В один великолепный миг

Возбужденный Роман положил на стол Андрея небольшую темную картину. С некоторых пор Малиновский увлекся коллекционированием старинной живописи. Впрочем, коллекционированием это было сложно назвать. Крупно вложившись в акции, он серьезно пошатнул свой финансовый базис, и некоторое время существовал только на зарплату Зималетто. Теперь он решил не рисковать и вкладывал деньги в наиболее ценное, в антиквариат и старинную живопись.. Муж Киры, галерист, большой специалист в современном искусстве, советовал Роману покупать работы молодых художников, известных и не очень. Но Рома отмахивался и возражал: — Я верю тебе, и твоему опыту, но я не так богат, чтоб рисковать, покупая картины Тютькина или Гапкиной… Хотя, Гапкина уже подорожала, раскрутили вы ее, да… Теперь я ее уже не куплю, точно. — А покупать никому не известное старье — не рискованно? Впрочем, старье ли? — Старье-старье, на экспертов не скуплюсь. И вот теперь он пришел похвалиться очередным приобретением... Андрей нехотя посмотрел на картину. Покрытая потемневшим лаком, она с трудом показывала стройную фигуру молодого человека в старинном белом мундире. — Ну, как? — Что, как? — Как тебе? — Малина, отвяжись со своими картинками, я же в них ничего не понимаю! Обратись к Воропаеву, коллекционирование их семейное увлечение. — Нет, Жданов, не отвяжусь... Скажи, красивый? — Малиновский. Я ничего не понимаю, не заставляй повторяться. — Жданов, не картина, парень! Парень красивый? — Ром, с каких это пор ты стал интересоваться нарисованными мужиками? Ты и живыми не особенно увлекался... или уже...? С Милко много общаешься! — Отвлекись, Жданов! Представь, что это фотография! Андрей всмотрелся в старый холст. Красивое, да, очень красивое лицо, голубые глаза, черные волосы косой челкой падают на высокий белый лоб. — Красивый… Только, Малина, ты всегда ценил 3 размер, а тут его не наблюдается! — Пошляк, Жданов... На лицо смотри... — С месяц назад Нерсесов принес, запросил недорого. Я отдал экспертам, они на днях вернули. По состоянию красочного слоя и холсту — настоящая, девятнадцатый век, середина. Художник известен. Художница... на обороте, видишь, так и написано... На обороте, поверх коричневатого холста угадывались написанные тонкой кистью слова. Портретъ барона Владимира Ивановича Корфа, писанъ Софи Долгорукой. 1841 годъ. Петербургъ. — Какая умная девочка! Дату не забыла! Облегчила экспертам работу... А кто она? — Княжна Софья Петровна Долгорукая. Нерсесов сказал, картина была много лет в частной коллекции, в хороших руках сохранилась... Наверное, висела в семье этой Софьи, передавалась по наследству. Ценность портрета небольшая, художница талантливая, но малоизвестная… В то время барышни все понемножку мазали холсты и на рояле играли.  -Стихи сочиняли… В эти, в альбомы писали,— блеснул познаниями Андрей.  — А кто такой этот барон? — Барон Владимир Корф. Род обрусевших немцев, отличившихся при Петре. Имение под Петербургом, единственный сын героя войны 12 года, кавалергардский поручик, воевал на Кавказе, представлен к Ордену Св. Георгия , получил золотую саблю"За доблесть". Состоял в свите царевича, будущего Александра Второго. Сопровождал его в путешествиях по Европе, был хорошо образован, для своего времени и сословия, конечно, недолго учился в Инженерной Академии, слушал курс в Петербургском Университете. Был женат на сестре этой художницы, Анне. В 1842 году жена умерла в родах, а он уехал, отдав новорожденную дочь на попечение родственников и оставив дарственную на ее имя. Подарил дочери имение и дом в Петербурге. Дочь выросла, вышла замуж, умерла бездетной, в Париже, уже после революции. Все документы нашлись в архиве. Но о нем самом больше ничего не известно. — Роман говорил задумчиво глядя на портрет. — Шпаришь наизусть, Ром. — День из Интернета не вылезал, ничего не нашел. Позвонил Машеньке из Ленинки, она скинула эту информацию. Обещала поискать еще и в Исторической.. Платье из новой коллекции — с меня. — А что это даст? Что ты хочешь выяснить? — Скажи, Андрей,— Роман не ответил на вопрос, — Скажи, а не подойдет ли этот Владимир Корф в качестве лица Зималетто? — Ты рехнулся, Малина! Старинный портрет на плакаты?! Хотя-я-я, хм... что-то в этом есть. Ну, лицо не лицо, а как одна из моделей — вполне, отфотошопить, переодеть этого красавца... Неизбито. Андрей уже увлекся идеей, поднес картину ближе к окну, вглядываясь в тонкое лицо на старинном холсте. — Зорькин будет счастлив — на гонораре сэкономим! Биографию барона можно опубликовать, красивая, трагичная и патриотичная... Война на Кавказе, опять же...— бормотал Андрей, увлекаясь.