***
Несколько часов подъёма были утомительными, но результат стоил затраченных усилий. Кайе удивлённо ахнула, когда взору уставших путников предстал водопад, являвшийся конечной целью похода. С громким, яростным рёвом вода стремилась с крутого утёса вниз, где сила и мощь вдруг сменялись кротостью и тишиной прозрачной купели, которую сам водопад за годы выдолбил в камне. Дальше вниз текла бурная неглубокая речка, а если поднять голову вверх, прищурив глаза от яркого солнца, можно было разглядеть и верхнее её течение, серебристую ленту, что вилась по склону от самой шапки ледника, укрывавшей вершину. Лес здесь уступал место обширной поляне. Казалось, пространство вокруг купели у подножья утёса застелено пушистым и мягким зелёным ковром. Элиот долго бродил по поляне, рассматривал водопад с разных ракурсов. Наконец, он нашёл лучший угол зрения, собрал походный мольберт, предусмотрительно купленный Нусо для сына, как и всевозможные художественные принадлежности, и приступил к творчеству. Нусо внимательно наблюдал за ним, в последнее время он только этим и занимался, изучал Элиота. Порой взгляд юноши становился отсутствующим, но потом он будто выныривал, возвращался к реальности из своего собственного мира. Творчество для него было средством самовыражения, как война для его отца . Кайе, которая во время восхождения постоянно убегала вперёд, теперь отдыхала, растянувшись на мягкой траве. На её губах застыла умиротворённая улыбка, и в этот момент девочка была как две капли воды похожа на свою мать. Нусо старался не обращать внимания на их внешнее сходство, чтобы образ прошлого не терзал его снова. Кайе и Элиот унаследовали от Лары доброту и чуткость, но образом мышления, манерой разговаривать оба напоминали отцов: Кайе родного, Элиот приёмного. Мысли о том, что его сына воспитывал другой мужчина, обычно вызывали в душе Нусо ярость, но сейчас была лишь грусть, словно солнце, за часы подъёма ставшее ближе, растопило многолетний лёд. — Как называется этот водопад? — спросила Кайе. За несколько дней Нусо успел немного узнать её и отметить похвальную для юной девушки любознательность. — Ашакаа, — ответил он, специально произнеся слово медленно, по слогам. Кайе с трудом давалось певучее произношение эараак, даже на общегале она разговаривала, немного растягивая шипящие и слишком твёрдо произнося остальные согласные. Строение голосовых связок у неё чисское. — Аш-ка, — повторила она, ужасно коверкая название. — Что это значит? Элиот на время оторвался от рисования, слушая красивую легенду, связанную с водопадом. На Карсаата в каждом горном ущелье живут старинные предания, интересные и порой жутковатые мифы. Словно нити они вплетались в портрет народа, населяющего эту невероятно красивую планету. Нусо говорил, глотая согласные и специально не пытаясь чисто произносить слова общегала. Его речь была подобна журчанию воды, она успокаивала, убаюкивала. На Карсаата умение рассказывать легенды это настоящее искусство. Нусо жалел, что дети не владеют его родным языком и не могут оценить стихотворную версию предания. Кайе и Элиот, слушая, смотрели на водопад, древняя легенда оживала перед ними. И когда рассказ кончился, чудесное наваждение долго не желало отпускать юные сердца. В водяном тумане, там, где бурный поток встречался с купелью, появилась радуга, Элиот спешил отобразить её на полотне. Кайе надоело сидеть без дела. Нусо уже заметил, что человеческая эмоциональность и жажда действия часто брали в ней верх над чисским терпением и холоднокровием. — Возможно забраться на утёс? — спросила она. — Да, природа сделала удобную лестницу для скалолазов, — ответил Нусо. — Помню, как-то я забирался на водопад наперегонки с другом. Кайе обратила внимание на тень скорбных воспоминаний в его глазах, когда Эсва упомянул о друге. Ей всё ещё с трудом верилось, что он, как и все разумные существа, тяжело переживает потери: у него тоже есть душа, не лишённая способности любить. Не желая ещё больше проникаться сочувствием к Нусо Эсве, она поднялась с земли и, прихватив снаряжение, направилась к водопаду. — Будь осторожна. Кайе обернулась, искреннее удивление отразилось на её лице. — Беспокоитесь обо мне? — Я не хочу, чтобы ты упала и разбилась, — в голосе Эсвы проскользнули жёсткие нотки. — Это входит в понятие беспокойство? Кажется, Кайе его задела, и ей стало неприятно от этого. — Она по вертикальной поверхности передвигается лучше, чем по земле, — сказал Элиот, когда сестра уже не могла его слышать. — Не бойтесь за неё в горах. — Я знаю, потому и отпустил Кайе одну, — ответил Нусо. — Откуда вам столько известно о нас? — Мне многое известно, — последовал после паузы уклончивый ответ. — Ты думаешь, отказавшись от права на воспитание собственного сына, я пустил на самотёк твою судьбу? Элиот помолчал немного, задумчиво перекатывая кисть между пальцами. — Я хотел сказать вам спасибо, — произнёс он наконец, — За то, что вы оставили меня в семье, хотя могли забрать. Мы не можем знать, что было бы, сложись всё по-другому. Но у меня были прекрасное детство и любящая семья. — Всё равно Траун и Лара не имели права поступать так, — сказал Эсва, позволив отголоскам вспыхнувшего гнева проскользнуть в голос. — Я проиграл войну за Галактику и за сердце любимой женщины. Но скрывать от меня рождение ребёнка они просто не имели права. Слова сменились резким стрекотанием. Во взгляде фасеточных глаз, который Элиот прежде не мог читать, он теперь видел все эмоции, что годами разрывали на части сердце военного диктатора Нусо Эсвы. Вина, гнев, досада, нерастраченная любовь, боль потери и разлуки… На мгновение Нусо приоткрыл завесу, которой отгородился от мира, потеряв всех, кто в этом мире был ему дорог. Он позволил сыну увидеть, дал шанс понять, а себе разрешил вновь обрести надежду. — Теперь уже ничего не вернуть, — вздохнул Нусо. Элиот не знал, что ответить. Фраза «мне жаль, что так вышло» звучала бы глупо. Эсва сам виноват в своих злоключениях, и он прекрасно осознает это. Единственное, что может сделать Элиот, чтобы помочь Нусо, — просто быть ему сыном, словно они знали друг друга всю жизнь. Так велит ему сердце, а он привык следовать за сердцем, унаследовав эту черту от матери. — Я удивлён, что ваши родители отпустили вас с Кайе сюда одних. Нусо уже справился с эмоциями, и его голос звучал ровно, но вопрос заставил Элиота смутиться. — Вообще-то они не отпускали, — ответил юноша. — То есть они не знали о наших планах. — Вы улетели, никому не сказав? Эсва был удивлён, и отчего-то ему было смешно. — Мы оставили записку. Элиот вернулся к творчеству, не желая продолжать эту тему. Он прекрасно знал, что родители жутко волнуются, и поступать так с ними эгоистично. Но если быть честным, вряд ли они отпустили бы его и тем более Кайе на Карсаата. Эсва усмехнулся, но к счастью не стал читать нравоучения, как поступил бы на его месте любой отец. Когда Нусо, Элиот и Кайе вернулись домой, солнце уже склонялось к изрезанному горному хребту. Немного подостывший ужин ждал их на столе. Домоправительница Нусо приходила, когда никого не было дома. — На этой планете кто-нибудь, кроме меня пьёт молоко? Кайе нравилась местная еда, но многих продуктов, к которым она привыкла, здесь просто не было. Эараак предпочитали мясную пишу, рыбу просто обожали, овощи и фрукты ели иногда, а вот о молочных продуктах на Карсаата не слышали. — Разве что младенцы, — ответил с улыбкой Нусо. После ужина он показывал Элиоту семейные голографии. Кайе старательно делала вид, что ей не интересно, ведь это не её семья. Но порой она заглядывала через плечо брату, прислушивалась к переливающейся речи Эсвы, который рассказывал о своих предках. Семейное сходство было просто поразительным. Кайе без труда узнавала черты своего брата на старых голографиях. Одна из них вызвала у Элиота особый интерес. Кайе взглянула в альбом, услышав удивлённый возглас брата, и увидела изображение мужчины-эараак. Такие же острые скулы, как у Нусо или Элиота, такой же разрез глаз… зелёных, как трава на склонах гор. — Я думал, у эараак глаза могут быть только жёлтыми, — сказал Элиот. — Зелёные глаза это большая редкость среди наших соплеменников, генетическая мутация, — пояснил Эсва. — Говорят, что рождение зеленоглазого ребёнка в семье принесёт счастье… Но моему лучшему другу не принесло… Кайе в который раз задумалась, каким был этот эараак, смерть которого стала страшным ударом для Нусо. — Что с ним случилось? — спросил Элиот. В его взгляде читалось искреннее сочувствие. Эсва вздохнул и прикрыл глаза на секунду. Кайе было жаль его, но Нусо страдал, потому что сам не желал отпустить прошлое. Не может отпустить тех, кто ушёл из его жизни. Ни друга, ни любимую женщину. — В отличие от меня, он всегда знал, чего хотел. Свою жизнь он посвятил народу эараак. И лично мне. Первый избранник, лучший друг, ближайший советник. Больше, чем просто соратник. Больше, чем брат… Когда он последовал за мной, покинул Карсаате, здесь осталась девушка, что пообещала ждать его. Незадолго до конца войны он на несколько дней вернулся домой, чтобы подарить той девушке наэртири. Я уговорил его сделать это, не дожидаясь победы. Наверное, я чувствовал… чувствовал, что другого шанса у Ранкива не будет… Он погиб на Кветхолде, защищая своего эуркхаа. Смерть воина. Через несколько месяцев после моего возвращения на Карсаата его вдова родила дочку. У девочки зелёные глаза. Я постарался заменить ей отца. Воспоминания рвут его на части, чувство вины разъедает душу. Не только избранники погибли на Кветхолде, подумала Кайе. Там умерла часть его. Нусо Эсва не станет прежним. Их смерти не были напрасными.***
Нусо Эсва прекрасно знал, каково это, беспокоиться за своё дитя. С тех пор, как он узнал об Элиоте, не было и дня, чтобы Нусо не обращался мыслями к далёкому Нирауану, где подрастал его родной сын, пусть окружённый любовью, но всё же оторванный от своего мира и народа. Поэтому, когда вечером уставшие, но довольные походом, Элиот и Кайе легли спать, он заперся у себя в кабинете и приступил к сочинению письма. Нусо не мог поступить так с Ларой, оставить её в неведенье. Наверняка сейчас она места себе не находила от беспокойства за детей. Чувство ностальгии заставило военного диктатора грустно улыбнуться. Совсем недавно он сочинял письмо сыну. Все свои надежды он возложил на листок флимси, на слова, может быть, слишком формальные и сухие, но искренние. В тот раз на письмо он затратил много душевных сил, и Нусо знал, что теперь будет не легче. Он откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Перед мысленным взором тут же возник образ женщины, что когда-то была для него центром Вселенной. Какое чувство пришло на смену той пламенной страсти? Осталось ли что-то помимо горечи и обиды? Нусо сам не знал. Лара мать его ребёнка. Лучше думать о ней только в таком ключе. Нусо не мог бы сказать, что любит её, но так же соврал бы, заявив, что за восемнадцать лет Лара Дерн стала ему безразлична. Они слишком тесно связаны. Лара оставила след в его сердце, который не исчезнет никогда. Любимая Нусо тут же взял новый лист. Он давно потерял право так обращаться к Ларе, воспоминания юности на мгновение затмили реальность. Дорогая моя Нусо горько усмехнулся, комкая второй лист в ладони. Моя Нет, Лара давно не принадлежит ему. Он попытался откинуть в сторону эмоции и сосредоточиться. Письмо снова вышло суховатым. Но это и правильно, наверное. Лара замужем на Трауном, и восемнадцать лет она счастливо жила, не вспоминая об ошибках и мечтах юности. А Нусо так и не смог отпустить прошлое… Милая Лара! Представляю твоё состояние сейчас, и поверь, если бы я знал, что наши юные путешественники улетели, не поставив тебя в известность, то написал бы раньше. Они совершили неосмотрительный поступок, но не стоит судить строго. Юность подчиняется не разуму, а минутным порывам, и в этом нет ничего плохого. Юность — чудесная пора, когда мы делаем, что хотим, не оглядываясь на чужое мнение, не думая о последствиях. Такими были и мы с тобой. Вспомни об этом, когда твои дети вернутся домой. Я пишу не для того, чтобы рассуждать на отвлечённые темы, лишь хочу сообщить, что Элиот и Кайе благополучно добрались до Карсаата. Оба здоровы и вернутся домой, как только пожелают. Я счастлив наконец-то видеть своего сына, а Элиот в восторге от планеты своего народа. Он вырос чутким и добрым человеком, но в то же время смелым, настоящим воином. То же я могу сказать о его сестре. Твоя дочь очаровательное создание и достойная наследница своего отца. Она очень похожа на тебя, Лара. Как и Элиот, унаследовала от матери лучшие черты. Я многое хотел бы сказать тебе, Лара. Но пусть слова, которые я хранил восемнадцать лет, так и останутся непроизнесёнными. Сколько я знаю тебя, ты всегда старалась построить для себя мир, в котором нет ни злобы, ни страданий. Я разрушал твою Вселенную не единожды. Без меня мы смогла построить жизнь так, как всегда хотела, нашла спокойствие и счастье. Я искренне рад за тебя и не собираюсь нарушать твой покой. Скоро Элиот и Кайе вернутся домой. Не волнуйся за своих детей. С уважением и надеждой, что ты простишь меня, Нусо Эсва В своём воображении Нусо видел Лару такой, какой она была двадцать лет назад. Когда он любил её, и она любила его. Но это в прошлом. Лара в своём мире, а он в своём, и не нужно пересекать границу, которую, надо признать, воздвигли они оба.