В один великолепный миг

Андрей... Со мной творится что-то странное. Мне этот, барон с портрета, снится... — Как это — снится? — Так, снится. Уже неделю. Сначала я решил, что это случайно, слишком много о нем думал! А сегодня я его увидел наяву... Андрей ошарашено взглянул на друга: — Малина, у тебя что, приход? — Не приход, Андрей. Ты же знаешь, я не курю и не нюхаю. И не так много пью, чтобы белочку словить. Малиновский, точно, был совершенно трезв, разве что черезчур бледен. И взъерошен нехарактерно — Роман никогда не забывал приглаживать свои легкие волосы. Андрей знал, что Малиновский только выглядит легкомысленным разгильдяем. Знал, что Романа не так легко вывести из себя или смутить. Если он испуган, значит, есть причина и весьма веская. Но поверить в то, что Роман увидел человека, родившегося двести лет назад, и умершего, скорее всего, тоже в позапрошлом веке? Нет, это невозможно. Может быть, чей-то розыгрыш, интрига? Мало ли кому Малиновский мог насолить? Орудие вот только неправдоподобное. О том, что они с Романом для пиара коллекции выбрали портрет некоего барона, жившего в 19 веке, знали только Катя, Юлиана Виноградова, Милко и художник. Юлиана одобрила идею и с воодушевлением помогла подобрать костюм для необычной модели. Милко поломался, повозмущался, но принял выбор Малиновского: — КрАсивый мальчик! А ямОчка на подбОродке — прелЕсть! Какая жалОсть, что нарисовАнный! Художника биография портрета не интересовала. Он сделал снимок портрета и стал работать с ним, стараясь придать видимость художественной фотографии. Результат потряс даже Милко. Сходство с портретом осталось безусловным, но казалось, что это портрет написан с фотографии, а не наоборот. Барона "облачили", поочередно, в элегантный костюм, в сиреневый джемпер с белыми шортами, джинсы и черную кожаную куртку, в клетчатое пальто. Венчал ряд снимков портрет в белом кавалергардском мундире, настоящий портрет. Головокружительный эффект поражал. Настоящий скачок во времени. Совершенное, но старинное лицо ослепительного красавца-кавалергарда, а рядом он же, современник — сильный, уверенный, стильный. Художник немного изменил выражение лица портрета. В сером костюме тот был серьезен, одетый в джинсы — слегка улыбался. Куртка распахнулась, тонкая прядь волос отделилась от челки непослушным завитком, как будто барон шел навстречу ветру. Милко был в восторге: — Гений, даже непризнАнный, остается гением! Талант Милко вдохнул жизнь даже в старую картину — сказал он, закатывая глаза. Малиновский скопировал получившиеся снимки в свой ноутбук, якобы, желая поколдовать, подумать, как еще можно использовать замечательный эффект временного скачка. И вот результат. У Романа галлюцинации... Или, может быть, это все же, розыгрыш? Хорошо бы... Иначе ... Все это пронеслось в голове Жданова, пока он наливал виски. Себе на донышке: сегодня еще работать, Роману побольше. — Расскажи, подробно! — велел он, протягивая стакан. — Смотрел я на портрет, смотрел на фотки... Ночью он приснился. Сон плохой, печальный. Как будто я в 19 веке, в его поместье. Вижу, как он сидит в кресле, пьет бренди. Я знаю, что это не вино, не виски — бренди. Я знаю, что ему очень плохо: умерла его жена. Родила и умерла в тот же день. Ребенок слаб, барон даже не надеется, что девочка выживет. Священник, который соборовал мать перед смертью, окрестил младенца. Я сижу на диване, мы разговариваем, он называет меня Мишей. Говорит о злом роке, что сопровождает его всю жизнь, что все, кого он любил, гибнут. Кроме единственного друга, меня. — Мишей? — переспросил Андрей — Почему, Мишей? — Я сначала не понял... Но во сне мне это кажется естественным. Как будто мы с ним, действительно, друзья, давние. Я знаю всю его жизнь, знаю жену, помню покойного отца... И я знаю, что он меня... Андрей, пойми правильно... Я знаю, что он меня любит. Я знаю, что он, как это, в то время называлось... бугор. И меня это не удивляет, не злит. Только, как бы это сказать, я еще больше печалюсь... — Погоди, Ром, то есть, ты видел во сне, что это, что наш барон — гей? — Вроде того. — Вот Милко — то обрадуется... Но, погоди, ты говорил, что тебе он снился не один раз. — Три раза! Три ночи снился! И всегда ярко, как наяву. И, главное, Андрей, что убивает: в снах все происходит последовательно. Неспешно. Я, как будто, проживаю жизнь... Жизнь этого самого Михаила. Я даже помню, что тоже воевал на Кавказе, помню свои раны... от пули шрам на груди, и на плече — след от сабельного удара... — Сабельного? — переспросил зачарованно слушавший Андрей. — Да, сабельного! И, знаешь... я даже видел там эту девушку, художницу Софью. Она -младшая сестра моей жены... да, Андрей, мы с бароном женаты на сестрах. То есть, барон и Михаил, князь Репнин. Только жена барона умерла, а моя родила благополучно... сына. И я — счастлив. Но меня угнетает необходимость видеться с Корфом. Я хочу быть рядом с женой, с сыном. А долг велит мне сидеть с ним, пить бренди, отводить глаза, когда барон, опьянев, смотрит на меня... умоляюще. Я -то, Андрей, во сне не гей! И мне хочется уйти... во сне. — Конечно, конечно, ты не гей! Не только во сне. — Во сне я хочу уйти. А просыпаюсь — и нестерпимо хочу опять уснуть, только уже по-настоящему и оказаться во сне собой, не князем Михаилом Репниным, а Романом Малиновским, и не уходить, сидеть рядом, держать его за руку... разговаривать. — Чушь какая-то Рома, ничего не понимаю... Ты говорил, что видел его не во сне... — Видел, видел недавно, как тебя. Вчера он мне опять приснился. Он меня обнимал, плакал, говорил о любви и стыде. Обещал сразу же уехать или покончить с собой. Был пьян. И я был пьян... Во сне. И, в общем, я с ним целовался, и мне было в кайф! — Что? Малина, не сходи с ума... Но я слушаю, давай подробнее, потом обсудим, что там в кайф, а что приснилось.... — А утром он оказался в моей квартире. Вышел из ванной в красном халате, улыбнулся мне и прошел в гостиную. Я стоял в холле, решил, сначала, что сон продолжается. Помчался за ним — в гостиной никого. А на кухне хозяйничала его кухарка. Кухарка из его поместья… или из моего сна... Запутался я. Так вот, кухарка, толстая Варвара, вынимала из духовки пирог и ворчала, что печка неудобная, не понять, где у нее под, а где горнушка и заслонка из стекла, того и гляди, чугунком расколотишь... Я потащился в ванную — никого. Вернулся на кухню — кухарка исчезла. — Ну, Малина, так бывает. Сон многоярусный, сон во сне. Может, ты лунатик? Может, ты в ванной проснулся? Только не помнишь? Вместо ответа Малиновский схватил свой пакет и вытряхнул прямо на президентский стол внушительное полукружие золотистого, еще теплого, пирога. Жданов машинально отломил кусочек и сунул в рот. — С капустой, — сообщил, прожевав. — С капустой, — подтведил Роман. — Я в прострации почти половину съел... вкусный. Скажи мне, Андрей, кто этот пирог испек? Он на столе лежал, полотенцем прикрытый. Горячий... Я духовку никогда не включаю, двери квартиры ночью заперты. Пока я спал, кто-то зажигал духовку, получается? — Ключи подделать можно, пирог подбросить. — А запах? Запах пирога и духовка раскаленная! Крошки! Крошки на противне! — Слушай, Ром, давай сразу после праздника к врачу, а? — К какому врачу? К психиатру? Не псих я, Андрей. Видел я Корфа, думаю даже, что и сон мой был явью. Читал романы, фантастические, о путешествии во времени? Корф этот жил в 19 веке? И сейчас живет там, в своем времени. — А как ты к нему в 19 век попал? А он к тебе? Насколько я знаю, во времени путешествуют на машине… У себя в квартире ты видел что-то необычное, кроме барона и кухарки? — В том-то и дело, что не видел! Но я читал о способах путешествия без механизмов и приспособлений. Силой мысли или силой эмоций. Колдовства, если хочешь... — Приехали, Малина... чертовщине веришь. Неее, думаю я, что это не чертовщина, а происки конкурентов или месть тебе... -Ага, Жданов, Сикрет Сервис, Моссад, МИ-6 объединились, чтобы спереть модели Милко! Психическое воздействие уровня спецслужб, не ниже... Почему начали с меня? Заходят издалека? Глупость... Конкуренты действуют проще, да и неинтересен я конкурентам…Женщины мстят? У кого хватит изобретательности и таланта организовать такую мистификацию? Кто она, эта умница? Я на ней немедленно женюсь, в целях безопасности. — И, знаешь, Андрей,— Роман как-то поник. — Я хочу, чтобы это было правдой, какой бы безумной она ни была. Я хочу, чтобы барон Владимир Корф существовал в моем времени. Растерянный Андрей не знал, что и возразить, такое непривычно нежное и мечтательное было лицо у Ромы, который ничего не слыша, сидел, погруженный в свои странные переживания. Они машинально отламывали пышные кусочки остывшего пирога, осыпая стеклянную крышку стола перышками капустной начинки. Наконец Жданов решился: — Сегодня я проведу ночь у тебя. Позвоню Катерине и поедем к тебе. Посидим, выпьем... Посмотрим, куда ты путешествуешь, и кто к тебе приходит. — Не стоит, Андрей,— вяло возражал Малиновский. — Сегодня последний рабочий день. Народ корпоратив запланировал, дамы расстроятся. — Надо! Ты что, считаешь, что я смогу пить с Федей, когда у тебя в голове такое творится... — Не в голове... — начал Роман, но оборвал себя, поняв, что Андрея не переубедить.