Следуя за Вергилием

И я узнал, что это круг мучений Для тех, кого земная плоть звала, Кто предал разум власти вожделений. Данте Алигьери, "Божественная комедия"

Фурута никогда не снимает свои перчатки, и Уи от всей души ему за это благодарен — не уверен, что смог бы выдержать оголённое прикосновение его подвижных пальцев, которые, кажется, способны гнуться в разные стороны, словно бескостные. Фурута склоняется над ним, и Уи видит, как на его лице появляется улыбка – как будто тело утопленника всплывает со дна болота, проступая сквозь склизкую ряску. Уи отворачивается, чтобы не видеть этого мерзкого зрелища, и коротко выдыхает сквозь зубы, закрывая глаза. Руки Фуруты небольшие, ладони узкие и почти женские. За закрытыми веками сознание Уи двоится, когда маленькие руки вороватыми движениями мажут ему по рёбрам — маленькие, как у женщины, грубоватые, как у мужчины. При жизни этой женщины и этого мужчины Уи не успел почувствовать ничего подобного, и сейчас его тело и разум жадно требуют недостачи. Острая тоска раскрывает свой голодный зев где-то за брюшиной и с противной самому Уи торопливостью принимает то мерзкое-желанное, что дарит ему этот вымороченный гермафродитный образ. Тонкие, жёсткие губы на скуле (мужские), пронзительный игривый смешок над ухом (женский), небольшая ладонь под ремнём (женская), сильная и безапелляционная хватка (мужская). Уи тонко воет. Женщина дьявольски хихикает над ним, мужчина сжимает его бёдра так, что хочется кричать от боли. Но Уи может только выть от оголодалой тоски и от собственной чудовищной зависимости от этой грязи. — Интересно, что вы сейчас видите. — Голос женщины пробивается ему в уши, и Уи широко распахивает глаза от неожиданной острой боли, причинённой мужскими руками. Лицо Фуруты матово блестит от пота, как кукольный фарфор вблизи открытого огня. Глаза чёрные и такие свирепые, что Уи непроизвольно вскрикивает. Его эфемерный гермафродит в гневе. В гневе и страсти. Его худое тело, как будто постоянно предлагающее себя другим, сейчас само берёт, берёт, берёт. Поверхность стола скользит под лопатками наждачной бумагой, Уи скулит, сквозь мокрую спутавшуюся чёлку видя попеременно то женское, то мужское лицо. Его тошнит от желания и от ненависти за это желание. — Нечистый… — хрипит он, обнимая-давя руками шею гермафродита. — Господи, за что… — Интересные вы моменты выбираете для разговоров о боге, Уи-сан, — хохочет женщина, и Уи чувствует вибрацию мужского кадыка под пальцами. Боль течёт от основания позвоночника вверх по спине, словно за каждый его стон невидимая рука вырывает из него позвонки. Остов хрустит и ломается, и Уи ломается вместе с ним. Уи сливается с этой болью и почти кричит, вцепившись в чужие свалявшиеся волосы: — Прошу, говори! Говори ещё… Женщина восторженно смеётся и шепчет ему на ухо какой-то вязкий и мутный бред, какие-то жуткие гадости, которые Уи уже не может разграничивать на осмысленные слова: он цепляется за женский голос, пока мужчина овладевает им. Гермафродит скалится ему в лицо, раскладывая его на столе в максимально открытой позе, и выливает на него нескончаемый поток какой-то похабщины. Изо рта невидимо льётся пузырящаяся грязь — Уи чувствует тяжёлые шлепки густых капель на своих щеках. Он воет, проваливаясь в мускусный мужской запах и утопая в женских коротких стонах. Он живёт ради этого момента дикого смешения, ради слияния с мертвецами. Он проводит ногтями по своей груди, расцарапывая её до крови, как будто пытаясь сорвать с себя вымаранную в помоях шкуру, и скулит, давясь лезущими в рот волосами гермафродита: — Нечистый… Женщина заливается хохотом. Мужчина дышит ему в шею. Господи, за что.