***
День рождения он празднует в кафешке в компании Кристинки и пары знакомых. По принципу каждый платит за себя, типа повод собраться, не более того. Кристинка дарит ему наручные часы, Макс вымученно улыбается и благодарит. Ему нафиг не нужны наручные часы. Но куда деваться. Приходится принимать и весь вечер носить, подарок всё-таки. Она старалась, выбирала. Когда Макс возвращается в общагу, оказывается, что какой-то придурок побил на нескольких этажах кирпичами окна. В том числе и в комнате Макса. Соседи рассказывают, что придурок был явно бухой в хламищу и орал что-то непотребное. А ещё распевал во всю глотку песни. Благодаря какому-то ебанату в общаге оказывается не только уныло, но и блядски холодно. Теперь комната Макса в общаге отражает всю его жизнь. На следующий день он заходит в «Кейв». И не обнаруживает там Мишу, несмотря на то, что по графику тот должен работать. За стойкой сидит Карим, на одном из диванов разваливается Данил. — А где?.. — спрашивает Макс Карима. — Мишка? — удивлённо вскидывает брови Карим. — А ты не в курсе? — Загребли его вчера, — говорит Данил. — В мусарню. Он только Кариму и позвонил, сказал, что не может на работу выйти. Макс хмурится. Он не в курсе. С ним Миша не подумал из мусарни связаться. Ну да, выход на работу важнее. — За что? — спрашивает он, оборачиваясь на Данила. — А хер знает, — отвечает тот. — Вроде за хулиганство. Где-то пьяный дебош учинил. У Макса в голове щёлкает. Пьяный дебош. Бухой придурок у его общаги. Мог ли это быть Миша? Соседи вроде упоминали, что полиция приезжала. Макс спускает рюкзак с плеча. Ему надо срочно посидеть. — Давай-ка я тебе чаю нашаманю, — говорит Карим. — Не беспокойся, если что, на счётчик ставить не буду. Макс кивает. Он проходит к диванам, садится на тот, который напротив оккупированного Данилом. Если бы Макс не пошёл праздновать день рождения с Кристинкой и знакомыми, он был бы в общаге. Он мог бы выскочить, прописать придурку пиздюлей и утащить раньше, чем его загребли в мусарню. — У меня в общаге кто-то окна переколотил, — говорит Макс. — Как раз вчера. — Может и он, — пожимает плечами Данил. И садится. — Поругались вы, что ли? — Нет, — мотает головой Макс. — Он меня вчера продинамил. Мы собирались у него зависнуть, мою днюху отпраздновать, а он... — Побил тебе стёкла в общаге, — фыркает Данил. — Охуенный подарок. С днём рождения... Извини, я не в курсе, как тебя зовут. — Максим. — С днём рождения, Максим. Карим, ты слышал? Карим подходит к столу с чашкой с чаем. Ставит её на стол, садится рядом с Данилом на его диван. Данил моментально закидывает руку на его плечи. Выходит это настолько органично и нормально, что Макс на целую долю секунды отвлекается от попытки переварить происходящее в его собственной жизни. — Ага, — говорит Карим. — Больно высокие у вас, ребят, отношения. Макс вздыхает, опускает взгляд. — Херня в том, что нет у нас никаких отношений, — говорит он. — Мы не встречаемся, мы просто это. Друзья. — Карим, отменяем подписку на Netflix, — усмехается Данил. — Я нашёл нам новое шоу. — Ты дропнешь после первого сезона, — отвечает ему Карим. И снова обращается к Максу: — Вы передружили до битья стёкол и мусарни, получается? Молодцы. Забить и сойтись не пытались? — Всё сложно, — отвечает Макс и осматривается. В диванной зоне пусто, скорее всего заняты дальние помещения. На памяти Макса там постоянно кто-то есть: в одной приставки, в другой просто приватно, в третьей проектор. — У меня есть девушка. А он влюблён в... Другого человека. — Человек в курсе, — усмехается Данил. — Со мной пыталась его подружайка как-то раз поговорить. Типа, я просто обязан сделать ему какое-нибудь говно, чтобы он меня разлюбил. Я предложил ей нахуй пойти. Макс округляет глаза. Его поражает, насколько легко этот парень говорит о том, что в него кто-то влюблён. И как спокойно при этом рядом с ним сидит его бойфренд. При этом они Мишу не уволили и вообще. Это насколько надо быть уверенными в себе и своих отношениях, чтобы держать рядом с собой чертовски привлекательного парня, испытывающего не дружеские чувства! — Я не обязан разбираться с чужими влюблённостями, — поясняет Данил. — Это не моя проблема. — Он не помнил, как Мишку зовут даже, когда Таня к нему прицепилась, — добавляет Карим. — Это был «тот поц с гитарой, который тебя подменяет» для него. Мы решили, что пройдёт само. И будет несправедливо парня лишать работы. — Он решил, — говорит Данил, кивая на Карима. — Он святой. — Ты бы забыл всё равно, — отвечает ему Карим. — Но я не думаю, что это всё ещё актуально, Максим. В противном случае он бы не пошёл бить тебе стёкла в общаге. — Если это он вообще был, — бурчит Макс. — Максим, — с нажимом обращается к нему Карим. — Даже если и не был. Вы, прости, придурки. Всё же очень просто. Мишка стал более социальным. Он даже со мной на неделе иногда приходит посидеть. Раньше часа в одной комнате выдержать не мог, сливался. А теперь мы с ним нормально общаемся. Знаешь, почему? Потому что я для него больше не соперник, мешающий вечному счастью с Данилом. Потому что ему Данил уже не интересен. Макс смотрит на Карима. Переводит взгляд на Данила. Тот и правда выглядит как кинозвезда. У него даже зубы ровные и белые, это видно, когда он улыбается. Высокий, красивый, явно обаятельный и расслабленный парень. Макс по сравнению с ним, со своими непослушными волосами и отсутствием рельефных мышц, ведущий представитель цирка уродов. Да быть не может такого, чтобы из-за него можно было перестать интересоваться Данилом Малышевым. Он сам бы, наверное, на него мог запасть, если бы раньше не встретил Мишу. Ну или даже на Карима, потому что тот тоже вполне привлекательный парень. Экзотически привлекательный. Ещё и славный. Не важно. На себя бы он точно не запал. — Он не догоняет, — говорит Данил Кариму. — Вообще не догоняет, — кивает Карим. — Это очаровательно. — Я догоняю, — с лёгкой обидой в голосе отвечает Макс. — Просто... Не очень верю. Макс поджимает губы, смотрит в сторону. Кариму и Данилу он не может не завидовать. Они сидят тут такие вдвоём, но как единое целое. Они не похожи друг на друга совершенно, но словно читают мысли друг друга. На них приятно смотреть. Макса даже не раздражает Данил, которого как врага народа у себя в голове уже начинал воспринимать он сам. Потому что, глядя на него и Карима, становится понятно — у Миши не было ни единого шанса. Они слишком дополняют друг друга. — Ну так вот, — говорит Карим, выдерживая драматическую какую-то паузу. — Наш Мишка сияет, как начищенный тазик. А я помню, как мы вас запалили. Я умею в причинно-следственные связи. Мишка без ума, но уже от тебя, а не от моей худшей половины. Но у тебя есть девушка. — Угу, — подхватывает Данил. — Парню сколько? Восемнадцать? — Карим кивает. — Ну вот. Ему восемнадцать и он влюблён. Я бы на его месте не только стёкла в общаге побил. Я бы... Ладно, девушку бы не побил. Но приложил бы, сука, все усилия, чтобы её не было в поле зрения моего парня. Макс задумывается. Вообще-то, в их словах есть резон. Даже Кристинка об этом говорила. И сам он, с этим вот признанием на колесе обозрения. Но даже включённые логика и наблюдательность нескольких человек не мешают ему сомневаться. — Короче, Михаил таким образом заявил тебе, что его нихуя не устраивает нынешнее положение вещей, — продолжает Данил. — И тебе стоит с ним как минимум об этом поговорить, — добавляет Карим. — Потому что мне нужно, чтобы на следующей неделе он взял несколько дополнительных смен, а не влип ещё во что-то на саморазрушительной волне. Ты давай или туда, или сюда. Не ломай мне сотрудника. И чай пей давай, я зря что ли наливал? Макса отчитали. Макс кивает и послушно берёт со столика чашку с чаем. Карим слишком прав в одном — ему надо взять себя в руки и что-то сделать со сложившейся ситуацией. Выбрать, разобраться, мужественно воспринять последствия. Но первым делом, конечно, выпить чай, который Карим не зря наливал.***
Макс на протяжении нескольких дней пытается решиться на разговоры. С Кристинкой — первым делом. При этом сосредоточиться на этом он не может, пока не видит, что Миша появляется в сети. «Вечер в хату. Выпустили?» — спрашивает Макс. «Ты откуда в курсе?» — переспрашивает Миша. «Карим», — отвечает Макс. «Ясно. Выпустили, да. До суда. Штрафанут, наверное». «А чего ты сделал-то?» «Ничего такого. Может, потом когда-нибудь расскажу. Сейчас времени нет. Я с предками». Макс выдыхает. Да. Это практически наверняка был он. Из-за него Макс сидит в холоднющей комнате, окна в которой заклеены пластиковыми пакетами. Денег на то, чтобы быстро поменять стёкла везде, у администрации общаги не находится. Он решается и договаривается о встрече с Кристинкой. Отправляется к ней домой, потому что выбираться куда-то гулять она отказывается. Макс бы предпочёл поговорить в публичном месте, но раз нет, так нет. — Если ты там совсем мёрзнешь, — говорит Кристинка, когда он приходит, — можешь остаться у нас на некоторое время. Я с девчонками поговорила, они ничего не имеют против. Макс открывает рот, но не может произнести ни слова. У него не хватает яиц на то, чтобы прямо с порога всё взять и обрубить. Поэтому он проходит на кухню, садится за стол, благодарит за чай. Но хотя бы не соглашается на то, чтобы остаться на квартире Кристинки. Макс мог бы. Макс не очень хорошо справляется с серьёзными разговорами. Она — его первая вообще девушка. Макс ещё ни разу ни с кем не расставался. Тем более с первой девушкой ради первого парня. Это особенный день. — Знаешь, — продолжает Кристинка, садясь за стол напротив Макса. — Я тут подумала. Может, нам стоит поискать квартиру совместно? Какую-нибудь славную однушку. Мне кажется, что мы уже можем попробовать съехаться. Макс практически залпом выпивает чай. Вытирает рукой рот, выдыхает. Неа. Вот на это он точно не согласится. Он сначала мотает головой, а потом выпаливает: — Нет. Никакого съехаться. Кристинка удивлённо застывает. Она наверняка уже за него всё решила. И наверняка даже присмотрела варианты славных однушек. Кристинка деятельная, в отличие от него. У неё не возникает проблем с тем, чтобы что-то взять, решить и сделать. Инициатором их отношений тоже была она. Это Макс постоянно мнётся как дурак. Но всё, хватит мяться. Иначе он так никогда ничего для себя не сделает. Не сможет прийти к Мише и сказать, что всё, мол. Он тоже свободен как ветер и хочет это с ним, с Мишей, побыстрее исправить. — Прости, Кристин, — говорит Макс. Он опускает взгляд на свои руки. — Я так больше не могу. Я тебя... Не люблю. — Что значит... — она начинает, но обрывается. Макс не может посмотреть на неё. Страшно. — То и значит, — отвечает он. — Я не могу с тобой съехаться. Я не могу у тебя остаться, пока в общаге холодно. Потому что я тебя не люблю. Оставаться с тобой нечестно. По отношению к себе, к тебе и к человеку, которого... Которого да. Макс начинает с трудом, но с каждой фразой ему становится всё легче говорить. Обратной-то дороги всё равно нет. — То есть, ты уже нашёл себе кого-то другого? — спрашивает Кристинка с каким-то надломом в голосе. — Да, — признаётся Макс. — И кто она? — Она — он. На кухне повисает напряжённое молчание. При этом Максу становится гораздо легче. Он признался, больше его ничто тут не держит. Разве что извиниться нужно. Макс, правда, не очень точно знает за что. Но знает, что нужно. Наконец, Кристинка уже более ровным тоном спрашивает: — Миша? Макс кивает. Она поднимается из-за стола. — Козёл, — говорит Кристинка. — Миша твой — козёл. Я чувствовала, что что-то не так с этой вашей дружбой. Но запрещала себе думать, насколько не так. Это же... Это отвратительно. Совращать человека, который уже в отношениях — это отвратительно. — Он сначала не знал, — говорит Макс. — Он ни в чём не виноват. Я сам не сказал ему сразу, что у меня есть девушка. Если кто тут и козёл, то только я. — Ты — тюфяк, — зло отвечает ему Кристинка. — А он этим воспользовался. Как я могла быть настолько слепа? Макс молчит. Ему обидно. Миша им не пользовался, всё было по обоюдному согласию. Да, он откровенно искушал, но это не то же самое. Миша давал ему право выбора. Предлагал, а не заставлял. За всё время он ни разу действительно не сделал ничего, на что Макс не был бы готов. И никогда не давил на него так, чтобы выбор казался исключительно иллюзорным. Макс сам решил не сопротивляться течению. Очень быстро отбросил свои сомнения в том, что касалось непосредственно Миши. Несмотря на то, что в неприязни к самому себе за то, что родился неправильным, он чуть ли не купается. Миша со своей открытостью и смелостью слишком положительно на его неправильную сторону влияет. — То есть вы с ним уже... — говорит Кристинка, но снова обрывается, будто не может продолжить. — Да, — кивает Макс. — Проваливай, — устало говорит она. — Видеть тебя больше не хочу. Макс её понимает. Поэтому послушно поднимается из-за стола. — Прости, пожалуйста, — говорит он. И направляется в прихожую, чтобы как можно быстрее одеться и уйти отсюда. С чистой совестью, хотя бы по этому каналу. Остался второй, с которым гораздо тяжелее. В нелюбви признаваться проще, чем в обратном. Максу так кажется. С нелюбовью тебя не отвергнут. Выходит он, впрочем, с тяжёлым ощущением внутри. Кристинка ему не чужая. Он очень хорошо, даже нежно, к ней относится. Они просто не сошлись. Даже характерами не сошлись, чтобы превратиться за период отношений в лучших друзей. Это с Мишей сцепка произошла очень быстро, в чисто человеческом плане. Но Макс всё-таки надеется, что в какой-то момент Кристинка поймёт: их корабль был обречён потонуть, не с чего расстраиваться. Поймёт и сможет нормально с Максом общаться. Терять контакт ему не хочется. Она сыграла большую роль в его жизни, чтобы так просто оставить её за бортом. Он выходит на улицу, вдыхает полной грудью. А затем лезет за телефоном, чтобы набрать Мишу. — Ты дома? — спрашивает он, когда гудки в трубке прекращаются. — Ага, — отвечает Миша. — Мэн, я сплю, давай не сегодня. Миша бурчит в трубку ещё что-то сонное. И нажимает отбой. Макс вздыхает. Ладно, хотя бы он дома. Можно прийти, разбудить и рассказать, что расстался с Кристинкой. Что готов бросаться на амбразуры новых отношений, если Миша, конечно, хочет этого. От возможной перспективы сердце в груди у него начинает биться немного быстрее. Макс прибавляет шаг. Ему жизненно необходимо Мишу поскорее увидеть.***
Дверь Максу открывает Лёха. Пропускает внутрь, неодобрительно смотрит, а затем идёт звать Мишу. Макс переминается с ноги на ногу, пока его ждёт. Миша выходит в прихожую растрёпанный, с недовольным выражением лица. В футболке и домашних штанах. — Если вы опять будете орать, как животные, — говорит Лёха, глядя на Мишу, — я твоему парню дверь больше не открою. Усекли? Оба? — Мы не будем, — говорит Макс. Миша кивает. И складывает руки на груди. Он молчит до тех пор, пока Лёха не скрывается в своей комнате. — Я же сказал, что сплю, — говорит Миша. — Я тебя не звал. Так какого чёрта ты тут делаешь? Максу не нравится такое раздражение. Ему в голову закрадываются мысли о том, что Миша спать-то мог и не один. Раз настолько недоволен тем, что Макс пришёл. Но он отгоняет от себя эти мысли. Миша и правда выглядит заспанным. Наверное, отсыпается после обезьянника. Да и не стал бы он перед каким-нибудь потенциальным новым парнем рассекать в футболке с парой дырок и стёршимся принтом. Только перед Максом, который видел его уже, кажется, всяким. В его первичное очарование очевидная расхлябанность не входит. — Я только что от Кристинки, — говорит Макс. — Мне очень нужно с тобой поговорить. Миша выпрямляется, закатывает глаза. Руки всё также держит скрещенными на груди. Закрывается от Макса по полной программе. Выглядит так, словно всё для себя уже решил и не хочет слушать ничего, что ему могут сказать. Но у Макса-то хорошие новости. Для них двоих хорошие. — Максим, — говорит Миша, стоит Максу только снова открыть рот, — я твоим эмоциональным бампером и персональной жилеткой не собираюсь становиться. Если ты пришёл мне трахать мозги — иди домой. Возвращайся, когда захочешь перепихнуться, в любое время. Но в мозг мне ничего засовывать не надо. — Я не... — Макс сглатывает. — Я думал... — Да похуй как-то, что ты там себе думал, — обрывает его Миша. — Я провёл практически сутки в обезьяннике. Потом меня доёбывали предки. Теперь я вернулся домой и хочу поспать, потому что завтра на работу. Мне не нужно, чтобы со своими проблемками ко мне сейчас кто-то совался. Даже ты. Не настолько ты особенный, чтобы я сейчас на всё плюнул, подставил дружеское плечо и вытер тебе сопли. — Ясно, — говорит Макс. Ровным и бесцветным тоном. — Я тебя услышал. Он разворачивается к двери. У него опадает всё, окружающий мир теряет свои краски. Вот так вот. Он не настолько особенный. Он в принципе не особенный, никогда таковым для Миши и не был. А теперь и не сможет стать. Сначала сжёг один мост, теперь оказался по горящую сторону от другого. Не успел спастись. Теперь ему остаётся только переминаться на острове одиночества без надежды на что бы то ни было. Макс уходит, не прощаясь. Дверью тоже не хлопает. Он опустошён, а не разозлён, чтобы делать что-то такое. У него не находится сил на то, чтобы разозлиться или что-то сказать Мише. Если бы мог, уже выпалил бы, что бросил ради него Кристинку. Что пришёл с распахнутой, мать её, душой не для того, чтобы в неё ему плевали. Но это было бы наверняка бесполезно. Миша высказался первым. Макс не имеет права теперь навязывать ему эту распахнутую душу. Не надо было и начинать. Он идёт в сторону своей блядски холодной общаги, мысленно проклиная тот день, когда решился пойти в «Кейв». Ему нельзя было, он же пытался уговорить себя в том, что не извращенец и вообще. Пытался перевоспитаться. Строил отношения. А теперь всё пошло по пизде из-за одного бессердечного придурка, которому приспичило завести себе дружка с привилегиями. Макс подозревает, что он станет не последним таким дурачком, который на это вот пошлое очарование поведётся. Не последним, кому этот придурок разобьёт сердце. Макс не особенный. Ни для него, ни в глобальном плане. Он ничтожество, которое так и не может примириться с самим собой. А теперь ещё и одинокое ничтожество. Карим был не прав. Кристинка была не права. Данил так и вовсе уже наверняка забыл о разговоре в «Кейве». И о том, как его, Макса, вообще зовут. А стёкла в общаге, скорее всего, побил какой-нибудь сумасшедший алкоголик, а не Миша. Больше в «Кейве» он не появится. Больше Мише не напишет. Больше в эту трясину его не затянет. Макс умеет учиться на своих ошибках. Если он придёт в «Кейв», он может встретить ещё кого-то. Если он всё-таки сломается и черканёт что-то Мише, он в любой момент сорвётся, побежит к нему, кинется на шею и без задней мысли отдастся в любой позиции. А потом будет себя ненавидеть, потому что просто секс и секс с человеком, в которого влюблён — разные вещи. С этой дремучей влюблённостью он себя уничтожит, если поддастся. Правда, он уверен в том, что Миша и сам ему больше не напишет. Потому что Макс не особенный. Потому что его можно заменить, как лопнувшую струну на гитаре.