Осторожно, двери закрываются

POV Пита

*** Спустя четыре дня

      — Проклятие! Как ты мог? Если Эль узнает, что мы её потеряли, что тогда будет? Она же нас обоих прикончит! Мелларк, ты её ещё не видел в гневе! — рычит на меня ментор.       Битых два часа мы пытаемся найти нашу Китнисс. Дворец Сноу не так огромен, я даже почти запомнил расположение комнат. Несмотря на это, мне кажется немного странным, что Хеймитч ориентируется здесь, как у себя дома. Но об этом я подумаю как-нибудь в другой раз. Сейчас же наша главная задача — Китнисс.       Мы несколько раз обошли весь первый этаж, каждый дюйм проверили, но не обнаружили никаких следов девушки. Умеет же прятаться!       — Ты говоришь о миссис Эвердин? Я раньше как-то не замечал, чтобы вы с ней были на короткой ноге. Она слишком закрытый человек.       — Вот же любопытный! — кривится он. — Ты бы лучше просмотрел все укромные местечки во дворце. Ладно, первый этаж мы прочесали, пошли в бельэтаж.       Хеймитч в два счета привёл нас ко второй, «яшмовой» лестнице. Хотя я и раньше наносил во дворец «визиты» — меня приглашали ради интервью — здесь я бывал лишь однажды. Начиная со второго, президент стал всегда лично присутствовать на интервью. Ни Цезарю, ни тем более мне он уже не доверял.       Кстати говоря, а где сейчас президент Сноу?! Поговорить бы с ним, выяснить пару моментов…       — Мы с матерью нашей девчонки сблизились, когда Прим погибла, и поклялись во чтобы то ни стало спасти Китнисс. Понял? — быстро проговорил Хеймитч. — Ну, и куда же она забралась? В Тринадцатом пряталась в вентиляции, теперь же она больше предпочитает гардеробы, бельевые склады и тому подобное.       Я был удивлён такой осведомлённостью.       Ментор уверенно направляется в коридор, где находится комната, в которой теперь живут миссис Эвердин и Китнисс. Мать Китнисс вернётся в 20:15, когда в военно-полевом госпитале номер один, где она сейчас работает терапевтом, начнётся санобработка. И если она обнаружит, что Китнисс исчезла без следа, нам не поздоровится.       — Слушай, пока ты уговаривал народ не угробить весь Панем, а потом дурью маялся, я за ней присматривал. Она — мой трибут, не забыл? — продолжал ментор. — Водится за ней один грешок: когда Китнисс становится совсем хреново, она прячется ото всех. А ещё ей без конца снятся кошмары, от которых она начинает орать как резаная.       — Так мы её хотя бы услышим.       Мы заглядываем в комнату Китнисс, прекрасно осознавая, что вероятность того, что она окажется там, равна нулю. И точно: девушки в комнате нет.       — Услышать-то услышим. Хотя бывает, что она просто сидит и тихонько плачет. Часами, улавливаешь? Доктора страшно ругаются, говорят, нельзя оставлять её в таком состоянии одну. У неё маниакально-депрессивный психоз, знаешь, что это такое?       — Знаю… — внезапно до меня доходит, что Хеймитч говорит о Китнисс, и мой голос срывается на крик. — Чёрт, ты серьёзно? Она что, вены себе перерезать может?       — Ой, да ты-то хоть не ори! — ментор хватает меня за плечо железной хваткой. — Эти эскулапы каких только расстройств ей не приписывали. И паранойю, и шизофрению. Только что-то не замечалось за Китнисс суицидальных наклонностей. Просто девчонка любит на рожон лезть. Делов-то, подумаешь! Э-эх, знакома мне эта комната, здесь раньше жила Сибилла…       Мрачный как туча — но причина, сдается мне, не только в том, что мать Китнисс придёт через каких-то два часа — Хеймитч идет вперёд. Он знает, что во внутренних помещениях Анфилады я совершенно не ориентируюсь: в «закрытый сектор», где жил президент с семьей, меня, если и пускали, то под тройным конвоем, и не забыв надеть мне на глаза повязку. Ментор же, кажется, точно знает, куда надо идти и где искать. Ну надо же!       — Сибилла — это ведь дочь Сноу? — не выдерживаю я и задаю вопрос.       — Да, — с явным недовольством в голосе отвечает Хеймитч.       — Но откуда…       — Я её любил.       На пару секунд я лишаюсь дара речи и, как собачка, следую за Эбернети. В глубине души я всегда знал, что за маской пьяницы и «самого пропащего ментора Панема» уже долгие годы скрывается совершенно другой человек. Но в голове всё равно не укладывается…       — Так, в аудиенц-зале не спрячешься, пошли в белую столовую. Там за буфетом есть маленькое помещение, где можно укрыться от чужих глаз.       Через двадцать минут безрезультатных поисков (даже в спальню Сноу хотели забраться, но она была заперта на ключ и опечатана), мы направились к Северному крылу, проходя по Третьему, «серебряному», коридору, где теперь живёт Китнисс, а раньше жила Сибилла Сноу.       — Так значит, ты познакомился с ней на телевидении?       — Она познакомилась. Сама подошла ко мне и протянула руку, — нехотя отвечает Хеймитч. За эту откровенность мне пришлось пообещать ему кое-что горячительное.       — Так просто?       — Я не сразу узнал, кто она. А потом было поздно. Всё уже случилось! Только не рассказывай Китнисс, ладно?       — Обещаю.       Вдруг Хеймитч резко затормозил.       — Стоп. Ты же закрывал эту дверь, я точно помню!       Мы останавливаемся перед приоткрытой дверью в комнату Китнисс и переглядываемся. Я открываю дверь, мы вместе входим в комнату и застываем на месте. Посреди помещения стоит Китнисс, хотя оказаться здесь она никак не могла: внутреннее расположение комнат второго этажа исключает возможность того, чтобы она сумела пройти мимо нас незамеченной.       — А вот и вы! Давно вас жду. Я видела, как вы перерыли всё внизу.       — Солнышко моё, когда ты научилась ходить сквозь стены? — ласково спрашивает её ментор; его лицо расплывается в довольной улыбке.       — Секреты хранить умеете? — спрашивает «самая замечательная девчонка во всем Панеме», лукаво улыбается и подмигивает. Мне начинает казаться, что я сплю.       — Ну, это смотря какие, — отвечает ей Хеймитч.       — Главный секрет. Самый-самый, — произносит Китнисс, и я голову готов дать на отсечение, что она уж точно не настроена убивать себя.       Её лицо светится изнутри, в тёмно-серых, с хитринкой, глазах прыгают весёлые огоньки, будто она охотилась в лесу и случайно подстрелила из лука… Президента Сноу!       — Конечно, мы обещаем! — отвечаю за нас двоих. Ментор наклоняет голову, как бы говоря: «Мелларк, тебя никто за язык не тянул!», Но в данном случае его молчание означает согласие.       Китнисс проскальзывает между нами, машет рукой — «Следуйте за мной!» — и ведёт нас по коридору. Ровно через двадцать девять шагов останавливается возле стены с серебряной панелью, нажимает на какую-то кнопку, и перед нами открывается дверь в потайную комнату.       Мы входим в маленькое помещение — слишком тесное для нас троих. Китнисс садится в странного вида кресло: высокая спинка, снизу какие-то шарниры, колесики — в жизни не видел ничего подобного! — и вскоре выясняется, что на нём можно ездить! Я удивляюсь, а вот ментор остаётся равнодушен — видал и не такое!       Жулик! Он моментально находит в углу точно такое же кресло и садится рядом с Китнисс. Я же продолжаю стоять.       Эвердин деловито нажимает пару кнопок, и прямо в воздухе вспыхивают четыре монитора: в центре — огромный, по бокам — чуть поменьше. Они показывают комнаты дворца, аванзал на первом этаже, который охранники из числа повстанцев превратили в караулку.       В бывшем кабинете старшего помощника президента Сноу, Метелла Фаракса (был такой, очень интересовался, как это Китнисс умудрилась одним выстрелом оставить пол-Панема без света. Во дворце Сноу, правда, свет никогда не гас. «Многоуровневая защита» — так он мне говорил. В Капитолии считали, что Китнисс стреляла не сама, а по указке повстанцев, и их флот собирался напасть на ослепший и оглохший без электроэнергии Капитолий), на кожаном диване спит женщина. Я ее в роликах видел — это лидер повстанцев Дистрикта Восемь, Пейлор.       Нажатием кнопки Китнисс может показать нам любую комнату дворца — здесь под наблюдением абсолютно всё!       — Говоришь, случайно нашла? Шла по коридору и обратила внимание на выемку на панели? Понажимала на кнопки и всё? — с недоверием в голосе спрашивает Эбернети. — Молодец, теперь мы можем их «слушать».       — Слушать? Звука-то нет! — возражает Китнисс.       — Какой прок в прослушке без звука? Сейчас поглядим… Не эта. И не эта… — Хеймитч по очереди нажимает на кнопки, которых на столике управления девять.       — Сейчас все испортишь. Вот, один погас, — мрачно заявляет Китнисс. Хеймитч не обращает на слова девушки никакого внимания, и это ее злит.       Ментор нажимает на крайнюю зеленую кнопку, и прямо перед нашими носами всплывает панель.       И меня и Китнисс процесс захватывает. Это напоминает какую-то особенную игру, главное действующее звено которой — ментор. Он делает загадочные пасы рукой, сопровождая их дурацкими комментариями. Вскоре и мы понимаем, как здесь всем управлять.       — Солнышко, ну что ты дуешься? Сейчас все исправлю! Ээх, посмотрим… — Хеймитч нажимает ещё пару кнопок, и комната наполняется громким звуком.       В одном из шкафов я нахожу для нас три пары наушников, а Китнисс в это время догадывается, как отрегулировать картинку и громкость.       — Думаю, здесь система листания, как в книге. Скорее всего, есть и оглавление по записям, — делаю я предположение.       — Молодец, парень, сечешь! Пит, не стой, попробуй управлять сам. Давай, начинай! — и очень быстро я включаю камеры в Анфиладе. Кто-то подсматривал и подслушивал за самим Сноу!       — Это что, спальня Сноу? — недоверчиво спрашивает Китнисс. Я перевожу наблюдение на кабинет президента.       — Это его кабинет, я был в нём однажды.       — Так и есть, звук работает. Его действительно «писали», подслушивали. Отсюда вели наблюдение за всеми помещениями, — произносит Хеймитч.       — Вот индикатор работы. Да, запись велась в разных комнатах, включая кабинет президента, — говорю я.       — Любопытненько, кто же этот смельчак, посмевший следить за Кориоланом? Неужели старина Маркус такой храбрец?       — А это кто? — задает новый вопрос Китнисс.       — Шеф Супрефектуры, вот кто. Вы про такую контору слыхали, голубки? — язвит ментор.       — Мы не голубки! — со злостью в голосе цедит Китнисс.       — Как скажешь, дорогуша! Пит, а ты про Супрефектуру слышал? — обращается Хеймитч ко мне. У Китнисс явно руки чешутся его ударить. Понимаю, он кого угодно способен довести.       — Да. Родители предупреждали, что покупателей на первом этаже «пишет» специальная машинка. И слово это — я его от отца слышал — он его шепотом произнёс!       — А то! Тайная полиция. «Глаза и уши». Но чтобы самого президента «пасти»? Пит, сделай доброе дело: попробуй найти канал связи. Те, кто здесь сидел, должны были куда-то передавать информацию.       — Уже ищу. Черт, тут шифр. Так просто не прочесть, — говорю, как только нахожу нечто интересное.       — Должен быть дешифратор, попытайся найти, — дает мне команду Хеймитч.       Китнисс в это самое время нащупывает соединительный канал: таких комнат «подслушки» было несколько, и одна из них точно находилась не в Капитолии, а в его окрестностях.       — Детишки! А я был не прав, это не Супрефектура «писала»! — возбужденно восклицает Хеймитч.       — Тогда кто? — спрашивает Китнисс.       — Попробуй узнай! Будь я на месте тех, кто этим занимался, точно бы держал язык за зубами и не болтал, что в комнате для продажи хлеба «всех покупателей пишут».       У Хеймитча есть уникальный дар: всего одним словом он может нанести глубочайшее оскорбление. Семьи торговцев всегда его недолюбливали. Казалось бы: отличный клиент, у него сам глава миротворцев, старина Крей, бывало, одалживал две-три сотни долларов до получки. С мэром частенько пил. Отец рассказывал мне, что восемь лет назад в винной лавке Хиггинса ментор нарочно, всего одной фразой, спровоцировал очень серьезный конфликт.       В Двенадцатом было строго запрещено холодное оружие, а отец одного из погибших трибутов, мистер Шейн Блоски — ростовщик, большинство жителей Дистрикта его втайне ненавидели, в голенище сапога всегда носил нож. Хеймитч об этом знал и во время очередной попойки намеренно оскорбил мужчину, а тот на него с ножом и накинулся. И всё это на глазах у миротворцев. Блоски зверски избили, ему грозила виселица, но он сумел откупиться. Рассказывали, что Глава миротворцев за его освобождение взял триста тысяч долларов. С тех пор мистер Хиггинс категорически не продавал выпивку ментору, поэтому Хеймитчу пришлось начать пить отраву старухи Риппер. Что до мистера Блоски, то его четыре года назад зарезали.       Я замечаю, с какой ненавистью Китнисс смотрит на Эбернети, и думаю о том, как сильно вредит ей это чувство: большинство бед Китнисс Эвердин именно из-за злости.       Усилием воли я заставляю себя сосредоточиться на поиске дешифратора. И в скором времени нахожу ключ!       — Смотрите! Кажется, у меня получилось, — громко восклицаю я.       — Очень вовремя! Я тут что-то любопытное нарыл, но всё зашифровано, — отзывается Хеймитч. — Давай-ка посмотрим. Молодец, парень, толк из тебя выйдет. Включаю.       Пока документ, обнаруженный Хеймитчем, обрабатывается, Китнисс тоже находит то, что так давно искала. Мы смотрим на экран, который показывает оранжерею рядом с дворцом. В ней заключен под арест президент Сноу!       — Надо же! Розы подрезает! — восклицает Хеймитч.       И действительно: мы наблюдаем, как аккуратно и бережно президент Сноу состригает с большого розового куста лишние листья и ветки. Острые ножницы ему давать в руки не опасаются — значит, намерений сводить счеты с жизнью за Сноу не наблюдается.       — Я его убью! — шипит жутким голосом Китнисс, и я моментально кидаюсь к ней, чтобы успокоить.       — Собралась Сноу прикончить, девочка? Для этого придётся занять очередь, — лицо ментора меняется, на нём написана ненависть. — Из-за этой сволочи я в двадцать лет остался один, из-за него погибла Сибилла. Если кто с ним и покончит, так это буду я. Двадцать пять лет ждал такой возможности и никому не позволю её меня лишить.       Такого Китнисс явно не ожидала, как, впрочем, и я.       Я обхватываю девушку за плечи. До чего же она похудела! Одни кости. В голову приходит мысль о том, что это я довёл её до такого состояния. Не гибель Прим, а именно я. Во мне поднимается липкое чувство вины.       Взглядом встречаюсь с темно-серыми глазами Хеймитча. Он будто знает, что я сейчас чувствую, и отрицательно качает головой. Выражение его лица предельно серьезно. Обстановка постепенно разряжается.       Ментор говорит:       — Между прочим, у Пита тоже есть повод. Сноу всю его семью убил, да и его самого чуть не прикончил. Так что, не чуди, Китнисс. Наберись терпения!       Конечно, Китнисс удается успокоиться далеко не сразу, но жесткие слова Хеймитча действительно поубавили её решимость. Я же смотрю на него осуждающим взглядом: после того, что довелось испытать девушке за прошедшие два года, ни я, ни уж, тем более, Эбернети не имеем права её судить.