Победитель дракона, или Богиня благословляет это Темнейшее Подземелье.

      Казума, вероятно, простоял бы вечность, таращась то на содержимое шкатулки, то на благословившего его жреца, да только эрисианец, вопреки сану, терпением не отличался. Насупив и без того пугающую морду, брат Герваз стал похож на готовый взорваться вулкан. Юноша даже без «Ночного зрения» мог бы заметить во мраке, как покраснела исполосованная гримаса и задёргались мешковатые глазища.       - Что ты на меня зенки пучишь как жаба на цаплю? Благословение Богини всю ночь держаться не будет! На свидание кругом - марш! – Будущий герой эпохи сорвался с места прежде, чем громадный фульгат рявкнул, мощью голоса едва не сдув ближайшие дома, как в одной известной сказке. Препираться с такой образиной было, пожалуй, даже опаснее, чем с Баду. Во всяком случае, из двух зол выбирают дальнюю. – И не забывай про учтивость, будь мужиком, кляча твоя несусветная!       Казума был бесконечно возмущён бесцеремонностью Катарины, пусть и явленной из лучших побуждений. Помощь молодой авантюрист умел ценить и принимать, но не когда она накладывала на него ограничения, лишая пространства для манёвров. В порыве гнева юноша мог бы выбросить всученную «касеру» куда подальше, да только инстинкт самосохранения упорно отговаривал от подобной глупости. Искатель приключений был почти уверен, что за этим выпадом обязательно последует пуля, и хорошо если не в затылок – за «оскорбление» своего капитана «кошачье отродье» могло и прибить на месте, наплевав на «статус оруженосца».       Сомнений не было, фульгаты верили в благородное происхождение Даркнесс, но в отношении её «слуг» вера больше походила на маску приличия, за которой угадывалось подозрительное равнодушие, если не пренебрежение. Казума, безусловно, был предвзят к наёмникам и слабо разбирался в людях, но слишком уж привык полагаться на собственную интуицию и здравый смысл, которые буквально кричали, что карты давно раскрыты, но за игрой продолжают смотреть из интереса.       Забавно, прежде бы бывшего хикки подобный расклад вогнал бы в панику, но теперь лишь вызывало досаду, как если бы он проигрывал карточную партию, откуда-то зная, что ещё может отыграться. Катарина в них врагов не видела и, похоже, искренне считала, что с отряда необычайно везучих (хотя это как посмотреть) дилетантов ей будет польза. Это в рамки логики ещё укладывалось, но на кой долбаный свет эта «Закатная тварь» решила «сводничеством» заняться?!       Ни Баду, ни её соратники в штурмовых группах и тем более в эскадроне не состояли, но с чего тогда такая опека? Старые знакомые? Должок за спасение жизни? Или опять же нечто глубоко личное и женское? Катарина – матёрая, повидавшая виды мадама, к тому же хорошо так выпила, пусть по ней и не скажешь; стало быть, просто расчувствовалась? Потянуло в игривое настроение? В это верилось уже больше – фульгаты производили впечатление тех ещё балагуров, даром, что корчат из себя галантное невесть что. Наверняка берут пример с капитана Марикьяре. Казума бы, возможно, тоже стал таким под её началом.       Растерянный и раздосадованный юноша запоздало понял, что наблюдает перед собой знакомые очертания «Феникса и голубки». В окнах трактира и на пороге всё ещё горели фонари, однако поблизости не было ни единой живой души, даже звуков. В смысле, принадлежавших людям, а не проклятому ветру и одуревшим ночным птицам.       Страх ухватил за горло с новой силой, впиваясь отравленными когтями в самую душу, наводняя сознание ядом неуверенности и замешательства. В эту минуту шкатулка с касерой перестала казаться издевательской подачкой, в мгновение ока превратившись в нечто вроде святой реликвии, призванной защитить от ужасов, что таятся в тёмной ночи. Вернее, на заднем дворе трактира.       Казуме вдруг отчаянно захотелось, чтобы сейчас рядом оказались его подруги, причём сразу по двум, прямо противоречащим друг друга причинам. Во-первых, так бы он смог спросить у них, как общаться с девушкой, не опасаясь, что фульгаты и Катарина поднимут его на смех. А во-вторых, эти самые соратницы попросту не пустили бы его в когти двуликой лекарки.       Последняя мысль подействовала на молодого авантюриста сродни ведру воды, и он резко обернулся и вгляделся в ночную улицу, обострив свои чувства до предела. Ладно ещё Даркнесс, она зачинщица этой сумасбродной затеи с использованием теоретических «чувств» сероглазой девицы ради обретения знаний о тайнах Гамлета. Но ни Аква, ни Мегумин не оставили бы всё как есть, тем паче, что в историю с «зовом природы» ни одна из них не поверила до конца.       Для Дурногини, пусть и с рыболюдиной в пустой башке, вся эта неловкая история – отличный шанс проследить за «подвигами» горе-ухажёра и в дальнейшем потешаться над бывшим хикки. Ну а Мегумин… с этой алоглазой архимагичкой всё было сложнее. Казума прекрасно понимал, что мелкая взрывоманьячка привязалась к нему даже больше, чем к прочим членам отряда. И потому будет воспринимать «посягательства» на командира не просто как на друга и товарища – а как на родню, близкую родню. Особенно со стороны такой сомнительной личности, как Баду-Парацельс, к коей «Алый демон» особой симпатии до сих пор не выказывала.       Ожидать на хвосте эту пагубную парочку было во всех смыслах логично, им, что бы там Лалатина не говорила, весь этот цирк со свитой так, потешная театральщина. Такие уникумы из любопытства дружно бросят «Её Сиятельство» и не почешутся, когда убедятся, что будущий герой эпохи отошёл на слишком уж долгое время. Казуме невольно стало жалко Даркнесс, которая с присущим ей упрямством продолжит гнуть свою линию и начнёт лихорадочно искать оправдания поведению своей «свиты» в глазах Катарины, пусть даже в том и не будет действительной нужды.       Но сколько молодой авантюрист не мучил глаза и слух, но ничего подозрительного так и не обнаружил. Либо Аква с Мегумин тайком за его спиной качали невесть у кого взятый «Стелс», либо так и остались на застолье с фульгатами. Казума почувствовал смешанное чувство облегчения и разочарования, причём последнего в большей степени. Его так легко отпустили на произвол «чернохалатной», хотя не могли не знать, что докторюга из себя представляет. Неужели их в самом деле настолько не волнует его судьба? Неужто даже Акве не интересно, какой фарс может из этого получиться?       Огорчение было в высшей степени глупым, как, впрочем, и идея пойти на «свидание», и поход в сам Гамлет, и появление в этом «прекрасном мире». Но вот он здесь, подруг поблизости нет, а в руках, судя по описанию, какой-то самогон. Казума зашёл слишком далеко в болото, чтобы искать обратную дорогу, оставалось идти напрямик, опираясь на всё, что можно и что нельзя, а ещё верить, что заветный берег вот-вот окажется под ногами.       Сравнение было мало того, что избитым, так и, прямо говоря, настроения не улучшало. Будущий герой эпохи поймал себя на мысли, что неплохо бы прямо здесь и сейчас тяпнуть этой самой касеры, чтобы проще воспринимать все дальнейшие события. Из страха или здравомыслия, но бывший хикки заставил себя прикрыть шкатулку и двинуться во двор. Резко, решительно, отчаянно, нарочито широко расставляя ноги, будто бросая себя в атаку первым…       - Рряв!       Будущий герой эпохи едва не устремился на луну на первой космической скорости, душа так точно на несколько секунд покинула тело. Казума бы не удивился, обнаружив себя на крыше соседнего дома, но, как ни странно, он стоял как истукан на неровной земле, не дыша и не моргая уставившись на чудовище, показавшееся из-за угла дома. Далеко не сразу искатель приключений осознал, что это была всего лишь собака.       Рослая, лохматая и поджарая, псина непонятной породы, скорее просто дворняга, недобро таращилась на юношу и зловеще порыкивала. Называть её просто шавкой язык, однако, не поворачивался – уж больно ухоженной смотрелся серая шерсть, без репьёв, без колтунов, даже без грязи, да и заморенной животина не казалась. За ней хорошо ухаживали, и ошейник с крупной бляшкой, напоминавшей медаль, дополнительно подтверждал, что у собаки есть хозяин.       Конечно, ничего странного в том, чтобы встретить псину в деревне не было, но всё же Казума был отчего-то поражён – как если бы он вбил себе в голову, что всякая живность в краю передохла. Впрочем, виной чему явно были давнишние слова «Живодёра» о том, что земля пропиталась какой-то заразой. Хотя не исключено, что юношу банально переклинило на почве страха и неожиданности. Любой нормальный человек на его месте струхнул бы, хоть рыцарь, хоть фульгат, хоть Катарина!       - Так, ну и какого уличного кошака ты прижучила на этот раз, девочка моя? – прежде, чем Казума нашёл в себе смелость излить на собаку поток нецензурных замечаний, прозвучавший из тьмы хриплый голос едва не прикончил бывшего хикки на месте.       Конечно, голос был не знаком и вообще разительно отличался от принадлежавшего проклятому Коллекционеру, но насмешливый тон вкупе с хрипотцой делали своё дело. Вцепившись в шкатулку и выставив её перед собой, будто мощи какого-нибудь Святого перед демоном, оторопевший молодой авантюрист пришёл в себя лишь когда тьму разогнал показавшийся из закоулка огонь факела, явив хозяина псины.       Это, хвала Эрис, действительно был не Коллекционер, хотя впотьмах Казума бы навряд ли отличил представшего старикана от лорда Шекспира. Впрочем, незнакомец был заметно ниже желтушного ублюдка в человеческом обличье, да и борода у него была короче, шире и неопрятнее, став практически одним целым с гривастой копной.       Возможно, мужик и не был стариком, но выцветшая растительность мешала рассмотреть какие-либо черты лица кроме здоровенного обрубленного носа и угловатых щёк со впалыми глазницами. Казуме невольно подумалось, что старик являл собой очеловеченную копию своего мохнатого питомца. Тем паче, что выражение и лица, и морды было один в один.       Незнакомец точно не был фульгатом, даже на правах мага или жреца – у этих фасон одежды пусть и был на свой лад, а всё же имел общие черты с формой «Летучего эскадрона». Мужик же носил плотную, наверняка прошитую изнутри кольчугой или прочными кожаными вкладками жилетку, на которую ниспадал толстенный шейный платок. В истоптанные сапоги были заправлены залатанные мешковатые штаны, их же держал внушительный пояс со множеством мешочков, подсумков и фляг, совсем как у докторюги из команды Дисмаса. В числе свисавшего снаряжения имелось и оружие – простецкая, но увесистая шипованная дубинка, которая пугала почему-то больше, чем какой-нибудь меч.       Однако даже не оружие нагоняло на будущего героя эпохи тревогу, граничащую с ужасом на уровне подсознания. Что-то с этим стариканом точно было не так, и Казума не мог адекватно объяснить, что именно.       Прежде всего мужик казался каким-то бесцветным, вернее, чёрно-белым, но это ещё можно было списать на игру света и тени. Кроме того, в нос юноше вдруг забила сырость, как во время дождя, но это можно было объяснить спустившейся осенней ночью. И в довершение, слух искателя приключений начал улавливать отдалённую, почти неразличимую мелодию саксофона, но она могла доноситься хоть из трактира, хоть из частного дома.       Объяснение можно было найти всему, эти странности могли быть обманом чувств, следствием потёмок и нервов, но уж никак не чем-то реальным! И всё же Казума дрожал и почти паниковал, не смея реагировать на псаря и его псину – совсем как когда сталкивался с потусторонней чертовщиной: «тёмной стороной» Бигби, «Пророчицей Уилсон», «фараоном» Альхазредом, грибными ведьмами из кошмара… и Коллекционером. Неужто это всё-таки он?..       - А ты у нас что за пострел? Что-то я твоей раскосой физиономии в здешних краях не припомню, - с мягким подозрением осведомился мужик, опуская факел перед собой на уровень глаз. Сперва Казума решил, что незнакомец просто хотел его рассмотреть как следует, но через мгновение псарь поднёс к пламени деревянную трубку (по виду сестру той, что была у Дисмаса, так же без изысков) и задумчиво прикурил прямо от открытого огня.       - Сато Казума, искатель приключений, прибыл в Гамлет пару дней назад ради денег, опыта и артефактов, - на одном духу выпалил юноша, и думать позабыв о какой-либо легенде, когда псина зловеще рыкнула, словно требуя говорить. Это было бы смешно, не будь настолько страшно и абсурдно – у Казумы отродясь не было никакой фобии перед собаками, и заработать её просто не мог, особенно в этом «прекрасном мире» и тем более в проклятущем Гамлете! – Могу карточку искателя приключений показать!       - Очередная пропащая душа, Скуби. Такие молодые, им бы жить и жить, детей растить, мамку с папкой радовать, а всё туда же, со смертью играться, - проигнорировав предложение Казумы, посетовал мужик, тоскливо трепля холку присевшей собаки. По всей видимости, это был стражник или ополченец, опасности от него в любом случае быть не должно, но сие умозаключение, вопреки ожиданию, почему-то не бодрило. – Так, голубчик, а что это ты несёшь?       - Касеру. Для девушки, - Слова вновь сорвались с языка бывшего хикки прежде, чем тот успел сообразить. Осознав произошедшее, будущий герой эпохи смущённо опустил голову, физически ощущая, как горят щёки, будто у пойманного с поличным хулигана.       Стыдиться было решительно нечего, Казуму просто поражала собственная искренность, если не сказать хлеще – было в усталом, но проникновенном тоне псаря нечто такое, что заставляло выкладывать напрямую, без обиняков и задней мысли. Магия какая-то! Оставалось тихо радоваться, что этого мужика не было в кабинете Катарины – даже Даркнесс не смогла бы продолжать свой спектакль в присутствии странного черно-белого старикана, вокруг которого вдруг становилось сыро, уныло и начинал отдалённо играть саксофон.       - Для девушки, значит? Часом, не той, которая за трактиром яму копает? – Рожа мужика растянулась в причудливой ухмылке, показавшейся юноше проблеском солнца посреди мрачной тучи. Впрочем, порадоваться посветлевшему лицу собеседника Казуме по очевидным причинам мешало упоминание Баду и ямы. Похоже, терпение девицы приблизилось к опасной отметке, и она начала рыть «пациенту» могилу, стоило всерьёз задуматься о том, чтобы свалить туда, откуда пришёл. – А, может, у тебя там не только касера, голубчик? Запретным опиумом не балуешься? А то знаю я вас, молодняк…       - Нет, никоим образом! – спешно заверил Казума и как зачарованный открыл шкатулку, приглашая удостовериться в правдивости своих слов. Псарь невозмутимо подался вперёд и взялся с любопытством изучать фляжку.       Молодому авантюристу стало как-то мерзко и досадно, что «подспорье» Катарины оказалось не в тонких ручках медички, как рассчитывала капитан, а в совершенно чужих, мозолистых ручищах. Выразить своё возмущение, однако, бывший хикки опасался из-за приблизившейся псины, как по безмолвной команде начавшей его обнюхивать со всех сторон.       - А… она у вас не кусается? Или делает больно иначе? – не выдержав, издал нервный смешок Казума, ощущая повторный порыв сходить по нужде в закоулок. Сердце молодого авантюриста болезненно и огорчённо сжалось, когда псарь отвинтил крышку фляги и пододвинул горлышко к самому носу. К счастью, мужик ограничился лишь запахом, пробовать содержимое не стал.       - Да не трясись ты так, голубчик, Скуби у меня добрая. Она сразу рвёт глотку, чтоб не мучился, - будничным тоном прохрипел псарь без всякого намёка на шутку, проверяя теперь саму шкатулку на наличие секретных мест. Не обнаружив оных, лохмач недобро хмыкнул и осуждающе взглянул на юношу исподлобья. – Ты не из «Закатных тварей», не хочешь объясниться, откуда у тебя их имущество?       - Капитан Марикьяре выдала, я и мой отряд сегодня поступили к ней на службу в качестве штурмовой группы. Имею при себе удостоверяющий жетон! – Казума и вообразить не мог, что стальная кругляшка вообще пригодится ему, да ещё так скоро. Говоря начистоту, юношу уже бесило то, как открыто и обстоятельно он отвечал какому-то хмырю из подворотни, но при попытке сопротивляться язык начинал попросту неметь.       - Выдала, значит? И с этим ты решил наведаться к девушке в полуночную пору? Что за времена пошли, никакого понимания романтики. Ни задумки, ни выдумки, сразу напрямик, к делу, - тяжко и разочарованно вдруг вздохнул псарь, возвращая шкатулку с касерой обратно в руки озадаченного искателя приключений. Растерянно моргая, Казума задним числом отметил, что псарь уставился уже в сторону трактира, и, подавшись внезапному порыву, проследил за взглядом.       На террасе второго этажа «Феникса и голубки», откуда Казума и юный Лир не так давно наблюдали за танцевавшими фульгатами, стояла некая парочка, кое-как видимая в тусклом свете настенных фонарей. Одна из фигур принадлежала, насколько молодой авантюрист мог судить, темнокожей женщине в полных латах и с причудливой, собранной в пучок причёской. Её товарищ был шире в плечах и выше ростом, вероятно он являлся мужчиной, точнее сказать было невозможно из-за надетого круглого шлема с бармицей и тяжёлой чешуйчатой брони, не уступавшей по внушительности таковой на «чубатой».       Впрочем, тайное совсем скоро стало явным, потому как девушка решительно освобождала воина от железа. Как и саму себя, нисколько не стесняясь, что их могут увидеть. Казуме стало совершенно неловко и жарко от вида того, с какой страстью и рвением «чубатая» чуть ли не рвала ремни, сомкнув губы товарища поцелуем, будто зацепившись за крюк, как пойманная рыба. Воин же оставался на удивление невозмутим и ленив, взвалив всю работу на подругу; когда с того сняли шлем, Казуме даже показалось, что лицо у мужика ничего не выражало, будто у античной статуи.       - Вот скажи мне, голубчик, ты хочешь добиться с той девушкой чего-то серьёзного? Или так, покрутиться и разбежаться? – Псарь самым бесцеремонным образом вывел Казуму из бесстыжего созерцания, за что юноша был, пожалуй, благодарен – публичный разврат скверно сказывался на собственных мыслях и желаниях. Тем не менее, вопрос лохмача был слишком возмутительным, чтобы испытывать к тому какую-либо приязнь.       - Вас это не касается! – буркнул Казума, пробив всё же подсознательный барьер противоестественного страха и подобострастия. Бывшему хикки нисколько не нравился ни этот псарь, ни его собака, ни эта проверка, ни разговор, ни куда он вёл. И всё же… что-то в расстроенном тоне мужика было такое, что заставляло задать тому вопрос – не из вежливости, не по воле какой-либо магии, но из странного, так не вовремя проклюнувшегося любопытства. – К чему вы вообще ведёте?       - Всему надо придавать значение, особый смысл. Чувства без символизма – всего лишь животные инстинкты, - внезапно старикан снизошёл до туманных философствований, от волнения пуская вокруг себя уже целые облака едкого дыма. Неужто и этот вздумал заняться сводничеством? Его что, Катарина покусала? - Если не хочешь оскотинеть, сынок, то тебе лучше не сводить всё к пьянству и потрахушкам.       - Сам разберусь, спасибо. Я могу идти? – угрюмо процедил молодой авантюрист, опасливо косясь на псину, рычанием давшей понять, что не одобряет тон искателя приключений. Ну, Казума и не надеялся, что животина поймёт его положение или хотя бы попробует. – Или, может, предложите что-то действительно дельное?       Выходило так, что эта Баду была на слуху у целой уймы народа и, очевидно, пользовалась если не любовью окружающих, то сочувствием точно. Правда, Казума не мог понять, почему тогда «сочувствующие» так упорно пытаются всучить докторюге первого же встречного, которого никто и знать-то не знает. Хотя не исключено, что это был такой своеобразный жест отчаяния, и отнюдь не из заботы о сероглазой девице – что если люди просто-напросто боялись уже доктора Парацельса?       Мало ли какими он экспериментами в Гамлете занимается, с такого станется держать народ в тревоге, учитывая схожесть с интересами прошлого лорда Шекспира. В этом случае можно понять желание «заткнуть» «Живодёра», подсунув «чернохалатной» какого-никакого парня. Это же и объясняло отсутствие «добровольцев» и среди самих жителей – ну кто в здравом уме решит встречаться с маньячкой, делящей голову с безумным учёным противоположного пола? Только отчаянный псих, которому могут пригодиться её знания ради спасения своей божественной возлюбленной, то есть, Казума.       - Дельное, говоришь? Ну, может и предложу. Побудь-ка пока тут, - побуравив будущего героя эпохи испытывающим взглядом, псарь, наконец, мягко усмехнулся и вдруг решительно двинулся в сторону трактира. Вопреки ожиданию и надежде, псина осталась стоять на месте, будто приставленный сторож.       Порядком удивлённый и озадаченный Казума не сразу понял, что ему полегчало, стало как-то легче дышать и мыслить. Не говоря уже о том, что исчезло ощущение сырости и отголоски непонятного саксофона. Всё-таки это была магия, скорее всего какая-то аура, как у Даркнесс, только куда прокаченнее. Имело смысл и себе подыскать такой навык – давить на психику, ничего к тому не прилагая, это ж реально вещь!       Чихнувшая собака вернула молодого авантюриста из пространных рассуждений в реальность. Лохматая животина внушала опаску, но уж никак не фобию, что в лишний раз подтверждало подозрения Казумы насчёт ауры. Он понятия не имел, что задумал старикан, но долго дожидаться его возвращения искатель приключений не мог – каждая упущенная минута увеличивала вероятность, что Баду в помянутой яме «пациента» и закопает. По частям.       - Слушай… Скуби, так? Может, отпустишь меня? – осторожно спросил Казума у своего «сторожа», махнув рукой на то, как это абсурдно выглядит со стороны. Псина могла быть просто хорошо надрессированной, но юноше хотелось верить, что эта Скуби на самом деле достаточно умна, чтобы понимать человеческую речь. В конце концов, в этом «прекрасном мире» это не такая уж и невидаль. – Я понимаю, что на твоего хозяина накатил приступ доброты, со стариками это бывает, но если я в ближайшее время не приду на место, мне, в лучшем случае, вынесут мозг и спалят нервы.       - Фрррх, - несогласно фыркнула Скуби, осуждающе уставившись прямо в глаза Казумы. Сомнений не осталось – псина прекрасно его понимала. И наверняка оставит без штанов, если будущий герой эпохи попробует смыться.       - Ну будь ты человеком, давай договоримся! – взмолился Казума, искренне радуясь, что за его «переговорами» никто не наблюдает, в особенности соратницы и в частности Бесполезногиня. Бронированная «сладкая парочка» с террасы – и та ввалилась в одну из комнатёнок, через приоткрытую дверь которой вскоре не заставили себя ждать характерные приглушённые звуки. – Да, сейчас у меня ничего нет, но зато я вхож к фульгатам на застолье. Уверен, у них там к утру ещё куча мясных вкусняшек останется, могу завтра и прихватить чего…       - Рряв! – грозно и, как показалось Казуме, возмущённо прирыкнуло на него лохматое неподкупное чудище, заставив невольно попятиться. Ну да чего ещё было ожидать от питомца старого стражника-идеалиста? Этот даже позлее будет. Прямо тандем «хороший коп-плохой коп»…       - Сердца у тебя нет, - с упрёком проворчал молодой авантюрист, и в эту минуту, к его облегчению, из дверей трактира, возвращая былую атмосферу тоски и грусти, показался псарь. С чёрной широкополой шляпой на голове и пёстрым букетом цветов в свободной руке.       - Вот, голубчик, принимай! Болотные ирисы, почти не ядовитые! – С донельзя довольным видом мужик уверенно всучил Казуме застоявшиеся цветы, набранные, очевидно, из ваз, которые бывший хикки наблюдал во внутреннем убранстве «Феникса и голубки». Как старику только удалось договориться с хозяйкой, юноша боялся даже представить. – Запомни, сынок: девушкам всегда важно дарить цветы. Ничто так не подчеркнёт её значимость и неповторимость для тебя, как благоухающий букет.       - Эээ, спасибо, конечно, за доброту, вот только я совсем не уверен, что она будет от цветов в восторге. Мне кажется, что Баду если и обращает внимание на таковые, то исключительно в медицинском смысле, - искренне поделился сомнениями Казума, стараясь держать букет подальше от своего лица – может, мужик и шутил про ядовитость растений, но проверять это на себе будущий герой эпохи не собирался. – Серьёзно, эта лекарка почти наверняка просто выбросит их в ту вырытую яму.       - Может и выбросит, может даже по лицу отхлещет; девушки с характером любят водить носом, но в душе она всё равно будет тронута, всё равно запомнит такой подарок. Поверь старому дамскому угоднику, сынок, это у всех женщин в крови, и у Баду в том числе, так что не унывай и не сдавайся, - воодушевлённо поведал псарь, зачем-то опуская свой факел. Горящую палку тут же как по команде ухватила псина, не показывая ни йоты страха или беспокойства перед огнём. Старикан же, тем временем, удовлетворённо пыхнув дымком, вдруг достал из кармана жилетки какой-то продолговатый чёрный платок. – А теперь, голубчик, постой смирно; есть ещё одна вещь, которую любят девушки – завеса тайны.       - Чего? Вы что задумали? – ошарашенно просипел Казума, когда лохмач принялся усердно оборачивать вокруг головы юноши платок, оказавшийся повязкой с глазными прорезями. Не скрывая своей тихой радости, мужик, посмеиваясь, в довесок нахлобучил на молодого авантюриста добытую из трактира шляпу. Искатель приключений не хотел даже думать, как сейчас смотрится со стороны. – И какая, простите, к кошкам во всём этом тайна? Вы ж меня в какого-то разбойника вырядили! Да ваши товарищи-ополченцы увидят – размажут дубинками на месте и как зовут не спросят!       - Глупости, тебе в этом прикиде красоваться недолго – девушки любят загадки, но отгадывать их любят ещё больше, даже самые очевидные, - С очевидностью псарь явно перестарался – чтобы не признать Казуму в этой шляпе и с лентой на уровне глаз надо либо потерять зрения, либо быть Аквой. – Если разыграешь маленькое представление, то оно будет только на пользу. Главное шибко не увлекайся – девушек нельзя заставлять ждать.       Бывший хикки не мог отделаться от впечатления, что в этой атрибутике вкупе с подаренным чёрным с золотым кантом плащом Лалатины он выглядел как один герой не то из какого-то старого аниме, не то из западной анимации. Образ портила только бесцветная конопляная фуфайка со штанами да отсутствие рапиры с кнутом.       - Вот зачем всё это? – в сердцах спросил Казума, пытаясь не выдать нервной усмешки – ему стало и смешно, и жутко от мысли, как отреагирует Баду на появление молодого авантюриста в этаком амплуа. Пожалуй, в словах мужика логика всё же была – от шока докторюга, вероятно, позабудет о своём раздражении. Правда, это не гарантировало, что, оправившись, «чернохалатная» не вздумает отправить «пациента» в ближайший жёлтый дом.       - Ну что ты за непонятливый такой! Сынок, тебе же необходимо произвести впечатление, а для того надо показать, что тебе не всё равно, удивить выдумкой. Теперь ты хотя бы выглядишь эффектно, правда, Скуби? – ворчливо поцокав, обратился мужик за поддержкой к своей любимице, забрав попутно у той факел. Лохматое чудище и впрямь что-то ответило, кратко пролаяв и как-то недовольно проскулив. Досадливо вздохнув, псарь вдруг вновь полез в карманы и вынул нечто, напоминавшее пряник в форме косточки, который тут же очутился в пасти собаки. – Ну разумеется я про тебя не забыл, девочка моя. За кого ты меня принимаешь…       - Да нет же, я про другое - зачем это вам? – с досадой уточнил молодой авантюрист, искренне желая понять своего собеседника, оказавшегося неожиданно и как-то подозрительно добрым, особенно на фоне его приятелей из трактира. - С чего вы вдруг ввязались в мою ситуацию? Разве это входит в обязанности патрульного – помогать незнакомцам, идущим на свидания?       - Как говорит один мой добрый друг, бывший король, между прочим: «Есть два пути – либо славить Свет, либо сражаться с Тьмой». Тварей, которые лезут к нам из Темнейшего Подземелья, можно убить мечом, но даже самая лучшая сталь бесполезна против зла, которое отравляет сердца людей, - после недолгого задумчивого молчания вдруг выдал псарь, изрядно поразив бывшего хикки глубиной мысли. - Алчность, тщеславие, гордыня, ненависть, кровожадность, равнодушие, бессердечие – вот истинные враги Гамлета. Ужасно и прискорбно, когда человек сам становится драконом, против которого бьётся.       - Так вы клирик? – невольно вырвалось у Казумы, на что лохмач лишь негромко расхохотался. Странно и забавно, учитывая его пугающую и нагоняющую уныние ауру, но в смехе мужика было столько искренней теплоты, что и сам будущий герой эпохи улыбнулся, подавшись душевному порыву. Как если бы юноша взобрался на крышу летней ночью и подставил лицо нежному южному ветру.       - Нет, сынок, я не клирик, я всего-навсего навидавшийся всякого дерьма законник, которому не всё равно. Но я тоже считаю важным бороться за человеческие души – чёрствость убивает нас не хуже мечей и клыков, от неё надобно защищаться самыми светлыми чувствами, которыми можно и нужно делиться с окружающими: добродушием, любовью, радостью, снисхождением и состраданием, - проникновенно заявил старикан, почёсывая верную псину за лохматым ухом. Вот уж поистине живая иллюстрация того, что нельзя верить первому впечатлению – Казума и подумать не мог, что этот пугающий бородач с дубиной и грозной собакой настолько душевная личность! - Я верю, что ты тоже это понимаешь, а потому можешь помочь той несчастной девушке.       - Помочь? В чём ей помогать-то? И, раз на то пошло, с чего вы взяли, что я на то идеальный кандидат? – воспользовавшись пресловутым порывом, спросил в глаза искатель приключений. Время уже не просто поджимало – прицеливалась в шею топором, но если расставлять точки, так везде! - Вы же меня совершенно не знаете! Вдруг я и впрямь собрался только «покрутиться и разбежаться»?       - Ты понравился Скуби, а она в людях разбирается получше моего. Мы оба не жалуем подонков и всякую сволочь, которой помогать что воду чистую в заполненный ночной горшок лить – бессмысленно, пока не вытрясешь всё дерьмо. От тебя, по счастью, ничем таким не воняет, - усмехнулся псарь с прежними пугающими нотками, красноречиво не уточнив, для кого именно это было счастьем. Скосив взгляд в сторону серого неподкупного зверя, Казума и сам хмыкнул – было достаточно проблематично поверить, что он понравился этой Скуби. – Что до молодой медички, то она мало на кого обращает внимание кроме «своего» пропащего живодёра. Раз ты смог заинтересовать Баду, голубчик, то сможешь и вытащить из той кошмарной ямы, которую копает этот бесчеловечный учёный. И нет, я говорю про метафорическую яму…       - Что вы имеете в виду? Что такого творит Парацельс? – осторожно осведомился молодой авантюрист, ощущая живейший интерес. В конце концов, он на это «свидание» идёт из практических соображений, а тут какой-то буквально выкатившийся из подворотни мужик, похоже, располагает информацией об объекте. Ну или просто имеет зуб, а значит, может поведать что-то интересное.       - Я насмотрелся на таких как он: умных, образованных, вежливых деятелей, прямо-таки столпы общества. Вот только они это самое общество ни в медяху не ставят, даже когда заявляют, что трудятся во его благо, - недобро пробурчал лохмач, вновь обволакивая своё лицо клубами дыма. Тема ему определённо не нравилось, но, похоже, на душе у мужика накопилось изрядно недовольства. - И прикрываясь работой, долгом, приказами сверху, они утоляют свои самые извращённые прихоти и нечестивое любопытство, Просперо тому примером. Ни один выявленный секрет не стоит тех жертв, которые эти мрази оставляют после себя…       - Вы хотите сказать, что Парацельс продолжает дело прошлого лорда Шекспира? Или способствует распространению порчи из Темнейшего Подземелья? – нервно сглотнув, взволнованно спросил искатель приключений. Вопросы были, конечно, провокационными, в чём-то даже крамольными, учитывая связь «Живодёра» с Калибаном, но, раззадорив псаря, Казума мог развести того на большую откровенность. Увы, скривившаяся от досады бородатая рожа и без слов сообщила юноше, что много ему не узнать.       - Я пока не могу этого подтвердить, моё расследование… - внезапно псарь осёкся и отвёл взгляд, оставив будущего героя эпохи в порядочной растерянности. Конечно, глупо было ждать, что неравнодушный законник будет делиться откровениями с подвернувшимся под руку юношей, даже если тот ему по душе. И всё же Казуме стало несколько досадно и даже обидно. – Вот что, голубчик, шёл бы ты уже к Баду; я и так порядком отнял у вас двоих времени – будет паршиво, если из-за моего чрезмерного радения девица так и останется в обществе клюворылого чудовища.       - Погодите, уважаемый! А вы… а можно… то есть, я хочу… - Псина прошла мимо юноши, враз утратив к нему всякий интерес, а вскоре и старикан поравнялся с Казумой, всем своим видом давая понять, что возвращается к патрулированию улиц. У искателя приключений была ещё минута-другая, чтобы задать важный вопрос о Парацельсе, договориться о новой встрече, спросить имя, наконец. Однако же из уст бывшего хикки вырвалось нечто совсем уж несусветное. – Скажите, как мне вести себя с девушкой?       - Чувства сами тебе подскажут, ты им только придай достойное воплощение. Будь уверенным, но не самонадеянным, настойчивым, но не назойливым, учтивым, но не подобострастным, а прежде всего не забывай – девушки не терпят фальши, - добродушно поведал псарь, тем не менее, лишь ненамного сбавив шаг. От осознания, что с этим славным заботливым стариканом он, возможно, больше и не увидится, Казуме стало искренне грустно, и аура законника не имела к этому никакого отношения. - Бывай, сынок, доброй ночи вам обоим.       - Спасибо, и вам, - расстроенно пробубнил молодой авантюрист, провожая удаляющуюся чёрно-белую фигуру хмурым взглядом. Нормальный, хороший человек, а всё равно какой-то странный, будто цветок на пустыре. Впрочем, сама встреча была странной.       Подозрительно было обнаружить в непримечательной деревушке такую… неравнодушную личность. Обычный стражник, ополченец или, как он себя назвал, законник – и ведёт какое-то своё расследование в отношении Темнейшего Подземелья и тех, кто может быть причастен к его существованию, то есть, прежде всего Шекспир и, как не без оснований подозревал старикан, Парацельса.       Возможно, этот псарь знал о событиях в Гамлете даже побольше дурдока – он тут, по всей видимости, живёт и причём давно. Может, Казуме это только показалось, но, когда мужик поминал недобрым словом Просперо, в его голосе прозвучали уж больно личные нотки, как если бы старикан знал прошлого лорда, и причём не только как своего правителя. Учитывая, в какую яму отчаяния завёл проклятый ублюдок собственную провинцию, преследуя личные амбиции, легко понять, отчего псаря так злит и пугает доктор Парацельс.       Воспоминания о «Живодёре» вкупе с метафорой о яме вернули будущего героя эпохи в реальность, где его уже битый час дожидалась на задворках трактира одна неадекватная медичка. Если она только не плюнула на «свидание» и не ушла, лелея в голове страшнейшую месть, то Казуму наверняка ждала целая могила – иной причины что-либо копать, чтобы скрасить время ожидания, юноша от «чернохалатной» не мог представить. Было от чего впасть в уныние и по новой пересмотреть свои желания и обязанности.       В горле резко пересохло, настолько, что будущий герой эпохи потерял самообладание и, едва отдавая себе отчёт, кое-как пристроил шкатулку на согнутой в локте руке с букетом и раскрыл её. Откровенный идиотизм и чистой воды безумие – утолять жажду крепкой спиртягой, но, похоже, у подсознания имелось своё мнение, а скорее скрытые (хотя и не так уж) мотивы, с которыми юноша был всецело согласен. Проще говоря, Казуме позарез потребовалось успокоиться.       Касера, как и опасался бывший хикки, оказалась просто огненной, после одного-единственного глотка горло искателя приключений в мгновение ока превратилось в раскалённое горнило! Несмотря на все усилия воли, Казума не смог удержаться от слёз, порождённых поглощённым пламенем и застучавшей кровью в висках. Но следом за этой болью по телу медленно разлилось знакомое, хоть и почти забытое тепло, а на душе стало порядком бодрее.       Паника быстро сошла на нет; по всей видимости, притупляющий действие алкоголя эффект от шадди выветрился, а может он попросту не был рассчитан на столь крупный «калибр». Подарок Катарины оказался не в пример полезнее поддержки бородатого законника, оказав самое действенное влияние на решимость и самооценку юноши, попутно вернув того к застарелым размышлениям.       Да, возможно, от старикана будет пользы больше и стоит заняться им, но кто за то поручится? Что, в конце концов, Казума теряет от встречи и беседы с Баду? Да ничего, не считая нервов, зубов, крови и костей – не такая уж и большая плата за уникальный опыт, если задуматься.       Молодой авантюрист криво ухмыльнулся накатившей браваде, задним числом отмечая странное знакомое жжение на пальце с трофейным кольцом. Удивительное дело, но всё копившееся волнение вместо того, чтобы перелиться через край, преобразовалось в нечто прямо противоположное – дерзостное, увлечённое, вызывающее. Отчего-то пришла на ум аналогия с вином, вызревшим из смятых в неказистую кашицу ягод.       Страх и смущение уступили непривычному воодушевлению, подобное которому бывший хикки испытывал дома, в родной Японии, когда садился за комп и начинал рубиться с другими игроками по сети. Своего рода вызов, испытание, дуэль, что будоражит кровь и душу, когда важна не только победа, не только приз, но и сама игра. Казума даже не мог сходу припомнить, когда аналогичные чувства его посещали в этом «прекрасном мире». Это определённо не ностальгия и не хмельной угар, нет, это нечто новое, непознанное, но стоящее изучения.       Просто так появиться Казума не мог, даже в маске, шляпе и с цветами и касерой – даже с учётом этих факторов такое было попросту небезопасно, учитывая характер Баду и количество времени, которое она тут торчит. Как там советовал неравнодушный псарь? Маленькое представление пойдёт на пользу? Ну, коль искатель приключений начал валять дурака, пусть комедия станет гротеском! Помирать, так с песней!       Похоже, на бывшего хикки сказывалось и застолье с фульгатами: оно словно заронило в душе углей, раздув которые можно было получить отменный костёр. «Закатные твари» так душевно веселятся, сделав своими врагами тоску и отчаяние, чего бы Казуме не взять с них пример? Неизвестно, позабавит ли это Баду, но Катарине бы точно понравилось.       Мягко и шустро ступая по неровной земле, будто мартовский кот, молодой авантюрист вышел на протяжённую, заставленную телегами и бочонками площадку между трактиром и конюшнями. Разглядеть фигуру в знакомом тёмном балахоне с зелёной каймой было бы проблематично, не будь у Казумы «Ночного зрения». Баду стояла к нему спиной, опершись на лопату перед самым настоящим котлованом в миниатюре, и что-то сосредоточенно высматривала на дне своих трудов. Это смотрелось жутковато, но в то же время поразительно привлекательно, по-светлому грустно и как-то символично.       Казума не был настолько циничен и ехиден, чтобы не проникнуться моментом. В такую минуту поверить, что эта сероглазая девица и впрямь испытывала к нему особые чувства, было заметно проще, чем в беседе с Даркнесс. Это накладывало дополнительную неловкость на ситуацию, но куда больше досады доставляло ощущение, что Баду отсутствие «пациента» ввергало в злобу, обиду и разочарование.       Интересно, каково ей вообще так жить, деля тело с каким-то мутным докторюгой, забив на всякую личную жизнь по очевидным причинам? Наверняка непросто, а скорее просто погано, отчего и бесится, натянув маску безразличия ко всем кроме своего «гуру», в котором, как следовало из её поведения, видела воплощение своего любимого ремесла. Или только хотела видеть?       Перспектива в любом случае безрадостная, куда там бывшему хикки – его якоря пусть и портят порядком ему жизнь, а всё же он может с ними нормально общаться, веселиться, вместе преодолевать все невзгоды. А Баду? Что ей остаётся кроме платонических переписок и сомнительной репутации? Казума ведь не мог даже быть уверен, что сопартийцы лекарки видят в ней жертву, которой нужна помощь – не в бою, не в исследованиях, но по жизни. Развеяться, «остепениться», как сказала Катарина, вкусить прелесть ощущения быть кому-то нужной, и причём её без колюще-режущих инструментов и опиумных настоек.       Казума прежде не представлял, что в его голове могут родиться подобные мысли, будто бы их занесло туда как диковинные семена чужим ветром с неведомых земель. Может, раньше он бы и ужаснулся им, теперь же испытывал нежное волнение, которое с ним случалось всякий раз, когда искатель приключений осознавал, что может кого-то спасти, совершить действительно выдающийся поступок, как и должно герою.       Впору было заподозрить причину этих «героических порывов» ещё и в дарованной шляпе с маской, придававших Казуме сходство с известным благородным персонажем. Конечно, тому не доводилось попадать в ситуации, как у бывшего хикки, а попади, то вёл бы себя иначе, но зачем обязательно уподоблять себя полюбившимся образам? Отчего бы не разбавить привычную картину новыми красками, а характер – поступками?       То, что взбрело в голову юноши, казалось в лучшем случае ребячеством, бессмысленным и бесполезным, а то и безумием. Однако и положение Баду являлось следствием душевной травмы, так почему бы не попробовать выбить клин клином, сразить огонь огнём и применить к подобному подобное? Если это вызовет у неё улыбку, искреннюю, невольную, то старания Казумы не будут напрасны.       Тайны Гамлета по-прежнему имели значение, судьба Эрис как и ранее занимала сознание будущего героя эпохи, но после всех раздумий о положении Баду искатель приключений уже не мог просто воспользоваться чувствами девицы. Казума не мог ответить ей взаимностью, и всё же медичка больше не была для него никем – жалость, передавшаяся от Катарины, брата Герваза и псаря, убила в юноше равнодушие. Как там говорила капитан Марикьяре? «Порой достаточно даже простого внимания»? Ну что ж, Баду его получит!       Ночь – есть, шляпа и цветы – тоже, для полноты романтики необходима лишь песня. Казума мог бы повторить репертуар фульгатов, такой звучный и душевный, но «чернохалатная» уж наверняка с ним знакома. Следовательно, её стоило удивить чем-то новым, незнакомым, причём не только ей, но и всему этому «прекрасному миру». К счастью, у бывшего хикки имелось решение, вынырнувшее из пучин памяти подобно дельфину.       То была не баллада, не шансон, в песне романтики и сантиментов как таковых вообще практически не имелось. Однако она обладала задором, любовью к жизни, стремлениями, огнём страстного противостояния, побуждающим радоваться, действовать, открывать в себе нечто новое – пожалуй, Баду её и не поймёт умом, но, вероятно, проникнется сердцем. Казума, когда услышал её впервые, проникся. Настолько, что помнил слова и мотив до сих пор.       - Да, это именно оно – невероятное приключение! – хмыкнул себе под нос будущий герой эпохи, двинувшись в сторону «чернохалатной». Вспомненная мелодия веселила и заводила, отражаясь на походке юноши, делая её всё более вызывающей и вальяжной. Казума сам не заметил, как начал напевать её вслух, громко и беззастенчиво, подкрепляя разгон размашистыми движениями рук и ног. Представление началось!       Не умеет танцевать? Да и пофиг, душа сама решит, как ей дрыгать конечностями, чертя причудливые символы торжества и рвения. Есть риск перебудить район и выставить себя в их глазах дураком? Да и пофиг, пусть смотрят и знают, каково это – сражаться мечом радости против дракона уныния! Слабоумие и отвага? Нет, кураж и гонор!

Братья, две яркие звезды Озаряют небеса-а-а, Разгоняют безумье суеты. Тьма и свет как паруса-а-а та-а-ам. Громким эхом бьются сердца, всем спасение неся-а-а.

      Описывая круги и пируэты то ли как припадочный, то ли просто как последний дебил, Казуме приходилось прилагать немало усилий, чтобы не растрясти букет и не выронить шкатулку, держать которую одной рукой было, мягко говоря, не удобно, особенно в такой круговерти. Представив себе, как будет поражена Баду, когда он после этакого выхода вручит ей подарки, молодой авантюрист рассмеялся в перерыве между куплетами. Медичка ведь и сейчас наверняка охреневает по полной!       Однако утверждать это Казума не мог: услышав первые звуки напеваемой мелодии, сероглазая девица незамедлительно повернулась в его сторону, но… её лицо было скрыто под знакомой клювастой белой маской с непроглядными глазницами. Это было несколько неожиданно и даже подозрительно, но останавливаться закусивший удила юноша не намеревался. Тем более что его раззадорило от возникшей в мозгу нелепой и забавной параллели между видом Баду и произведением, откуда была взята песня.       Конечно, докторская маска не была каменной и навряд ли превращала владельца в вампира, но и она воплощала, так сказать, Зло, с которым сошёлся в «бою» Казума. Правда, избивать «Живодёра» юноша не собирался, только ослабить его влияние на сероглазую девицу, дабы она позволила себе хоть сколько-нибудь нормальную жизнь и человеческие отношения. И Казума добьётся этого!

Солнце тем укажет путь Кто ищет славу и почёт Любой ценою-ю-ю, Всем пожертвовав, рискнуть Кто рвётся лишь вперё-ё-ёд, Выше над землёю.

      Баду молчала, продолжая спокойно опираться на лопату. Ничего в её виде не выдавало эмоций – ни злости на порядком припозднившегося «пациента», ни изумления от его номера, она казалась не загадочной кошкой, взиравшей на происходящее с безмятежным любопытством, как Катарина, но статуей, застывшей в вековечной равнодушной позе.       Конечно, то, что она в возмущении не набрасывается на будущего героя эпохи с лопатой наперевес было уже хорошо, но Казуме стало бы намного приятнее, если бы Баду опешила и выронила инструмент из рук, не обратив на то внимания – уж такой намёк бы точно указал бывшему хикки, что он на правильном пути.       Однако последовавшая очевидная мысль основательно смутила, испугала и даже взбесила Казуму, едва не выбив его из ритма. Что если Баду не дождалась его и с обиды «ушла в себя», в самом буквальном смысле? И теперь за выкрутасами молодого авантюриста с присущим ему врачебным интересом наблюдает треклятый Парацельс?! Вот это было бы в высшей степени несправедливо и обидно!

Их сердца пылают яростно, как бешеное пламя костра-а-а, Пульс отчаянный, реакция быстра-а-а, И по венам смелость – яркая искра-а-а, Словом как ножом, Постоянно на рожо-о-он

      Песня лилась быстро, хлёстко, слова с каждой строчкой всё больше походили на яростные, звенящие удары клинком, жаждавшим пронзить не только сердце, но и самую душу. Казума от безостановочных телодвижений вспотел и устал, словно и впрямь участвовал во всамделишном бою, но не мог ни сдаться, ни отступить. И не хотел – подозрения, вопреки ожиданию, пробуждали в бывшем хикки не страх, не стеснение, но раздражение и упрямство. Совсем как когда он сходился в клинче, где при равной силе и мастерстве победа всецело зависела от проявления несгибаемой воли.       Противником же был образ Парацельса, из-за влияния неравнодушных окружающих ставшего в глазах будущего героя эпохи чуть ли не поработителем сероглазой девушки. Несправедливое суждение, но Казума сейчас был слишком на взводе, чтобы отказаться от эмоций в пользу рассудка. Ощущая себя так, словно от его отдачи в песне и пляске зависит текущее присутствие Баду, юноша, не прерывая танцевального паясничества, уверенно пошёл на сближение с медичкой.       Пусть он не был так же ловок и звучен, как фульгаты, пусть путался из-за плаща, съезжавшей маски и шляпы, выскальзывающей шкатулки, Казума всё равно был уверен – нет, убеждён! – что его старания оценили бы и непутёвые соратницы, и неравнодушный старикан с собакой, и молодцеватые наёмники в красно-золотом, и их заботливый капитан. Потому как молодой авантюрист был сейчас искренен и порывист как никогда; он будто бы совершал ритуал по изгнанию дьявола из тела злосчастной девушки, и мысли об этой метафоре придавали юноше сил, достаточных для последнего рывка, выпада, идущего в унисон с отчаянным, проникновенным припевом.       - СОНО ЧИ НО САДАМЕ!.. – проревел будущий герой эпохи, стремительно припадая перед Баду на одно колено, бросая вперёд руку с букетом, словно совершая туше. Под наплывом эмоций Казума невесть как перешёл на некогда родной японский, однако закончить куплет грандиозным кличем, как было должно, юноша уже не мог – в горле от перенапряжения свело связки, а лёгкие от усталости уже тупо не держали воздуха. От расстройства искатель приключений мог бы заскрежетать зубами, да был слишком поглощён ожиданием реакции «чернохалатной».       Страх и надежда овладевали сердцем молодого авантюриста, пока он, тяжело восстанавливая дыхание, пристально, почти немигающе глядел на маску доктора, словно та могла растаять под его взором, как заколдованная личина. Этого, разумеется, не происходило, но хуже было то, что Баду по-прежнему не удостаивала юношу ответом на всё его представление. Казума, подтачиваемый нервным напряжением, был готов уже сорваться на крик, чтобы привести девицу в чувство, как вдруг… Баду осторожно, словно опасаясь подвоха, подалась вперёд и приняла букет!       - Ну что, доктор, сразу билет в «жёлтый дом» выпишете? Или, может, всё же проведём обследование? – изрядно воодушевившись от осознания успеха, вызывающе, но беззлобно усмехнулся Казума. Он сам не себя не походил, даже в минуты окрыления, словно в него кто-то вселился и заставлял вести себя так бравурно.       Но такому «соседу» бывший хикки был неожиданно рад; «дух», маска, кольцо, испитая касера с вином и шадди, благословение эрисианца, пожелание Катарины – неважно, что из этого отразилось на мозгах и чувствах искателя приключений, ведь благодаря этому он занимался чем-то по-настоящему важным, трудным и серьёзным, но в то же время весёлым и необыкновенным. Казума не представлял, сколько ещё пробудет в таком состоянии, но сомневался, что долго. Невольно промелькнула мимолётная жалость о грядущей «утрате» - испытывать подобную дерзость было… приятно.       - Я этого опасался, - раздался из-под маски усталый приглушённый голос, чей знакомый сухой тон поверг Казуму в искреннее возмущение, замешательство, обиду и горечь. Молодой авантюрист разве что чудом не зарычал, когда «Живодёр», некоторое время поизучав поднесённый букет, бесцеремонно бросил его за спину, прямиком в «могилу». - Вы неплохо выступили, мой юный друг, и песня у вас интересная, но, боюсь, вы всё только усложнили.       Только сейчас Казума заметил, что Парацельс был увешан мешочками и склянками, подобные которым он метал в святилище, слепя и отравляя «Свидетелей Аквы». Вдобавок к химическому арсеналу у дурдока из-за пояса торчал уже виденный прежде длинный кинжал, чей волнообразный клинок был призван наносить страшные, рваные раны. И именно к нему начала неспешно опускаться рука клюворылого докторюги, более чем красноречиво отражая намерения Парацельса.       - Я не надеюсь, что вы меня поймёте, но я не могу допустить, чтобы ваша и моей ученицы прихоть получила продолжение. Простите.