Ещё не поздно

Утром Гокудере пришлось «здороваться» с хирургом из травмпункта — рука оказалась сломана. Хорошо, что левая; три трещины в ребрах и подозрение на сотрясение мозга. Дежурный врач, безукоризненно вежливый и монументально спокойный, допрашивал его похлеще итальянских карабинеров, почуявших наживу. Кто на него напал? Сколько их было? Где? Когда? Гокудера монотонно повторял раз за разом: «Споткнулся, упал», и врач махнул рукой, поставив в специальном бланке прочерк. В палате интенсивной терапии было светло и тихо, монотонно щелкали невидимые глазу приборы, хотелось курить и спать. Гокудера плыл в сонном оцепенении, перебирая в памяти события прошедшего вечера. Тело почти не болело, похоже, его накачали обезболивающими и успокоительными. Это искусственное спокойствие нервировало, но немного, совсем чуть-чуть, на самом краешке сознания. Гокудера не привык быть таким. Он встряхнулся и полез в тумбочку — туда медсестра сложила его вещи: телефон, подвески, напульсник, цепочки. Все это мешало делать рентген. Он вздохнул — перетянутые ребра отозвались легким касанием боли — и потянулся за телефоном. Ямамото же обещал поздороваться? Аппарат отозвался безупречно вежливым и по-идиотски жизнерадостным «Извините, данный номер недоступен». Гокудера сбросил звонок, в комнате почему-то потемнело, заболели ребра. Он сжал трубку в руке — сейчас утро, может быть, Ямамото вспомнит и уберет номер Гокудеры из черного списка? Он лежал, бессмысленно глядел в стену, время от времени проваливаясь в сон. Просыпался, набирал номер, выслушивал осточертевшее объявление и снова засыпал. Под вечер пришла Бьянка в надвинутом на глаза капюшоне, положила на тумбочку сверток, села у кровати, поправила одеяло. Гокудера сквозь полуприкрытые ресницы рассматривал сестру — из-под темной ткани выбилась длинная прядь, руки сложены на коленях. Несколько раз заглядывала медсестра, колола лекарства, что-то записывала на большом планшете и убиралась. Бьянка смотрела в окно. Бьянка молчала. Бьянка выщипывала ниточки из прорехи на простыне. Когда Гокудера решил, что она так ничего и не скажет, Бьянка проговорила: — Плохо быть однолюбом. Это у нас семейное. Навсегда. Ты бежишь, бежишь за своей мечтой, оглядываешься — а вокруг пепелище… Береги друзей. Никому мы, кроме них, не нужны. Гокудера никогда не думал ни о чем таком. Итальянские синьоры охотно учили горячего мальчика премудростям секса, но никогда не рассказывали про любовь. Поэтому Гокудера о ней думал, то есть, теоретически — когда-нибудь у него появится спутница, которая родит ему детей. К этому времени он должен стать уважаемым мафиози, который сможет прокормить и защитить родных… И всегда его мысли уносились к насущным проблемам — выполнить заказ, выжить, забрать деньги, ну и сейчас — стать самой лучшей Правой рукой, дело чести. Но в любом случае, любовь представлялась Гокудере чем-то воздушным и легким. Праздник и ухаживания, поцелуи и признания — от этого всего его заранее передергивало. Он надеялся, что ему не придется тратить время на эту чушь, а от девчонок шарахался как от чумы — все они были, за редким исключением, либо слюнявыми хихикающими дурами либо бесноватыми маньячками. И от мыслей, что с кем-то из них он может связать свою жизнь, Гокудеру перекашивало. И вот выяснилось, что любовь может быть другой. Не в короткой юбке и с уложенной прической, а в потертых джинсах и надетой задом наперед бейсболке. Любовь, как оказалось, чертовски раздражала — и была жизненно необходимой. Ее почему-то всегда хотелось двинуть хуком справа, эту чертову любовь. Чтобы заткнулась. И без нее не дышалось, не спалось и не жилось. Она попала внутрь незаметно, вместе с японскими дождями, капля по капле впиталась в поры и смешалась с кровью. Все-таки жаль, что те синьоры ничего не говорили бы о любви. Может быть, Гокудера бы понял, что все это значит, хотя бы не так поздно… Понял бы, почему дурацкая шутка про «я тебя выебу» стала его идеей фикс. Ведь он и правда собирался пошутить, да что там, он был уверен, что у него не встанет — с чего бы это у него встало на Ямамото? Но чем ближе подступала встреча, тем больше разум уносило куда-то прочь. Гокудера даже не знал, в какой момент он стал воспринимать свой выигрыш всерьез. Когда купил смазку? Или тогда еще он покупал ее «просто так», чтобы продолжить шутку? Или когда Ямамото зашел, и от его запаха, от его улыбки вылетели все пробки и мозги отказали? Бьянка ушла через несколько часов, на прощанье коснувшись губами лба и еще раз поправив одеяло. А на следующий день Гокудеру перевезли в другую палату — она сверкала полуденным солнцем в до блеска отмытых стеклах и утопала в цветах. Сестра оплачивала его расходы, а он упорно переводил почти все свободные деньги на ее счет — и все равно подозревал, что она тратит на него больше, чем он отдает. И плевать. Ямамото так и не позвонил. Гокудера, покачиваясь, выбрался из кровати, содрал с себя какую-то тряпку, больше похожую на распашонку, и принялся искать свою одежду. Эффективный способ удержать пациента на месте — спрятать его вещи. Но Гокудере было безразлично, в каком виде отсюда сваливать. Да хоть голым. Он обыскивал глубокий шкаф — и этому чертовски мешал гипс. Приходилось брать вещи одной рукой, одной же рукой разворачивать — только чтобы увидеть, что там очередное полотенце, набор салфеток или больничная роба по пояс. Дверь едва слышно стукнула, и Гокудера выронил очередную сложенную в несколько раз тряпку. Выругался, попытался наклониться и охнул — от боли выступили слезы. — Я подниму, — в дверях стоял Ямамото. Мир, как в замедленной съемке, покачнулся и надвинулся, сердце сделало медленный кульбит и замерло, словно остановившись вместе со временем. В косых лучах заходящего солнца танцевали пылинки. — Ты пока одевайся, — Ямамото бросил на кровать темный пакет. — И идем — Цуна пропал. Мир рассыпался и собрался вновь, сердце застучало ровно и быстро. Гокудера пинком отшвырнул упавшую тряпку, одной рукой вытряхнул из пакета ворох одежды. Одежда новая, еще с этикетками. Одной рукой надевать трусы оказалось еще более неудобно, чем он думал. Зато с джинсами дело пошло быстрее, а рубашку он просто накинул на забинтованное тело. Сгреб с тумбочки свои вещи и вопросительно посмотрел на Ямамото. Тот кинул незамысловатое «пойдем» и направился к двери. В коридоре они натолкнулись на разъяренного врача — разъяренного настолько, насколько могут быть разъяренными японцы, но они с Ямамото просто отодвинули его в сторону, оставив хватать ртом воздух от возмущения. У входа их ждала нахмуренная Бьянка, приплясывающий от нетерпения Рехей и Реборн, невозмутимо восседающий на сиденье мотоцикла. Реборн. Гокудера сжал зубы. Если с Десятым что-то случилось… — Я не считаю, что Гокудера сейчас в состоянии нам помогать, — негромкий голос Ямамото ударил под дых. — Заткнись, придурок, мне лучше знать! Гокудера захлопал по карманам в поисках сигарет. Бьянка вздохнула, протянула ему новую пачку и одноразовую зажигалку. Рехей неодобрительно фыркнул, но промолчал. Гокудера жадно затянулся, чувствуя, как сигаретный дым разгоняет из головы последний туман, и посмотрел на Реборна. — В школе его не было, — кротко пояснил тот, — хотя маман говорит, что он ушел как обычно. Детский голос Реборна всегда пугал — Гокудере казалось, что в этом есть что-то чудовищное — взрослый мужик в детском теле, но когда он начинал об этом думать, начинала болеть голова. Просто Реборн был… Реборном, и этим все сказано. А может быть, потому что Гокудера видел, как тот убивает. И контраст выглядел омерзительно. Миура вон, до сих пор уверена, что это «очаровательный ребеночек». — Мои шпионы сообщили, где видели Цуну в последний раз, — Реборн прошелся по сиденью и поправил шляпу дулом пистолета. — Я дам вам карту. Кто найдет Цуну первым, тот получит сто баллов призовых очков в гонке за звание «Самого лучшего Хранителя». Гокудера заскрипел зубами. Сейчас он искренне ненавидел Реборна. Вместо того, чтобы как можно быстрее отыскать Десятого, он решил превратить все в очередную тренировку. Но самое страшное было не это. Гокудера — в отличие от Ямамото — твердо знал, чего стоят игры аркобалено. И отлично осознавал, что во все свои тренерские авантюры — во все до единой, Реборн закладывал вероятную гибель Десятого. Еще одна строчка в ведомости — только и всего. Цуна же искренне верил, что Реборн не причинит ему вреда. И Гокудера просто обязан был прикрывать ему спину — ото всех. — Ты что-то хотел сказать, никчемный Хранитель? — Реборн запрыгнул на плечо Бьянки. Гокудера зло дернул головой, посмотрел на истлевшую до фильтра сигарету, и закурил новую. Когда Реборн достал карту, Ямамото подошел ближе. Гокудера напрягся, всем телом чувствуя его присутствие. — Йо, Реборн, давай поторопимся, Цуна нас, наверное, заждался. — Да! Надо спасти его экстремально быстро, — озабоченно проговорил Рехей, — скоро стемнеет… — Вы должны разбиться на пары, — Реборн положил карты на сиденье мотоцикла и спрыгнул на землю. — Я пойду с Рехеем, — проговорил Ямамото, улыбаясь. — Эй, это будет экстремально нечестно, — Рехей почесал в затылке, — ни Бьянка, ни Гокудера не знают города. Гокудера поднял глаза на Ямамото. Он стоял в расслабленной позе, закинув руки за голову, и смотрел сквозь Гокудеру. И тот решился. Как в омут. — Я бы хотел быть в паре с Ямамото, — и в упор посмотрел ему в глаза. Ямамото взгляд выдержал, только вдруг словно погас, на лбу обозначилась вертикальная морщинка. Хотелось разгладить ее пальцем. Прикоснуться. Черт. — Ямамото, если ты не против — иди с Гокудерой. А Бьянка отправится с Рехеем, — Реборн был кроток, как полевая мышь. — Возьмете на себя правую часть квадрата. — Ладно, тогда идем, — Ямамото кивнул, подхватил одну из страниц с планом и направился к выходу. — Мы найдем Цуну первыми, так и знайте! Позади взревел мотор, а через несколько минут мимо них пронеслись на мотоцикле Бьянка, Рехей и Реборн, обдав ветром и запахом бензина. Ямамото приложил ладонь козырьком, глядя им вслед, и широко улыбнулся: — Мы будем на месте раньше — сейчас там везде пробки, а Рехей не настолько хорошо знает трассу, чтобы их объехать. Надо было им ехать на трамвае. Они быстро зашагали по мостовой. Ямамото шел широко, размашисто, и Гокудера старался не отставать. В руке разливалась тупая боль, но это было хорошо — боль будила злость, подстегивала к действиям. Завидев впереди трамвай, они побежали. Ямамото втянул Гокудеру в салон уже на ходу. Двери захлопнулись, а они остались стоять в тесном тамбуре, прижавшись друг к другу. Ямамото дернулся и быстро прошел дальше в трамвай. Ладно, сейчас главное — найти Десятого. Хотя Гокудера вдруг поймал себя на мысли — а главное ли это? Раньше он знал точно. А сейчас ему казалось, что в жизни может быть что-то еще, кроме служения Боссу. Трамвай набрал ход и покатил по запруженной машинами улице.