Что приносит морской ветер

      — Если ты решил так расположить меня к себе, то это странный способ, — произнёс Ройс, пытаясь сохранить обычный, ровный тон, но голос, подставляя его, звучал глухо и слабо, словно шёпот.       Если Чейр и услышал его, разобрал сказанное, то предпочёл не замечать. Перед собой Ройс видел только темноту, слабые источники огня, что могли бы дать ощущение света, не пробивались сквозь ткань. Но он чувствовал царапающие прикосновения сухих пальцев на спине и горячие губы на шее и плечах. Сдерживая очередной стон, отдавая все силы на то, чтобы сохранить дыхание ровным, и при этом пытаясь надышаться будто бы разряженным и жарким воздухом, Ройс признал для себя: способ, может, и странный, но действенный. В движениях и касаниях Чейра ощущался нежный трепет, словно он прикасался к чему-то невероятно ценному, к чему-то, что едва ли не боготворил. Поверить в это казалось невозможным, но, пока разум сопротивлялся, пытаясь найти рациональное объяснение, тело решило за него. На каждое движение пальцев, на каждый жест-приказ властных рук, на каждое щекочущее ощущение чужого дыхания, предвещающее поцелуй, оно отвечало сбивающимся ритмом в груди и волной расслабляющих мурашек.       Сил, да и желания сопротивляться больше не было. В Чейре было что-то, что притягивало Ройса. Что-то, благодаря чему хотелось ему довериться против здравого смысла. Да и разве Чейр не был прав? Не считая их первого раза, он больше не причинил ему никакого физического вреда. Даже не ударил ни разу, хотя это желание неоднократно чувствовалось.       «Чёрт побери, он что-то чувствует ко мне», — Ройса озарило осознание. Он не мог назвать это любовью, но что-то близкое к влюблённости, следующее дальше за вожделением, определённо было. Смятение от непонимания, как такое могло случиться, быстро сменилось вдохновением, от новой посетившей его идеи.       Он мог бы этим воспользоваться. Дать Чейру чуть больше, чем тот просит, и взамен получить то, что необходимо ему.       Пользуясь тем, что пират сейчас оставлял дорожки мимолётных, еле ощутимых засосов на его плечах, и потому был совсем близко, Ройс наклонился к нему. Коснулся кончиком носа мочки уха, при этом нечаянно потеревшись щекой о щёку, опустился ниже, стремясь найти шею. Поцелуи прекратились — Чейр замер, насторожился, видимо ожидая, что будет дальше. Ройс провёл кончиком носа по его шее, как бы погладил её и неловко поцеловал. Кожа оказалась влажной и солёной на вкус, видимо, из-за пота, но не показалась неприятной, и Ройс уверенно провёл по ней языком, собирая дорожки от капель.       Чейр завозился, его ладонь легла на волосы Ройса, пальцы глубоко зарылись в них и резко сжали, вынуждая запрокинуть голову.       — Не сегодня, — прохрипел пират, возобновляя поцелуи. Ройс искренне не понимал, зачем его прервали, но крепкая хватка не давала пошевелиться, не то что настоять на своём.       Чейр начал опускаться ниже. Пока одной рукой он держал Ройса за волосы, другая легла ему на колено и заскользила выше, к бедрам. Огладив их внутри у самого паха, Чейр быстро переместился к ширинке, в два счёта расправляясь с завязками. Как бы Ройс не старался оставаться расслабленным, именно в этот момент страх сковал тело. Желание уйти, отодвинуться, хотя бы просто сомкнуть колени было крайне велико, но Ройс заставил себя остаться на месте. Лишь позволил себе судорожный вздох, когда Чейр приспустил ему брюки, освобождая разгорячённый пах.       Ройс не стыдился своего возбуждения: после всего произошедшего это казалось по меньшей мере глупым. Но вот то, что его не стали раздевать дальше, по-настоящему удивило. Он хотел было поинтересоваться, в чём дело и что на этот раз пришло в голову этому ненормальному, но Чейр ответил сам, без слов: его губы накрыли головку, и кончик языка юркнул меж складок кожи.       От неожиданности Ройс не смог сдержать вскрик. Острое удовольствие, граничащее с лёгкой болью, пронзило тело. Скорее, на инстинктах, он дёрнулся, попытавшись уйти от новых и потому пугающих ощущений, на что Чейр сжал его волосы с новой силой, потянув их вниз. Боль и натяжение заставили Ройса замереть, высоко задрав подбородок, и в этот же момент Чейр плотно сжал губы и вобрал его член на всю длину.       От ярких ощущений перехватило дыхание, и губы сами раскрылись в тихом стоне. Ройс ещё не до конца осознал, что с ним собираются сделать, а пытка уже продолжилась. Чейр двигал головой, плотно прижав язык к стволу, так что приятная теснота ощущалась ещё сильнее, и то выпускал его член полностью, массируя губами головку, то вновь вбирал его до конца. Ройс громко застонал, больше не в силах бороться с собой. Это было жарко, чувственно и настолько быстро, что ощущения смешивались, превращаясь в единый поток сводящего с ума удовольствия. Но в то же время Чейр крепко держал его за волосы, заставив прогнуться в спине и не давая пошевелиться, добавляя нотки боли в каждое своё движение. Невыносимо…       — Да как тебе только длины рук хватило? — Ройс чертыхнулся, но его брань перемешалась с очередным стоном. Он знал, что Чейр высок, но это было уже чересчур! Вот только ему не давали возмущаться даже мысленно: очередное движение головой, резкое и глубокое, и он позабыл как дышать, не то что думать.       Чейр замедлил темп, и накалившееся было до предела возбуждение чуть остыло, заменяясь разливающимся по телу удовольствием. Свободной рукой он подхватил ногу Ройса под коленкой и закинул её себе на плечо. Вторую ногу Ройс закинул ему на плечо сам, не давая Чейру и шанса отпустить его: он бы никогда не признал этого вслух, но ему нравилась поза, в которой его держали. Когда он привык, боль от натяжения, как и в затёкших мышцах, казалась чем-то сладким, мучительно приятным. Раскрыв губы, он жадно глотал воздух, сбиваясь на громкие стоны, когда Чейр ускорялся и мычал от недовольства, когда сбавлял темп.       Чейр наслаждался процессом не меньше Ройса. Поза не давала ему любоваться выражением его лица, но с лихвой хватало других органов чувств: терпкий вкус смазки на языке, давление и тяжесть на плечах, когда Ройс коленями прижимал его ближе, звонкий голос, полный удовольствия и благодарности… Чейр уже сейчас знал, что ещё долгие месяцы он будет вспоминать звучание этого голоса в своих снах и просыпаться со свинцовой тяжестью в паху. А потом шарить ладонями по пустой, холодной постели, пока сердце не сожмётся в камень от тоски. Он всё это уже проходил. Но ради этих минут готов был пережить всё снова. Только бы его и дальше обнимали коленями, там крепко, будто искали в нём поддержку и спасение.       — О Боже! — Ройс застонал громче, и по его ногам прошла волна дрожи. Чейр уловил её плечами и резко выпустил член изо рта, заодно отпуская и волосы Ройса. Предвкушая его реакцию, он не мог сдержать улыбку, а пока тот пытался осознать, что произошло, наклонился ниже и поцеловал мошонку, нежно втянув кожу губами. Последовавший стон Ройса больше походил на всхлип. Чейр ухмыльнулся, достаточно громко, чтобы его услышали, и заглянул в лицо Ройса.       У того был такой вид, словно его окатили ведром ледяной воды. Даже в полумраке было видно, что он побледнел. Чейр же настолько упивался его реакцией, что едва сдерживался, чтобы не рассмеяться в голос.       — Развяжи мне руки, — наконец потребовал Ройс, выглядя всё таким же ошарашенным.       — О-о, ты готов ублажать себя у меня на глазах?       Голос Чейра пропитался удовольствием и издёвкой. Ройс цыкнул, закусил нижнюю губу и гордо вскинул подбородок, вызвав очередную усмешку пирата.       — Так и знал, — промурлыкал Чейр. Поднявшись на ноги и поравнявшись с лицом Ройса, он притянул его к себе. Нежно укусил за мочку уха, с удовольствием ловя губами чужую дрожь, и зашептал, искушая: — Одно слово, Ройс. Всего одно слово и, обещаю, тебе будет очень и очень хорошо.       Желая подкрепить свои слова, он ладонями обнял его за талию и прижал к себе. Свою рубашку он так и не снял, но даже сквозь неё ощущал, какой сильный жар шёл от Ройса. А как было бы здорово сейчас избавиться от неё и ощутить всё кожа к коже… Согреть и успокоить своим теплом, даря наслаждение не только губами, а уже всем телом. И именно это он сейчас обещал Ройсу, поглаживая его бока пальцами, играя с мочкой языком. Он не сомневался, что тот согласится. Никто в здравом уме не отказался бы. Тем более, что его возбуждение сейчас упиралось в бедро Чейра и слегка подрагивало от нетерпения и желания…       — Я соглашусь, если ты отпустишь моих людей, — произнёс Ройс тихо, будто и не рассчитывал, что его услышат. Но Чейр услышал, о чём весьма сожалел.       — Что?! — он не мог поверить своим ушам. Ощущение было таким, словно ему дали пощёчину: в такой момент этот парень ещё может думать о ком-то другом?!       Видимо, Ройс и сам осознал, что сказал то, чего говорить не стоило, но было уже поздно — и то, что теперь он отмалчивался, нисколько не помогало. Разозлившись только сильнее, Чейр грубо схватил его за волосы и потянул вниз, заставив задрать голову вновь. Ройс вскрикнул — Чейр приложил больше силы, чем следовало — прогнулся в спине и зашипел, скалясь от боли и злости.       — Ты что, помешался на них?!       Обида, глубокая и удушающая, сводила с ума, доводя до бешенства. Ещё никогда в жизни Чейр не ощущал себя так: ему не просто отказали, ему предпочли кого-то другого, наплевав на все его старания. Разумеется, всё было не так — просто у одного мальчишки гордость и моральные принципы взрастились раньше, чем здравый смысл и инстинкт к жизни, — но ощущения Чейра были именно такими. И он никак не мог понять, что ещё этому парню нужно от него? Каким он должен стать, как должен себя вести и что предложить, чтобы Ройс прекратил свои метания и поддался ему?       — Я уже всё сказал тебе ранее, — Ройс выплюнул слова, скалясь не то от боли, не то от злости — его глаза скрывала повязка, и Чейр не мог прочитать их, хотя не сомневался, что сейчас они горят презрением. — Но, видимо, тебе не понять. Ты всего лишь грязный пират, тебе не знакомы человечность и мораль, не знакомо сочувствие. Ты только и умеешь, что играть с людьми, будто это какие-то вещи. И я был глупцом, что видел в тебе человека.       «Я не играл с тобой», — в некоем отчаянии, словно хватающийся за обрывки парусины утопающий, думал Чейр, уже готовый произнести это вслух. Вот только это не было правдой, он и сам это понимал. Отпустив Ройса, он отошёл от него на несколько шагов, пытаясь заглушить его голос в голове. Сказанное звучало в ушах, будто навязанная мелодия, принося боль снова и снова, а собственные мысли, что пробивались сквозь воспоминания, были редкими и слабыми, им даже не хватало сил, чтобы перекрыть этот голос.       «Интересно, а не будь я пиратом, будь кем-то равным ему, он бы относился ко мне так же?» — только эта идея и сумела пробиться, став неким маяком. Задумчиво глядя в окно, на чёрные, неистово, будто с ненавистью бьющиеся о борт его корабля волны, он сухо заговорил:       — Твоих людей здесь нет. Я отпустил их сразу же, оставил на корабле, вместе с запасом провизии и воды. По моему приказу их заперли в капитанской каюте, чтобы дать нам фору, и оставили на плаву. Мы не стали даже сжигать тот корабль.       — Ты… что-о?! — тонким голосом вскрикнул Ройс, заставив Чейра поморщиться — настолько этот звук был противным. Когда он обернулся, Ройс извивался на столе, дёргая руками, тщетно пытаясь освободиться от оков.       Чейр решительно прошёл мимо, стараясь не смотреть в его сторону.       — Развяжи меня! — прилетело ему в спину.       — Сам справляйся, — угрюмо бросил Чейр и громко хлопнул дверью, заглушая ответ Ройса.       Он уже хотел уйти, но остановился, так и не выпустив ручку двери из рук. Дверь стоило бы запереть, но ключ остался с другой стороны, а возвращаться не хотелось — сама мысль об этом вызывала непринятие и дискомфорт, и пусть Чейр понимал, что вернуться ему когда-нибудь придётся, скорее всего уже сегодня, для начала необходимо выпустить пар. Иначе он точно убьёт этого эгоистичного паршивца…       «А, впрочем, плевать. Если выберется из каюты, мне только лучше: хотя бы одну ночь проведу спокойно», — с этими мыслями Чейр поднялся на палубу, уверяя себя, что ему нет никакого дела до судьбы этого мальчишки.       Закатные сумерки уже почти потонули во мгле, и тучи, что так и не ушли с небосвода, делали вечер по-зимнему холодным. Промозглый ветер трепал волосы и рвал тонкую ткань рубашки, резал кожу множеством острых игл и заставлял мечтать о тёплом доме и огне в очаге. В капитанской каюте было значительно теплее, а в спешке Чейр не прихватил даже куртки, но один несомненный плюс в этом всё-таки был: холод снял неостывшее возбуждение одним своим порывом. А ещё он гудел и выл, заглушая даже яростные всплески чёрных волн, не говоря уже о мыслях в голове. Неистовая сила природы, терзая тело, успокаивала душу, но сейчас Чейр не был настроен на любование морем: он знал куда более действенный и приятный способ. Решительно преодолев палубу и непогоду, что во всю разыгралась на ней, он спустился на нижние ярусы корабля.       Здесь даже в штиль и солнце всегда царили сырость, мрак и холод. А ещё крысы, которые весь корабль считали своим королевским замком, но именно это место — главным бальным залом. На верхних ярусах их отлавливали корабельные коты, но сюда из-за сырости они никогда не спускались и не мудрено: один шаг с нижней ступени лестницы, и сапог по щиколотку утопал в гниющей морской воде, что сочилась со стен. Чейр регулярно отправлял своих людей вычерпывать эту жижу и заделывать щели смолой, но в такую погоду это было подобно переливанию из кувшина в кувшин: вода не убывала, её становилось только больше, а запах и сырость сводили с ума не хуже осознания бессмысленности сего действа.       И где же ещё держать пленников, как ни в этом гниющем аду?       Спускаясь сюда, Чейр специально снял со стены и разжёг один из факелов, который теперь держал перед собой, освещая себе путь. То и дело свет охватывал, но совершенно не пугал приводящих себя в порядок или что-то жующих крыс. Те сидели по углам, утонув животом и лапками в воде, свисали с прутьев клеток или перекладин, занимали скамьи, предназначенные для сна заключённых, и провожали Чейра любопытным взглядом, шевеля острыми мордочками и попискивая на его приближение. Иногда на них прямо с потолка капала вода, но они лишь отряхивались, морщили усики и продолжали свои дела, давно привыкнув к холодному душу.       Чейр уделял внимания безбилетным пассажирам своего судна ровно столько же, сколько и они ему. По мере того, как он продвигался дальше, воды становилось меньше, и у дальних клеток он уже слышал всплески от своих сапог, которые едва ли утопали подошвой. Наконец свет выхватил из темноты силуэт, вполне похожий на человеческий, и Чейр решительно направился к нему.       Когда факел оказался напротив узника, что сидел на скамье, закинув на неё ноги, тот поморщился от боли, прикрывая глаза рукой. Он провёл здесь всего два дня, а уже выглядел ужасно плохо: грязная мокрая одежда, казалось, разваливалась прямо на теле, кожа посерела и истончилась, под глазами залегли чёрные синяки и ещё бы: в таком месте заснуть означало предоставить своё тело на съедение крысам. Повязка на голове, что скрывала рваную рану от ныне отсутствующего уха тоже посерела, будто её валяли в земле, но, когда Мэттью привык к свету и убрал руку от лица, Чейр понял, что тот ещё не сломлен: его взгляд был уставшим и хмурым, но по-прежнему горел живой ясностью, что пробуждало уважение, но несказанно бесило.       — Что тебе нужно? — голос пленника был слабым и сиплым, наверняка у него не было возможности пообщаться даже с теми, кто приносил ему воды. Чейру вдруг стало интересно, как часто его поили и достаточно ли, чтобы поддерживать в нём силы.       — Для того, кто провёл в камере всего два дня, ты выглядишь чересчур дохлым. Как же ты собираешься спасать своего капитана?       — Что тебе нужно? — упрямо повторил Мэттью, и Чейр поморщился: терпеть ещё одного осла — слишком для его выдержки.       Вставив факел в крепление на стене, он просунул руки между прутьев и облокотился на них, сплетя пальцы в замок перед собой. Окинув пленника скучающим взглядом, он ещё раз оценил его состояние и широко ухмыльнулся.       — Я хотел поделиться с тобой одной историей. А может, и парочкой, если мне понравится твоя реакция на них. Не знаю, осведомлён ли ты, но твой капитан — если он действительно капитан, как утверждает сам — всё ещё на этом корабле. И сейчас он в моей каюте, отдыхает в моей постели после утомительного дня. Настолько утомительного, что он наверняка сорвал голос от стонов удовольствия.       Эмоции на лице Мэттью менялись в своих оттенках с каждым озвученным словом. Удивление распахнутых глаз сменялось непониманием нахмуренных бровей, то, в свою очередь, растворилось в побелевшей от страха коже, пока его не скрыло отвращение. Чейр жадно впитывал в себя эти эмоции, наслаждаясь ими и упиваясь собственной речью.       — Этот мальчик делает чертовски хороший минет. Ума не приложу, где он мог такому научиться. Он сам встал передо мной на колени, развязал мне брюки и взял в рот. Я лишь направлял его, держа руку на его шелковистых волосах…       — Замолчи, — произнёс Мэттью с мукой, прикрывая глаза и отворачиваясь. Ему было противно, неприятно, всё это легко читалось на лице, и пленник даже не пытался скрыть своего отношения, не понимая, что подкармливает этим Чейра.       — После я повалил его на пол и помог кончить уже ему. Для этого не понадобилось его даже раздевать: оказалось достаточным как следует потереть его пах…       — Замолчи, — уже громче повторил Мэттью, на что Чейр и сам повысил голос.       — Держу пари, ты понятия не имеешь, как сладко он стонет. Как сжимает пальцы рук, когда ему хорошо. И как его заводит, когда его хвалят, словно домашнюю собачку…       — Я сказал замолчи!       Ниточка чужого терпения оборвалась: Мэтью вскочил со скамьи и кинулся на пирата. Чейр успел отпрянуть, и руки пленника только сжали прутья, от чего решётка камеры заходила ходуном. Чейр хмыкнул и рывком схватил узника за горло — не сжал, только схватил, не давая отпрянуть. Тот и на секунду не показал страха, прожигая его яростным, полным отвращения взглядом. Вот только сколько бы пират не вглядывался, он не видел в Мэттью ревности. То, что его злило, было, скорее, желанием защитить, но никак не чувством собственника.       — А теперь поговорим всерьёз, — уже без улыбки вновь заговорил Чейр, пристально вглядываясь в лицо Мэттью. — Твоя жизнь и жизнь твоего капитана сейчас зависят от тебя. Я задам тебе один вопрос, и от того, скажешь ты мне правду или нет, будет зависеть, отпущу ли я вас и, главное, в каком состоянии.       — Что тебе нужно? — спросил пленник, подняв подбородок выше. В этом жесте так и читалось проявление гордости, но его причиной, скорее, была рука, что всё ещё лежала на горле и мешала полноценно дышать. Чейр разжал пальцы, и Мэттью отступил от него на пару шагов, тяжело и хрипло дыша полной грудью.       — Мне нужно имя. Полное имя твоего капитана — его настоящие имя и фамилия. Ты ведь их знаешь, не так ли?       Мэттью молчал, настороженно глядя на Чейра, будто зверь, что впервые увидел человека. Он явно не понимал, что может дать пирату эта информация, но чувствовал, понимал разумом, что здесь должен быть скрыт некий подвох. Вот только Чейр не желал ждать, когда он примет решение, взвесив все возможные риски.       — Подумай вот о чём. Твой капитан, как и ты сам, полностью в моих руках. Я уже проделал с ним многое — тебе незачем знать и половины — и могу сделать ещё больше. Твоя же шкура мне не нужна вовсе, я могу избавиться от тебя в любой момент. Или же просто забыть тебя здесь: когда-нибудь крысы доберутся до твоего тела — это лишь вопрос времени.       Тень страха отразилась на лице пленника, и Чейр понял, что попал в нужную точку. Он бы и сам не желал оказаться здесь один на один с этими мелкими хищниками и был не настолько жесток, чтобы обречь человека на столь мучительную смерть. Но Мэттью не обязательно было знать об этом.       — С другой стороны, ты просто называешь мне его имя, и я отпускаю вас. Отпускаю обоих, даю слово, живыми и здоровыми. Ну, настолько, насколько ты здоров сейчас.       — Зачем оно тебе? — Мэттью даже не дал Чейру перечислить все аргументы, перебив его. Впрочем, тот был только рад закончить разговор побыстрее.       — Это не твоё дело. Ну так что? И имей в виду, я пойму, если попробуешь солгать.       Мэттью хмуро смотрел на него, источая недоверие всем своим существом. В тишине слышались писк и шебуршание крыс, и эти звуки, на которые пленник нервно оглядывался, явно убеждали сильнее, чем доводы пирата.       — Его зовут Ройс, — наконец заговорил пленник, и было слышно, как заплетается его язык от неуверенности. — В-вермунт Ройс.       Чейр застыл, обомлев от услышанного, а затем к горлу подкатил безудержный смех. Короткий смешок перетёк в заливистый хохот, тот быстро заполнил собой тюремный трюм и, отражаясь эхом от стен, пугал крыс, заставляя единственного пленника всё больше хмуриться от непонимания и крепнущей уверенности, что капитан пиратов тронулся головой.       Чейр знал это имя и знал слишком хорошо. И именно насмешка судьбы показалась ему такой весёлой.