Душа уходит вместе с ней

«Я хочу, чтобы ты исчез». Эти слова прозвучали из уст Ханы внезапно, как гром среди ясного неба. Он определенно убедил себя в том, что она просто не могла такое сказать. Хотя с чего бы? Пусть она и расцветала каждый раз, когда он приходил к ней, пусть она и смеялась рядом с ним, пусть и… Да много было причин, почему он думал, что знает ее ответ. А может, он все-таки не так уж и ошибся? - Ты правда этого хочешь? - Да, - произнесла Хана, очевидно, пытаясь придать голосу больше уверенности, чем у нее было на самом деле. - Не верю, - твердо заявил Гокудера, пытаясь поймать взгляд, который она так старательно прятала. - Ого, когда это парни научились в слове «да» слышать «нет»? - Если бы ты действительно этого хотела, твои глаза не выглядели бы такими… такими… несчастными? Хана лишь покрепче сжала губы и развернулась к окну, собираясь с мыслями. - На самом деле я не хочу, чтобы ты чувствовал себя обязанным. Ты сам понимаешь, что сейчас я нуждаюсь в ком-то, как никогда. Я не знаю, как мне вернуться в школу, как жить теперь, не поднимаясь с инвалидной коляски. Страшно и непонятно. Но я решила, что я справлюсь. И для этого я должна быть сильной, а не паразитом, который вцепился в другого человека. Так будет лучше для нас обоих. Ты продолжишь жить как прежде, станешь мафиози, добьешься успехов. А я буду учиться независимости, чтобы этот страшный мир не съел меня. - Мне не нравится, - вдруг сказал Гокудера после небольшой паузы. – Во-первых, Вонгола не оставит тебя. Мы покроем все расходы на лечение и приспособления. Во-вторых, мы позаботимся о тебе. И, в-третьих, позволь это сделать мне. Хана подняла на него глаза, в них читалось с десяток чувств. Ее губы задрожали, а руки сплелись в крепкий замок. Но все, что она могла сделать, это тихо произнести: - Хорошо. *** После череды ужасных событий в жизни Ханы, все наконец-то начало налаживаться. Гокудера умел держать слово, и в этом она убеждалась каждый раз, как он появлялся на пороге ее дома. Когда-то он сказал, что Вонгола ее не оставит, и тогда она подумала, что лишь бы он сам ее не оставлял. Хана работала и работала много. Над собой и своим будущим. И он был тем, кто сопровождал каждый ее шаг. Конечно же, метафорический, потому что физически она все еще была прикована к инвалидной коляске. В ней она проучилась до конца школы, и в ней же она въехала в институт. *** - Правая рука Десятого босса Вонголы звучит гордо, - весело произнесла она, когда Гокудера вывез ее из шумной гостиной на кухню. Дом Тсунаеши, как всегда стоял на ушах. - Ну, дипломированный юрист тоже неплохо. - Дипломированным я буду только через два года, - поправила его Хана. – Даже не верится… Уже конец второго курса. А ты все еще со мной. - И? Разве ты сама этого не хотела? - А ты? Иногда я думаю, что было бы, найди я в себе силы, отвергнуть тебя в тот день. Помнишь, когда я еще лежала в больнице, тот разговор… - Помню, - произнес Гокудера, стоя спиной к девушке и наливая из графина воду в стакан. Это то, что он не забыл бы при всем желании. - И как? Не жалеешь? - Ни секунды, - Хаято подал стакан с водой и протянул пачку таблеток. Хана что только ни делала, чтобы вернуть себе возможность ходить. И это было очередное лекарство, которое ей посоветовали врачи. Для чего оно, и как должно помочь, никто не понимал, но Хана в каждую проглоченную таблетку, в каждый сделанный укол вкладывала один понятный ей смысл. Наверное, эта была надежда, которая только у нее и осталась. За пять лет, что Гокудера был рядом с ней, он не слышал ни одного благоприятного прогноза и не видел никаких улучшений. Но отвернуться от нее не мог. Была ли причина в бесконечной благодарности, чувстве вины или в чем-то еще, но он уже смутно представлял свою жизнь без нее. Хару, которая внезапно ввалилась на кухню, поняла, что прервала какой-то очень интимный момент, и тут же поспешила покинуть друзей, неловко улыбнувшись и пробормотав извинения. Но этого хватило, чтобы Гокудера проглотил те слова, которые все не решался сказать вслух. - Я тоже не жалею, что поступила так, как поступила. Несмотря на все произошедшее, мы потихоньку приходим в норму. Даже Рена. Сам знаешь, как она пила тогда. Гокудера молча кивнул. После случившегося Рена взяла академический отпуск и пила так, как не делала этого никогда. На нее было даже смотреть страшно. Красивая молодая девушка тонула в литрах алкоголя, превращаясь в то, что не каждый родитель узнает в своем ребенке. Она словно боялась трезветь. Боялась возвращаться в суровую реальность, где ее сестра — инвалид. Хана даже домой не хотела возвращаться. Гокудера часто забирал ее после занятий и отвозил к себе, где девушка была предоставлена сама себе. А он тоже уставал. Мафия выматывала. И Хана это понимала. Это был первый серьезный кризис, с которым им пришлось столкнуться. Его завершением они считают промозглый осенний день, когда всеобщее настроение вторило погоде. Они сильно тогда поссорились. Накопившиеся неудачи, раздражение, беспомощность, напряжение — все это вылилось в крупный скандал. Хана тогда вернулась домой раньше обычного, и Рена еще не успела напиться до потери сознания и начала истерику: кидалась предметами, кричала и плакала, сколько всего она высказала тогда. И в тот же день она протрезвела. Причиной тому стали капли крови, падающие на ковер с осколка вазы, которую Рена минутой ранее запустила в сторону сестры. «Вызови скорую», - произнесла тогда Хана, хватаясь за запястье, которое сама же полоснула пару мгновений назад. Она объяснила это странным помутнением. Небольшой шрам до сих пор напоминал о страшных событиях того дня. Но именно в тот пасмурный, холодный четверг Рена поставила крупную точку в самом тяжелом этапе ее жизни. Несколько месяцев реабилитации вернули блеск в глазах, былую красоту и способность держать кисть в жизнь молодой девушки. - У нее получилось. Получилось и у моей мамы. Она снова улыбается, смеется, работает. Мари Курокава была сильнее их вместе взятых. Казалось, что, какие бы не придумала Судьба испытания, эта женщина справится с любым. Именно так решит каждый, кто увидит белоснежную улыбку, умело маскирующую копившееся годами горе. Но Хана говорила не о той, что была нарисована на маске превосходной актрисы. Эта была другая улыбка - идущая от самого сердца, которое, казалось бы, поглотило чувство вины и сожаления… Мари отлично умела падать, а еще превосходно вставать. И она встала вновь, хотя, казалось, что пятна крови на ковре станут неподъемным якорем, который затянет женщину в самые пучины отчаяния. И как ни странно, но Гокудера был солидарен с людьми, которые, не зная подноготной, считали ее великой женщиной. Хаято знал. И думал точно так же. - Боже мой, да даже папа… Я думала, что он никогда тебя не простит. Гокудера не понимал, откуда у Ханы столько уверенности в том, что отец семейства его простил. Возможно, это было связано с приглашением на семейный ужин, которое хоть и звучало из уст младшей дочери, но, очевидно, было одобрено всеми. Юноша искренне не понимал, как этот обычный мужчина мог уживаться в обществе столь необычных дам, которые время от времени роняли целые перечницы в его размеренную жизнь. Скучать ему не приходилось. Так он сказал Гокудере когда-то. Его обреченная улыбка навсегда врезалась в память Хаято. Казалось, что его трудно было выбить из колеи. Но маленький порез на тонком запястье дочери смог. Именно он сообщил о том, как нес дочь до машины «скорой помощи». Интересно, думал ли он тогда, что чувствовал сам Гокудера в тот самый момент? - Кажется, только мы с тобой и остались, - грустно усмехнулась девушка. - Мне нужно встать на ноги. Буквально. А тебе уже перестать жить этим дурацким прошлым. Хватит уже, серьезно. По спине вижу, что что-то страшное вспоминаешь. Ох уж эта проницательность Курокавы Ханы. Она знала, о чем говорит, и о его чувствах тоже. Он считал, что чуть не потерял ее снова. Какой это был раз? Третий? Хорошо, что никто не поймет, если он внезапно поседеет. Сколько еще бывшая одноклассница будет проверять его на прочность? Сколько рубцов она оставит на его и без того измученном сердце? И когда же он перестанет тянуться к ней, как безвольный мотылек к включенной в ночи лампе? Но она не обжигает. Она согревает. То самое одинокое сердце, преданное, все в рубцах. То самое сердце, которое нуждалось в гордой и доброй душе маленькой женщины в инвалидной коляске. - Хана. - М? - У твоей семьи ведь сейчас на одну заботу больше. - Не то слово, - произнесла Хана, сразу поняв о чем речь. Дело было в маленькой Хироми, что Рена недавно любезно принесла в подоле. «Не доглядела Ая-сан», - сказала тогда Мари, на что Рена возмущенно заявила, что отец у девочки есть, и человек это прекрасный. В это было не так уж сложно поверить, учитывая печальный опыт и вытекающие проблемы. В том числе, банально, с доверием. Ая-сан слегка приоткрыла завесу тайны. Юноша работал в той галерее, которой Рена свои картины предаставяла. Сейчас у него еще были дела в Токио, но он обещал, что никого бросать не собирается и непременно женится. Родители восприняли заявление с изрядной долей скептицизма, но приняли в дом и дочь, и внучку. Конечно, Хана уже не могла рассчитывать на то внимание, что получала «до», но это вовсе не означало, что нуждаться она в нем стала меньше. Поэтому Гокудера видел в сказанных словах логику, а вот для девушки они прозвучали совершенно неожиданно. - Переехать к тебе? - Ты все слышала, зачем переспрашиваешь?! -возмущенно заявил юноша, резко разворачиваясь к собеседнице. - Просто это так неожиданно. - Прежние владельцы этого дома переехали в другую префектуру. И я его выкупил подешевле. - Вау. Ты не говорил. - Вот сейчас говорю. Теперь у меня никаких ограничений нет. У тебя там ребенок маленький… - Гокудера уже готов был поделиться заготовленными заранее аргументами, но Хана его прервала одним единственным словом. - Согласна.