Первый корабль в Валинор

Серебро, полученное от старейшины, оказалось обломками двух перстней, сережкой без ушка и половинкой тонкого браслета. Феанарионы с удивлением опознали в них работу хитлумских нолдор. Расплатились ли этим металлом беженцы, взят ли он добычей с вастаков или орков — во всяком случае, путь его в руки местных эдайн был непростым. Что же, серебро пригодится, если поиски своих затянутся. Дорога, пригодная для телеги, через пару дней вывела к укрепленной деревне. Там Феанарионы задерживаться не стали, только уточнили у бездоспешных стражников у ворот, далеко ли до большой реки. Им посоветовали ехать суходолом, чтоб не оказаться на непросохших низинах возле большого леса. Река огибала этот лес с востока и должна была показаться еще через день-два. Ни о каких бродах через нее в этих местах жители деревни не знали. Вокруг царила щедрая весна, уже переходящая в раннее лето. Цвела рябина, ее догоняли калина и дикие вишни. Едва протоптанная дорога огибала вовсю пылящие пухом ивы и усыпанные карминными, розовыми и даже кремовыми цветками кусты шиповника. В низинах рогоз уже высовывал зеленые початки. Ночью из дальнего леса слышалось любовное уханье сов. С верхушек холмов этот лес казался бесконечным. По краю его, блестящей лентой рассекая луга, бежала речка. Над ней нависали древние разлапистые ветлы. С этих деревьей иной раз валко взлетали мелкие цапли. На ночевку Феанарионы останавливались как раз на берегу этой речки. Лес, поднимавшийся по откосу низины на другом берегу вовсе не казался таящим в себе опасность. Обычная дубрава, кое-где смешанная с березами и одинокими соснами. Из него на рассвете выходили на водопой кабаны и олени. А вечером стекающий вниз воздух доносил запахи тенелюбивых трав и бродящего дубового сока. Если бы не желание поскорее отыскать своих, Феанарионы с удовольствием походили бы там, вспоминая леса Таргелиона и Аркалондэ. — Нельо, посмотри, кажется, нам повезло, — Макалаурэ привстал в стременах. Навстречу Феанарионам по той же дороге шла группа мужчин. И двое из них были несомненными эльдар. Повинуясь шенкелям, кони прибавили шагу. — Приветствую эльдар и доблестных эдайн! — произнес первым Певец, разглядев на встречных мечи и луки. Те, однако, молча встали поперек тропы. Нолдор спешились. Мужчины-эдайн были чисто выбриты, как полагалось дружинникам. Натянутые луки блестели роговыми накладками, на каждой стреле, торчавшей из колчанов, была пятка из того же материала. Яблоки мечей украшал литой узор. Оба эльдар походили на синдар светлыми косичками от висков. Один из них, шагнув вперед, вдруг ухватился за рукоять меча. — Вы — сыновья Феанора? Братья недоуменно переглянулись. — Ты прав. Я Маэдрос, а это Маглор, что был лордом Врат Восточного Белерианда. Не знаю, куда вы направляетесь с оружием, но скажу, что никаких опасностей мы не встретили за последние дни. Вижу, что вы — воины из дружины какого-то лорда эльдар. Мы ищем голодрим, что пришли в эти земли из Оссирианда. Если вам знакомы имена Келебримбора Куруфинвиона, Элронда Эарендилиона или Руингала Эхтара, укажите нам дорогу к ним. — Укажем. Но сначала… — меч вылетел из ножен. — Верните сильмариллы! Обескуражить владетеля Химьяринге было делом почти невозможным. Но тут Маэдрос даже сделал полшага назад, уперевшись спиной в бок заволновавшейся гнедой. Макалаурэ наклонил голову к плечу — и рассмеялся: — У нас их нет! Синдар переглянулись, и первый заговорил со сдерживаемым гневом: — Не лгите! Нам сообщили, что вы похитили два сильмарилла и бежали с ними из Амана! — Вообще-то Камни Света сделал наш отец, и «похищать» их нам не у кого, — уже овладев собой, ответил Старший. Мечи обнажили и воины эдайн. — Живыми или мертвыми, но сильмариллы вы отдадите! Нападавшие стояли слишком близко, чтоб Феанарионы успели выхватить свое оружие. Потому они сделали заметное движение, вроде бы пытаясь вскочить в седла — и проскользнули между мечниками, оказавшись у тех за спинами. И встретили нападающих своей сталью. Эдайн словно наткнулись на стену сверкающего металла. Каждый замах встречал такое жесткое парирование, что два меча уже полетели в густую траву, а третий переломился. Двое столкнулись, закрученные отбивом, и едва не покалечили друг друга. Третьему, решившему рубануть сверху засекой, в подмышку попало плечо рыжего нолдо, а в опорную ногу ударил жесткий носок сапога. Вступивший в схватку синда почувствовал на левом предплечье словно железный браслет и закувыркался в молодой бурьян. Самый рослый из эдайн запутался в ногах, развернутый встречной атакой. Вспугнутый перепел не успел долететь до густой низинной травы, а все нападавшие либо потеряли свое оружие, либо пытались подняться на ноги. — Передайте пославшим вас: за одним Камнем пусть ныряют в Море, за вторым — в горящую расселину! — Маэдрос со звоном вдвинул меч в ножны. Макалаурэ коротким свистом подозвал отбежавшего каракового. — Стреляйте! — выкрикнул синда. Певец взмахом лезвия отбил стрелы. Все — кроме выпущенной стоявшим в отдалении вторым синда. Удар в правый бок заставил его покачнуться, но меч из руки не выпал. Старший рывком втащил брата на холку гнедой, одновременно высылая ее вниз по склону. Позади испуганно всхрапнул караковый жеребец. Кони, выбивая брызги из волглой земли, промчались по лугу и врезались в холодную воду. Ушли они в нее по плечи, с храпом выдирая копыта из вязкого дна. Потом вроде бы потеряли опору под ногами, но тут же снова рванулись на низкий берег. В лес уводил травянистый ложок. Маэдрос подтолкнул кобылу по нему вверх, а перед зарослями орешника и молодых кленов одержал. Макалауре свалился на потную шею, неуверенными движениями все же пытясь найти концом лезвия устье ножен. То ли его рука, то ли ветка задела древко стрелы — меч воткнулся в землю. Маэдрос спешился, прижался плечом к стволу сосны и поднял арбалет. Болт воткнулся в правую руку далеко обогнавшему свое войско синде. Тот выронил лук и осел на землю. Выцелив на выдохе второго, Старший влепил ему в левое бедро. Подбежавшие эдайн остановились возле раненых. Можно было не сомневаться, что в лес они не пойдут. — Кано! — Нельо… Я, кажется… меч потерял… — Вот он. Выдохни и не двигайся. Маэдрос стиснул зубами древко стрелы, прижавшись щекой ко влажному пятну на рубашке брата. Железными пальцами крепко зажал тонкую деревяшку выше и стал осторожно ее перепиливать кинжалом. Отбросил оперенный обломок. — Кано, потерпи немного. Надо уйти подальше от опушки. — Понимаю… Не беспокойся… и худшее случалось… а тут всего одна стрела… Да, случались опасные ранения. Но всегда находились целители, лекарства, бинты, шатер и теплое одеяло. Теперь придется все делать одному, да еще не очень-то ловкой искусственной рукой. А проклятое древко торчит где-то между пятым и шестым ребром. И что крови на рубашке немного — скверно. Она вытекает в легкое. — Сейчас отстегну перевязь. — Меч не потеряй…. Другого теперь не найдешь… — Молчи и дыши неглубоко. Вверх по склону, кружа между зарослями, непроходимыми для лошадей, но не удаляясь от ложка. Потому что по нему течет ручеек, который обязательно приведет к роднику — от струи холодный чистый запах. Воды же понадобится много. Караковый, расталкивая грудью кленовую поросль, вдруг отпрянул. — Что еще? Маэдрос разглядел на темном крупе древко с белыми перьями. — Тебе везет получать почти в одно место. Эту стрелу он просто переломил, решив позаботиться о коне позже. Ложок вывел к подножию заросшего липами холма. Родник выбивался из-под него, образовав крошечный прудик. Лошади сразу припали к воде. Старший Феанарион навалил на сухом месте большую кучу молодых липовых веток. Изголовье сделал как можно выше, накрыл своим плащом и осторожно опустил на это ложе брата. Макалаурэ старался дышать неглубоко, но кровь все же вытекала каплями из уголка рта. Под потемневшими глазами его уже залегли синие тени. Разрезав толстый холст, Маэдрос стиснул лоскут металлическими пальцами. Из кровящей ранки торчала короткая деревяшка. Наконечник, видимо, полностью вошел в легкое. Певец скосил глаза вниз. — Жаль, насквозь не прошла… Тогда можно было бы там надрезать… — Кано, я сейчас нагрею воды. Тебе надо выпить побольше. Потом ты сам постараешься мне помочь погрузить себя в сон. — Хорошо… Думаешь… за нами сюда не пойдут?.. — У леса, по словам местных жителей, дурная слава. А у нас теперь она еще дурнее. Так что пару дней ты отлежишься. А потом постараемся углубиться как можно дальше. — Хорошо… Ты не бойся за меня… Я уже засыпаю… Маэдрос высек огонь, сушняк занялся низким экономным пламенем. — Нельо… — голос Макалаурэ был слабым и сонным. — Ты тогда рассказывал… в Ангамандо… там пленники из кхазад… научились переговариваться стуком… Жаль, ты мне мало показал… а то бы я в Мандосе всех научил… Стены там есть… — Вода уже почти согрелась. В Мандосе еще подождут. — Намо весь извелся по нам… Лошади резко вскинули головы, и Маэдрос понял, что давно слышит шелест травы под чьими-то ногами. Он притянул к себе отстегнутый было меч. — Подожди крошить на колбасу. Может, я тебе живой пригожусь, — послышался хрипловатый голос. Липовые ветви раздвинулись, и на полянку вышла старая женщина. Одета она была в холщовую рубаху и бурую шерстяную юбку, голова обмотана белым полотном. Сразу опустила на землю большую корзину, полную травы и оперлась на суковатый посох. — Другу сам помогать решил? А справишься? Кровью уже далеко пахнет. — Если ты проводишь нас в свою деревню и предоставишь кров на неделю, я заплачу тебе серебром. — И дорого? — женщина перешагнула ручеек, обошла костер, уверенно приближаясь к ложу раненого. — Цену двух коней. Та хмыкнула, наклонилась и резко выпрямилась. — Затуши огонь. Хоть и весна, а дым мне здесь ни к чему. Друга тебе придется на седле везти — по моей тропе две лошади в ряд не пройдут. Садись верхом, а я тебе его подам. — Почтенная, да ты не поднимешь… — Откуда знаешь?! Поторопись. К удивлению Феанариона старуха действительно подняла Макалаурэ так высоко, что его можно было осторожно обхватить за пояс. Взяла свою корзину и пошла вниз по ложку. Караковый, встревоженно заржав, пристроился за гнедой Маэдроса. Никакой тропы не было. Неожиданно быстро шагая, женщина вела Феанариона через липняк, дубраву, сырой осинник, кое-где раздвигая посохом подлесок. Макалаурэ иногда приоткрывал глаза, слабо улыбаясь, и снова клал голову на плечо Старшему. За редкой березовой рощей показались заросли отцветшей черемухи и белеющей мелкими кисточками ирги. Неожиданно появившаяся стежка нырнула именно туда — и Феанарионы оказались на небольшой солнечной поляне. В конце ее стояла рубленая избушка в две клети с навесами по обе стороны от входа. — Лошадей тут поставь, а его неси сразу в дом. Угол возле сложенной из дикого камня печи закрывал вытканный зеленым и серым занавес. Старуха откинула его, указала на застеленную холстом лавку. — Клади сюда. И помоги раздеть. Мокрое на грядку за печкой развесь, сапоги к двери поставь, чтоб не покоробились. Ведра в сенях возьми, колодец за избой. Когда Маэдрос вернулся с водой, в печи уже горел огонь. Женщина поставила большой железный котел, а рядом глиняный горшочек. Поверх юбки на ней появился холщовый передник. — Не стой, еще неси, воды много понадобится. В горшочек она насыпала трав из десятка мешочков, накрыла крышкой. Потом достала с занавешенной полки настоящую бутылку темного стекла. — Не присматривайся, если и догадался. Боль может убить быстрее стрелы. Попробовав процеженный отвар, добавила в него своего снадобья, вслух считая капли. — Пей медленно, доблестный. И не цепляйся за явь. Она сейчас скверной будет. Макалаурэ, морщась, опустошил кружку, потом вторую — от этой чувствовался запах меда. — Закрывай глаза и вспоминай самое радостное, что было в твоей жизни. Старуха окунула в кипяток металлическую лопаточку шириной в палец, очень осторожно ввела кончик в рану и начала капать из той же бутылки так, чтоб жидкость стекала внутрь. — Ты крови не боишься, раз первым делом за меч хватаешься. Помогать будешь. Сперва слушай, крепко ли твой друг заснул. Макалаурэ скользил между сном и явью. Потом в его сознании закачались пестреющие маками травы. — Вижу, что оба готовы. Возьми со стола гусиное горло, зажми конец вот этой щепкой и опусти в котел. Знахарка смыла кровь вокруг раны, взяла из деревянной коробки длинный узкий нож, несколько мгновений сосредоточенно смотрела на обломок древка — и быстрым движением глубоко разрезала плоть. — Стирай кровь ветошью вон из корзинки, а то мне не видно. А теперь придержи эту поганую деревяшку. Своей лопаточкой и тонким стержнем она мягкими движениями копалась в ране. — Тихонько тяни. Чуть почувствуешь, что застряло — замри! Маэдрос правым рукавом стер со лба испарину. Древко медленно выползало из кровавой мякоти. Вот показались плечики наконечника… — На стол положи. Теперь давай горло! Быстрее! Женщина перехватила щепку, несколько раз взмахнула белесой трубкой, насадила ее на стержень и глубоко воткнула в рану. — Жгучее вино давай! Он вот-вот проснется!.. А теперь вон тот горшок… Полосы ткани для повязки у старухи хранились в мешке из выскобленного бычьего пузыря. — Теперь тащи из сеней поганое ведро и придерживай ему голову. Рвать сильно будет. Макалаурэ приходил в сознание трудно. Видно, сказалось не только бабкино снадобье, но и потеря крови. Вырвало его только раз и одной зеленоватой водой. — Сиди с ним. Как совсем в явь вернется, попить дай. Я пойду вторую стрелу выну. Добрый конь, да и вам еще пригодится. — Кано, — Маэдрос наклонился к уху брата. — Ты как? — Атар… — и глаза Певца снова закрылись, но дыхание осталось ровным. Знахарка вернулась в избу и принялась отмывать руки под глиняным рукомоем. Потом развязала узел под затылком и сдернула с головы свое полотно. Оказывается, она была не так уж стара. В черных жестких волосах, заплетенных в косу виднелось всего несколько тонких белых прядок. И выпрямившись, стала высокой и широкоплечей. — Поил его? — Немного. — Потом пусть пьет вволю и даже сверх того. Женщина обернулась и коротко улыбнулась, показав широкие верхние резцы. Маэдрос понял, что в ней не меньше четверти орочьей крови… Инструменты оказались в миске с кипятком. По звону они были серебряными. — Торон… — тихо позвал Макалаурэ. — Что?! — Воды можно? — И нужно. Только не воды дам, а яблочного отвара. Если не затошнит, то подстилку под тобой поменяем, лорд Маглор. Наверное, глаза старшего Феанариона стали с яблоко-дичку — знахарка хихикнула. — Кто еще может назвать братом короля Маэдроса? Остальные же пали в битвах давным-давно. Думаешь, трудно тебя узнать, король Дагред, король Белое Пламя, король Стальная Рука? — Как же называть тебя, добрая женщина? — переведя дыхание, спросил Феанарион. — Кто считает меня доброй женщиной, зовет Саэдис. А мать кликала Гарой. Лошадей ваших я расседлала и пустила пастись. Сейчас и вас накормлю. — Я принесу саквы с припасами… — Пригодятся и они. Да только первый горшок на столе моим быть должен. Пока готовлю, тряпки кровавые собери и вместе со стрельным древком в печь кинь. Наконечник себе оставь — пусть он найдет обидчика. Измазанную кровью подстилку знахарка утопила в бочке у крыльца, зачем-то кинув на все четыре стороны по горсти воды из нее. Из печки появились мясная похлебка и ячменная каша. Маэдрос хотел выложить остатки своего хлеба, но женщина не позволила. — Завтра можно будет доесть. И ложку мою бери. Только сперва умою тебя. — Прости, почтенная, но я сам… — В моем доме — мой лад! И, заставив наклониться над лоханью, трижды обмыла ему лицо своей ладонью. Спящего Макалаурэ она тоже трижды утерла мокрой тряпкой. — Теперь можно и ужинать. В лесу стемнело быстро. Знахарка зажгла свечку в деревянном подсвечнике. По запаху свеча была отлита из жира дикого хряка. Макалаурэ спал. Он спешил стать здоровым, постарался глубоко уйти в грезы, предоставляя хроа трудиться над самоисцелением. Потеря крови наводила озноб, потому поверх тканого одеяла его укрыли медвежьей шкурой. — К утру он раскроется, вот увидишь, король Дагред. — Где ты так хорошо научилась целительству, почтенная Гара? Мне не доводилось видеть, чтоб целители из смертных умели отводить мертвую кровь из легких. — Меня учила моя бабка, а ее — ее бабка. Первая же в нашем роду была очень давно — но не забыта. Ложись спать, король Стальная Рука. Я постелила тебе на длинной лавке. Если понадобится помощь — позову. — Позволь все же мне побыть с братом. Когда в задернутое рядном окошко начал пробиваться серый свет, Макалаурэ скинул на пол шкуру. — Теперь иди и ложись. И не заглядывай сюда. Я должна сделать кое-что, не предназначенное для глаз мужчин и детей. Маэдрос подчинился. Утром знахарка сняла зажим с конца трубки, взяла в рот и сильно потянула в себя. Высосанное сплюнула в мисочку, рассмотрела, выплеснула в то же грязное ведро. Напоила Макалаурэ теплым яблочным отваром. Из леса сами прибрели две коровы, и хозяйка села их доить. Первым делом поднесла раненому парного молока. — Не захочется — не пей. Макалаурэ проглотил полкружки. Ячменный хлеб сильно зачерствел. Знахарка покрошила его в молоко, добавив дикого лука. Нарезала и копченую свиную грудинку из припасов Феанарионов. — Плохо, что пшено у вас с салом пережареное. У меня крупы совсем немного осталось. Сегодня-завтра сварю каши для лорда Деормунда, а потом придется из сыра похлебкой его кормить. Маэдрос вспомнил, что вчерашний суп из дичи был почти несоленым. — Почтенная Гара, покажи, куда отсыпать соли. Та подала берестяную коробку с плотной крышкой. — Если бы ты спросила, я поделился бы солью еще вчера. — Вчера нельзя было, — хмуро буркнула женщина, кидая в лохань окровавленную одежду Макалаурэ. — А сегодня уже можно? — Сегодня… — Гара обернулась, подкатывая рукава. — Сыновья вырастают и приносят матери первую добычу. Понял, король Дагред? Маэдроса осенило. Вчера знахарка действительно обращалась с ним, как с ребенком: умыла, накормила, уложила спать. — Раненый, как дитя, нуждается в заботе и защите. Мать Живого делится своей силой со всеми матерями, а те отдают ее своим детям. Там, в лесу ты сдуру предложил серебро. У ведьмы отсохнет рука, которой возьмет она плату за помощь! — Но ты даешь нам пищу и кров… — Приходящие сюда приносят то, что потребуется для лечения, и помогают, чем могут. — Прости меня, почтенная Гара — я подумал, что хорошие обычаи канули в воду вместе с нашей землей. Дай мне топор — хотя бы дров наколю. — И то дело. Еще воды принес бы — видишь, сколько постирать надо. А повязки к тому же проварить придется. Брата Старший разбудил, как в детстве пощекотав шею у ворота рубашки. — Нельо… — Не холодно? Рана не болит? — Не больше, чем ей положено… Где мы? В деревне? — В избе целительницы. И вокруг только лес. Так что можешь не опасаться тех, кто взялся… отнимать сильмариллы. Сейчас я тебя накормлю. — Мне кажется, не очень хочется. — А ты проверь, высокий лорд, — Гара поднырнула под край занавеса с миской в руках. — Вдруг только кажется? Если же тебя заботят те надобности, что бывают после еды, так брат поможет. Или я. Все равно я тебя голым видела. А через день- другой еще и мыть тебя буду. Она хихикнула, поставила миску на одеяло и скрылась за полотном. Единственным способом пополнять запас пищи оставалась охота. Маэдрос снял со стены свой арбалет. — Иди сперва по стежке, потом поверни на запах воды, — посоветовала знахарка. — Обойдешь озерцо — там будет бор. Постарайся подстрелить тетерева. Утки жирны, а лорду Деормунду сейчас постненькое полезно. Но за овраг, что за моей избой начинается, ни в коем разе не заходи! Вернувшись с добычей, он увидел, как женщина выливает отсосанную кровь в недавно выкопанную у края поляны ямку, что-то нашептывая. Феанарион давно заметил, что научные знания в представлениях знахарки причудливо смешивались с поверьями людей. Удивляли серебряные инструменты и стеклянная посуда в этой глуши. Да еще в руках женщины с орочьей кровью. Вещи можно купить или получить в подарок. Но вот искусство целителя нужно изучать долго и упорно, да еще и на практике. Принесла его та «первая, незабытая» мастерица… из Ангамандо? Но вряд ли во владениях Моринготто почитали ту, что Гара зовет Матерью Живого. И откуда ей известно нандорское имя Саэдис? Расспрашивать ее не стоило. Во всяком случае, в ближайшее время. В березняке расцвели белые орхидеи. Гара одобрительно почмокала, увидев полдюжины жемчужно-белых колосков в руке Маэдроса и тут же поставила их в горшок с водой. Ночью сильный аромат вытеснил даже вечный запах древесного дымка. Макалаурэ пробовал вставать. Знахарка послушала его сердце и легкие и заявила, что трубку из раны можно и вытащить. Прежде чем это сделать, она нарисовала на ребрах нолдо вокруг раны несколько кругов парным молоком. Действия свои сопроводила чуть слышным нашептыванием. — Когда яблоки начнут наливаться, сможешь сесть в седло, лорд Маглор. Кони ваши откормились, рады будут побежать. — Ты покажешь нам дорогу из своего леса, почтенная Гара? — Сперва скажите, куда вам надо. В мире дорог много. — Мы ищем голодрим. Или хотя бы ноготрим, что жили в горах на западе. — Тогда вам стоит выйти на дорогу, по которой ходит Подземный народ. — Далеко до нее? — За лесом Синяя река. По ее правому берегу на юг ехать — как раз и попадется дорога. Река широкая, переправиться будет трудно. Ну, таким воинам, как вы, река не преграда. — Отблагодарить тебя мы можем только охотничьей добычей и сушняком, — сказал Маэдрос. — Добрую память с собой увезете — тоже немалое дело, — многозначительно произнесла Гара. Над лесом прокатилась короткая гроза раннего лета. Капли еще стучали по листьям смородиновых кустов под окошком, а солнце уже выглядывало из-за края тучи. Макалаурэ, устроившись полусидя, аккуратными стежками зашивал нижнюю рубаху. Старший старался покрепче приладить кусок кожи на потертую подошву сапога. Стукнула входная дверь, от нее, вслед за шагами хозяйки протопал кто-то большой. Маэдрос выглянул в щель между занавесками — и отпрянул к стене, на которой висели их с братом мечи. Макалаурэ встревоженно приподнялся — Старший жестом велел ему замереть на месте. У порога топтался орк в мокрой кожаной куртке. Феанарион медленно выпрямился, схватившись за рукоять меча. Гара стояла спокойно, сложив руки на переднике. А орк вдруг оскалился в широкой улыбке и трижды прижал обе раскрытые ладони к своей груди. Речь пришельца совсем немного походила на язык Ангамандо. Но Маэдрос расслышал, что орк назвал Гару «драгоценная мать Хуурса» и помянул какую-то женщину. Знахарка ответила на том же языке, причем резко и не очень почтительно. Орк развернулся и выбежал за дверь. Вернулся он тут же в сопровождении орчихи, накрывшейся большой оленьей шкурой. Когда накидка оказалась на жерди у печи, стало видно, что вошедшая держит на руках орчонка. Тот поскуливал и цеплялся за косы женщины. Гара выслушала орчиху, постелила на лавку у двери ветхое полотно. Орчонок, едва его посадили на эту подстилку, завыл громче. Когда же знахарка попыталась снять с него штанишки, брыкнул ее в живот. Орчиха схватилась за свои щеки, начала бормотать низким урчащим голосом. Орк тоже заговорил, гладя орчонка по бритой голове. Тот продолжал завывать, целясь для нового пинка. Знахарка тоже что-то сказала орчонку. Тот фыркнул, но ногами болтать перестал. Гара повозилась за печкой и поставила перед ним маленькую мисочку меда и деревянную кружку. Орчонок, не ожидая нового приглашения, зацепил угощение ложкой. Опустошив мисочку, припал к кружке. Питье ему не понравилось, но мед был слишком сладок. Гара налила молока, которое тоже оказалось выпито. Орчиха, видимо, мать ребенка, подтянула его к себе на колени и едва слышно запела. Голос ее то шуршал, то переливался дальним жаворонком. Орчонок повозился, устраиваясь поудобнее. Когда Гара разложила на конце лавки несколько кусков полотна, орчиха встала, пристроив ребенка головой на шерстяной валик. Тот спал, не замечая, что его быстро раздевают. Знахарка водила ладонью по светло-коричневому животу орчонка, нажимая все сильнее. Потом выпрямилась и заговорила с пришельцами. Растопырила пальцы на обеих руках, загнула их по одному. Орки дружно закивали. Орчиха вышла и вернулась с замшевым мешком, из которого выложила пару детских рубашек из желтоватого полотна, кусок такой же ткани и узел, распространяющий острый запах копченого сыра. Гара еще некоторое время массировала живот ребенка, потом приказала женщине приподнять того и туго забинтовала поверх пупка. Орчонок завозился, запищал было, но, укрытый волчьей шкурой, снова засопел. Знахарка накормила гостей остатками печеной оленины. Как раз когда те сосредоточенно вытирали пальцы и свои ножи клочком ветоши, орчонок сел на лавке и принялся протирать глаза. Мужчина и женщина пристроились по обе стороны от него, долго говорили шепча и урча. Маэдрос разобрал «спать», «пить и есть», «идти домой», «сильная мать». Орчонок сперва упрямо повизгивал, потом замолчал, уставившись на Гару. Из мешка на лавку перекочевали несколько деревянных зверушек, к которым сама знахарка добавила горсть цветных галек. На этом согласие было достигнуто. Прежде чем завязать окончательно свой мешок, орчиха встала перед Гарой, задрав куртку и приспустив замшевые штаны. Та ощупала ее заметно выдающийся живот и начертила молоком на темной коже несколько странных знаков. Оба гостя снова улыбались до ушей, благодаря «многосильную драгоценную мать». Погладив на прощанье по голове и щекам своего отпрыска, они, наконец, покинули избу. Маэдрос все стоял неподвижно, не представляя, что ему теперь делать. Заметив, что знахарка занялась уборкой со стола, орчонок прокрался к двери. — Гок! — не оборачиваясь, произнесла Гара. Тот остановился, фыркнул и поплелся обратно. — Король Дагред! Покажись, пожалуйста, этому неслуху. Маэдрос шагнул из-за занавеса. Орчонок так и застыл с открытым ртом, уставившись на высоченного нолдо. Знахарка, полоща миски и кружки в горячей воде, принялась что-то говорить про лес и оленей. От ее слов недоверчивое удивление на плосконосой мордочке все заметнее сменялось любопытством. Кажется, планы побега были отложены на некоторое время. — Сейчас подою коров — и будем ужинать. Последите, чтоб этот озорник не стянул хлеба. Ему сухого пока нельзя. — Ребенок болен? — У него есть старший брат. И этот мелкий охломончик решил поднять камень больший, чем по силам тому. От напряжения в пупочную ямку выпятилась кишка. Я ее вправила и закрепила повязкой. Десять дней буду делать то же самое, и заживет. У таких детей все срастается замечательно. Надо будет только присматривать, чтоб он не прыгал с высоты и не пытался снова что-то ворочать. — Ты, почтенная, сказала малышу, что страшный голуг разрубит его своим огромным мечом на четыре части, если он не будет слушаться? — усмехнулся Маэдрос. Знахарка снова захихикала на орочий манер: — Скажи я такое — мы бы уже ловили его в лесу. Дети охотников не бывают робки. Я пообещала, что голуг пойдет на охоту, добудет много красивых перышек и оленьих астрагалов и все подарит умному и смелому Гирб-ити. — Такое обещание сдержать несложно. А второму голугу лучше оставаться в своем углу? — Нет, зачем же. Пусть второй голуг споет будущему великому охотнику песню о лесной ночи. Нолдор с хозяйкой ужинали похлебкой из дичи, а орчонку поставили миску с крошеным в молоко хлебом. Он наворачивал за милую душу и, кажется, сочувственно поглядывал на двух голугов, которым не досталось такой замечательной еды. — Большой род иртха живет тут с незапамятных времен. Их земля за оврагом, что позади моей избы. Им безусловно не нравится, когда люди охотятся на их зверей и рубят их деревья. Оттого и дурная слава у этого леса. Ну, а то, что на запад до речки — ничье. Мимо пройти, переночевать не возбраняется, а вот постоянно охотиться недозволительно. — Иртха приходят к тебе лечиться, почтенная Гара. А люди? — Тоже приходят — те, что на взгорьях живут. Есть у них свои лекарки… Но с серьезным — ко мне. — Ты извлекла стрелу тем же способом, что и наши целители… — Так это самое правильное… Надо дать этому шилопопу пару ложек меда за хорошее поведение. Знахарка явно не хотела расспросов о своем мастерстве. — Однако этот малыш совсем не испугался нас. Там, за горами на западе, любой ребенок орков бежал бы без памяти прочь или забился в какую-нибудь щель. — То за горами. А здесь — если проехать на юг вдоль гор, тоже жили в лесах те, кого вы называете авари. Менялись с иртха и с людьми, поселившимися в предгорьях. И с ноготрим, жившими в горах. Когда треснула земля, ушли на юг. Но не все. Некоторые еще остались в холмах на востоке за рекой. — Значит, нам стоит ехать туда? — Старая дорога ноготрим как раз проходит между холмами. Орчонок, облизав сладкую ложку, устроился на лавке и переставлял свой деревянный зверинец по подстилке, азартно приговаривая: «Большой олень, большой бык, большой кабан». Сон так и сморил его в процессе охоты. Наутро Маэдрос как всегда отправился за дичью. Макалаурэ собирался было с братом, но тот отговорил его. Старший хотел пройти подальше на восток, разведывая будущий путь. Выходить из леса к прежней дороге было опасно. Знахарка согласилась с ним: — Побереги пока себя, лорд Деормунд. По дому помоги немного. Мне одной с этим пронырой не справиться. «Проныра», стащивший под шумок со стола нож и обстругивавший им прутик, подошел к Маэдросу и чуть в нос произнес на своем языке несколько слов. — Что он говорит? — поинтересовался Певец, которому Гара поручила костяной пластинкой нарезать на сушку малиновые побеги. — Маленький Олень желает Быстрому Пламени хорошей добычи. — И что ты ответишь? — Пожелаю веселого дня. Орчонок захихикал, чирикнул «ути-ити» и высунул язык. — Видишь, какой умный нам достался, — Гара тоже посмеивалась. — Малышом тебя назвал, король Дагред. В смысле, что произносишь слова как маленький ребенок. Сам пятый год на земле живет, а уже учит других! Через пару лиг на восток от жилища знахарки снова встретилась узенькая петляющая речка. На болотистом ее берегу валялись крупные гусиные перья. Линяли уже кормящиеся в заводях самцы. Маэдрос без труда подстрелил три штуки, прежде чем до птиц дошла угроза. Молотя по воде похожими на старые гребешки крыльями, они ломанулись в тростники. Тут же взлетели утки и пара цапель. Поднимать шум Феанариону не хотелось. Хоть и запретный это лес, а мысль о соискателях сильмариллов заставляла быть осторожным. На обратном пути попались свежие кабаньи накопы. Поскольку трудилось целое стадо, и на влажной земле пестрели следочки поросят, следовало уклониться в сухой сосняк. Но и возможным преследователям мимо веприц просто так пройти не удалось бы. И что будет с Гарой и ее подопечными, если все же захотят поискать Феанарионов по-настоящему? Рана Макалаурэ практически закрылась. Пора отправляться дальше. Гонхиррим уж точно не выдадут, если признают достойными гостями. По пути Маэдрос подбирал перышки, оброненные дятлами и тетеревами. Попалось и два ярко-голубых пера зимородка.