***
Горная цепь угрюмо темнела на фоне звёздного неба, к которому то и дело обращались золотистые глаза в надежде увидеть, как первая звезда сорвётся с бархатно-чёрной глади. Вдоль улицы стояли маленькие, нарядные, будто игрушечные, ларьки, в которых продавались традиционные сладости, напитки и бесполезные, но милые и с любовью сделанные умелыми руками сувениры. «Снежные шарики» пользовались особым успехом. Для эараак это был самый простой и доступный способ выразить симпатию. Стеклянные шарики, в каждом из которых, казалось, заключён целый мир, дарили детям, любимым, друзьям. В одном ларьке продавались копеечные маленькие шарики, в соседнем дорогие, сделанные вручную с использованием полудрагоценных камней. Эараак постарше сидели в открытом кафе и смотрели, как молодёжь танцует. Играла музыка, такая же мелодичная, как и их речь, похожая на журчание горного ручья. Двое молодых эараак стояли в стороне от общего веселья. Один из них постоянно поправлял капюшон, боясь, что его узнают — эту ночь он хотел провести как обычных житель Карсаата. Как и все, он порой поднимал голову и смотрел на небо, и только его спутник знал, что Нусо Эсва не ждёт падения первой звезды, а пытается сквозь пространство разглядеть ту, к которой тянется его сердце. Они ещё не знали тогда, что совсем скоро пути военного диктатора и человеческой женщины Лары Дерн снова пересекутся, и в сердце каждого из них навсегда останется яркий след — рана, что никогда не заживёт полностью. — Ты думаешь о ней? — спросил Ранкив у друга. — О Ларе? — Найду ли я её когда-нибудь? — вздохнул Нусо, с тоской глядя в небо. — Не лучше ли обратить внимание на тех, кто рядом? — сказал Ранкив. — На Карсаата много прекрасных женщин, а ты раунаэ… — Мне нужна она, — прервал его Нусо. — Никто кроме неё. Ранкив устало вздохнул. Нусо словно помешался на этой женщине, не проходило и дня, чтобы он не вспоминал о ней. Ранкиву казалось, что он сам знает эту Лару, так много Нусо о ней рассказывал. Он жалел друга. Лучше бы Нусо выбрал женщину из своего народа. Молодая эараак, которую Ранкив ещё в самом начале праздника приметил среди танцующих, издалека улыбнулась ему — спонтанно возникшая симпатия явно была взаимной. Заметив эти переглядывания, Нусо усмехнулся. — Иди к девушке, с которой ты не сводишь глаз весь вечер, — сказал он, положив руку на плечо Ранкива. — Ты не обязан скучать возле меня. Тот не заставил просить себя дважды. Шутливо толкнул друга локтем, он убежал и скоро смешался с толпой. А военный диктатор Нусо Эсва смотрел в небо — на звёзды, до которых, казалось, можно дотянуться рукой…***
Столько лет прошло, но словно вчера Нусо стоял на этом самом месте с Ранкивом. Такие же яркие ларьки теснились вдоль улицы, таким же беззаботным был смех танцоров. Он заметил своего сына и Антари. Они тоже, смеясь, кружились в танце, на время позволив себе забыть, что весь известным им мир находится под угрозой. Пожалуй, только одна эараак в эту ночь смотрела на небо с такой же тоской, как Нусо. Мать Антари. Он заметил её сидящей на перилах моста через неглубокую речку, недалеко от праздничной ярмарки и танцплощадки. Хотел было подойти, но не решился. За годы Нусо так и не привык к её взгляду, не обвиняющему, но словно просящему. Так же она смотрела в тот день, когда он вернулся на Карсаата. Без слов умоляла сказать хорошие новости, сказать, что Ранкив жив и скоро вернётся домой. Но у Нусо не было для неё утешения. Если она и винила его в чём-то, то ни разу за восемнадцать лет не сказала об этом. Но смотреть ей в глаза он всё ещё не мог и, наверное, никогда не сможет. Маали — так звали вдову лучшего друга Нусо Эсвы — словно почувствовав, что он смотрит на неё, приветливо улыбнулась, Нусо кивнул ей. Она показала взглядом на Элиота и Антари. Как раз в этот момент у юноши не получилась танцевальная фигура, и Антари учила его, как сделать правильно. Нусо усмехнулся и развёл руками, говоря, что так и должно быть, молодость неотделима от любви. Маали засмеялась, откинув голову. Нусо стоял слишком далеко, чтобы слышать её, но почему-то он был уверен, что сейчас она смеётся так же звонко, как в ту ночь, когда сама была молода и счастлива, когда полюбила раз и навсегда. Уже много лет она так не смеялась… — Вы думаете, мы победим? Кайе подошла бесшумно, Нусо не слышал её шагов и слегка вздрогнул, когда девушка обратилась к нему. Он обратил внимание, что она сказала «мы». Кайе хотела, чтобы он заметил или произнесла неосознанно это слово, короткое слово, которое теперь значило очень много, определяло судьбу Галактики. — Я надеюсь на это, — ответил Нусо. Девушка смотрела в небо задумчивым взглядом аквамариновых глаз, которые были бы так похожи на глаза её матери, если бы ни алые ободки вокруг радужки, делавшие её глаза слегка пугающими. Кайе сжала кулак и приложила костяшки пальцев к подбородку. Нусо знал этот жест. И глядя в лицо Кайе, он подумал, что через несколько лет, когда исчезнет детская мягкость черт, округлость щёк, она станет похожа на отца. А пока что Кайе была копией Лары, если не считать цвета кожи. И поэтому каждая минута рядом с ней для Нусо — и мука, и счастье. — Не знаю, как вы, а мы готовы к войне, — сказал Нусо, желая и подшутить над ней, и проверить, понимает ли Кайе, о чём говорит, произнося «мы». Она усмехнулась, угадав его замысел, и не стала отвечать. Оба они понимали, что настало такое время, когда есть только две стороны. «Мы» это те, кто готов сражаться за Галактику: за эараак, людей, чиссов и всех существ, населяющих её, за все миры с их неповторимой красотой. А ещё есть «они». Они пришли издалека, чтобы отнять и уничтожить всё, чего добились мы. И только объединив силы, мы сможем им помешать. Оторвав взгляд от танцующих пар, Кайе посмотрела на своего собеседника. Нусо всегда казался ей очень молодым, возможно, чересчур молодым для военного диктатора. Но сейчас, глядя на чеканный профиль, Кайе вспомнила о том, что Нусо ровесник её матери, ему далеко за сорок. Время и страдания оставили больше следов в его душе, чем на лице, но всё же какой-то едва заметный отпечаток прожитые годы наложили на переливающуюся перламутром кожу, сделали ещё острее жёсткие линии этого волевого, решительного лица. Кайе полностью отдавала себе отчёт в том, что любуется им и восхищается этой несгибаемой волей. Нусо Эсва совершал чудовищные поступки, но, если быть честной, именно это и привлекало её в нём. Кайе жаждала опасности, за риском она шла в горы, бросалась в воду со скал. Нусо Эсва словно часть этой планеты, где она может найти такую желанную опасность. — Вы всё ещё любите её? — неожиданно спросила Кайе, удивляясь собственной смелости и бестактности. Если Нусо и был удивлён столь неожиданным вопросом, то не подал виду. Он только тяжело вздохнул, и Кайе вдруг стало стыдно, что она бередит старую рану. Но всё же она ждала ответа. Ей нужен ответ. — Пройдёмся? — предложил Нусо так, будто не было этого вопроса и неловкой паузы после него. Кайе кивнула и послушно взяла его под руку. Конечно, лучше поговорить не здесь, не возле танцплощадки, где царит веселье, и нет места для старых обид и страданий длиною в жизнь. Она оглянулась на Элиота, что вместе с Антари стоял у ларька со сладостями. Он на своём месте, подумала с тоской Кайе, среди своего народа. С любимой девушкой. Нусо увёл Кайе подальше от шума праздника. Они оказались в тенистой, сырой аллее, пахло мокрой зеленью, а фигурно подстриженные кустики скрывали их от внешнего мира. Ни одна тайна не покинет этого сквера, все слова потонут в настороженной влажной тишине. Нусо не спешил начинать разговор. Он медленно шёл вперёд, вдыхая полной грудью ночной воздух. — Я напоминаю вам её, не так ли? Собственный голос показался Кайе слишком громким, он словно разорвал невидимую паутинку тишины, которая и так колыхалась от приглушённого звука музыки. — Порой ты кажешься мне копией отца, — сказал Нусо после небольшой паузы. — Его манера говорить, его мышление, даже его походка. Ты знаешь, я глубоко уважаю его. И я ждал того момента, когда мы встретимся снова, на этот раз по одну сторону баррикад. Похоже, этот день близок… Но бывают моменты, когда я смотрю на тебя и вижу её… Лару… — голос Нусо изменился, стал ниже. — Такие моменты, как сейчас? Они остановились, и Кайе подняла голову, поймала взгляд золотистых глаз военного диктатора. Ей вдруг стало страшно, она сама не могла объяснить причину этого страха. — Да… как сейчас… — сказал Нусо, глотая согласные. — Вы её любите? — снова спросила Кайе, словно один короткий ответ, который она и так знала, мог что-то изменить. Всё только ещё больше усложнится. — В своей жизни я любил только одну женщину, — медленно, тихо произнёс Нусо Эсва. — И она выбрала не меня. Горячая ладонь легла на её щёку, и Кайе поборола желание отшатнуться. В его глазах океан боли. Этот мужчина был загадкой для Кайе. Отгадка оказалась простой. Любовь. К планете, к народу, к женщине. Любовь на всю жизнь. А ещё желание проявить себя, дать волю собственным способностям. В этом весь он. В почти полной темноте не был так заметен синий цвет её кожи, и волосы не казались такими тёмными. Только алый ободок радужки глаз светился ещё ярче. И словно заразившись юностью от тех, кто танцевал и смеялся где-то совсем недалеко, Нусо позволил себе поддаться безумному порыву. Будто бы снова она в его объятиях. Но не чувствуется больше хрупкости в стройном, но сильном теле девушки. Волосы такие же мягкие, вьющиеся тугими колечками. Нусо ждал, что она оттолкнёт его, но девушка застыла, словно решала, что предпринять. У него есть секунда, может быть, минута… Нусо зарылся лицом в её волосы, глубоко вдохнул. Сердце зашлось в прединфарктном ритме, а сознание словно помутилось. Это она! Она! Всё было сном: разлука и боль, что они причинили друг другу. Он прижался губами к холодному лбу девушки. Её кожа всегда казалась ему прохладной. На грани реальности и бреда он целовал холодные щёки, трепещущие закрытые веки. То он был в тенистой аллее с девушкой, которая за короткий срок знакомства поразила его своей силой, смелостью и умом. А в следующую секунду сознание уносилось далеко, и Нусо стоял на берегу моря, прижимая к себе другую девушку. Ту, которой ещё много лет назад он отдал своё сердце. Не открывая глаз, он нашёл её губы и приник к ним, как к живительному источнику. В этом поцелуе было больше отчаяния, чем любви. Девушка задрожала в его объятиях, тонкие пальцы заскребли по его плечам, то ли отталкивая, то ли прижимая крепче. Вряд ли Кайе сама знала, что хочет сделать. Это было безумие, охватившее одновременно их обоих. — Лара! Одно имя, произнесённое шёпотом, вдруг разрушило это наваждение. Нусо и Кайе отскочили друг от друга, словно их ударило током. Девушка часто дышала, алые ободки глаз полыхали. Наверное, её никто не целовал прежде… — Я не она… В её голосе, в этих словах, которые Кайе скорее выдохнула, чем произнесла, и гнев, и шок, и даже сожаление. — Я не она, — повторила Кайе. Теперь Нусо слышал обиду, близкую к ревности. Он целовал призрак, свою фантазию, всё же касаясь живых губ девушки, для которой эта ласка, предназначенная другой, — оскорбление. Нусо сам не до конца разобрался, кого он целовал. Кого хотел поцеловать?.. — Не станем вспоминать об этом инциденте, — тон Кайе был холодным, официальным. Она полностью пришла в себя, в отличие от Нусо. Она сделала несколько шагов к выходу из сквера, к танцплощадке, свету, музыке, оставляя его одного в темноте. Так же когда-то ушла её мать… Но Кайе вдруг остановилась. Подойдя к Нусо, она смело взглянула ему в глаза, взяла его руку в свою, холодные пальцы успокаивающим движением погладили ладонь. — Идёмте на праздник, — сказала Кайе. — Я не хочу бросать вас здесь. Вместе они вернулись на праздник, и как раз в ту минуту, когда Нусо и Кайе вышли на залитую светом площадку, с тёмного неба Карсаата сорвалась первая звезда. В толпе кто-то радостно вскрикнул, указывая вверх, сотни пар глаз тут же обратились к опрокинутой чаше звёздного неба. Элиот и Антари подошли к ним, держась за руки. Заметил ли Элиот что-то странное в настроении сестры и отца? Кайе пока не хотела об этом задумываться, как и Нусо. Военный диктатор смотрел в небо. Сверкающие точки стремились вниз, прочерчивая по тёмной глади яркие следы. В эту минуту Нусо Эсва думал о том, что каждое событие, каждый человек, встреченный на жизненном пути, словно звезда, метеор, входящий в атмосферу планеты. Он оставляет след, яркий или тусклый. Рано или поздно один из метеоров не сгорит в атмосфере, а достигнет поверхности планеты-души, которая, в отличие от планеты реальной не защищена щитом, и уничтожит её. Но это будет потом, скоро или не скоро, но потом. А сейчас звёзды падают с небес…***
Через несколько дней после фестиваля падающих звёзд Элиот и Кайе стали собираться домой. Они соскучились по родителям, по Нирауану. Траун и Лара, должно быть, сходят с ума от беспокойства. В открытом спидере они приехали к небольшой посадочной площадке в горах, где уже ждала их яхта. Элиот долго прощался с Антари, Нусо смотрел на них, едва сдерживая улыбку. А Кайе с досадой поняла, что завидует брату. Он, по крайней мере знает, что и к кому чувствует. Ей же только предстоит разобраться в своих чувствах. — Кайе, — тихо позвал Нусо. Она испугалась было, что он начнёт говорить о том, что произошло между ними на фестивале. Но Нусо протянул ей инфокарту и сказал: — Передай это своему отцу. Здесь вся информация о чужаках издалека, которой я располагаю. Кайе приняла из его рук сокровище, возможно, самое ценное в Галактике. С раннего детства отец учил её, что нет на свете ничего дороже информации. — Что взамен? — спросила она. — Только обещание забыть на время о прошлых обидах. Мы все хотим выжить, но поодиночке погибнем. Кайе кивнула и спрятала инфокарту в карман. — А это для тебя. Нусо достал стеклянный шарик, и Кайе осторожно взяла подарок, боясь уронить его. На фестивале она хотела купить себе такой, но решила, что памятные сувениры это слишком по-детски. Внутри шарика была гора с раздвоенной вершиной, сделанная из белого блестящего минерала. Кайе слегка встряхнула шарик, и эта маленькая вселенная наполнилась порхающими, кружащимися хлопьями снега. На подставке была надпись, она дублировалась на трёх языках. Эора, общегал и… Кайе глазам не верила, чеунх! Откуда Нусо может знать чеунх, она даже представить не могла. Он тоже изучает своих противников. Найди свой дом, но помни, где тебя всегда ждут. Что сказать Нусо на прощание, как поблагодарить за подарок, Кайе не знала, поэтому просто обняла его, крепко, как лучшего друга. — Как жаль… — услышала она шёпот у самого своего уха. — Как жаль, что ты не моя дочь. Кайе не ответила. Она ещё не разобралась, ещё не поняла, о чём жалеет и чего желает. Но у неё много времени. Впереди война, которую они, может быть, и не переживут. Нусо сказал, эта война навсегда изменит её. Пусть так, Кайе готова меняться, готова взрослеть. А пока что она покидает эту гостеприимную планету, оставляя в одиночестве друга. Помахав рукой Антари, Кайе поднялась по трапу и оглянулась, прощаясь с горами, чьи снежные шапки ослепительно блестели на солнце. А у Элиота было своё прощание. — Когда мы увидимся снова? — спросил он у Нусо. Почему-то Элиот вновь чувствовал неловкость, как во время первой встречи с отцом, которого он никогда не знал. — Карсаата твой дом, тебе всегда рады здесь, — ответил Нусо. Но не этого ответа хотел его сын, не от лица народа, но от лица Нусо Эсвы. — Я надеюсь, что ты захочешь возвращаться сюда… возвращаться ко мне… А теперь тебе пора. Передай матери, что… — он замолчал на секунду, а потом махнул рукой. — Впрочем, она и так знает всё, что я мог бы ей сказать. До встречи, Элиот. Они обменялись крепким рукопожатием. Глядя, как Элиот идёт к кораблю, Нусо знал, что он вернётся. И Элиот вернулся, уже взойдя на трап, он побежал назад. Нусо не тронулся с места, только раскрыл объятия. Как он жалел в этот момент, что Элиот уже взрослый, что не получится подхватить его на руки! Нусо прижал к себе сына — самое дорогое существо во Вселенной, частичку себя, частичку Лары… — Я вернусь… — шепнул Элиот. — Я скоро вернусь, отец. «Отец»! Ни одно признание в любви не вызывало столько эмоций в душе Нусо Эсвы. Ещё долго после того, как корабль Элиота и Кайе исчез в облаках, военный диктатор стоял и смотрел в небо. Вершины далёких гор расплывались в его глазах, и он не пытался сдержать слёзы, что катились по щекам. Его дом был полон воспоминаний о только что уехавших гостях. В бывшей детской, которая ни разу не использовалась по назначению и была теперь переоборудована под художественную мастерскую, пахло красками, лежали в беспорядке кисти, которых ещё сегодня утром касалась рука Элиота. Песок на берегу озера ещё хранил следы Кайе, она ходила купаться рано утром. А в гостиной на стене появилась ещё одна картина. Водопад Ашакаа. Пейзаж, залитый солнцем, написанный с любовью к этой планете и всей огромной Вселенной. Такая любовь может жить лишь в юном, чистом сердце… А в углу картины была скромная убористая подпись, словно художник стеснялся оставлять своё имя на произведении искусства, или просто это имя было непривычно ему. «Элиот Нуруодо-Эсва».