***
Хосок заканчивает готовку и, разложив приборы, идет в гостиную, полежать. Омега стоит у плиты последние три часа, и спину нещадно ломит. Сегодня суббота, и Хоуп решил, что они никуда не пойдут и поужинают дома, не зря же он потратил час на изучение техники приготовления ризотто по кулинарным видео-блогам. Тэхен звонил и предупредил, что будет через час, этого часа хватит, чтобы Хоуп подремал и немного пришел в себя. Только вместо того, чтобы подремать, омега впадает в глубокий сон. Хосоку снится, что он на кухне, заливает вино в рис, и ему звонят. Человек на том конце трубки даже не здоровается — он просто говорит ему, что Тэхен погиб. Омега просыпается в холодном поту и с трудом осознаёт, что это был сон. Уже десять вечера, Хоуп проспал два часа, а Тэхена всё нет. Омега тянется за мобильным и набирает альфу. Телефон выключен. Тревога расползается внутри, захлопывает легкие, перекрывает доступ кислороду. Хоуп нервно ходит по комнате и пытается сам себя успокоить — у Тэхена вылезла незапланированная встреча, сел телефон, переговоры. Вот только грозящееся переломать ребра сердце не слушается. Колотится, ноет и тянет. Хоуп лихорадочно ищет в телефонной книжке номер одного из телохранителей альфы, который одно время приглядывал и за самим омегой. Альфа отвечает через два гудка и на вопрос Хосока, где его босс, коротко говорит — авария и название больницы. Омега роняет трубку на пол, несколько секунд стеклянным взглядом смотрит на стену, а потом схватив куртку, бежит вниз. В такси Хоуп прерывисто дышит, обхватывает голову руками и сжимает, лишь бы не видеть выворачивающие нутро картинки — Ким умер, умирает, при смерти. Хосок воет внутри, пихает таксисту купюру и, не видя перед собой ничего, бежит ко входу клиники. Найти Тэхена труда не составляет — Хоуп просто идет к нескольким громилам, стоящим у палаты. Хосока никто не останавливает, он открывает дверь и влетает внутрь. Тэхен сидит на постели здоровый и невредимый, если не учитывать маленький пластырь на лбу, и растерянно улыбается Хоупу. — Ты… Ты жив, — выпаливает омега и прислоняется к стене, ибо удерживать себя на ногах становится чем-то невозможным. — Как же… — Хосок говорит рвано, почти не соображает. — Я думал, ты умер. Мне сказали, авария, больница, я думал… боже, как я испугался. Ты, сукин сын, Ким Тэхен, — Хоуп понимает, что больше удерживать себя не выходит, и начинает рыдать только уже от облегчения. Альфа вмиг подлетает к оседающему на пол парню и прижимает его к себе. — Я так испугался, я очень испугался, я думал, умру. Чёрт возьми, почему… почему я так сильно люблю тебя? — омега утыкается лицом в плечо альфы и крупно подрагивает. Тэхен гладит парня по голове, шепчет слова успокоения и с трудом стирает с лица улыбку. — Небольшая авария, неосторожность другого водителя, со мной всё хорошо, вот только бентли я разбил, а я его любил, потому что с тобой в нём познакомился. — Ничего романтичного в нашем знакомстве не было, — бурчит всё ещё плачущий Хоуп, вспоминая тот минет. Эмоции, которые он пережил за последний час, сорвали все клапаны, и контролировать это Хосок не в силах. Он всё еще всхлипывает и дрожит в руках альфы. — Я видел сон, будто ты умер, я сам чуть не умер. — Куда я денусь от тебя? — смеется Ким. — Тебе меня терпеть всю жизнь. И я готов почаще в аварии попадать, лишь бы вот так слышать от тебя, как ты меня любишь. — Идиот, — шипит омега и обиженно смотрит на него. — Я все последние дни думаю кое о чём и всё ждал подходящее время и обстановку, но оказалось, ничего ждать и не надо, — вдруг серьезно говорит Тэхен и обхватывает ладонями лицо парня. — Я хочу, чтобы ты носил мою фамилию. Хосок ошарашенно смотрит на альфу и даже рот первые несколько секунд закрыть забывает. — Ты делаешь мне предложение? — с подозрением спрашивает омега. — Да. Я люблю тебя и хочу провести с тобой всю свою жизнь, — твёрдо говорит Ким. — Это… — Хоуп отшатывается назад и продолжает растерянно хлопать ресницами. — Это так неожиданно. То есть ты не должен был… То есть предложение — это же серьёзно, это по-настоящему, а папа говорил… Если это шутка, то она плохая, — с обидой в голосе говорит Хосок и пристально смотрит на альфу. — Послушай, — кажется, Тэхен начинает понимать, в чём дело. — Я понимаю твое отношение, и вообще, где-то представляю себе, что мог говорить твой папа, но с таким вопросом не шутят, — альфа снова оказывается максимально близко, и Хоуп чувствует его горячее дыхание на лице. — Я люблю тебя, я хочу с тобой семью, детей, хочу провести с тобой всю свою жизнь. Я очень боюсь твоего ответа и сильно переживаю, но не хочу на тебя давить. Просто знай, что я всё равно буду тебя любить — распишешься ты со мной или нет. Но позволь мне доказать тебе, что не все альфы уроды, что не всем нужно от тебя только тело, что ты достоин куда лучшего, что иногда, пусть и редко, но чудеса случаются. Не отталкивай меня. Никогда ранее я не чувствовал ничего даже похожего на то, что я чувствую к тебе, и с каждым днем мои чувства только растут. Поэтому, Чон Хосок, прошу тебя никогда не сомневаться в моих чувствах. Хосок теряется в ощущениях — он слышит и запоминает каждое слово, впитывает их как губка и собирается бережно хранить на задворках памяти. Хоуп любит Тэхена. Это вне сомнений. Но он и подумать не мог, что альфа сделает предложение. Омега каждое утро просыпается счастливым, а каждый вечер молит Бога, чтобы это счастье продлилось хотя бы ещё один день. А теперь Тэхен говорит, что хочет прожить с ним всю свою жизнь. У Хосока внутри взрываются фейерверки, разлетаются конфетти, каждое слово Тэхена — это ощущение полного счастья, это детский восторг. Хоуп достиг конечной остановки, после стольких лет скитаний он нашел свой дом. Его дом —Тэхен. Он глубоко вдыхает пропитанный запахом лекарств больничный воздух, кладет голову на грудь своего альфы и говорит: — Я согласен. Тэхен не переспрашивает: боится, что омега передумает, чуть ли не душит его в своих объятиях и облегченно выдыхает.***
— Черт, я никогда так не нервничал, — Юнги носится по комнате в одной футболке и продолжает заваливать постель одеждой, вываленной из гардероба. — А вдруг я не смогу, вдруг я тупой вообще, вдруг в первый же день опозорюсь? Чонгук отшвыривает на пол очередную рубашку и просит Юнги перестать закапывать лежащего посередине постели малыша. Ребенку вообще плевать на душевные метания папы, он продолжает смачно сосать соску и держать отца за мизинец. — Ты сам вообще учился? — злится Юнги на спокойствие альфы. — Нет, — хмыкает Чон. — Времени как-то не было. Я учился жизни и на улицах. — Вот поэтому тебе меня не понять. — Да перестань, ты умный и смышлёный. Ты и до нашего знакомства уже учился, почему ты так паникуешь? — искренне недоумевает Чонгук и, встав с постели, перехватывает омегу и с ним на руках садится в кресло. — Успокойся. — Просто это первый день, и я приду в середине года, и вообще, у меня ребёнок и твоя долбанная охрана со мной, никто не захочет со мной дружить, — грустно говорит Юнги. — Тебе и не надо, — Чон зарывается носом в волосы парня и с шумом втягивает воздух. — Ты у меня умница, и я знаю, что тебе в универе понравится, и ты всем понравишься. — Ты не объективен, — бурчит Юнги. — Почему же? — Потому что ты меня любишь. — Люблю. Очень сильно люблю. Но я все равно объективен. Ты сильный, умный, добрый, я учусь у тебя. Ты, несмотря на всё то, что пережил как до меня, так и со мной, не терял веры, особенно в людей. Ты простил Чимина, а я не могу. Ты полюбил меня, тогда как я этой любви не достоин. Ты убиваешься из-за Хосока, ты окутал малыша любовью и нежностью, ты успеваешь всё. Ты сильно помогаешь мне с работой, в тебя не влюбиться и не просто как в омегу, а вообще, как в человека, невозможно. Ты потрясающий, Мин Юнги, и никогда не забывай об этом, — серьёзно говорит альфа. — Вау, столько откровенности, — улыбается омега. — Просто иногда надо говорить, что чувствуешь, ведь можно не успеть. А я хочу всё успеть. — Эй, почему так грустно. Не говори так, — мрачнеет Юнги. — В общем, оденься и покажи им всем. А у меня сегодня много дел, если приду поздно, то твой первый день в универе обсудим утром. — Хорошо, — Юнги чмокает альфу в губы, но Чонгук перехватывает инициативу — целует долго и медленно. Не хочет отпускать, сильнее прижимает к себе. — Не при ребёнке же, — ворчит омега. — Он забил на нас, у него соска, — смеется Чонгук и снова целует. — Смотри, узнаю, что флиртуешь там с кем-то — голову оторву. — Ты моя единственная любовь и на всю жизнь, — серьезно говорит Юнги. — Ну, ещё и мелкий. Так что можешь не сомневаться. Малыш будто слышит, что папа говорит о нём, и издаёт нечленораздельный звук, словно подтверждая его слова. — Я готов делить эту любовь с ним и только с ним, — говорит Чонгук и снимает парня с колен.***
Десять часов вечера. Понедельник. Чонгук долго выбирал место и время, присматривался, ждал, и вот, наконец-то, этот момент наступил. Сегодня вечером он покончит с главой третьего Дома, а если повезёт, то и с главой четвертого тоже. Тэхен на складе, проверяет новый товар. Люди Чона выяснили все детали встречи и в частности то, сколько там живой силы, и альфа понял, что момент настал. — Выдвигаемся, — Чонгук идет к черному бронированному внедорожнику, и машина в сопровождении еще двух едет в другой конец города, остальные силы Чонгука приедут другим путем, чтобы не привлекать ненужного внимания. Альфа достаёт мобильный из внутреннего кармана пиджака и набирает номер, который знает наизусть. — Как у тебя там? — Чон спускает стекло и закуривает. — Начинаешь шуметь ровно через двадцать минут. — Понял, — отвечает ему Риз на том конце трубки. — И, Риз, — Чонгук делает небольшую паузу, смотрит, как тлеет кончик сигареты. — Я в тебя верю. Риз молчит, шумно выдыхает и сбрасывает звонок. Джунсу в загородном клубе, и Чонгук уверен, что это последний вечер, когда альфа курит дорогие сигары и запивает их отменным виски. За его головой Чонгук отправил Риза — у Джунсу шансов выжить нет. Как только машины выезжают на просёлочную дорогу, Чон приказывает выключить фары и набирает еще один номер. — Любимый, — устало говорит Юнги. — Не лёг еще? — Ляжешь с твоим сыном. У него по ночам второе дыхание открывается. Не едешь домой? — Нет пока. Не жди меня, ложись. У тебя с универом должен был быть тяжелый день. — Блин, ты не представляешь! — заводится Юнги. — Короче, я перепутал расписание и такой… — Любимый, потом, — улыбается в трубку Чонгук. — Вернусь, всё расскажешь. — А зачем звонил тогда? — недовольно спрашивает омега. — Хотел твой голос услышать. — Ты романтичный такой, — хихикает Юнги. — Я люблю тебя. — И я люблю тебя, и не лягу. Подожду. — Чмокни малыша перед сном. — Уже. Чонгук долго ещё держит в руке телефон с потухшим экраном и не может стереть глупую улыбку с лица. Голос его любимого и родного мальчика пробуждает в альфе тонну нежности и любви. Чонгук влетел в жизнь Юнги, как ураган, снося и громя, в результате разгромленным и сдавшимся оказался он сам. Упал к его ногам и готов падать раз за разом. Признавать его превосходство, отдать ему своё сердце, душу, тело — отдать ему всё. Потому что весь смысл Чонгука сейчас сконцентрирован вокруг хрупкого омеги с рыжими волосами. Он не видит никого, кроме него. Даже воздух, которым дышит альфа, тоже пропитан малиной. Юнги течет в его венах, и Чонгук уже давно не может понять, где заканчивается он сам, и где начинается омега. Они, будто, одно целое, и альфа готов захлебнуться в этой любви. Машины останавливаются за заброшенными постройками невдалеке от склада и ждут, когда подъедут остальные. Чонгук видит, что перед складом стоят пять внедорожников и мазерати Кима. Чон все рассчитал правильно: убрать Кима труда не составит, главное, Ризу начать представление вовремя.***
Риз слышит раздирающий вой сирен за стенами, лай собак, видит отражающиеся в окнах разноцветные огни мигалок, но не бежит, не прячется. Прихрамывая идёт по усеянному трупами полу, оставляя за собой длинный кровавый след. Джунсу продолжает ползти, прижимая руку к груди, но кобура пуста, спасения нет, и пусть подмога приехала, Риз всё равно успеет. И он успевает. Хватает Ли за волосы и, резко оттянув его голову назад, пихает пистолет ему в рот — два выстрела, и Риз, оттолкнув труп в сторону, набирает на телефоне: «Начинайте». Риз кое-как опускается на пол рядом с Джунсу, достаёт окровавленными пальцами пачку сигарет из насквозь пропитавшегося его же кровью пиджака и трясущимися руками закуривает. Риз оглядывает зал и усмехается. В этот раз альфа переборщил: крови слишком много, она везде — на стенах, на полу, на мебели, стекает густыми каплями даже с бильярдных столов. Лужи на полу стекаются и соединяются друг с другом, превращаясь в кровавое озеро, в котором так красиво отражается люстра эпохи барокко. Риз стрелял подряд — как вошел, палил во всех, люди внутри тоже были вооружены, но Риз двигается как пантера, зацепить его сложно, поэтому к тому времени, как в него попала первая пуля, он уже почти перебил всех альф, омег и даже обслуживающий персонал. Уходить одному скучно — Риз заберёт с собой их всех. Альфа потерял выданных ему Чонгуком людей еще на первой половине гостей. Только Джунсу он оставил на десерт — стрелял сперва в коленные чашечки, потом выше и выше, пока не накормил его свинцом собственноручно. Риз уже не знает, сколько раз в него попали, не чувствует боли, не чувствует ничего, только очень хочется затянуться в последний раз, и альфа затягивается. С блаженством выдыхает изо рта дым и снова затягивается, игнорируя крики, доносящиеся уже с порога. — Отбросьте оружие в сторону и поднимите руки. Альфа только хмыкает и снова дрожащими пальцами подносит сигарету к губам. — Повторяем, отбросьте оружие в сторону и поднимите руки. Риз не собирается, ему бы докурить, пусть только дадут еще пару затяжек сделать, но сигарета тухнет, промокнув в крови, стекающей с пальцев. Риз снова тянется к внутреннему карману пиджака, но достать зажигалку не успевает: короткая очередь из полицейского автомата, и альфа уже прибит к стене.***
Тэхен приказывает начать упаковывать товар, когда слышит выстрелы прямо у ворот склада. Альфа сразу тянется к оружию и, достав его, пригнувшись, отбегает за стол, на котором горкой лежат пачки с порошком. Охрана Кима бросается к выходу, и несколько минут от грохота, поднявшейся до потолка пыли, дыма и криков ничего не видно и не слышно. Тэхен целится в сторону выхода, судорожно пытается рассмотреть в этом мареве хоть что-то, но ничего не видно. Сколько бы Ким ни всматривался, но цель не вырисовывается, и тогда альфа вместе со своими телохранителями просто палит в сторону выхода. Ким отвлекается на мощный грохот, и через секунду стену справа от него пробивает огромный внедорожник и тормозит буквально в метре от упавшего на пол альфы. Тэхену нужно мгновение, чтобы перегруппироваться, но он не успевает, потому что вышедший из автомобиля Чонгук двумя выстрелами убирает охранников. Ким выстреливает в альфу, но из-за поднявшейся пыли после того, как авто протаранило стену, он промахивается и моментально получает пулю в грудь. Ким чувствует, как она рвет сухожилия, вонзается в плоть, и как на ее месте расползается большое красное пятно. — Сука, — хрипит Тэхен и все силится поднять руку, в которой зажат пистолет, но Чонгук ногой до хруста давит на запястье альфы и хищно улыбается. — Вот мы и встретились, — ухмыляется Чонгук. — Не скажу, что я рад, — с трудом произносит Ким, чувствуя, как вытекающая из раны кровь забирает по крупицам его жизнь. — Нам двоим в этом городе тесно, поэтому не держи зла, — скалится альфа и целится в голову. Тэхен прикрывает веки, выдыхает сквозь боль и вспоминает, как утром Хосок долго смеялся. Омега постоянно отвлекался на какое-то шоу по телевизору на кухне и умудрился спалить омлет целых два раза. Потом Хоуп полез целоваться со словами, что в третий раз он не облажается и вновь облажался, только в этот раз был виноват сам Тэхен, не выпускавший парня из объятий. Несмотря на тянущую боль в груди и на то, что он сейчас получит пулю в лоб, легкая улыбка трогает губы Кима. Он попробовал счастье, он успел, и жаль только, что даже мизерную долю своих обещаний Хоупу он не выполнил. Тэхен слышит выстрел, но не чувствует боли и открывает глаза. Чонгук больше в него не целится, а громко матерится. — Сукин сын, — шипит альфа. — В спину? Серьёзно? Тэхен видит расплывающееся на серой рубашке Чонгука красное пятно, но понять, что произошло не успевает. Ким теряет сознание от потери крови. Чонгук отшатывается назад, пытается поднять руку с пистолетом, но Намджун стрелял в правое плечо, и рука контролю не поддаётся. Намджун подходит к оседающему на пол альфе и на ходу перезаряжает пистолет. — Как? Откуда ты узнал? — каждое слово дается Чонгуку с трудом. Чонгук не бросает попыток ответить, кое-как сжимает пистолет в трясущейся руке и поднимает на альфу, но Намджун вновь спускает курок, и рука альфы беспомощно падает на землю. Чонгук смотрит на красное пятно, теперь расплывающееся на животе, и вновь выругивается. — Ты считал себя самым умным, но ты не смог учесть всё, — Намджун носком ботинка откидывает в сторону пистолет у бедра Чона и останавливается напротив. Смеряет его взглядом полным презрения сверху вниз и говорит: — Ты хотел уничтожить то, ради чего я и мой отец так упорно трудились. Я терпел, думал, посмотрю, насколько далеко ты зайдешь, поэтому выжидал. Да, я не успел спасти Сэмуэля и не скажу, что особо старался. Меня и Джунсу никогда не интересовал, он алчный кусок дерьма. А вот с Тэхеном ты напрасно, только его я и рассматривал тем, кто будет идти рядом со мной. Признаюсь, сперва я так думал и о тебе, но твоя жадность до власти, твоя безжалостность и, главное, твоя ненасытность испортили твой имидж в моих глазах. — Так это ты, — Чонгук выплевывает скопившуюся во рту кровь, с трудом вдыхает воздух, но не может надышаться. — Это ты глава Совета. — Прости, Чонгук, ты был отличным воином, но сегодня на кону не только Совет и будущее Домов, сегодня на кону моя семья, а тебя ведь ничто не остановит, и я сегодня делаю выбор в пользу своей семьи. Я защищаю своего сына. Ты своего защитить не смог. Последнее предложение Намджуна больно режет слух. Чонгук смаргивает подступающую темноту, последними силами цепляется за жизнь, всё ещё пытается ответить, пытается дать сдачу, но даже двинуться не может. Хрипит только, с трудом сглатывает булькающую в горле кровь и держится за образ Кима, как единственную связь с реальностью. — Ну ты и подлец, — сквозь боль улыбается Чонгук. Бледно-серая рубашка уже темно-бордовая, альфа чувствует, как сознание постепенно ускользает, видит, как гибнут его люди, которые так и не могут прорваться к своему боссу. Намджун привел целую армию. Значит, он даже не поехал в загородный клуб, значит, Риз погиб впустую. Но Чон не может думать ни о чем, кроме Юнги. Он бы сейчас отдал всё, лишь бы на секунду почувствовать его запах, коснуться его бархатной кожи, послушать его голос. Чонгук впервые не хочет умирать. Горечь от того, что он не увидит первых шагов сына, больше не проснется рядом с лисой, разъедает похуже продырявивших его пуль. Он обещал Юнги защиту, но не сдержал своё слово. Они ведь только начали жить вместе. Чонгук потерял столько драгоценного времени, не сумев вовремя понять, кто для него Юнги, истратил впустую все те часы, дни и месяцы. Сеял в душе омеги ненависть и отчаянье и только начал заменять их на нежность и любовь… Он собирался говорить ему три заветных слова каждый день по несколько раз, а успел так мало. Не уберёг, не защитил, не помог вырастить сына. Оставляет одного, взваливает всё на его хрупкие плечи. Видит Бог, Чонгук так не хотел. Он просто не успел. Волк в разворошенном нутре Чонгука поскуливает, плачет, но не от того, что жить осталось какие-то пару секунд, а оттого, что лису ему больше не увидеть. Всё вокруг меркнет, затирается, остается только улыбка, ради которой Чонгук был готов умирать раз за разом. И Чонгуку больше Юнги не улыбнется. Волк затихает, сворачивается и забивается в угол. Чонгук сегодня потерял не только свою жизнь — он потерял того, кем дышал. Судьба их свела вместе, она же их и разводит. — Мой сын… — собирает последние силы Чонгук и смотрит в глаза смерти. — Не трогай моего сына. Хотя, о чем я прошу того, кто стреляет в спину. — Я слишком многое положил ради Совета, ради города, ради этого кресла. Я им делиться не собираюсь. Поэтому отныне всё кончено. Гори в аду, глава второго Дома, который исчезнет вместе с тобой, — говорит Намджун и выпускает последнюю, смертельную пулю. Прямо в сердце. Чонгук угасает медленно, прислоняется к ножке стола, прикрывает веки и испускает последний вздох. Намджун его четко слышит, потому что вместе со сгустком воздуха, сорвавшегося с губ альфы, Ким ясно слышал — Юнги. Намджуна это будет преследовать всю жизнь. Он еще не раз проснётся в холодном поту, вспоминая того, кого пристрелил собственноручно. Глава Совета, глава Первого Дома Ким Намджун покидает место битвы, усеянное трупами и щедро политое кровью, забрав с собой только одно тело.***
— Чимин? — Юнги ошарашенно смотрит на влетевшего в квартиру и запыхавшегося омегу. — Что ты здесь делаешь? Как ты вошел? — Плевать, — восклицает Чимин. — Где Чонгук? Где он? — Не знаю, — растерянно говорит Юнги и косится на пистолет в руке омеги. — Делами занят, наверное, — омега мелкими шажками отходит назад к спальне. — Ты меня боишься? — вдруг истерично начинает смеяться Чимин. — Мне пришлось подстрелить охранника, чтобы подняться! — омега отбрасывает пистолет в сторону и слышит вздох облегчения от Юнги. — Ты новости видел? На главу четвертого Дома напали, я думал, это Чонгук, но в новостях всё, как всегда. Ничего не понимаю. Мне нужно увидеть Чонгука. Дурное предчувствие парализует конечности, Юнги пытается взять себя в руки, отгоняет дурные мысли, но не особо получается. — Он… Он звонил час назад, всё нормально было, — прерывисто говорит Юнги. — Жди меня здесь, — выпаливает Чимин и бежит к двери, но на полпути замирает, потому что в дверь входит один из охранников Чонгука. — Вам лучше оставаться в доме, — говорит мужчина и усиленно прячет взгляд. — Где твой босс? — спрашивает Юнги. — Где он? — омега подлетает к альфе и чуть ли не цепляется пальцами ему в шею. — Простите, — говорит мужчина и опускает голову в пол. — Где Чонгук? — повторяет вопрос Юнги, прекрасно осознавая, что совершает ошибку, зная, что после ответа альфы ему придется выплевывать свои же перебитые легкие. Но всё равно переспрашивает, не дышит почти в ожидании ответа. Чимин тяжелым мешком опускается на диван и стеклянным взглядом смотрит на альфу. — Босс и Риз, они… погибли. Юнги отшатывается назад, прикладывает ладонь к губам, чтобы затолкнуть обратно рвущуюся наружу истерику и не веря смотрит на мужчину перед собой. Нет. Нет. Нет. Не может быть. Чонгук сильный. Он самый сильный из всех. Его никто не может убить. Его невозможно убить. Это ложь. Гнусная ложь. Чонгук должен прийти. Юнги подождёт. Постоит так посередине гостиной и подождёт. Он сейчас придёт. Всегда приходил. Чонгук не мог оставить своего лисёнка, и Юнги его дождётся. Сколько бы ни потребовалось. Вот только стоять невозможно, пол под ногами скукоживается, идёт рябью, всё сливается. Это не реальность Юнги. Это мираж. В реальности Юнги есть Чонгук, и он всегда рядом. Это всё размытая картинка, нервный день, итоги переживаний, хотя нет — это сон, он то кроваво-красный, пускающий разряды электрического тока под кожу, то он черный, утягивающий в бездну, где Юнги каждую секунду ждет столкновения, но дна всё нет. Это просто сон. Сейчас Юнги проснется, еще чуть-чуть подождать. И Юнги ждёт, заламывает пальцы, облизывает сухие губы и ждёт. Никаких слез, никаких истерик, никакой боли — это всё сон. Сейчас Чонгук войдет в квартиру, и Юнги его обнимет, сразу на шее повиснет. Дождётся. Но Чонгук не входит, входят другие люди, Юнги их знает или не знает, они из окружения альфы, идут в кабинет, что-то там делают, еще кто-то приходит, но Юнги не двигается, стоит посередине квартиры и продолжает ждать. Чимин сидит на диване, не моргает, не говорит, будто вообще не дышит, он как изваяние, сложив ладони на коленях, продолжает сидеть. «Наверное, тоже ждет, — думает Юнги. — И правильно.» — Тело в морге, хоронить будем с утра, — говорит один из помощников альфы, и Юнги изодранным мешком оседает на пол. Обнимает себя руками и понимает, что не сон. Не придет. Чонгук умер. По-настоящему. Оставил его, пронзенного насквозь копьём в грудь, захлебываться залившей легкие кровью. Все в комнате вздрагивают от протяжного воя, размазанного горем по полу омеги. Альфы сочувственно опускают головы и по одному покидают квартиру, оставив двух омег и одного из главных помощников Чона. Юнги будто сидит в луже собственной крови, которая утекает из него литрами, он скребется о пол, ломает ногти, выворачивает руки, но боль всё равно разрывает. Альфа с телефоном скрывается в коридоре, решив позвать на помощь. Чимин продолжает безэмоционально смотреть на Юнги и вдруг спрашивает: — Где Чонгук? Юнги челюсть сводит от рыданий, говорить не получается, он бьётся головой об пол, чтобы вытеснить из себя этот кровоточащий сгусток боли, рвет на груди футболку, чтобы суметь сделать хотя бы вдох, но всё бесполезно. Смерть в этот раз не просто подошла слишком близко, она протянула когтистую лапу и провела ей по угольно-чёрным волосам Чонгука. Она забрала самое дорогое, она забрала у Юнги его смысл, его жизнь, его кровь. — Где Чонгук? Юнги хочет умереть тоже. Если Чонгук там, то и Юнги должен быть рядом. Им друг без друга нельзя. Они вплетены в друг друга, пропитаны, они единое целое, и как высшие силы молча смотрели на то, как у живого Юнги без анестезии вырывали сердце… Умереть, умереть, умереть. Юнги и не пытается удержать вываливающиеся наружу окровавленные внутренности, расползающуюся на костях плоть, он тонет, захлебываясь своим горем, и продолжает биться головой об пол, будто сможет выбить оттуда последнюю полученную информацию — Чонгук умер. Юнги готов вскрыть грудную клетку голыми руками, лишь бы достать оттуда всё, что было за последние минуты и вернуться к тому телефонному разговору с альфой, поменять ход судьбы, но от осознания того, что это не возможно — он кричит. Человек такой истошный, пропитанный болью вопль издавать не может. Хотя отныне Юнги и не человек больше. Он боль. Он зовет его без остановки. Ребёнок просыпается, начинает плакать, Юнги слышит, как нянька пытается его успокоить, слышит собственный крик издалека. Будто он заперт в прозрачном вакууме, куда без остановки вливают горящую лаву, и Юнги сгорает изнутри, смотрит на свои руки, покрывающейся пенящимися ожогами, на рваные раны на ладонях и продолжает гореть и оседать пеплом. — Где Чонгук? — Умер! Нет Чонгука! — не своим голосом кричит Юнги на Чимина. — Мне надо, — омега ползет к альфе прямо на коленях, поставить себя на ноги кажется чем-то нереальным. Он придавлен к этому полу без Чонгука, ему больше не встать. — Надо его увидеть. Где он? — цепляется за пальцы альфы. — Умоляю, отвези меня к нему. — Пожалуйста, — повторяет альфа, не зная, что делать, и матеря скорую, которая, может, вколола бы уже что-нибудь в парня, которого рвёт на части от боли. — Вам не стоит. — Молю тебя. Позволь мне его увидеть, — Юнги стекает бесформенной массой на пол. — Где Чонгук? — бесцветно спрашивает Чимин, но Юнги больше на него не реагирует. В комнату влетают медики, и Юнги в этом мареве личного ада не сразу понимает и даже не чувствует, что ему что-то колют.***
Утро. Юнги потягивается на постели, шарит руками по половине Чонгука, вдыхает запах с его подушки и резко подскакивает. Место рядом пусто. Не сон. Это был не сон. Затылок простреливает острой болью, которая волнами опускается к позвоночнику, переламывает, и омега вновь прибит к простыням очередной дозой чудовищной реальности. Юнги обхватывает голову руками и начинает истошно кричать, в комнату вновь влетают люди в белых халатах, видимо караулящие за дверью, но омега слёзно просит ему ничего не колоть, обещает держаться, молит отвезти к альфе. Он и держится. Всю дорогу до морга он сидит в машине рядом с врачом, собирает и пришивает разлетающиеся по салону авто части себя, потуже затягивает удерживающие его чем-то целым ремни и держится из последних сил. По-другому нельзя, иначе ему вколют успокоительные, он впадет в дрёму и не увидит своего Чонгука. Юнги справится, он почти даже сам ходит, пусть его и ведут под руки, не плачет, не разговаривает. Проходит туда, где на железном столе лежит покрытая белой простынёй любовь всей его жизни. — Покажите его, — дрожащими губами произносит омега. Проглатывает застрявший в горле ком и всё еще надеется, что под покрывалом Чонгука нет. Обещает высшим силам свою жизнь взамен, молит, упрашивает, торгуется. Убеждает себя, что ад сейчас закончится, что под простынёй кто угодно, но точно не его альфа. Работник морга, тяжело вздохнув, откидывает простынь, обнажая лицо, и Юнги заканчивается, как человек. Впивается ногтями в своё запястье, раздирает его до крови и скулит, как побитый щенок. Всматривается в любимые черты, которые еще вчера целовал, хрипит надрывно, нагибается ближе, хочет поймать его дыхание, но альфа не дышит. Он такой же красивый, бледный просто и не двигается, но такой же. Юнги зарывается окровавленной ладонью в смоляные волосы, касается губами холодного лба. — Чонгук. И столько боли в этом «Чонгук», что даже воздух вокруг от нее трескается, она ширится, касается ледяными пальцами всех в комнате, приходится выйти, ну или отвернуться. Юнги весь ею пропитан. Он распадается на сотни кусков без шанса всё это как-то соединить. Задушенно воет и повторяет без остановки его имя. С таким Юнги никогда не встречался, эта боль другая, она настолько огромна, настолько чудовищна — она топит, вдавливает в землю, она рвет когтями изнутри, крошит кости. Юнги ее не вынести, ему не справиться, он и не хочет. Пусть она погребёт его, пусть унесёт туда же, где его альфа, пусть заберет отсюда. Юнги не сможет. Он не человек больше, он сгорел в этой боли, он уничтожен, раздавлен ею, обесточен. Юнги потерял всё. Ему против нее не выстоять, в этой битве не победить и Юнги сдаётся, кладет голову на грудь альфы и молит его встать. Просит не оставлять. Как теперь Юнги будет спать в холодной постели, как он сможет заснуть не в его родных объятиях, как он вообще теперь должен жить выпотрошенным… Чонгук не двигается. Юнги захлёбывается в слезах, обещает быть послушным, не перечить, обещает не злить и не спорить. Чонгук не двигается. Омега кричит, отбивается от подбежавших людей, держится за Чонгука, воет и всё просит вернуть его, у кого непонятно, требует забрать его жизнь, потому что она ему без него не нужна. И вновь темнота.***
На похоронах Юнги не соображает. Он, как статуя, стоит рядом с могилой, в которую опустили альфу и молчит. Не плачет, не воет, ничего. Смотрит, как гроб покрывают землей, не слушает соболезнования, никого не видит, просто стоит. Опускается на колени рядом и одними губами раз пятьсот повторяет «Чонгук-и». Сломленного омегу оставляют одного, даже охрана отходит назад. У Юнги боль какая-то тяжелая, осязаемая, она накрывает всех в радиусе нескольких миль, от нее никому не дышится. Нависает сверху куполом, заставляет бежать подальше, лишь бы скрыться, такое человеку не вынести. Как она его самого не разорвала — Юнги не понимает, никто не понимает.***
Весь февраль Юнги сидит в своей комнате и смотрит из окна на то, как землю накрывает белым покрывалом. Ровно таким же, каким был укрыт Чонгук в то проклятое утро. Юнги почти не ест, не пьёт, питается успокоительными и смиренно ждёт, когда горе окончательно утопит его с головой. Когда уже организм прекратит цепляться за жизнь и окончательно сдастся. К ребёнку омега не подходит, с ним возятся няньки, делами Чонгука занимается один из его помощников. Юнги ничем и никем не интересуется. Один раз к нему приходит Хосок, но Юнги приказывает его не впускать, видеть никого не хочется. После похорон на могиле Юнги был только один раз, но тот раз закончился очередной истерикой, потому что омега не смог смириться с тем, что теперь его от альфы отделяет чёрная могильная плита. Юнги уводили оттуда в бессознательном состоянии. Риза похоронили рядом с Чонгуком, справа. Риз, как и был правой рукой Чона, так им и остался даже после смерти. До того, как подойти к Чонгуку, Юнги долго кричал около могилы Риза, всё пытаясь получить ответ на вопрос, почему он не защитил его альфу.***
Март Юнги начинает очередным походом на кладбище. Он обкладывает обе могилы цветами, долго сидит рядом с Чонгуком и думает. Боль никуда не ушла и не притупилась даже, она всё там же внутри сидит и бьётся, как живой организм. Юнги садится на корточки рядом с могилой, обхватывает руками колени и впервые за долгое время запихивает боль куда-то глубоко и концентрируется на тишине вокруг. Вспоминает улыбку альфы, его голос, его потрясающий запах, рассказывает ему, как тяжело ему одному, и Чонгук отвечает. Юнги знает, что это бредни его воспалившегося сознания, но слушает, вслушивается в каждое слово и даже отвечает альфе. В то утро в пентхаус омега возвращается совсем другим человеком. Даже прислуга удивляется, заметив, что вернувшийся с кладбища господин даже не заплакан. — Малыш в вашей спальне, но я сейчас заберу его, — говорит бета, присматривающий за ребёнком, и поворачивается в сторону двери. — Чонгук. — Простите, — мужчина недоумевая, поворачивается к Юнги. — Его зовут Чонгук. Юнги идёт в спальню, оставив ошарашенного бету в гостиной. Ребёнок лежит на постели и играет с погремушкой. Юнги садится рядом, берёт его на руки и прижимает к груди. — Чонгук-и, — шепчет омега и слезы обжигают бледное лицо. Малыш затихает в руках папы, словно понимает, как тому тяжело, и продолжает молча смотреть огромными глазами на его лицо. Больше Юнги ребёнка от себя не отпускает — сам кормит и сам укладывает. Юнги только сейчас узнаёт, что той роковой ночью у Чимина помутнел рассудок. Омега не смог принять потерю брата, и его разум, как защита, заблокировался. Чимин проходит курс лечения в специальной больнице, и за два месяца, что он там находится, особых успехов врачам добиться не удалось. Юнги в душе ему завидует — ведь Чимин закрылся и эту чудовищную боль с каждым утром по новой не переживает. Чимин просто не принял информацию, забаррикадировался внутри и вот уже второй месяц без остановки спрашивает у всех, где Чонгук и когда придет. С Хосоком Юнги видится через три дня и у могилы Чонгука. Разговор оказался коротким, и больше Хоуп попыток подойти к Юнги не предпринимал. — Что ты здесь делаешь? — спрашивает Юнги и начинает раскладывать цветы на обеих могилах. — Ты меня к себе не подпускаешь, вот я и приезжаю сюда уже столько дней в надежде хоть здесь тебя увидеть, — треснуто говорит Хоуп. Юнги изменился, и это не удивительно. Смерть Чонгука оставила глубокий след не только в душе омеги, но и огромный опечаток на его лице. Глаза у Юнги пустые-пустые, ни на чём не цепляющиеся, от старого парня в новом ничего не осталось. — Тэхен был тяжело ранен, первые недели я сидел у его постели, думал, не выживет. Он пробыл десять дней в реанимации, и я не мог приехать сразу же, но как только его перевели, я приехал к тебе. Юнги, я хочу быть рядом, хочу помочь тебе, — говорит Хоуп и делает шаг к омеге. — Не надо, — Юнги присаживается на корточки рядом с могилой и улыбается ей. Будто, он говорит уже с Чонгуком, и Хоупа здесь нет. — Юнги, пожалуйста, не отталкивай меня. — Уходи, — омега поднимает взгляд на омегу. — Мне не нужно сочувствие и поддержка. Мне ничего не нужно. Я не виню тебя ни в чём, но мне и вправду больше никто не нужен. — Ты делаешь мне больно. — Что ты знаешь о боли? Просто уходи. Пожалуйста. Юнги возвращается в Royal Group и сразу поднимается в кабинет Чонгука. Он заказывает кофе и объявляет срочное собрание всех главных людей Чонгука. Именно тогда Юнги впервые узнаёт, что пока он бился в агонии, его люди смогли предотвратить два покушения на него самого и сына. Юнги понимает, что он сам может и не хочет жить, но он никому не позволит тронуть его ребёнка, память о его альфе. Три года спустя За эти три года Юнги полностью влился в дела второго Дома, он не просто не дал его прикрыть и разделить между остальными Домами, но даже поднял на новый уровень. Люди второго Дома под чутким руководством омеги, вывели из игры всех, кто пытался посягнуть на каналы и поставщиков четвертого Дома, и полностью забрали всё себе. Юнги повысил силу и мощь Дома, завербовал новую армию и полностью ушёл в бизнес. Совет первое время категорически отказывался признавать омегу главой Дома, учитывая, что он даже не был расписан с Чонгуком, но Юнги настоял, что растит его сына и до его восемнадцатилетия будет вести все дела сам. Совету пришлось смириться, ибо иначе омега пообещал довести дело до суда, а если и он не поможет, то сравнять с землей здание Совета, и пусть даже ради этого придется погибнуть самому. Омега пугает решительностью. В нём столько злости и ненависти, что даже члены Совета обходят его стороной. Поговаривают, что Юнги своей жестокостью и расчетливостью переплюнул даже Чонгука. Юнги этого не отрицает, наоборот, устраивает показательные казни, демонстративно расправляется с крысами и перебежчиками и медленными, но верными шагами, берёт в руки почти всю наркоторговлю страны. Юнги не смог поднять свое горе, не смог от него избавиться — он нашел другой выход — он перевоплотил горе в ненависть, взрастил в себе, лелеял, поливал, и сейчас эта ненависть топит под собой всё. Юнги и живёт только за счет неё. Тогда на могиле альфы он пообещал, что сделает всё, что не успел Чонгук, что уничтожит все Дома и Совет, и теперь Юнги уверенно идёт к этой цели.***
— Рад тебя видеть, — Намджун подходит к стоящему у колонны со своей правой рукой Юнги. Очередной ежегодный ужин Совета. Юнги не пропускает ни один: доводить до белого каления членов Совета одним только своим появлением — занятное развлечение. — Не могу сказать, что тоже рад видеть убийцу своего альфы и того, кто сейчас пытается убрать его сына, — кривит в улыбке рот омега. — Как малыш Чонгук? — Намджун пропускает мимо ушей слова омеги. — Прекрасно, как малыш Юн? — обменивается любезностями Юнги. Ким четко слышит ядовитые нотки в голосе омеги, но не поддаётся. — Лучше всех, — улыбается альфа. Юнги ходит между пытающимися ему угодить и всячески подлизаться людьми, вертит в руке бокал с вином и всё ждет, когда уже можно будет поехать домой и прижать к себе своё счастье, которое он не видел со вчерашнего утра. — Юнги, — преграждает ему путь Тэхен. — Тэхен. — Смотрю ты кровью никак не напьешься. — Она вызывает привыкание, — скалится омега. — Смотри, не захлебнись. — Всё не можешь простить мне того урода? — Тот урод был моим помощником. — Нехуй было лезть на мою территорию. — Ты играешь грязно. — Так же, как и вы все, а теперь прошу меня извинить, — Юнги подзывает своего громилу и идет на выход. По дороге домой Юнги приказывает шофёру заскочить в больницу, где находится Чимин. Несмотря на позднее время, для главы второго Дома все двери открыты всегда. Юнги заходит в белую палату и садится на стул у зарешеченного окна. Чимин сидит посередине постели и не видящими глазами смотрит на омегу. Юнги часто приезжает к Чимину, потому что он единственный человек в этом городе, который может понять его боль. Пусть даже омега не соображает ничего и вообще смотрит будто сквозь Юнги. Три года терапии ни к чему не привели. По словам врачей, Чимин сам не хочет выздоравливать, он заперся в этом вакууме неведения и не вылезает. — Когда придет Чонгук? — бесцветным голосом спрашивает Чимин. — Никогда, — повторяет в миллионный раз Юнги и собирает под себя ноги. — Я тоже скучаю, всё время, — омега утирает кулачками непрошенные слезы. Это единственное место, где Юнги не приходится притворяться, где можно и плакать, и казаться слабым. — Я всё время езжу к нему, иногда злюсь на него, что он так рано ушёл, что оставил меня, а он только смеется. Все повторяет «ты справишься», а я ему верю. Чимчим, мне очень плохо. Я цепляюсь за жизнь зубами, всё время твержу себе, что буду жить ради малыша, ради того, чтобы не оставить кровь Чонгука на земле, но иногда и это не помогает, особенно по ночам. Горе просыпается ночью, впивается когтями мне в глотку и рвёт и рвёт, — Юнги обхватывает горло пальцами и трёт. — Я тоже хочу, как ты, хочу не воспринимать правду, но она въелась в мой мозг и не дает дышать. Я хотел и тебя взять к ним на могилу, но врачи говорят, ты можешь не выдержать, и тебе станет только хуже, поэтому пока буду продолжать ходить один. У них с Ризом самые красивые могилы, я постоянно меняю там цветы. — Риз, — выдыхает Чимин. — Да, Риз, — надломлено говорит Юнги. — А Чонгук-и растёт, он уже тараторит вовсю и носится по дому, и чем он старше, тем больше похож на отца. Я, когда на него смотрю, и плачу, и смеюсь одновременно. Ты выздоровеешь, и я вас познакомлю, обещаю. — Когда придет Чонгук? — Никогда. Юнги подходит к омеге и коснувшись губами его лба, идёт на выход.***
У Чонгука своя детская, заваленная игрушками, красивая и удобная кроватка, но маленький альфа отказывается спать у себя. Вот и сейчас Юнги входит в спальню и застает сопящего малыша на своей кровати. Юнги осторожно присаживается рядом и целует ребенка в щёчку. Малыш хмурится во сне, но продолжает сладко спать. — Я так тебя люблю, мой маленький, очень люблю. Ты даже не представляешь, что ты для меня значишь, — шепчет Юнги и замечает, как альфа потягивается и, открыв глаза, смотрит на папу. — Ну вот, я тебя разбудил, — тепло улыбается омега и тянет руки к сыну. Ребёнок взбирается на колени папы и обнимает ручками его за шею. — Как же я жду, когда ты вырастешь. Я постараюсь до этого очень многое успеть, чтобы тебе было легче, — шепчет Юнги ребёнку. — Пока у меня не очень-то сильно и получается, но я стараюсь. — Папа, не плачь, — бурчит ребёнок и ладошкой утирает слезу, скатившуюся по щеке Юнги. — Я совсем скоро вырасту и буду тебя защищать. — Знаю, — сквозь слёзы улыбается Юнги. — Ты мой защитник, мой герой, ты накажешь всех, кто обидел папу. — Угу. Всех. — А кого сильнее всех? — Ким Намджуна. Он плохой, — не задумывается ребёнок и теребит воротник миновской рубашки. — Очень плохой, — подтверждает слова сына довольный омега. — И еще Ким Тэхена, — произносит ребёнок. — Умничка. — Но Юн же хороший, — хмурит бровки альфа. — Один альфа в садике отобрал его игрушку, а я толкнул альфу и вернул ему игрушку, потому что Юн плакал. А он, когда плачет, я тоже хочу плакать. — Чонгук-и, — Юнги берет альфу на руки. — Он плохой. Он не хороший. — Но папа. — Он такой же, как его отец. Помни это. — Но папа, — ноет малыш. — Никаких «но папа». Ты поймешь, когда вырастешь, а теперь спать, — Юнги целует ребёнка в щечку и решает на следующий же день перевести его в другой садик. Мин нарочно зачислил его в садик Юна — Намджун бы не стал нападать на ребёнка при собственном сыне, но Юнги лучше усилит охрану, чем позволит Чонгуку питать нежные чувства к сыну врага. Омега прижимает малыша к груди и, слушая его ровное дыхание, засыпает.***
Юнги так и не выучился ни на кого, он провёл в университете ровно день и больше не возвращался. Он так никогда никого и не полюбил — Чонгук остался его единственной любовью. Юнги добился того, что второй Дом стал самым могущественным Домом страны, отодвинув все остальные на второй план. Юнги уничтожил все дома финансово и морально, а Чонгук, достигнув совершеннолетия, уничтожит их физически. С Хосоком Юнги больше так и не общался, он сбросил с себя оковы дружбы. Месть и любовь к сыну оказались самыми главными двигателями, ведущими Юнги туда, где он оказался сейчас. Прошло столько лет с тех пор, как Юнги потерял своё сердце, но могилы Чонгука и Риза всё равно самые красивые на кладбище. Юнги никогда не говорил Чонгуку, что умрёт без него, но умер.