***
Кайе всегда любила лазать по деревьям и скалам, кататься по перилам, сидеть на подоконнике. Почему-то на подоконнике ей лучше думалось. Она сидела, свесив одну ногу наружу, за окно, и уже почти час смотрела на дверь отцовского кабинета. Никто не повышал голоса на протяжение всего разговора, Кайе слышала только обрывки фраз, из которых невозможно воссоздать всю историю. Она и не хотела знать. Это прошлое. Война, Нусо Эсва, его отношения с мамой Кайе. Настоящее — её семья. Элиот вышел из кабинета, он выглядел подавленным, задумчивым. Кайе думала, что брат уйдёт к себе, захочет побыть в одиночестве, но заметив Кайе, Элиот подошёл к ней. — Прости, что я был груб с тобой, — сказал он. — Прости, что я тебя провоцировала, — ответила Кайе и улыбнулась брату. Его улыбка казалась вымученной. — Что это? — она указала на узкий футляр, который Элиот держал в руке. Вместо ответа он протянул предмет Кайе, она уже догадывалась, что увидит внутри. Ожерелье с рисунка отца. На самом деле оно ещё прекраснее. Тёмный металл, подобного которому Кайе никогда не видела, таинственно блестел. Серо-синие камни притягивали взгляд, свет причудливо преломлялся в многочисленных гранях. — Наэртири, — произнесла Кайе. — Это Эсва подарил маме? У эараак украшение с наэртири — традиционный подарок на свадьбу. Значит, мама и Нусо Эсва любили друг друга. Кайе была бы рада никогда этого не знать. Она закрыла футляр и протянула Элиоту. Теперь ожерелье принадлежит ему. — Оно мне не нужно, — покачал головой Элиот. — Я не эараак. Я не считаю себя частью семьи, в которой оно хранилось сотни лет. Оставь себе. — Ты знаешь, я не стану его носить, не имею права, — ответила Кайе. — Тогда возьми на хранение. Ещё раз, прости меня. Элиот зашагал прочь, Кайе слышала, как уже на лестнице он перешёл на бег. Она только вздохнула. Кайе не могла представить, как сейчас трудно её брату. Но ведь и родителям тоже трудно. И ей. Дверь кабинета снова открылась, и на этот раз Кайе не вскочила с подоконника, как делала, когда родители могли видеть её. Сейчас не время для лекции на тему, почему нельзя сидеть на подоконнике. И Кайе почти не удивилась, когда отец вместо того, чтобы сделать замечание, сел рядом с ней. Они молчали несколько минут, но для Кайе его молчаливая поддержка значила больше, чем любые слова. Отец и дочь, они всегда умели понимать друг друга без слов. — Почему ты не говорил нам раньше? — спросила Кайе. Она наконец подняла взгляд на отца, он тоже выглядел усталым, разговор с Элиотом отнял много сил. Воспоминания о прошлом тревожили его. — Сейчас я понимаю, что мы с твоей мамой поступали неправильно, пытаясь оттянуть этот момент, — ответил Траун. — Следовало рассказать всё раньше. Элиот должен был узнать это от нас. Кстати, как вы узнали обо всём? — Зеркало, — коротко объяснила Кайе. — Удивительное сходство… А ты знал его лично? Нусо Эсву? — Немного, — ответил отец. — Попытайся понять то, что я скажу тебе, Кайе. Не существует героев и чудовищ. Есть лишь цели, которые мы перед собой ставим, и поступки, которые совершаем ради их выполнения. Наши цели делают нас теми, кто мы есть, а не наоборот. Эсва обладал незаурядным умом, и собственные силы казались ему безграничными. Он сражался только ради себя. — Элиот другой. Он не похож на своего… на Эсву. Лучше бы ему никогда не знать правды! Теперь Элиот станет бояться самого себя. Ему больно, я чувствую это. Кайе закусила губу и отвернулась, устремив взгляд на чистое летнее небо. Она не могла позволить хотя бы одной слезинке пролиться в присутствии отца. — Не только ему. Она всё-таки заплакала. Скопившееся в душе напряжение пролилось слезами. Кайе жаль брата, а ещё было какое-то противное чувство, словно едкая кислота внутри. До её отца мама любила другого мужчину, любила настолько, что приняла от него свадебный подарок. Кайе трудно свыкнуться с этим знанием. И ей почти так же больно сейчас, как Элиоту. Снова чувствуя себя маленькой девочкой, Кайе забралась на колени отцу, в его объятиях находя спокойствие и безмятежность, новые душевные силы. Ей было ужасно стыдно за свою слабость, но отец не ругал её, лишь гладил по волосам, шепча слова утешения на чеунхе. Кайе позволила себе эти несколько минут слабости, а после поспешила вытереть глаза. — Я пойду, поговорю с Элиотом, — сказала она. — Элиоту сейчас лучше побыть в одиночестве. Маме нужна твоя поддержка, Кайе. Кайе закивала. Да, конечно. Она совсем забыла о маме. Но перед тем, как пойти к ней, решилась задать отцу один вопрос. — Ты ведь любишь нас одинаково? Элиота не меньше, чем меня? — Конечно, одинаково, — искренне ответил Траун. — Вы оба мои дети. Кайе нужно было услышать эти слова. Теперь она была спокойна за свою семью.***
— Мам? Кайе приоткрыла дверь и вошла в отцовский кабинет. Она любила бывать здесь, в этом помещении всегда царил образцовый порядок, и Кайе, приходя сюда, ощущала ни на что не похожую атмосферу спокойной уверенности. Мать стояла у окна, и, казалось, созерцала пейзаж, но Кайе знала, что мысли её далеко отсюда; возможно, в прошлом, в той прежней жизни, которая была до встречи с Трауном. Поза её была напряжённой: прямая спина, сцепленные в замок руки, а взгляд грустным, задумчивым. Увидев дочь, мама сделала попытку улыбнуться. — Ты расстроена? — спросила Кайе, хотя это и так было очевидно. — Не думаю, что расстроена — подходящее слово, — ответила мама. Устало проведя ладонью по лбу, она опустилась в кресло у окна. Кайе подошла, села на пол, положив голову маме на колени, и тут же почувствовала, как тёплая, нежная рука стала поглаживать её кудрявые непослушные волосы. Стало вдруг так хорошо, словно всё напряжение, вся боль вдруг делись куда-то. Кайе знала, что мама чувствует то же самое. — Элиот имеет полное право на меня злиться, — произнесла Лара. — Он не злится, — Кайе подняла голову, чтобы взглянуть в мамины глаза, наполненные слезами. — Тем более не злится на тебя. Просто ему трудно принять… всё это. Признаться, мне тоже. — Прости меня, милая. Слёзы покатились по щекам Лары. Она всегда знала, что когда-нибудь придётся вспомнить то, что она восемнадцать лет пыталась задвинуть в дальний уголок сознания, и рассказать сыну. Но Лара не думала, что будет так больно. — Мамочка… — Кайе тоже едва удерживалась от того, чтобы снова заплакать. — Мамочка, ну не надо… Звонкий голос дочери вырвал Лару из воспоминаний о событиях, навсегда оставивших шрам на её сердце. Счастливые образы юности… и навсегда вплавившиеся в её натуру воспоминания о страхе, боли и страдании. Горящая планета, убитые просто так рабочие на орбитальной верфи Морро-Нин. И первый её ребёнок, который умер, не успев появиться на свет. Любовь, бывшая смыслом жизни Лары, ставшая её проклятием. За годы счастливой, спокойной жизни воспоминания подёрнулись дымкой, но теперь разговор с Элиотом заставил вспомнить всё, заново пережить это. Но это прошлое. Лара тряхнула головой, рыжие локоны рассыпались по плечам. С нежностью она посмотрела на дочь, во взгляде которой читалось искреннее беспокойство. Шестнадцать лет назад Лара была так рада, что у неё родилась именно девочка. Её маленькая принцесса, милая крошка, которая в отличие от своего брата ластилась к матери, словно котёнок. А ещё часто трепала Ларе нервы. К примеру, однажды Кайе забралась на самую высокую башню крепости без всякой страховки. Лара благодарила судьбу за то, что узнала об этом, уже когда она благополучно спустилась, иначе её сердце не выдержало бы. Унаследовав все таланты отца, Кайе была эмоциональной и порывистой, как человек. Не только внешне она была отражением своей матери. — Мамочка, а можно мне кое-что спросить? Кайе почувствовала, как мать напряглась, и успокаивающе погладила её по руке. — Ты любишь отца? — Больше жизни, — ответила Лара. Когда-то эта любовь стала её спасением и уже много лет наполняла смыслом жизнь. Это и есть чувство восхищения, абсолютного доверия и преданности, чувство вечное, не знающее преград. — Это всё, что мне нужно знать, — сказала Кайе и улыбнулась так искренне, открыто и наивно, как Лара улыбалась в шестнадцать лет, ещё не успев испытать боль потерь и страх потерять саму себя. — Мамочка? — Кайе закусила губу и смотрела слегка застенчиво. — А как это… любить мужчину? Ларе с трудом удалось сдержать смех. Глядя в широко раскрытые глаза дочери, она поняла, что это очень важно для Кайе. «О, Галактика! — подумала Лара. — Я и не заметила, как мои дети повзрослели». — Однажды ты всё поймёшь, — сказала она. — А сейчас тебе рановато об этом думать. Сама Лара в возрасте Кайе уже была влюблена. И ничем хорошим это не закончилось. — А как я пойму, что влюбилась? — не унималась Кайе. — Появится человек, без которого ты не сможешь жить. Как я без твоего отца. Кайе кивнула, слегка поджала губы, значит, напряжённо думала о чём-то. Всё-таки она ещё ребёнок, умный не по годам, обученный сражаться, но ребёнок. Ларе хотелось чтобы и Кайе, и Элиот навсегда остались детьми, не вступая во взрослый мир, в котором они непременно столкнутся с болью, не подвергались опасности. А Лара знала, что неведомая опасность стоит на пороге, и её дети, как бы она ни просила, когда-нибудь встанут на защиту этой Галактики вместе с отцом.***
— Тебе не надоело? Кайе нашла Элиота в библиотеке, он изучал план одного из сражений войны за Неизведанные Регионы. — Я изучаю тактику Нусо Эсвы, — ответил он. Кайе подошла ближе к голограмме, на которой стрелками были отмечены траектории движения кораблей. — Недурно, — сказала она с видом знатока, на что имела полное право; ума и таланта ей, как и Элиоту, было не занимать, но всё-таки недостаток опыта давал о себе знать. — У него был реальный шанс победить, — согласился Элиот. — Зачем тебе всё это? Кайе выключила голо-проектор, чтобы внимание брата переключилось на неё. — Нусо Эсва всё равно мёртв. Элиот усмехнулся, прикрыл глаза на секунду, словно вспоминая что-то. — Нусо Эсва живее всех живых. Я видел его. — Что? Когда? — опешила Кайе. — Судя по тому, что я почти не помню ту встречу, она произошла лет четырнадцать-пятнадцать назад. Но это, и правда, было, — сказал он, предупреждая слова Кайе о том, что это лишь плод воображения. — Нужно сказать отцу, что Эсва жив… — Ты серьёзно думаешь, что он не в курсе? — усмехнулся Элиот. — Знаешь, в последнее время я стал вспоминать. События детства будто выглядывают из убежища. Элиот присел на край стола и зажмурился, вызывая в памяти полустёршиеся образы, буквально вырывая их силой. — Ну и о чём вы говорили? — Кайе села рядом с братом, она была больше заинтригована неожиданной новостью, чем испугана. — Кажется, он задавал вопросы, как я живу, любят ли меня родители… Элиот морщился, напрягая память, и почему-то воспоминания вдруг всколыхнулись, словно потревоженная водная гладь. Он не знал, что тому виной: волнение или прохладная рука сестры в его руке. — Мы с мамой поехали куда-то. Кажется, я потерялся. Не знаю, было ли это случайно, или он всё подстроил. Уверен, мама помнит, когда и куда мы ездили. Но она не знает… Я помню, как чувствовал доверие к незнакомцу, словно уже тогда знал, кто мы друг другу. Он улыбался, я помню эту улыбку. Он купил мне мороженое, а ещё карандаши и бумагу. Я сказал, что люблю рисовать, мы сели в маленьком кафе, и он попросил меня нарисовать что-нибудь. Я помню, как чуть не заляпал мороженым рисунок. Вот только не могу вспомнить, что именно нарисовал для него. — Элиот, я вот чего не могу понять, — произнесла Кайе. — Почему он тебя не забрал тогда? У него была возможность и, уверена, было желание. — Да, он хотел забрать меня, — кивнул Элиот. — Мы шли к космопорту, когда я стал хныкать и спрашивать, когда мы вернёмся к маме с папой. Помню, он опустился на одно колено, чтобы посмотреть мне в глаза. Он спросил, счастлива ли моя мама, я ответил «да». Я рассказал о тебе, о том, как люблю отца и сестру. И у него в этот момент изменилось выражение глаз, тоска и страдание пришли на смену радости. И мы повернули назад. Был уже поздний вечер, я заснул у него на руках, а проснулся дома. — Ох, Элиот! — Кайе бросилась на шею брату, крепко прижала его к себе. Ей было жутко от осознания того, на каком тонком волоске однажды висела судьба их семьи. — Элиот, ведь если бы он тогда не вернул тебя, не пожалел всех нас, то ты мог бы забыть отца и мать, забыть меня! Мы, а не он, стали бы для тебя призраками. — Но Нусо Эсва пожертвовал собой, чтобы была счастлива мама и мы с тобой. Видишь, он не монстр. — Монстр не смог бы дать жизнь тебе, мой милый брат, — Кайе провела ладонью по перламутрово-переливающейся щеке Элиота, просто радуясь, что он с ней и никуда не исчезнет, не уйдёт. — Я вспомнил! — воскликнул вдруг Элиот и резко вскочил со стола. — Я вспомнил, он что-то дал мне, какую-то красивую игрушку. Сказал никому не показывать, что это будет наш секрет. Только вот, что это было… — Давай попытаемся вспомнить, — сказала Кайе. — Успокойся и напряги память. Это было что-то большое? — Нет, — покачал головой Элиот. — Оно умещалось у него на ладони, а я держал подарок двумя руками, потому что он был относительно увесистый. А, это было что-то стеклянное. Он сказал «Осторожно, не разбей». — Начнём поиски с чердака северной башни, — предложила Кайе. — Там наши старые игрушки. Игрушек у Элиота и Кайе было много, и теперь они хранились в пыльной кладовке, мама почему-то не желала их выкидывать. Поиски заняли много часов, в основном потому что постоянно прерывались, когда брат или сестра находили бывшую некогда любимой игрушку и начинали вспоминать связанные с ней истории. И когда они уже готовы были отчаяться, среди старых пластиковых корабликов, в коробке из-под конфет, перевязанной ленточкой, Элиот нашёл то, что искал. Он узнал эту вещь с первого взгляда, словно не забывал о ней никогда. Элиот сам не мог объяснить, почему не рассказал родителям о подарке от незнакомца, почему хранил красивую вещицу, словно сокровище, пока она не затерялась среди других игрушек. — Смотри, мой кукольный домик! — Кайе чихнула, смахивая пыль с очередной игрушки. — Я была просто в восторге, когда мне его подарили… Заметив, что Элиот её не слушает, Кайе оторвалась от кукольного домика и заглянула через плечо брату. — Ух ты! — ей не удалось сдержать эмоции. В руках у Элиота была не игрушка, а настоящее произведение искусства. На подставке из сине-фиолетового неизвестного Кайе минерала лежал стеклянный шар размером с кулак маленького ребёнка. А внутри шара был целый мир, выполненный из разноцветных минералов и стекла. Среди серых горных уступов, кое-где покрытых изумрудно-зелёной растительностью, словно в причудливой чаше было озеро, синее-пресинее. Элиот встряхнул шар, и в заполняющей его прозрачной жидкости взметнулись сверкающим вихрем мелкие блёстки. Будто снег, они ложились на миниатюрные горы. — Думаешь, это реальное место? — спросила Кайе, не отрывая взгляд от чудесной игрушки. — Я знаю, что оно реальное, — ответил Элиот, и голос его звучал как-то странно, больше было мягких переливов. — Оно существует на Карсаата. — Посмотри! Разглядывая стеклянный шар, брат и сестра совсем забыли о резной подставке, на которой Кайе разглядела слова, написанные на непонятном языке. Она уже видела такие символы в записях отца про эараак. Он составил небольшой словарь, наверное, узнав алфавит и язык эараак от мамы. Вернувшись в библиотеку, Элиот и Кайе взялись за перевод, и хотя фраза была совсем короткой, им пришлось потрудиться, в языке эараак очень сложная и нелогичная грамматика, порядок слов совсем не похож на принятый в общегале. Они боялись, что в весьма ограниченном словаре Трауна не будет нужных слов, но через час напряжённой умственной работы Элиот смог прочесть послание Нусо Эсвы, своего отца. «Твой мир зовёт тебя».