Рационализация и утилизация

Сириус Блэк сидел на крылечке и скучал. Крылечко было деревянным, резным, пасторально зелёным и, что куда важнее, последним. Крылечки были одной из достопримечательностей города Китежа, и за полгода, прошедшие с момента отбытия Мерлина в Соловец, Сириус успел посидеть на всех. Их было около двух сотен. Старинных деревянных, новомодных каменных, с коваными, точёными и резными балясинами, с козырьками и портиками, с верандами, сенями, террасами или вообще без каких-либо изысков. Рядом с некоторыми в землю был воткнут штырь арматуры, вздымающий до уровня глаз памятную табличку, извещавшую, что это де крылечко имеет особую культурную и историческую ценность, вроде «С этого крылечка жена порутчика Уварова махала в след уходящему войску в июне 1812 года». Сам же порутчик Уваров, оказавшийся дедом вечно дремлющего полковника мотокавалерийских войск, как выяснил Сириус, в этот момент прятался в подполе, а после стал видным деятелем Китежа и прародителем семьи прославленных военных. Одно из крылечек было особо огорожено и значилось как памятник древнерусского зодчества, особо охраняемый Государственной Инспекцией по Охране Памятников, из-за чего его нельзя было трогать руками, ногами, а также всеми прочими частями человеческого тела. Товарищ Зубо, хозяин произведения архитектуры, оказавшийся запертым в собственном доме, пробовал писать жалобы, напирая на то, что сам положил это крыльцо не далее чем три года назад, но через неделю вылезания из дома через окно сдался и прорубил новую дверь. Через полгода пришло извещение о том, что жалоба принята, и хозяева снова получили доступ к своему крыльцу при условии, что они не будут его демонтировать, но комендант к этому времени уже намертво заколотил дверь. Представлял из себя «памятник» толстое, неровно обтёсанное бревно, без хозяйской заботы начавшее уже распадаться в труху. К слову, животных запрет на пользование крыльцом ничуть не смущал, на нём постоянно кто-нибудь спал или точил об него когти, поэтому никого не удивила собака невыясненной породы, увлечённая спортивным интересом. Помимо крылечек, в Китеже были и другие достопримечательности, и если старая крепость, история взятия которой явно была придумана экскурсоводами, насмотревшимися зарубежной фантастики, Сириуса не привлекла, то Китежградский завод маготехники надолго занял его внимание. Чего там только не было: волшебные палочки, ковры-самолёты с вертикальным и горизонтальным взлётом, шапки-невидимки (а также кепки-невидимки, ушанки и папахи), скатерти-самобранки с различным меню и многое другое, чего Сириус не мог понять. Заинтригованный, он взял деньги, накопленные им с пособия «для разумных поселенцев колонии», и выписал себе волшебную палочку. То, что на следующий день принесли на почту, поразило Блэка до глубины души. Мало того, что «изделие «Умклайдет Квантовый УК-85, ГОСТ 57773-76», выглядело как стальной цилиндр длиной в указательный палец, так к нему ещё и прилагались технологический паспорт и инструкция по применению. Пролистав паспорт, Сириус чуть было не отложил идею пользоваться магией в России: двадцать восемь страниц журнального формата пестрили схемами чертежами и формулами, каких Блэк ещё не видывал. Это была Математика с большой буквы. Одного взгляда на неё хватило, чтобы понять, что человек, способный написать такое, потратил на это пол-жизни. Инструкция по применению, а точнее «Методическое пособие для студентов высших магических училищ по специальности «Оператор волшебной палочки квантового типа первой квалификационной категории» с практическими упражнениями» выглядела более обнадёживающей. По крайней мере, в предисловии автор, некто Редькин М.Ф., заверял, что «вооружившись этой книгой, освоить управление умклайдетом сможет любой желающий» и «успех в этом деле зависит лишь от старательности и усидчивости обучающегося». Сириус взвесил в руке трёхсотстраничный том методического пособия и задумался о пользе усидчивости. К стастью, времени оказалось предостаточно. Сириус с головой нырнул в науку, и тут же уткнулся носом в дно. Первое открытие заключалось в том, что умклайдет, как оказалось, действительно мог освоить кто угодно. В самом широком смысле этого слова. То есть даже маггл. Более того, русские, похоже, вообще не делали разницы между одарёнными и не очень. Выходило так, что с помощью усидчивости, любой желающий мог научиться проходить сквозь стены, становиться невидимым, создавать собственные копии и ещё много всего, причём нормой считалось не использовать никаких инструментов вроде волшебных палочек, хотя те и позволяли расширить список возможных манипуляций. Второй проблемой стала сама магия. Сотрудники НИИЧАВО, НИИКАВО и прочих русских магических учебных заведений как-будто раздели её, сняли с неё кожу, разобрали по косточкам и докопались до самой сути. Со страниц, на которых Блэк привык видеть слова одного из древних, ещё не утративших силу языков, на него смотрели цифры. Это была магия того порядка, какого в Хогвартсе даже не могли вообразить. Чистая, без примесей, идеальный инструмент, подчинённый человеку. Это было поразительно. И это было страшно. И ещё отвратительно, будто чудовище Франкенштейна. И при этом оно привлекало, словно сучьи метки. Привычная магия в сравнении с этой казалась чем-то вроде совиной почты в сравнении с разговором. Неудивительно, что Мерлин не рвётся на родину. Но изучать это самостоятельно — ну уж нет. Сириус возблагодарил небеса за то, что ему хватило ума взяться за книгу, прежде чем размахивать умклайдетом направо-налево. Вот если ему и правда выпадет шанс попасть в НИИ… Но пока об этом можно было лишь мечтать, тем более что Тройка, или как её метко называли жители колонии, ТПРУНЯ, временно отстала от «рационализованного дела 127ж», а посему Сириус самозабвенно маялся дурью в ожидании собственной утилизации. Много гулял, снова попытался уехать из города своим ходом, потерпел вполне ожидаемую неудачу, зато обнаружил телеграф и почту. На удачу отправил телеграмму в Лондон на площадь Гриммо и засмотрелся на прилавок. Прилавок пестрел открытками, и одна из них надолго привлекла его внимание. Художник, по-видимому, пытался изобразить ночной Китеж, а в итоге получилось что-то невразумительное. Нет, сам город, нужно признать, был на месте и вполне натурально рассеивал огнями ночь, но вот то, что Сириус поначалу принял за странное облако после непродолжительного изучения оказалось старой крепостью почему-то ставшей размером сопоставимой с городом и нарисованной с высоты птичьего полёта. Мрачной громадой Старый Китеж вздымался над Новым, грозя захлопнуться, словно большая крышка. Сириус не раздумывая купил этот ужас. На задней стороне обнаружилось место для марки, адресная строка и пара пустых строк, видимо, для пожелания. Венчала картину подпись: «Любимый Китеж», В.Я.Брыль, 1975. Это было слишком. Не задумываясь о том, что он делает, Блэк вытащил из кармана огрызок карандаша. Когда-то это был один из тех детских карандашей коменданта Зубо. Он был радостно зелёного цвета. Сириус по памяти вписал старый адрес Снейпа, купил марку с криво намалёванным рыцарем, побеждающим огромного в сравнении с ним четырёхголового дракона странного вида — героями местного эпоса — и бросил карточку в почтовый ящик. «Нюнчик! Это Бродяга! Из России с любовью!» И вышел из здания почты, громко хлопнув дверью. Они появились через неделю. Сириус Блэк сидел на крылечке и скучал. Крылечко было деревянным, резным, пасторально зелёным и, что куда важнее, последним, как по счёту, так и по улице. Домик, которому оно принадлежало, стоял на отшибе и с крылечка открывался прекрасный вид на озеро. ТПРУНЯ, которую Сириус в последнее время, как и многие обитатели колонии, использовал вместо ругательства, внутренне поражаясь искусству русских придумывать неприлично звучащие аббревиатуры, не спешила вызывать коварного империалиста Блэка на заседание. Солнце катилось к закату, и жизнь, казалось, застыла в большом куске пудинга. — Это невозможно, Теодор, у вас всё-таки слишком большая страна. Я вижу этот закат уже третий раз за сегодня. Голос раздался прямо за спиной. Он был сухой, тихий и какой-то усталый, но, что было, конечно, важнее, голос никому не принадлежал. Сириус обернулся. Ни на крыльце, ни за дверью, изрезанной множеством маленьких окошек, никого не было. — Ну, К-кристо, т-ты же сам хот-тел п-поужинать в ст-толовой т-того сиб-бирского ак-кадемгородка, в-вызывающего у т-тебя сентим-ментальные ч-чувства, — ответил первому голосу раскатистый глубокий бас. Он звучал несколько правее и запинался почти на каждом слове, чем выдавал в неведомом Теодоре, которому он, несомненно, принадлежал, исключительно целеустремленного человека. — Ч-чувства… Не п-похоже на т-тебя. К-как он т-там наз-зывается? — Это совершенно неважно, — ответил первый голос. — Важно другое: раз уж мы никуда сегодня больше не успеем, мы должны со всеми подобающими моменту почестями его проводить. — М-молодой ч-человек, п-подвиньтесь, п-пожалуйста. Сириус, осознав, что на этот раз обращаются уже к нему, прянул с крылечка и обернулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как пространство над ступенями взрезается, будто бы взмахом невидимой шпаги. Через мгновение прямо на том месте, где ещё несколько секунд назад сидел сам Сириус, возник с иголочки одетый сухопарый испанец. Он встретился с Сириусом взглядом и улыбнулся одними уголками губ. Спутник испанца тоже не заставил себя долго ждать, только этот вышел из двери, почему-то глухой белой и неуместно смотрящейся в проёме деревенского домишки. Он имел богатырское сложение и когда-то был, наверное, красив, но теперь его лицо было обезображено множеством шрамов, что, впрочем, не мешало ему лучезарно улыбаться. Великан обогнул своего товарища, сбежал с крылечка, схватил руку Сириуса и начал её трясти. — З-здравствуйте! — пробасил он, — К-киврин, Ф-федор С-симеонович. Оч-чень р-рад. Это было настолько неожидано, что Блэк потерял дар речи, а когда опомнился, его уже представили. — Этот молодой человек, Теодор, — не кто иной, как представитель древнего и знаменитого английского рода Блэков. Я был знаком с одним из ваших предков, молодой человек, скажем так, по долгу службы. Моё имя — Хунта, Кристобаль Хозевич, а вы должно быть, тот самый пришелец из Лондона, Сирио, если я не ошибаюсь. — Сириус, — поправил Сириус, высвобождаясь из хватки Федора Симеоновича, — Сириус Блэк третий. — И поспешил добавить: — К вашим услугам. — К нашим услугам, — Хунта произнёс это с таким выражением, будто он ощупывал языком каждое слово. — Что ж, присаживайтесь, мы будем провожать закат. Он протянул руку вперёд и, как заправский фокусник, красивым жестом достал из воздуха бутылку. Вслед за ней перед крылечком возник невысокий раскладной столик с тремя бокалами и два пляжных шезлонга, один из которых немедленно оказался занят Федором Симеоновичем. — П-присаживайтесь, п-присаживайтесь. Н-не б-бойтесь, м-мы п-прибыли с-сюда им-менно р-ради в-вас. Т-так ч-что эт-то не от-трава. Эт-то а-мон-тиль-я-до, — протянул великан, и Сириус понял, что попал в хорошую компанию, от которой ему теперь не отвертеться. Он сел и протянул руку к уже наполненному бокалу. Тем более, что закат и правда выдался замечательным. — М-молодой ч-человек! — голос прорвался откуда-то издалека. — К-как в-вас т-там?.. С… С… Сириус! Сириус понял что лежит на чём-то напоминающем, судя по ощущениям, гладильную доску. Он не помнил, что произошло, и как он здесь оказался. Зато он помнил другое. Тёмные коридоры, носящиеся вокруг чёрные тени, нечеловеческие вопли… — С-сириус! — почему-то басом. Нет, тогда так не кричали, этот крик призывает к жизни, даёт надежду. Тогда надежды не было. — Кристо! Это всё ты с твоей профессиональной деформацией! — от волнения Фёдор Симеонович даже перестал заикаться, он уже полчаса тряс лежащего на кушетке молодого человека. И всё без толку. — Как у вас там это называется? — он пощёлкал пальцами. — Ад экс три панда? Допрос с пристрастием? — Ad extirpanda переводится как «для искоренения», Теодор, — ответил Кристобаль Хозевич Хунта. Его голос был спокоен, как и обычно. — Волноваться не о чем, юный Сирио Блэк скоро придёт в себя, если ты, конечно, не выбьешь из него дух. Зато мы теперь знаем всё, что нам нужно. Хотя, признаюсь, я залез слишком далеко. Ты не представляешь, что Они стали делать друг с другом в Наше отсутствие. — В-великий ин-нквизитор, — пробурчал Фёдор Симеонович Киврин и от злости сплюнул на пол. Пол зашипел. Бег по извилистым коридорам. Чёрные тени. Чёрные тени плавают вокруг в опасной близости. Только не касаться, только не показывать страх. И не думать. Не думать. Мысли — прерогатива людей. Пёс бежал по закоулкам древней тюрьмы. Пёс был здесь настолько лишним, что надсмотрщики даже не обращали на него внимания. Не видели? Видят ли они вообще? Вот они, ворота. Пёс вырывается на свежий воздух и, не останавливаясь, несётся к берегу. Что будет дальше, он не думает. Он вообще не думает. Он очнулся посреди одного из городских пляжей. Должно быть, его вынесло сюда море. К счастью, ещё раннее утро, и пляж пуст. Он идёт через ещё не проснувшийся город. Город пахнет. Пахнет свежей сдобой, бензином, потом, остывающим асфальтом и чем-то ещё. Этот запах притягивает и манит. Он идёт по пустым улицам и заходит во двор. Запах становится нестерпимым и хочется бежать к нему навстречу, но он осторожен. Вдруг это ловушка? На крыльце стоит девушка. Судя по вывеске, крыльцо принадлежит местному ветеринарному центру. Девушка стоит к нему спиной, её шикарные рыжие волосы распущены и спадают почти до самой земли. У её ног стоит наполовину пустая собачья миска. Рот тут же наполняется слюной, но он не подходит, внимательно смотрит на девушку. Он уверен, что этот запах исходит от неё. Девушка оборачивается, замечает его и приветливо машет хвостом.