Кейв

Макс погружается в состояние беспробудной пиздецомы. Он поднимается с койки по утрам с титаническими усилиями. Ему хочется накрыться одеялом с головой, а лучше сразу матрасом. Стекло так и не поменяли, к холоду приходится привыкать. Плюсовой температуры за бортом недостаточно. На дворе весна, но омерзительно холодная. Словно назло. Или Максу так только кажется? Но вылезает он с трудом отнюдь не только из-за того, что в комнате блядский холод. Он не хочет оказываться снаружи. Там, где его ждёт беспросветное одиночество. Но всё равно каждое утро вылезает. А затем с не меньшим трудом проталкивает в глотку утренний бутерброд и заливает его противным чаем из пакетика. Или кофе, тоже из пакетика, три в одном. В «Кейве» и кофе, и чай лучше. Они и пакетики закупают не самые дешёвые и отвратительные. И кофе Миша делает замечательный. Но в его нынешней действительности есть только это всё. Три в одном и чай, который нельзя пить не залпом. Он сидит на парах не в состоянии ничего услышать из того, что говорят преподаватели. Путает кабинеты, путается в своём расписании, сомневается в том, что ему вообще это нужно. У него есть его халтурки. Теоретически он и без образования может найти себе работу. На дизайнерском поприще всегда найдётся, куда податься без диплома. Миша вон не закончил и... Макс то и дело о нём вспоминает. У Макса не получается иначе. Он во всём видит его отголоски. Вон у того парня джинсовка похожая, тот играл что-то на гитаре на репетиции выступления для студенческой весны, а вон у того ямочки на щеках, когда улыбается. Макс не ожидал, что это будет настолько мучительно. С халтурками он справляется медленно. Работа его не удовлетворяет. Получается криво и косо, хотя заказчики ничего не говорят и оплачивают. Скорее всего, у них со вкусом ещё большие проблемы, чем у самого Макса. Засыпает он тоже с трудом. Каждый вечер ворочается не меньше часа, прежде чем проваливается в беспокойный сон, не приносящий никакого удовлетворения. Соседи то и дело ругаются на то, что Макс скрипит кроватью, пока ворочается. И снотворного у него никакого нет. А с ним и желания идти куда-нибудь ко врачу с расстройствами сна. Макс гуглит, читает про симптомы депрессии, находит в них себя. И ничего с этим не делает. Она у него, наверное, давно, просто обострилась на фоне двойного расставания. На выходных он приезжает к бабушке. Та сетует на то, что Макс не просто схуднул, но ещё и выглядит как ходячий мертвец. Он отбалтывается тем, что мало спит из-за работы и подготовки к сессии. Едва проталкивает в себя домашнюю еду, практически не чувствуя вкуса. А потом лежит с тяжёлым желудком в своей комнате, просто рассматривая потолок. Субботним вечером он выходит погулять. Добирается до колеса обозрения, хватается руками за ступеньки, ставит на самую нижнюю ногу. И замирает. Нет, он не может туда забраться. Не после того, как сидел там с Мишей и слушал его проклятое признание, которому, как оказалось, грош цена. Миша таким образом ему сломал любимое место для проведения одиноких часов в плену собственных  мыслей. Макс возвращается домой. Он открывает браузер на ноутбуке, заходит в контакт. И видит сообщение от Миши. Внутренности сводит спазмом. «Привет. Время есть?» — гласит сообщение. У Макса холодеют пальцы. Но он знает, что поддаваться не должен. «Нет», — пишет он. «А когда будет?» — моментально приходит новое сообщение. «Никогда», — скрепя сердце пишет Макс. — «Отъебись что ли». На это Миша ничего не отвечает. Сообщение он читает, но молчит. А через некоторое время и вовсе пропадает из сети. Макс откидывается на спинку компьютерного стула и запрокидывает голову. Молодец, не поддался, выстоял. Только почему это настолько паршиво ощущается? Мишу надо было послать. Потому что иначе он не разорвёт этот порочный круг не-отношений никогда. Здесь, не имея возможности просто взять и сорваться к нему, это сделать проще всего. Вовремя он решил написать, ничего не скажешь. Макс жалеет, но сообщение забрать обратно он уже не может. Оно навсегда останется в виртуальном пространстве, как манифест единственного отвратительно правильного решения, которое он совершил в своей жизни.

***

Утро воскресенья Макс проводит в постели со смартфоном. Вылезать даже за завтраком не хочется, хотя бабушка то и дело стучится к нему в комнату. Макс говорит, что ему не очень хорошо, но он скоро подтянется. Вот ещё чуть-чуть полежит и всё. Он не может устоять перед тем, чтобы зайти на страницу к Мише. Тот висит онлайн с телефона. Писать ему Макс не собирается, это точно. Думает о том, чтобы выкинуть из друзей, но на это его не хватает. Он листает фотографии, просматривает записи на его стене. Натыкается в видеозаписях на одно новое видео. Запись с репетиции. Макс втыкает наушники и запускает. Камера трясётся, качество телефонное. На нём только Миша со своей гитарой. Он наигрывает смутно знакомую мелодию, не смотрит в объектив камеры. — I`m not loving you, the way I wanted to, — тихо, но уверенно напевает Миша. — What I had to do, had to run from you. I`m in love with you, but the vibe is wrong, and that haunted me, all the way home. — О, нет, только не Канье, — слышится женский голос за камерой. Кажется, Лизы. Миша быстро стреляет в объектив глазами, но не перестаёт играть. Он допевает куплет, бьёт по струнам гитары сильнее. Закрывает глаза и начинает припев: — So keep your love locked down, your love locked down, so keep your love locked down, your love locked down. Now keep your love locked down, your love locked down. You lose, you lose. * Музыка затихает, но продолжается. Камера трясётся, Миша приступает ко второму куплету, открывая глаза и глядя куда-то в одну точку. — I`m not loving you, the way I wanted to, I can`t keep my cool, so I keep it true. I got something to lose... Миша обрывается и кладёт руку на струны, прекращая игру. Встряхивает головой и смотрит в камеру со странной улыбкой. — Ладно, с Канье я перегнул, — говорит он. — Завязывай. Запись прекращается. Добавлена она была только вчера, Макс смотрит на дату. Не может не думать о том, что это какое-то сомнительное послание для него. Текст у песни такой беспросветно  знаковый, что пробирает его насквозь. Макс запускает запись снова, пересматривает и переслушивает. Ему почти физически больно смотреть. Он не может избавиться от голоса Миши в голове и после того, как закрывает запись после третьего пересмотра. Макс наверняка себе всё придумал. Натянул слова сопливой песни про любовь на их ситуацию. Но Миша же прямо говорил — Макс не особенный. Не особенным Максам песни про чувства на замок петь не станут. Миша скорее всего просто загрузил видео без задней мысли.

***

Макс выезжает в город вечером, несмотря на то, что бабушка предлагает ему остаться дома ещё на денёк. Макс и рад бы, но ему от бездеятельности в домашних условиях становится только хуже. Поэтому он не хочет пропускать учёбу. Так ведь недолго окончательно сломаться и забросить единственное, что осталось из вроде как важного. Когда Макс вываливается на вокзале из маршрутки, он встречается взглядом с Мишей. Застывает на месте и думает о том, что у него уже, наверное, пошли галлюцинации. Потому что Миши тут быть ни при каких условиях не может. И Макс шагает к этой своей галлюцинации, когда его толкают другие пассажиры маршрутки, у которых он стоит на пути. — Привет, — говорит Макс. Галлюцинация улыбается. Приветственно кивает ему головой. Макс быстро облизывает губы и сводит брови к переносице. Он не очень понимает, что Миша тут делает. Выглядит он слишком реальным. — Привет, — говорит Миша. — Я не знал, когда ты приедешь. Поэтому торчу тут с утра. Познакомился с замечательной цыганской семьёй. Им сначала пришлось доказывать, что я не пытаюсь отнять их работу попрошаек, а потом — что я не хочу присоединиться к ним за ужином. Макс молчит. Он не знает, что ему думать. Миша тут торчал целый день и ждал его? Как это вообще возможно? Почему? — Я бы присоединился, — добавляет Миша после неловкой паузы. — Но тогда я бы точно пропустил тебя. — Ну, вот не пропустил. Поздравляю. Миша закусывает губу, хмурится. Макс догадывается, что ему ещё есть, что сказать. Не только же рассказывать о знакомстве с семейством цыган. Они отходят ещё чуть в сторону от остановки, чтобы не мешать новым пассажирам, уже собирающимся у маршрутки ради поездки в обратную сторону. — Мне написала твоя бывшая, — говорит Миша. — О. — То есть, я предположил, что она уже бывшая. Потому что она написала, что я — мудак, расстроивший ваши отношения. И что меня надо линчевать, подвесив на крюк за яйца. Там ещё было очень много опечаток. Я предположил, что про яйца за неё мне написало бухлишко. Ну и... Ты чего, блин, мне сам-то не сказал? — Я собирался, — пожимает плечами Макс. — Я даже приходил к тебе, если ты помнишь. Миша вздыхает и опускает голову. Он нервно лезет за сигаретами, быстро закуривает, протягивает пачку Максу. — Прости, — говорит он после нескольких стремительных затяжек. — Я не имел ничего такого в виду, на самом деле. Потому что ты настолько особенный, что я так больше не мог. Делить тебя с кем-то. Это было невыносимо, знаешь ли. Макс знает. Максу тоже было невыносимо. Стоило подумать о том, что Миша может быть влюблён в другого, а с ним просто отвлекается, как становилось невыносимо. А теперь он стоит, курит и признаётся ему в том, что не мог больше ни с кем делить Макса. От этого начинает кружиться голова. — Я, когда узнал про твою девушку, с самого начала был очень злой, — продолжает Миша, отводя взгляд. — Потому что какого хуя? Какого хуя ты приходишь, переглядываешься со мной, не отталкиваешь и встречаешься с какой-то тёлкой? Ну, я тогда решил, что просто обязан тебя в таком случае трахнуть и послать. Трахнуть вышло, а с послать что-то пошло не так. Миша невесело усмехается. Макс незаметно щиплет себя за руку: ему нужно убедиться в том, что он не спит. Это катастрофически прекрасно. И то, что они стоят на вокзале, пусть и в некотором отдалении от толпы людей, его даже не начинает беспокоить. Миша тут. Миша торчит на вокзале целый день, чтобы поймать его. Рассказывает такие вещи, от которых сердце заходится, словно припадочное. — Я думал, что ты от неё не уйдёшь, — добавляет Миша. — Ну, я не такой человек, ради которого можно всё бросить. Потом я думал, что смирился со статусом простого любовника. Раз уж мне больше не на что было рассчитывать. Оказалось, что и со смирением что-то идёт не так. Извини за стёкла. Надеюсь, что в твоё я не попал. — Попал, — отвечает Макс. — Бля. — Там теперь ледяной ад. — Прости. Но ты всегда можешь пожить пока у меня. Если хочешь, конечно. Если не хочешь, я пойму. Он сбрасывает пепел и внезапно становится внешне совершенно несчастным. Макс смотрит на него и всё ещё не верит, что это с ним происходит. Что Миша действительно к нему испытывает что-то настолько саморазрушительное, что готов бить стёкла и мудачить, лишь бы не оставаться безмолвным любовником. — Я хочу, — говорит Макс. Миша кивает. Бросает сигарету себе под ноги, тушит её носком ботинка. Он расправляет плечи и смотрит прямо на Макса. С решительностью армейского танка. — Максим, — обращается он к нему. — Ответь мне только прямо сейчас. Готов ли ты со мной. Ну. Не только заниматься самым обалденным сексом в твоей жизни, но и встречаться? — Михаил, — с той же торжественностью отвечает Макс. — Я, безусловно, готов. Только бабушке моей ничего говорить не будем, ладно? А то её удар хватит. Миша кивает, шагает к нему на порыве. Но тормозит, явно вспоминая о том, в насколько публичном они месте. Но Максу отчасти всё равно. Он шагает к Мише сам и обнимает его. Крепко, утыкаясь носом куда-то в основание капюшона его парки. И расслабляется, когда руки Миши сцепляются на его поясе под рюкзаком. Макс ещё долго не сможет поверить в то, насколько ему повезло. — Спасибо, — шепчет Миша. Недолго он пробыл свободным человеком. Какое счастье!

***

— Лёх! — орёт с порога Миша, когда они приезжают к нему домой. — Лёха! Сосед высовывается из кухни. Выглядит он так, словно куда-то собирается: одет не в домашние растянутые треники и протёртую футболку, а нормально. Ещё и с анимешными значками на груди и по карманам джинс. — Лёх, — говорит Миша, широко улыбаясь, — Лёх, он сказал «да». — Кто бы сомневался, — фыркает Лёха. — Только я вас уже предупреждал — будете трахаться громче положенного, я его больше не пущу. И вообще, выставлю вас с голыми жопами в падик. — А ты куда намылился? — спрашивает Миша, выбираясь из ботинок и парки. — Сходка, — отвечает Лёха. — Сегодня можете трахаться громко. Пока я не приду. Миша поворачивается к Максу и подмигивает ему, совершенно смущая. От чего он точно долго не сможет отделаться, так это от смущения. Даже по ерунде. Всё-таки, уложить в голове то, что друзьям и знакомым Миши совершенно всё равно на его ориентированность, удаётся с трудом. В чужом присутствии он не может полноценно расслабиться. Когда Лёха за стенкой, проблем нет. Когда он прямо тут, перед ним, Макс начинает тормозить. Он медленно выбирается из своей ветровки, нервно улыбается Лёхе, который закатывает глаза. Благо, Миша хватает его за руки и тащит за собой в комнату. Дверь закрывается. Миша отпускает руки Макса, но только для того, чтобы обхватить ладонями его лицо. Миша смотрит на Макса несколько мгновений. Заглядывает в глаза и как-то неверяще улыбается. И только затем целует. Макс обнимает его за пояс, отвечая на этот поцелуй. Вот так стоят и просто целуются они достаточно долго, словно не могут оторваться и надышаться друг другом. Когда Миша увлекает Макса к дивану, он всё равно не может перестать его целовать. Изучает губами каждую клеточку его тела. Макс проникается этой нежностью целиком и полностью, даже заражается ею. Они наслаждаются друг другом так, что это можно назвать занятием любовью, а не привычным и совершенно безумным трахом. Макс выгибается, кусает губы и стонет в голос. Такое погружение, замешанное не только на похоти и односторонне безнадёжном чувстве, делает этот секс одним из лучших и неповторимых в его жизни. Тем, о чём Макс не забудет никогда. После они лежат, обнявшись и переплетая ноги. Макс чувствует сердцебиение Миши, блаженно улыбается. — В обезьяннике пиздец, — лениво рассказывает Миша. — Таджики и алкаши. Ни одного, не знаю, горячего байкера или анархиста-бунтаря. — Анархист-бунтарь был, — отзывается Макс. — Ты. — Действительно. Я всё думал про то, что в наших ведь тюрьмах и мыло не перед кем уронить. — А ты собирался? — Нет, ну перед тобой бы уронил. Перед кем-то ещё... Я понял, что боюсь этого. Прикинь, да? Оказывается, это и правда кошмар каждого мужика. Даже гомосексуального. Короче, срок мотать я точно не хочу. — Я тоже не хочу, чтобы ты срок мотал, — говорит Макс. — Но ты же дождёшься меня в случае чего? — Только с общественных работ, не зарывайся. — Я не настолько особенный, чтобы ждать с этапов? Миша фыркает, Макс неодобрительно на него косится. Некоторое время они молчат. Макс не выдерживает первым. — Я боялся, что ты имел это в виду. И что если бы на моём месте оказался Данил, ты бы на него не наехал. — Данил тут при чём? — с явным недоумением спрашивает Миша. — Ох, бля, это и до тебя дошло? Таня? Бля... — Дошло, — блёкло отзывается Макс. — Слышал про «не сотвори себе кумира»? — спрашивает Миша, проглаживая ладонью по оголённому плечу Макса. — Вот Дэн — он такой кумир, на которого можно просто залипнуть, прекрасно понимая, что в жизни ничего не произойдёт. Красивая картинка, которой на тебя настолько же похуй, как и вон той кирпичной стенке. Я залип. И я понимал. Знаешь, сколько у него таких залипал за всю жизнь было? Дохуя. Я не питал никогда никаких надежд. И вообще, выносить его постоянно способен только Карим. Святой, между прочим, человек. — Забавно. Данил его тоже святым называл. Карима. — Ты когда это с ним зависнуть успел? — Когда тебя закрыли. — Охренеть, нельзя отправиться на нары отдохнуть ненадолго! — Миша прищёлкивает языком в дурашливом негодовании. — Карим действительно святой. Но суть не в этом. Дэн — красивая картинка, а... — Ты это говорил уже. — Дай договорить, блин. Я как раз хотел сказать, что ты — реальный, блин, человек, без которого я ни спать, ни жрать не могу. Меня как повело с тебя, так и всё. Красивые картинки моментально оказались не нужны. И все песни сразу стали только о тебе. Это пиздец, между прочим. Я собирался вырасти сердцеедом нахуй. Как Барни Стинсон. Макс улыбается как последний дурак. Ему не нравится аналогия с Барни Стинсоном, но в целом — его всё устраивает. Ну, почти всё. А уж в своей голове он теперь, решившись поддаться себе же, попробует разобраться самостоятельно. Попробует себя принять. Так, как у Миши, у него явно не получится, но пример для подражания уже есть. Значит, впереди для него не всё так беспросветно, как казалось ещё с утра. Наоборот — расцвечено аж шестью цветами радуги.

***

— Ебал я эти переезды, — бухтит Данил, подхватывая коробку. — Вот, мать их, во всех положениях и... И не при Кариме будет описано. — Договоришься, будешь повторять на практике, — усмехается Карим, занимающийся заклеиванием коробок и нанесением на них маркером пометок о том, что внутри. Квартира, с которой они съезжают, Максу кажется просто необъятной. Мало того, что там четыре комнаты, так они ещё и огромные. С кучей техники и тёплыми полами. Макс балдеет, пока ходит по ним. И страдает каждый раз, когда приходится выбираться с очередной коробкой к грузовику. Помочь Кариму с Данилом с переездом его попросил Миша, пока сам сидит в «Кейве» за администраторской стойкой. Макс согласился, даже не задумываясь. Только потом начал вспоминать, насколько ему нужно идти на занятия, которые значатся по расписанию. Потом решил, что может прикинуться больным и пойти помогать парням независимо от важности пар. На решение очень сильно повлияли губы Миши на его члене, а с ними нежелание возвращаться в холодную общагу. Постоянно ночевать у Миши ему всё-таки не позволяет совесть. — Максим, — обращается к нему Карим, — коробки со стеклом все на тебе. Я Даньке их не доверю. Не тяжело будет? Я могу сам, если что... — Не, не тяжело, — мотает головой Макс. — Данил навернёт, — добавляет Карим. — Вот ничего не будет предвещать, но на последней ступеньке он оступится и... — Я понял, понял, не оправдывайся, — улыбается Макс. — Мне не сложно с тяжёлым, я не поломаюсь. Карим кивает. Отвлекается с него на новые коробки. У них, как сказал Миша, в последний момент сорвалась помощь в лице сестры Данила. Карим же, пока они занимались упаковкой, рассказал, что родители Данила и Лены как раз разменяли эту огромную квартиру на две поменьше — детям. Сами же обзавелись своей в Москве в ипотеку, что Карима невероятно радует. — Ты не представляешь, с каким трудом мне далось это знакомство с родителями, — рассказывал он. — Я думал, что у меня сердце от страха остановится. Макс разговаривает с ним, помогает им с Данилом носить коробки в грузовик. И завидует им со страшной силой. Вот они перебираются на свою собственную квартиру. У них есть совместный бизнес и яркое счастливое будущее. Они смотрят друг на друга так, словно только вчера встретились и безумно влюбились. Хотя, насколько известно Максу, вместе они уже что-то около двух лет. Серьёзные люди в серьёзных отношениях. Макс тоже так хочет, пусть и не уверен в том, что готов. Вроде как нагуляться надо, молодость там, всё такое. Только всего такого не хочется от слова «совсем». Ему Миши хватает с лихвой. Сам Миша приезжает вечером, уже на новую квартиру Карима и Данила. Двушка с косметическим ремонтом, за которую при размене пришлось ещё и доплачивать. Карим говорил, что они всё ещё что-то там выплачивают и будут ещё где-то с год, не меньше. Такая себе быстрая ипотека. Макс себя представить в такой ситуации не может. Но он и не пытается, потому что отчётливо понимает — во-первых, рано, а во-вторых, у них своя ситуация с Мишей. Уникальная. — Я его у вас забираю, — с порога говорит Миша. И притягивает к себе Макса. — Я по нему соскучился и я его забираю. — Мы только пиццу заказали, — ворчит Макс, прижимаясь к Мише и втягивая носом запах табака, перемешанный с запахом его тела. Миша задумывается ненадолго. — Тогда я его забираю, но попозже, — говорит он. — А пока побуду тут бесплатным приложением. Вообще, вы тут неплохо устроились, я смотрю. Это я про наливайку на первом этаже. — Она была решающим фактором, — фыркает Данил. В этой квартире нет тёплых полов. Да и ремонт самый простенький, косметический. Но пока они таскали коробки и части мебели под сбор, Макс чувствовал, как квартира наполняется самым настоящим уютом. Он уверен — Карим с Данилом её моментально обживут так, что домашняя атмосфера будет согревать сильнее, чем тёплые полы. И Макс всё-таки надеется, что в какой-то момент у него с другим человеком сложится подобная связь. Миша, словно читая его мысли, прижимает к себе ещё теснее, тычется губами в висок и только потом с явным нежеланием отпускает от себя. Ему приходится: пока едет пицца, они могут помочь парням и с распаковкой, чтобы не сидеть совсем уж на коробках.