«Ну и кем же ты теперь себя считаешь? Моя маленькая сестричка, мой дьявольский ангелок или мой ангельский дьяволёнок»…
Протяжный гул ветра и приглушённое пение птиц, едва прерываемое незамысловатой мелодией, что весело насвистывал мальчик-пастух, царствовали в этом месте. Он весело размахивал палкой, поражая выдуманных соперников, всегда выходя победителем, порой подгоняя выбившихся животных. Стадо овец послушно поднималось на холм, не смея отступать от уже давно вытоптанной тропы. И вот, когда они благополучно достигли места своего назначения, пастушок стал торопливо искать давно знакомое плодовое дерево, дабы поесть всё ещё неспелых яблок. Какого же было его удивление, когда под сенью этого дерева лежал незнакомец, что больше был схож на аристократа, нежели на обычного жителя здешних поселений. Кожа его была бледна, а чёрное одеяние явно было сделано не из дешёвых тканей. Мальчишка с любопытством рассматривал «эту диковинку», напрочь забыв о желанных яблоках. Как ему показалось, незнакомец вовсе не дышал, поэтому, чтобы убедиться в своих подозрениях, он попытался легонько ткнуть его палкой. Но его орудие было крепко накрепко сжато в его руке, позже сломавшись на части. Мальчик, испугавшись происходящего, просто упал на траву, отползая от него на безопасное расстояние. Юноша открыл свои глаза, взглянул на напуганного ребёнка и непринуждённо начал разговор: «Позволь спросить, я тебе мешал»? На эти слова, пастушок отрицательно помотал головой, продолжая отползать от собеседника. «Простите, сэр», — извинился он. «Я бы не советовал пасти овец в подобном месте. Да и тебе не стоило уходить далеко от своего дома. — Посоветовал он, встав с земли, чуть позже добавив: — Не думаю, что здешним призракам понравилось, если бы ты вторгался на их территорию». «Каким призракам? Разве они существуют, а»? — с любопытством поинтересовался мальчишка, мгновенно позабыв о страхе. Но от его собеседника и след простыл, будто бы его и не было. Лишь практические разрушенные остатки неизвестного здания мимолётно бросились в его поле зрение, чуть позже полностью исчезнув, оставив после себя всё тот же, давно изученный пейзаж.***
«Мы должны поставить это существо на путь истинный, дабы искоренить всё зло на корню, оставив лишь светлую сторону мира нашего. — Полушёпотом говорит монах, то и дело сжимая в кулаке деревянный крест. — Такова наша роль в Божьем мире и, покуда мы живы, должны исполнить её». — Его голос предательски дрожит, а на лбу высматривается испарина. Юноши, что с благоволением вслушиваются в его слова, не смеют сделать и лишнего вздоха, боясь прервать монаха. А он всё говорит и говорит, отрывки фраз отрывисто вырываются с иссохших губ, эхом раздаваясь по помещению, а затем снова воцаряется тишина, прерываемая бешеным сердцебиением юнцов и самого монаха. «А что если, — молвит один из юношей, покорно опустив взгляд в пол, — это существо уничтожит нас»? Все замирают, а их страх предательски отражается на ещё юных лицах. Замирает и он, всё усерднее сжимая в руке крест. «Стоит ли бояться смерти, если нас ждёт вечная жизнь на небесах? — с едва заметной толикой усмешки отвечает другой, поправляя своё скудное одеяние, — разве Вы нас этому не учили? Не бояться смерти, а принимать её как вторую жизнь»? Он мнётся, растерянно поглядывая по сторонам, а затем, собравшись с духом, отвечает: «Ты прав»… Они делают ещё несколько шагов и входят в молитвенную залу. Перед ними стоит то самое существо, в необычных глазах которого высвечивается паника и растерянность, а её «грязная» кровь обагряет каменный пол и её потрепанное платье. Увидев всё это, монах незаметно перекрестился, наспех прочёл молитву, и всё же осмелился подойти к этому ребёнку. Всё юнцы, за исключением одного, принялись восхищаться его мужеством, мельком бросая взгляды, пропитанные презрением и страхом на девочку, истекающую кровью. Лишь взгляд того самого юноши был пропитан чем-то иным, более тёплым и дурманящим рассудок. Возможно, не будь он облачён в мешкообразные рясы, все бы смогли лицезреть его часто вздымающуюся грудь, что старалась заполучить как можно больше воздуха, насквозь пропитанного благоуханием её пролитой крови, ужасно схожим с ароматом только что распустившихся бутонов яблонь. Всё его тело сковывала до боли прекрасная дрожь, а густая слюна могла вот-вот покинуть полость рта. Непреодолимый голод и возбуждение с новой волной окутывали податливое человеческое тело. Возможно, чувство экстаза взяло бы вверх над самообладанием, если бы монах не привёл его в себя, настоятельно попросив подойти поближе. Старательно откинув пелену дурмана в тайные участки своего подсознания, юноша вплотную подошёл к старику. «Отведи её на чердак, смой кровь и запри её там, не смея что-либо говорить». Он одобрительно кивнул и взяв ребёнка на руки, понёс на чердак. Придя в «обитель», он аккуратно посадил её на кровать, начиная вытирать кровь с лица. Дабы снова не поддаться искушению, юноша прекратил дышать, лишь для вида поднимая плечи. Наконец закончив работу, он было бы, хотел уйти, но его остановил вполне уместный вопрос: «Кто я»? Приглушённо посмеявшись, он на полном серьёзе ответил: «А ты кем себя считаешь»?.. А затем вышел из комнаты, по-недоброму блеснув некогда зелёными глазами. Со сладостной улыбкой на губах, юноша любовался на церковь, полностью поглощённую прекрасным огнём «очищения». Воистину величественное полыхание, сжирающие грешную плоть и лживые писания, созданные лицемерными глупцами. Именно таким оно представало пред его глазами, полностью погрязшими в омуте грязи и крови. Но даже столь чудесное зрелище не смогло выбить из памяти недавний и невинный вопрос, ответ на который не был столь очевиден, но ясен в одном: «Ну и кем же ты теперь себя считаешь? Моя маленькая сестричка, мой дьявольский ангелок или мой ангельский дьяволёнок»…