Следуя за Вергилием

Насильем оскорбляют божество, Хуля его и сердцем отрицая, Презрев любовь Творца и естество. Данте Алигьери, "Божественная комедия"

Уи приходит в лабораторию почти каждый вечер. Местные аколиты при его появлении сразу же освобождают помещение; должно быть, так им велел Фурута — не мешать его любимой комнатной собачке заниматься время от времени самобичеванием. Колба с головой Ихей всегда оказывается на том месте, где он её оставил — если Фурута и ведёт какие-то приготовления к воскрешению, то Уи их не замечает. Или не хочет заметить, что более вероятно. Или не хочет замечать, что приготовлений нет. Или… Рядом в капсуле покоится тело его второго любимого мертвеца. Лицо Аримы в снежных искрах, умиротворённое и спокойное, просматривается через небольшое окно. Рот чуть приоткрыт, а ниже на шее — второй, тонкий и длинный, тщательно сшитый, словно это помогает ему выглядеть более живым. Уи склоняется к прочному стеклу — на его поверхности тут же появляется помутнение, и Уи чудится, что губы Аримы чуть дернулись, словно в попытке сделать первый посмертный вздох. Уи ощущает себя чудовищем, у которого в ведении находятся сразу две розы. Ему необходимо расколдовать эти розы до тех пор, пока… пока что? Уи говорит с ними так, словно они могут его слышать. Остатком трезвого рассудка он понимает, что выглядит чрезвычайно глупо, что им это не поможет, ему самому же от таких визитов только больнее: кажется, словно все его горячечные жалобы, вся та грязь, в которой вымазал его Фурута (в которую он полез сам, в которую он ныряет с головой, которую он пьёт огромными глотками, сдерживая рвотные позывы), стекает с его губ и обретает телесность. Грязь гнездится в уголках помещения, в самых тёмных местах среди пауков и паутины, селится в щелях капсулы Аримы, оседает покрывалом на колбе с головой Ихей, как тряпка, накинутая на клетку с очень шумной птицей. Уи ломается всякий раз, когда осмысливает всё, что он успел натворить за эти несколько коротких месяцев. Он с горячечной готовностью бичует самого себя, переводя воспалённый взгляд от одного лица ко второму и обратно, уверяя немые рты и слепые глаза, что всё это ради них. Он говорил, что перешагнёт через каждого, кто встанет на пути между ним и его мечтой? И он сам, Уи Коори — не исключение. Он сам себя распнёт перед главным входом CCG, если Фурута прикажет ему это сделать. Силы, чтобы балансировать на тонкой грани между моралью и исступлённым желанием ещё только раз коснуться их рук, давным-давно иссякли — он всего лишь инструмент, который пока — только пока — не надоел игроку. Но скоро тоскливые звуки набьют оскомину. Уи каждый день раздирает себе горло, отдавая очередной приказ. Арима-сан, Хаиру, а вы знаете, недавно мне пришлось убить нескольких человек, которые когда-то жили по соседству с семьёй гулей, подозревали их, но не сообщили ни словечка в Управление? Вы знаете, что у мальчика-подростка сзади на шее небольшой шрамик — наверное, когда-то давно упал с дерева и чудом не сломал себе хребет? А что у его отца в гараже стоит огромная коллекция кораблей в бутылках? Что у его матери почти полностью облысела к старости голова, оставив только серый крысиный хвостик да пигментные пятна на дряблой коже? А вы знаете… А вы знаете, что когда мы пришли за ними, на нас напала их девчонка-соседка, ростом едва ли с полтора метра, и кагуне у неё был — крохотный хвостик, — и оггаи Фуруты разорвали её в клочья за то время, которое мне бы понадобилось, чтобы сделать пару глотков воды? Что сделал я, спрашиваете вы? Я отвернулся.