Флэшбек.
Место действия: Капитолий. Время действия: Осень. Вскоре после окончания 53-их Голодных игр. 22:44 по средне-капитолийского времени
1. Тренировочный центр
— Хей, Митч! [1] Ты уже готов? Машина у подъезда, давай, не тяни резину, — не входит, а влетает в помещение, ногой открывая дверь, молодой юноша. — Иду, — отвечает парень, одетый в красную куртку и черные штаны, и довольно улыбается в ответ. — Ну, тогда погнали. Двое молодых людей, младшему из которых — Хеймитчу Эбернети — нет и восемнадцати, стремительно покидают пентхауз ТЦ. Не прибегая к помощи лифта, перепрыгивая через три ступеньки, они скатываются по перилам лестницы с опасной для жизни скоростью. Внизу, едва не сбивая с ног двух работников центра, Хеймитч врезается в стену и больно ударяет правую руку, а второй парень — также Победитель игр — влетая в вестибюль, едва не сбивает с ног офицера-миротворца. — Я виноват, сэр, примите мои искренние извинения! Но мне приказано явиться на Палатин! Разъярённый офицер останавливается, не решаясь отдать приказ задержать наглеца: лишь одно слово заставило его передумать. Так что же такого необычного в слове «Палатин»? Но обо всём по порядку. Двое юношей запрыгивают в сверкающее на солнце, отполированное до ослепительного блеска, светло-бежевого цвета супермодное авто — «Претор-Галлик-Магнус». — Баз! Ну и нафига? Я себе руку ударил! — плюхнувшись на упругое кожаное сидение, восклицает Хеймитч — Извини, брат. Так было нужно. Что с рукой? — отвечает ему второй парень, по-видимому, Победитель. По выговору и одежде тёмных тонов становится понятно, что он не является уроженцем Капитолия. Из-за силы и быстроты реакции (в последнюю секунду заметив офицера-миротворца он резко, но грамотно взял влево, сумев удержаться на ногах) его легко спутать с профи. Но выражение его лица кардинально отличалось от надменных физиономий профи Первого и ледяных взглядов профи Второго Дистриктов. Оно было даже более открытым, чем лица немногочисленных профи Четвёртого. — До свадьбы заживёт, — сострил Хеймитч Эбернети. За три года, прошедших со времени 50-х Голодных игр, он стал выше на 11 см, заматерел, обзавёлся усами и в восемнадцать лет уже выглядел как мужчина. — Мы бежали, Митч, потому что за мной был хвост, — абсолютно серьёзно ответил ему второй парень. — Прицепился ещё на Целии [2] и не отставал. Я надеялся, что миротворцы не пропустят шпика в центр, но она нагнала меня. — Она? — заинтересовался Хеймитч. — Девчонка! Со стальными ногами. Капитолийка. Я пытался её замотать, но она меня сделала. Контора![3] — А она не села в машину? — решает вмешаться в разговор водитель авто. Мужчины с минуту изучают все машины, которые следуют за ними. Отъехав от Тренировочного центра, автомобиль резко свернул на Городской круг: от преследователей, если они были, будет легче избавиться, затерявшись среди сотен других машин. «Претор», скорость которого держалась не ниже 70 миль в час, занял место во втором ряду справа и мог в любую секунду резко повернуть. Через некоторое время мужчины с облегчением вздохнули: хвоста за ними не было — и направились на восток столицы Панема.*** 2. Спустя 15 минут. Капитолий. Центр.
— Баз, это полное безумие. Вас ни за что не пустят, — водитель «Претора», принадлежавшего семье Джоэнтов, по имени Бренн, ни на секунду не отводил глаз от дороги, но общаться с Базилем Леклерком, Победителем 47-х Голодных игр, это ему нисколечки не мешало. — Я точно всё продумал, у меня есть важная информация. Есть лазейка… — Баз не привык сдаваться и сейчас не собирался это делать. — Ты ненормальный, — с презрением в голосе заявил Бренн. — Спорим на мой месячный выигрыш? — запальчиво выкрикнул Баз. Провоцировать капитолийцев было чем-то вроде его хобби, и он умел выигрывать, так что ещё неизвестно, кто рисковал больше. — Проиграешь. Я оставлю тебя нищим. И несчастным, — продолжал издеваться над ним капитолиец. — Сколько? — Двести семьдесят тысяч, но ты их не получишь, если один из нас — или мы оба — проникнем на вечеринку, — дерзко заявил Баз. — Идёт! А если вас обоих пропустят, плачу четыреста! — засмеялся водитель.POV Хеймитча
Да плевать я хотел на дурацкую затейку База — он, конечно, настоящий пацан, но «зависание» в таком скучном месте как Палатин — это определённо не по мне. Отстой, вот что это такое. Другое дело Субура [4], но мне туда нельзя — Холли, как только пронюхает, взбесится и наябедничает моего отцу, а это мне совсем ни к чему. Нам. Мне и сестре, Дейдре. Поэтому, угольный черныш его побери, здравствуй, Палатин.***
Сегодня я конкретно, по-взрослому, поцапался с распорядительницей, Летицией. Всё началось в того, что она прицепилась к моей привычке рано вставать. В девять. Но это совсем даже не рано, это поздно! Мой отец, например, встаёт в семь утра, занятия в школе начинаются в восемь, даже господин мэр, мистер Кортни Коул [5], без пяти минут девять утра входит в свой кабинет. Дело в том, что я, пользуясь временной отлучкой Холли, дал Сильвере [6] уговорить себя и в половину одиннадцатого оказался в «Золотом ключе». Мне, всё-таки, необходимо заключить «Пакт о ненападении» (неплохое выраженьице моего старика, не правда ли?) с Первым дистриктом: любая война рано или поздно должна закончиться миром. И главное — вовремя. Ведьма жива, я жив, а ведь мы так старались прикончить друг дружку. Поначалу она не давала мне спуску, но потом и я осатанел: шутка ли за тринадцать дней трижды чудом избежать смерти? Вернуться из «Золотого ключа» я сумел лишь в половину шестого утра. И, конечно, проспал почти до десяти. И что здесь такого, спрашивается? — Ой, так есть хочется. Я что, проспал завтрак? — задаю вопрос медленно вплывающей в пентхауз Летиции. На ней опять надето какое-то цветастое, бьющее по глазам жуткое ярко зелёное платье. Она смотрит на меня как на идиота. — Завтрак, Хеймитч, будет в положенное время. Через час. Жаль, спросонья я сразу не врубился, надо было просто слинять и отправиться на поиски База. Или хотя бы Брута, коли здесь ловить, как оказалось, нечего. Но я решил повозникать. Это было моей ошибкой. — Как же? Я хорошо помню, завтрак не в одиннадцать, а в восемь часов. Лучше бы я этого не говорил. Глаза Летиции потемнели. Она вцепилась в меня мёртвой хваткой: — Это немыслимо! Никогда прежде мои уши не слыхали ничего более вздорного и нелепого. Восемь часов! Вы издеваетесь надо мной, мистер Эбернети-младший? Я не дурак и моментально почувствовал, что сглупил — раньше она так меня не называла. Мне бы сбежать, вот только было поздно — ещё чего, другие Победители узнали бы, что Митч из Двенадцатого, Победитель Второй квартальной бойни, сдрейфил перед какой-то там «дамочкой из Авентина»[7], которая и старше-то меня всего на пять или шесть лет. Да ни за что! И я бросился в атаку. — У нас, у Эбернети, дома принято вставать в семь часов утра. А в восемь начинаются занятия в школе, — торжественно произнёс я и нагло взглянул на Летицию. — В таком диком и нецивилизованном месте как Дистрикт номер Двенадцать, возможно, это может считаться нормальным. И приемлемым даже в семье прирожденных капитолийцев, но в Городе ни один приличный и благонамеренный человек никогда не позволит себе встать с постели ранее, чем десять утра. Но самое возмутительное состоит в том, мистер Эбернети-младший, что вам это прекрасно известно. Мистер Холли Хэмиш в присутствии посторонних лиц говорил вам об этом. Я от лютой злости сжал кулаки. «Ах ты, кукла капитолийская, да я тебя, курва ты эдакая». Я на миг потерял самообладание, а это для жителя Дистрикта номер двенадцать, находящегося в Капитолии, делать опасно. — Ты… От злости я выпалил одно из тех грязных словечек, которые никогда и ни за что не употребит мой отец. Летиция не поняла, но догадалась о том, что произошло. Она побледнела, её красивые тонкие брови дрогнули, в глазах появилась жёсткость. Распорядительница развернулась на каблуках и направилась вон, до меня долетели сказанные ею напоследок слова: — Вы пожалеете об этом, мистер Эбернети-младший, очень пожалеете. Дело дрянь: она ни за что не простит услышанного, а если, упаси, ей кто-нибудь растолкует, что значит обронённое мной словечко, я на всю оставшуюся жизнь обрету смертельного врага.*** Палатин [8] — самый таинственный и загадочный район Капитолия
Мы покинули Центр. Машина двигалась на северо-восток и уже въезжала на титанических размеров «Серебряный Висячий мост», перекинутый через Восточный канал. — Подъезжаем! Парни, готовьте ваши белые пропуска, — громко объявляет Бренн. Я лезу под рубашку: на серебряной цепочке находится самый ценный предмет, которым только может владеть Победитель игр — пропуск в виде белого пластикового прямоугольника. Холли о нём знает, а вот Летицию строжайше запрещено посвящать в эту тайну, поэтому она не имеет право входить в наши комнаты, чтобы случайно не увидеть нас, меня и Холли, с голым торсом, иначе… Иначе её придётся ликвидировать: патриции ненужных свидетелей не терпят — их устраняют. Автомобиль мягко останавливается: контрольно-пропускной пункт. Мы все выходим наружу, идём в «зону опознавания». Впервые увидев, как охраняется Палатин, я лишился дара речи. Было понятно сразу: место, которое так стерегут — главная крепость Панема. Палатин — «крепость с секретом». Прямо перед нами высятся громады Дворцов, их построили сразу после основания Города, двести тридцать пять лет назад. Слева — Дворец Тиберия, светло-серый, высотой около тридцати-сорока метров. Справа виден угол Флавиева дворца, он облицован темно-серым, а кое-где — зеленоватым камнем. А по центру расположен самый большой и самый главный дворец — белоснежный Дворец Цезаря Августа. Кажется, что ты видишь самое интересное: императорские дворцы — символы Власти и Силы Капитолия, впечатление, что, в сравнении с этими исполинскими сооружениями, ты — червь, ничтожная букашка, а ведь высотные дома в пределах Городского Круга, исключая, быть может, Бриллиантовый Ромб, еще выше и огромней, но сравниться с Дворцами на Палатине им не под силу. Я посвящён в Тайну: за императорскими дворцами скрыты зеленые рощи, и в них надежно укрыты от посторонних глаз другие, особенные дворцы, и путь сегодня я держу именно туда.Зироу и секонди хай
— Доброго вам вечера, господин Эбернети, — приветствует меня знакомый солдат по имени Аквиллий. — Привет, — отвечаю ему и протягиваю руку для рукопожатия. Именно я, а не он. Порядок. Важнее нет слова для миротворца. Рука у него как у медведя, а про обхват я и не говорю. Мы познакомились в прошлом году, на этом самом КПП. В тот вечер мы были вместе с Брутом. С Горцем. Вот тогда-то я и узнал, почему его так называют.***
— Предъявитэ ваши пропьюскаа, — изрекает миротворец. Детина под два метра, по выговору сразу видно уроженца Второго Дистрикта. Все они изъясняются на секонди, слова коверкают только так, экают, растягивают слова. Все, кроме моего соседа слева, Победителя 48-х Голодных игр Брута Саммерса. Этот, на удивление, говорит на чистейшем зироу — «правильном наречии» истинных капитолийских уроженцев, все они произносят «Т» твёрдо и не тянут гласные, как мы, жители дальних дистриктов. Всё забываю спросить его, как же так получилось, неужели он вырос в Городе?! — Ви далынее Преэтвиээлисиендь кайк и вь старьыее врименао девуушыэ одыэвайот сынэйе плайткиэйы, — произносит самую неясную и самую непонятную, из всех, когда-либо услышанных мной, фразу Брут Саммерс. Я в ауте, а вот «Медведь», который, как я подумал, не умеет улыбаться в принципе, меняется в лице, подходит к нам и, перед тем как заключить Саммерса в свои объятия, с плотоядной какой-то улыбкой на круглой красной довольной роже, говорит: — Аткуда ти родайм? Зеймляйкь! Денчьвии? — Ниэдт, Дьюри! — басит Брут. Оба пытаются переломать друг дружке все кости, а не просто поздороваться. Я выхожу из ступора: мне хочется узнать, что это за чужой язык и где Брут выучился ему. — Что это за язык такой? — от неожиданности я перехожу на зироу, язык капитолийцев, который унаследовал его от Родителя. Отец имеет привычку дома переходить на него, не нарочно, мать прекрасно понимает его, но сама не может произнести ни слова иначе как на твелфи, выговоре шахтеров Двенадцатого. Потому что с зироу в голове надо родиться! Миротворец в один миг прекращает обнимашки с Брутом, делает «кругом марш» и поворачивается ко мне. — Сээр?! — приветствует меня и готовится отдать мне честь. Он принял меня за капитолийца. В который раз. Да, сейчас мне не нужно скрывать мой зироу, хотя обычно я говорю только на твелфи, чтобы не замучили вопросами. Дома проще, но в Городе я по большей части осторожничаю и слежу за языком. А вот перед Второй бойней, моими играми, это был вопрос выживания. Поэтому я старался четко изъясняться только на твелфи, как результат — я выдал себя только один раз! — Ойн Пабейдитэль, — произносит Брут, по интонации я догадываюсь, что это утверждение. По-видимому, он хочет сказать миротворцу, что я такой же капитолиец, как он сам. Миротворец с трудом сдерживает своё крайнее изумление и переходит на секонди, представляется: — Рядовой Аквиллий Морней, охрана Палатина. Мы знакомимся, и я узнаю, что он родом из западной части Второго, высоких и крутых гор. Горец. Но больше всего я изумляюсь не этому. Брут разъясняет мне, что как только он встречает земляка (а случается это нечасто), он переходит на чудной язык горцев, который называется «секонди хай». Я ни слова не могу понять, так не похож он на мой родной твелфи. И от зироу он отличается… как земля от неба. И тогда уже сам Брут мне растолковал, что он родом из гор Второго, но из восточной части дистрикта, чудного места Дьюри. А про его зироу я узнал несколько позднее, что причина также, как у меня — семейная. Вот только брутова история куда более старая, чем у меня. Пятьдесят лет, Тёмные времена. Об этом как-нибудь потом…***
— Упаси сегодня вам обоим иметь при себе холодное оружие, — говорит нам с Базом Леклерком сержант, начальник поста. Ему тридцать пять — тридцать восемь лет. Глаза серые, тёмная шевелюра с проседью. Дистрикт Одиннадцать или Дистрикт Четыре? А может, Седьмой? Седьмой не побеждал вот уже почти тридцать лет. Пайпер [9] сама рассказала, даже не представляю, как эта женщина вытерпела все эти годы. Менторство — адская работёнка. И лесорубы — не чета нашим шахтёрам, буйный народ живёт в Седьмом. Шутка ли, пять бунтов со стрельбой, ночными диверсиями и поджогами за последние двенадцать лет?! — А что? — поднимаю я в лёгком удивлении брови. Финский нож — самый необходимый предмет в Шлаке, я с ним на ты лет с десяти. Это тот самый случай, когда мой Родитель не вмешивался, когда старшие мальчики учили нас, зелень, обращаться с пером. Финкой, то есть. Хмурился Асканий Эбернети, но не говорил ни единого слова поперёк. Ха. А ведь законом носить холодное оружие категорически запрещено! Наказание — семь ударов кнутом. Но только если патруль застанет тебя с ножом в руке. А вот обыскивать тебе не будут. Распоряжение номер 134. Обыск санкционирует сам глава (миротворцев дистрикта 12) майор Варрон Миллстоун [10]. — Сегодня такой день. Усиление ввели и строжайше воспрещено проносить на территорию ножи, — говорит мне незнакомый миротворец. Молодой, не старше меня. Я успел заметить любопытную вещь: в охрану Палатина не берут капитолийцев, только Вторые. Любопытно, слышал я такой слушок — они мзду не берут. Особенно горцы, запрещено по их обычаям. Нужно будет расспросить об этом Брута. Он не соврёт и ничего не утаит. — Отставить разговоры! — командует старший, лейтенант. С виду ему лет тридцать. Голубые глаза с хитринкой, но выражение лица серьёзное — сразу видно, офицер. И тоже не капитолиец. — Джентльмены, если у кого из вас есть при себе холодное оружие — немедленно сдайте его, даже если на него у вас есть разрешение со всеми допусками. Мы с Базом пожимаем плечами и подчиняемся: он вытаскивает кинжал, а я — свой любимый финский нож. Мне очень сильно не хватало его на арене, слишком с ним свыкся. Поэтому мне сразу становится неуютно и тревожно — я безоружен, мою финку аккуратно кладут в стальной сейф и обещают вернуть, лишь когда я покину Палатин. После чего мы, довольно хмурые, возвращаемся в автомобиль. Дальше едем молча, кажется только сейчас до меня начало доходить, что Бэзил Леклерк задумал гиблое дельце. Но я ни за что не отступлю. Я не могу! Я — Победитель Голодных игр! И уронить это гордое имя. Ни за что, лучше смерть! Мы проносимся по Священной дороге, не знаю, кто придумал такое идиотское название, но то, что это Рим, знаю твёрдо. Вместо того, чтобы свернуть налево, к дворцу Джоэнтов, мы летим вперёд. — Э, Бренн, нам налево, — изумлённо говорю я. Вместо капитолийца отвечает Баз и кладёт мне на плечо свою руку: — Не, брат, всё правильно! Бренн, давайте помедленнее, не нужно привлекать к себе внимание, а время у нас есть. Действительно, автомобиль замедляется, начинает ехать плавно-плавно, миль десять-двенадцать в час, не больше. И я получаю возможность рассмотреть эту часть Палатина получше. Странно, такое ощущение, будто я попал в один из дистриктов. Тьма деревьев, море золотых листьев вокруг. Осень. Маленькие домики максимум в два этажа, правда, все из камня. Везде чистенько. Все эти домики, они старые, наверняка были построены давным-давно. Двести с чем-то там лет, как раз «эпоха Основателей», когда Пятьсот построили Город. От изумления я открываю рот. «Претор» мягко останавливается перед крыльцом домика, наполовину скрытого кронами деревьев. Они просто огромные. Мы с Базом выходим, а Бренн привычно остаётся в машине. Но он не уезжает, хотя таков железный порядок. Я старательно делаю вид, что ничего необыкновенного не заметил. Старательно изображаю невозмутимость. Но потом моё внимание переключается на неё. Майя Крэддок. Сестра какого-то чиновника из Министерства. Не помню какого. Кажется, у неё есть муж, хотя очень может быть, что она любовница господина управляющего Энергоконсорциума. Женщина она очень красивая и, что особенно примечательно, очень скромная. Ведет себя как-то совсем не по-капитолийски. Одета в тёмное домашнее платье, но сверху накинута просто обалденная шаль. Тигриная. Интересно, кто ей её подарил? Персей или Баз? Нет, не Баз, слишком стильно, наверняка господин Персей. Он — человек изысканный. Как близкий приятель База, мне известно, что у него с Майей Крэддок близкие отношения, но они больше похожи на очень хороших друзей, чем на любовников. А ещё эта парочка сильно смахивает на заговорщиков. Особенно Баз. Но что она делает на Палатине? Загадка. Я люблю разгадывать загадки. — Здравствуй, Хеймитч! — Вечер добрый, Майя, — отвечаю я, а Баз недовольно смотрит на меня. Мол, я её отвлекаю в такой важный момент. Точно заговорщики. Баз с Майей начинают шептаться вполголоса, и мне, когда я смотрю на них, очень хочется смеяться. Красивая пара. Для Пятого дистрикта, но не для Капитолия. Стою, жду. Замечаю, что до меня начинают долетать слишком громко сказанные обрывки фраз. Прислушиваюсь. Слова постепенно складываются во что-то осмысленное: — Зря ты это придумал… — голос Майи встревоженный, но не слишком сильно. — Не беспокойся, я всё продумал… надо… Ну, ты же знаешь, почему, — голос База твёрд. — Да, я знаю… я задавала вопросы, интересовалась… — её голос становится тревожнее. — И что они говорят? — Запрета нет, но не было прецедентов, это Палатин… — голос Майи становится спокойным. — Отлично!.. — Баз наклоняется к ней совсем близко и начинает шептать женщине на ухо, так тихо, что я даже звука не могу разобрать. Не для моих ушей, понимаю. Некоторое время они молчат, я краем глаза замечаю, что Баз взял Майю за талию, они стоят совсем близко друг к другу, но Майя не очень-то довольна. Значит, затея База небезопасна, и я навостряю уши. — Ладно, не отговариваю. Идите, но помни — у вас двоих иммунитет, — её голос куда более умиротворенный и, я бы сказал, довольный. — Не беспокойся за нас… Ну, ты знаешь… Надо, — голос его негромкий, но вселяет уверенность. Даже в меня. Уверенность и силу. — Хеймитч, нам пора, идём. Баз берёт меня за плечо и утаскивает за собой, я даже не успеваю попрощаться с Майей. Я испытываю неловкость и немного обиду на приятеля: иногда он бывает абсолютно бесцеремонным. И да, манерами Баз Леклерк обделён. — Она тебя любит, — негромко заявляю Базу. — Неужели? И ты тоже заметил? — его издевательски-покровительственный тон мне не понравился. Я скидываю его руку и ухожу вперёд. Баз молчит. Знает, что подкалывать меня сейчас, когда я не в настроении, не надо. Он идёт сзади, я шагаю по тропинке между деревьями, уверенно взбираюсь на самый верх холма — до него не больше пяти сотен шагов — ещё чуть-чуть, и мы с Базом окажемся на самом высоком месте Палатинского холма. — Ты будто знаешь, куда надо идти? — слышу позади слегка удивленный голос База. — Ежу понятно — нам направо, вот в этот дом, — не оборачиваясь, я уверенно сворачиваю. На вершине холма просто нет других строений. Я иду к массивному дому — полукруглому, с куполом сверху. Занятно, самый известный мне купол находится не в Капитолии, нет. Дворец правосудия Второго дистрикта. Но тот купол красивый, а этот — приплюснутый, как блин. Вот уж эти капитолийцы, даже дом умудряются испортить! Кто же так строит? Замечаю высокие колонны, но они сбоку, разглядывать их у меня нет возможности. Только подойдя к зданию на холме вплотную, я понял, какое же оно огромное. Я трагически забыл об осторожности и услышал крик База только тогда, когда было уже слишком поздно: — Митч, стой! Стой, твою мать, там датчики. Остановись! Но я уже наступил на что-то на земле: возле своей ноги я увидел трубку с круглым шариком наверху. Шарик мигал белым, но внезапно стал ярко-красным, и я понял, что нужно бежать. Я кинулся назад, и красный шарик вновь стал белым. Неужели пронесло? Сзади на меня исподлобья смотрит раздраженный Баз: — Митч, надо быть осторожнее, мы можем попасться! То, что мы оба — Победители игр спасёт от больших неприятностей, но если нас всё-таки поймают, я так и не узнаю, чего ради они там собрались. Чёрт, Митч, я обязан туда попасть! В этот момент я догадался, что Баз солгал Бренну: не в деньгах тут дело. Он во что бы то ни стало хочет пробраться внутрь и вынюхать какой-то капитолийский секрет. Это нехорошо. Совсем. Зачем он меня сюда притащил? Что за каверза? Вот мне-то зачем все эти глупости, чего я тут делаю? А если он и мне солгал, как водителю? Уже рано хвататься за голову, но я «сажусь на измену» и начинаю нервничать всё сильнее и сильнее. Неужели приятель без зазрения совести подпалит мою задницу? Угольный черныш меня побери — я сам сюда пришёл — никто меня не заставлял, я припёрся незнамо-куда, в незнакомый дом на этом засекреченном таинственном Палатине и чего ради? Мне разве неприятностей мало? Чего это я дурака свалял? Я начинаю ещё больше злиться, боюсь потерять над собою контроль. Мне приходит в голову трезвая мысль о том, что ещё не поздно свалить отсюда, пока мы не попались. Тут повсюду датчики, в любую минуту нас с Леклерком могут арестовать! — Баз, а куда вообще мы идём? Что это за дом? — начинаю отбиваться от упрёков приятеля. — Может быть объяснишь, а, Баз? — Это не дом, это храм, — без единой эмоции в голосе отвечает мне Леклерк. По-видимому, он начинал жалеть, что потащил меня с собой. — Храм? Какой храм? — нервно задаю вопрос. — Почему ты мне всё не объяснил, пока мы сюда ехали? — Я хотел тебе всё рассказать по дороге, но ты вылез вперёд, — терпеливо отвечает мне Баз. — Но будь по-твоему, объясню прямо сейчас, это — Пантеон. Слышал о таком? Я пытаюсь сообразить, что к чему, но делаю это слишком медленно. — Шутишь, его же не существует, его хотели построить двести лет тому назад, но не пришли к единому мнению о том, каким он был на самом деле. Там, за Атлантическим океаном, в стране, называемой Италией. Началась ссора, и Храм так и не построили… — произношу почти всё, что знаю. Глаза База становятся круглыми от изумления. Мой отец рассказал мне об этом, ведь он сам родился в этом Городе! Но он проклят, проклят богами, именно так сказал мой отец и, спохватившись, заставил меня поклясться, что ни единой душе об этом проклятии, наложенном богами Олимпа на Капитолий, я не расскажу. — Митч, не зря я взял именно тебя! Ты ведь знаешь про то, чего никто не знает. Из наших, да и местные без толку. Тупицы. Мне хочется улыбнуться. Я понял, почему он притащил сюда именно меня. Вот только достаточно ли много я знаю? Переоценивать свои силы — опасно, подчас смертельно опасно, арена научила меня этой истине. — Однако это не правда. Его построили. Он за твоей спиной, присмотрись, чего ты видишь? Я оглянулся и внимательно стал рассматривать массивное сооружение в шестидесяти-семидесяти шагах от меня. Но я никогда не видел рисунков римского Пантеона, хотя в отцовской библиотеке есть всякие очень старинные и даже древние книги, которые я читал. И тут меня осенило: — Провались я на месте, а ведь ты прав. Я уверен на все сто, это действительно Пантеон, именно таким он и был. Закруглённый, а наверху — вот такой странный купол. Точно его приплюснули сверху. Чем-то тяжелым ударили. Невероятно, палатинские патриции построили его. Кому рассказать — никто ведь не поверит, его же не существует! Баз, мы с тобой нашли Нечто. Если это не опасно, я отцу расскажу, он ведь дар речи потеряет. Пантеон на Палатине, с ума сойти! — Ну тогда вперёд, Митч! Они уже в курсе, что мы здесь. Майя сказала, что нас могут пустить. Запрета-то нет. Вообще. Идем, испытаем судьбу. И мы с Базом идем вперед, к небольшой калитке. Не парадный вход точно. Я иду следом за Леклерком. Нет, не может такого быть, что нас, не капитолийцев, вот так запросто пустят! Невозможно, патриции умеют хранить свои секреты, никто другой с Первыми в этом тягаться с ними не может. И, увы, прав оказываюсь я, а не Леклерк. Нас ждут. Двое капитолийцев. Вроде охраны, но без оружия. Молча на нас смотрят. Как на непрошеных гостей. Не знаю, почему, но я начинаю дрожать под их ледяными взглядами. С той самой минуты, с того самого мгновения, как моё имя выпало на Жатве, я испытываю чувство стыда и ненависти. Ко всем капитолийцам. Стыд от того, что мне мерзко от самой мысли, что я роковым образом связан узами родства с Городом. Даже выразить не могу, какое гадкое это чувство. Но ещё больше во мне ненависти. Потому что я из Дистрикта Двенадцать! Подобные чувства испытываю не я один. Один день Жатвы помнят потом весь оставшийся год. И никто не может забыть. — Вы не из числа приглашённых, господа, — звучит красивый капитолийский зироу. Конечно, нас здесь не ждут, этого места вообще не существует, мне это точно известно. Но перед тем, как повернуть назад, я дословно повторяю одну фразу моего Родителя, точь-в-точь, даже интонацию копирую: — Дозволенное не привлекает. По крайней мере я предпринял попытку. И что же я вижу? Их глаза стекленеют. Наверное, мне не стоило умничать, хотя это их потрясение невероятное забавно: капитолийцы тоже бывают смешны и они, как и все прочие, садятся в лужу. Краем глаза я замечаю, что и Баз косится, а вернее сказать, пялится на меня. Что я такого сказал? — И кто пришёл? — звучит откуда-то позади мелодичный девичий голос. Но и он никак не может вывести этих двоих из состояния деревянный чурбанов.***
Да, пожалуй, я сглупил, когда сказал: «Я хочу присутствовать на церемонии», только сейчас я это понял. Ведь теперь я остался один, База попросили удалиться. Теперь, если я влипну в неприятности, придется выпутываться самому. Я забрался слишком высоко, и силового поля на границе Палатина, увы, нет. Помощи ждать неоткуда. — Мы наконец-то нашли нужные записи! Твой отец, Асканий Эбернети — да, из наших, родился на Палатине, дом Теодори. Это правда, — в круглый зал с желтыми мраморными стенами влетает жрец, фламин Марса. Он говорил только, что его зовут Марк Рутилий. — Хеймитч, подожди, пожалуйста, еще чуть-чуть, ты извини нас, такого раньше никогда не было. — Как это не вовремя, ты что, не мог пораньше прийти? — с крайним неудовольствием говорит девчонка с каштановыми волосами. Она злится. Глупо, не хочется признаваться самому себе, но хорошее настроение у меня появляется с того момента, как она явилась. Глупо, да? Девчонка очень даже ничего — я не против с ней познакомиться. Но кто я, и кто — она? Конечно, на какую-нибудь штучку с Авентина она не похожа. Точно. Ну да, точно, тут авентинских нет, за сто стадий не пустят. Вот так попал я, как бы отсюда целым и невредимым возвратиться? Главный вопрос. — Значит, тебя Хеймитчем зовут? — обращается она ко мне с вопросом. — Да. — Выговор у тебя чудной. Я такого не встречала ни разу. Так и есть, она говорит точно как мой Родитель. На чистейшем красивом Зироу. И, пожалуй, этот зироу отличается от того, на котором болтает Летиция. Её язык более грубый, а этот напоминает дом. Странно. Ведь Капитолий мне не дом, как раз наоборот. — Это твелфи, на нём в моём дистрикте все говорят. Кроме моего отца, он же капитолиец. — Ах да, забыла, ты же Победитель Второй квартальной бойни, — брови девушки презабавно резко поднимаются вверх. — Но ты можешь говорить на палатинском языке чисто, без акцента. — Могу, конечно. Но если я постоянно так говорить буду, от вопросов не будет покоя, замучают. — Понятно. А ты хоть представляешь, что за церемония сегодня будет? — произносит она с видом школьной учительницы. Конечно, эта девочка считает меня варваром, который поднялся на вершину Палатина, поэтому я невольно улыбаюсь ей, когда отвечаю: — Конечно. Квириты желают узнать волю богов, орёл Юпитера покажет её им, — дерзко и нахально блефую я. Наверняка я этого не знаю. Нет, я читал один преинтересный манускрипт в библиотеке дворца Джалески. Терция показала и перевела. Называется «Трактат о Фатуме». У девчонки глаза вылезли из орбит, она даже на пару секунд открыла рот (потом, правда, спохватилась, закрыла и капризно сжала губы. Умора, это просто умора!) стало понятно, что я угадал на все сто. Да, везёт мне сегодня, определённо сегодня мой день. Так мы с этой девчонкой и познакомились. Жаль, пообщаться нам не дали, время-то поджимает. Явился самый главный в этом месте человек. Можно сказать — главный жрец всего Капитолия. Великий понтифик… Смуглый парень лет двадцати трёх — двадцати пяти, весьма скромно одетый. — Хеймитч, ты можешь присутствовать. Право рождения важнее гражданства. Но запомни, пожалуйста: никому не говори ни слова, ничто из того, что увидишь. Отцу расскажи, но ни матери, ни сестре, ни друзьям. Ничего! Сибилла! Поручаю тебе помочь в этом Хеймитчу! Пора! Быстрее идите внутрь, церемонию нельзя задерживать ни на мгновение, дурной знак! Идите за мной, — произнёс он и сделал знак рукой. Мы с Сибиллой последовали за ним внутрь храма всех богов.