болит. Пульт верну через час, пока полежи отдохни, — отвечает Хоуп на возмущения папы и идет к двери. — Какого… — И тебе привет, — Тэхен нагибается, чтобы поцеловать омегу, но тот уворачивается и идет на кухню. Альфа следует за ним. — Я очень занят, — омега достает из холодильника помидоры и ошпаривает их кипятком. — Я вообще не к тебе. Я говорил с одной клиникой, к ним приехал новый врач, он готов заняться твоим папой. Хосок с громким стуком опускает миску с томатами в раковину и поворачивается к альфе: — Зачем? — Не понял вопроса. — Зачем ты это делаешь? Потому что мы переспали? Чувствуешь себя обязанным? — омега подходит ближе. — По-твоему, за все надо платить? И даже за чувства? — Ты не так понял. — Все я так понял. Уходи. Мне не нужна твоя благотворительность, да, я влюблен в тебя, да мы переспали, но я сам на это все пошел, я сам так хотел. Это был мой выбор, а ты уходи, — Хоуп обходит альфу, но тот, схватив его поперек, вжимает в холодильник. — Никуда я не пойду. Я все это делаю не для того, чтобы вернуть так называемый долг, и я сам всего этого хотел тоже! Я вообще тебе ничего не делаю, ты можешь хоть на потолок залезть, но я делаю это для твоего папы. Прости, но я уже вызвал бригаду, и они сейчас поднимутся и заберут его. Они сделают все возможное и невозможное, чтобы вылечить его, а ты можешь продолжать стоять тут и обвинять меня во всех смертных грехах, хотя я надеюсь, ты не настолько эгоист, что ради своих долбанных принципов не дашь папе встать на ноги. Тэхен отпускает вмиг поникшего омегу и тянется к карману за мобильным. Хоуп больше взгляда не поднимает, он молча собирает папины вещи первой необходимости и так же молча следует в машину скорой помощи. Папу Хосока укладывают в больницу под наблюдение. Хоуп бы никогда в эту клинику сам не пришел, она самая лучшая и самая дорогая в стране. Но как бы Хосок ни злился и ни хорохорился, в глубине души он сильно надеется, что эти врачи папе помогут. Пробыв с ним до своей смены, омега уходит в кофейню, по дороге к которой всё рассказывает Юнги. Мин искренне радуется и успокаивает Хосока. А еще Юнги говорит, что Тэхен — отличный альфа, и Хоупу надо бы убрать коготочки. Хосок на последних словах не зацикливается. После смены в кофейне Хоуп на еле держащих его ногах, идет домой переодеться. Как назло, кофейня была полна клиентов, ночь была бессонной, и все те часы, проведенные в клинике, дали о себе знать. Хоуп буквально валится с ног и, купив в магазине банку энергетика, опустошает ее залпом. Прямо перед подъездом стоит абсолютно не подходящий пейзажу этого района и режущий глаза бентли. Хосок тяжело вздыхает и подходит к машине. Тэхен, заметив в зеркале омегу, выходит из автомобиля. — Что на этот раз? — устало спрашивает Хоуп. — Сделаешь мне ремонт или оденешь в гуччи? Давай быстрее, у меня смена в клубе скоро. — Я подумал, что ты устал и голоден, привез тебе поесть. Хосок не ел ничего с завтрака, собирался перекусить в кофейне, но из-за большого наплыва клиентов, не успел. А потом уже кушать не хотелось, пока Тэхен ему не напомнил о еде. — Очень мило, но времени нет, я поем после смены. Хоуп поворачивается и скрывается в подъезде. Приняв душ и переодевшись в свой наряд для клуба, омега идет на кухню, где застает курящего у окна Тэхена. Стол завален нераспакованной едой из лучшего китайского ресторана. — Мне теперь лишние траты — ключи менять, кончай приходить, как к себе домой, — возмущается Хоуп, но тянется к коробочке с лапшой. Тэхен следит за тем, как омега жадно и прямо на ногах поедает лапшу, и хмурится. Его бесит, что он, обладая такими средствами и возможностями, теперь каждый раз боится предложить свою помощь, лишь бы не нервировать этого вечно недовольного омегу. Но позволить тому, кто ему нравится, жить в таких условиях еще хуже. — Я сейчас буду говорить, а ты меня выслушаешь. Не перебивай. Пожалуйста. Хосок только пожимает плечами и тянется ко второй коробочке с пельменями. — Я не хочу, чтобы ты работал в клубе, потому что ревную. Даже взгляд, брошенный на тебя, меня доводит. Ты расхаживаешь там в этих блядских шортах, пусть и с притворной улыбкой. Ты мой, для меня, я не хочу делиться. Не потому что я богатый, и мне раз плюнуть, тебя обеспечивать так, что ты можешь до конца жизни о работе забыть. И не потому, что хочу тебя умаслить или купить, а чисто из-за ревности, пусть эгоистично, но честно. Я не хочу, чтобы ты жил в таком доме, потому что ты достоин лучшего, лучших условий, я не хочу, чтобы ты ел один раз в день, только когда есть время. И вообще, я хочу, чтобы ты ел лучшее, мой повар это и есть лучшее в этом городе. Позволь мне помочь не тебе, а себе. Потому что я это делаю для себя. Я не принижаю тебя, и как бы ты ни твердил — это не благотворительность — это просто забота о дорогом мне человеке. Пусти меня ближе. Я не буду обещать, что у нас все будет прекрасно, безоблачно, и даже в любви до гроба клясться не буду. Но позволь хотя бы попробовать. Прошу тебя. Хосок слушает внимательно, даже есть перестает. — Зачем тебе это? Ты красивый, богатый, у тебя огромная власть, да любой омега этого города ляжет под твои ноги, только помани. Зачем тебе я? С моими проблемами, с больным папой, с огромной ношей? Зачем? — Мне не нужен любой омега, мне нужен ты. Я хочу быть именно с тобой. Ты думаешь, я не задавал себе эти вопросы? Миллион раз. Но это не контролируется. Я хочу только тебя. Я не знаю, как так вышло, как так получилось вообще, но я не могу думать о ком-либо еще, кроме тебя. Утром, когда ты ушел, я понял, что не хочу так. Не хочу, чтобы ты уходил. Я должен сейчас сказать три слова, чтобы ты мне поверил, но я не скажу. Потому что пока даже себе я их не сказал. Но одно точно — ты мне нужен и очень. Не ходи в клуб, позволь мне хотя бы немного тебе помочь. Ты с ног валишься, ел, я уверен, впервые за день, и ты столько лет тащишь на себе ношу, с которой бы и альфа вряд ли справился. Ты свое уже сделал и сполна, а теперь позволь мне. Прошу. — Я привыкну, — горькая улыбка трогает губы омеги. — Привыкну, что ты рядом и поможешь, а потом, когда ты меня оставишь, мне будет сложно. Мне придется заново учиться выживать, а это сложно. Так уже было с моим папой, когда надо по кусочкам собирать себя и подниматься вновь. Я так не смогу — это ты думаешь, что я сильный, но ничего подобного. — Я не знаю, что было с твоим папой, и мне жаль, но я тебя не оставлю. Единственная причина, по которой это может произойти — это если меня убьют, но даже в этом случае я постараюсь, и у тебя все равно всегда всё будет, и тебе не придется думать о том, как достать кусок хлеба. — Я вправду устал. Очень сильно. Сегодня я не знаю, что тебе сказать, поговорим завтра. Мне надо поспать, — Хоуп идет в сторону спальни и замирает на пороге. — Ты можешь поспать со мной, если тебя удовлетворит моя старая полторушка, если нет, то закрой за собой дверь на ключ. Уже сквозь сон Хоуп чувствует сильные руки, обвившие его торс, уже любимый запах, просачивающийся в поры, и улыбается.