Skill Hunter

      Я же своей рукою       Сердце твоё прикрою —       Можешь лететь и не бояться больше ничего              ©*                                   Ему отрубили нэн, как вору отрубают руки. Сам Куроро предпочитал называть себя не вором, а охотником за способностями, хотя звания хантера у него никогда не было, как и многого другого.       С тех пор как их стало больше семи, новых членов Паука он отбирал сам, любовно, как способности в свою коллекцию. Они были как ожившая книга, как герои, проступившие объёмно над бумагой, сформировавшиеся, вырвавшиеся со страниц. Теперь он бы, не задумываясь, сжёг свою книгу в обмен на них.       Он был всё же доволен сложившимся исходом — по крайней мере, остальные были живы. Рана Паука от потери одной из ног ещё болела. Куроро предпочёл бы расстаться со способностями, но не потерять их, ребят. Свою единственную семью.       Он помнил себя неряшливым мальчишкой, обнаружившим словно вдруг, что весь его мир простирается лишь до границ свалки под названием Метеор. Осознание это было таким отрезвляющим и чистым, словно Куроро ошпарили кипятком (ему было с чем сравнить). Он пообещал себе непременно вырваться и никогда сюда не возвращаться.       Не возвращаться не получилось. Для того, кто при необходимости не считал хрустящих под ногами жизней, Куроро оказался слишком сентиментальным.       Уже подростка, его, дикого, шипящего как кобра и уже опасного, однажды поймали на воровстве за пределами Метеора и упекли вместо тюрьмы в интернат — тоже в своём роде тюрьму. Там он научился читать — после того, как его хорошенько избили, объяснив, что ему придётся держаться здешних порядков. О нэн он тогда ничего не знал.       Узнал как раз из книги, которая чудом завалялась в пыли здешней библиотеки, где его заперли за какой-то проступок. Не выветрившаяся ещё из него свобода беспризорника заставила Куроро тогда вконец озвереть от того, что ему что-то навязывают. Решётки были на окнах — иначе бы выбил. Тогда в бессильной ярости загнанного зверя он стал хватать книги с полок и рвать, потом — жечь: под угрозой пожара им пришлось бы его выпустить.       Одна остановила его странной обложкой с перевёрнутым крестом, толстой, кожаной — подобная при горении пахла бы особенно мерзко, на свалках Метеора жгли и не такое. Местным святошам с их проповедями хотелось досадить по-особенному, поэтому Куроро, прежде чем швырнуть в костёр, открыл томик. Это оказалось просто оформлением, внутри о кресте ничего не было. Но было что-то такое, что Куроро быстро забыл о куче недожжённой бумаги на полу и просидел в поднятой им самим пыли всю ночь, уткнувшись в находку.       На следующий день, как только его выпустили и на мгновение оставили одного, он сбежал.                    Куроро проснулся тяжело. Голова весила тонну, на грудь давило атмосферы две. Ночь ещё не кончилась, но постепенно растворялась в небе, наблюдаемом сквозь ощерившиеся осколками окна. Под спиной неудобно лежала какая-то доска, углом упираясь в позвоночник. Куроро ощупал себя ладонью и мысленно записал на счёт Пакуноды сто очков. Как только будет можно, нужно будет её отблагодарить.       Он сел посреди усеянного хламом пола, оценивая обстановку и стараясь держать себя вертикально. Пиджак, которым он был накрыт, сполз с груди на колени. Куроро подхватил его и поднялся, одновременно просунув руки в рукава. В кармане что-то обнаружилось, он извлёк оттуда находку и распознал в ней упаковку анальгетика. Значит, Пакунода купила и для него. Куроро не считал нужным прибегать к таким средствам, он любил держать всё под контролем — в том числе то, что происходит с его телом, и решил приберечь лекарство на тот случай, если боль из союзника и информатора превратится во врага. Например, в случае неизбежности боя. Пакунода и так уже много сделала для того, чтобы полученные травмы не так его беспокоили: тугой корсет из бинтов ощущался непросто, но Куроро это напоминало времена, когда он получил татуировку, и вызывало воодушевляющую ностальгию. Словно он снова был с ними, был частью команды. Даже паука на спине будто, как и тогда, приятно жгло.       Глазами хотелось найти Пакуноду, проконтролировать, что с ней всё в порядке, знать, откуда есть прикрытие, но Куроро одёргивал себя, привыкая к новому статусу. Пакунода так и не разгадала слабость ублюдка с цепями, не учла, что на условия можно не соглашаться — тот всё равно не рискнул бы жизнями друзей. Куроро убедился в этом на собственной шкуре, как следует разозлив того: в доказательство изрядно болели помятые бока и не только, но он был жив. Как бы ублюдок ни ненавидел его, убить не решился. Однако Куроро не держал на Пакуноду зла, как бы там ни было, он допускал подобный исход и теперь думал только о том, как быстрее разобраться с этой проблемой. Он постоял, подождал, пока кружащая голову слабость схлынет, отряхнулся и двинулся прочь.       Краем глаза он заметил движение. А вот и Пакунода. Хотя поручиться он не мог: сейчас та скрывала ауру.       Было ещё одно, что следовало устранить: голод. Кроме пива, таблеток и железки вокруг сердца внутри него за последние трое суток ничего не побывало. И если жажду он успел утолить в ожидании Пакуноды, то желудок к этому времени драло нещадно, Куроро уже не чувствовал, что мыслит достаточно трезво и двигается точно. А сейчас кроме головы и кулаков в его арсенале ничего не осталось — так что следовало о них позаботиться.       По его подсчётам, остатков выручки хватало и на ужин, и на ночлег. По привычке Куроро прикинул насчёт Пакуноды: она вряд ли может позволить себе отвлечься, так что позаботиться об этом должен он — о её ужине и ночлеге. Впрочем, отдохнувший уже Куроро не столько нуждался во сне, сколько в возможности ополоснуть мысли и прийти в себя. Голод, бег и боль к этому не располагали.              ________________              Среди мусора и обломков даже намётанному, но замылившемуся за годы взрослой жизни глазу Куроро сложно было заметить пару-тройку карт, очевидно, не так давно слетевших сверху и утонувших в камнях, пакетах и досках, банках и гвоздях. Тем более что карты не были покрыты нэн: Пакунода была не единственной, кто скрывал здесь свою ауру.       Сидя на крыше здания, в котором перекантовался Куроро, Хисока тоже был очень осторожен. Он пока не решил, как ему лучше действовать. Или решил, но отчего-то выжидал.              ________________              Куроро замер в ближайшей автобусной остановке и изучил карту, вшитую в стенку-стекло на всю длину. На ней отражался лишь небольшой клок города, но того хватило. Он направился к ближайшему отелю — в двух километрах отсюда. Лучше было затеряться ближе к центру, но терпеть уже не было сил.       На первом этаже, как он и предполагал, оказался ресторан: по виду дорогой, но это было не главным. Главным было то, будет ли здесь еда на вынос: заставить Пакуноду наблюдать за его трапезой с улицы через стекло было бы жестоко.       Тем временем она поступила довольно рискованно: вошла внутрь здания отеля раньше времени — он почувствовал. Очевидно, на ней последние дни тоже отразились не лучшим образом, иначе она бы сообразила, что этого делать пока не стоит.       Куроро атаковал стойку администратора отеля всей возможной доброжелательностью и заказал прямо отсюда еду в номер и сам номер — к сожалению, с учётом будущих ближайших расходов хватило только на один. Впрочем, ему самому сгодился бы и ресторан: там вполне можно было подумать, особенно после того, как он наконец-то подкрепится.       Он отошёл от стойки и, обернувшись словно что-то забыл, крикнул администратору через ползала:       — Мисс, не могли бы вы передать ключи высокой девушке, блондинке с короткой стрижкой? — иллюстрируя, он чиркнул ладонью над плечом. — Она будет чуть позже меня, а я пока отойду. Говорят, у вас тут очень вкусный стейк, — добавил он с улыбкой уже у стойки, возвращая только что выданную связку.       — Конечно, сэр, я передам. Обязательно попробуйте!       Она произнесла ещё что-то вышколенно-радушное, но её слишком беглый — от смущения? — говор не дал ему разобрать ни слова, поэтому он просто поблагодарил и поспешил к ресторану. Обычно его знания местного языка вполне хватало на такие разговоры, но не на что-то большее. Иностранные языки прилипали к нему легко и бессистемно, как и все остальные знания — обрывки, лепестки. Иногда Куроро жалел, что не придерживается упорядоченного подхода. Но так уж повелось с юности: проглатывал в том порядке, в котором попадало в руки, чтобы выкинуть и идти дальше. Куроро ненавидел зависеть от вещей: это тянуло вниз, ограничивало свободу. А вросшей в него свободой он бы не поступился ни за что; она была единственным, что принадлежало ему с рождения.       В дверях с ним столкнулись, но, несмотря на немедленные извинения, выдавить из себя вежливый ответ он смог не сразу — край подноса угодил прямо по перебитым рёбрам, пришлось взять паузу и отдышаться, прежде чем войти. Теперь правый бок ныл сильнее прежнего, Куроро незаметно прижал к нему локоть, защищая и унимая боль, и пообещал себе быть осторожнее: внимание явно сточилось, реакция ослабла. Нужно было срочно восстановить силы.       Последние деньги ушли на мясо и вино. Алкоголь обычно не мешал ясности рассудка, зато придавал сил и остроту мысли. Куроро с наслаждением вглядывался в городские мигания за окном, мельтешения вывесок, людей, машин — несмотря на позднее время. Это был не Йоркнью, но, похоже, Сагельта как страна нигде не отличалась: спешила, суетилась, но с достоинством. Даже бездомные здесь обладали какой-то важностью, самодостаточностью.       Я тоже бездомный, задумался Куроро.       Вспомнился Метеор. Нет, пожалуй, он всё-таки считал это место в каком-то смысле домом, но возвращаться впредь желанием не горел. А если дом — это куда возвращаются… бездомный, наверное, не такая уж и неправда. Куроро прислушался к себе. Нет, он нигде не ощущал себя чужим. Весь мир принадлежал ему. Весь мир был его домом.       Воспоминание о Пауке потянуло неурочной тоской: вино расшатало, на долю секунды заставило позволить себе представить, что могло случиться. Это было не в духе Куроро, и он эти мысли прогнал, качнув в воздухе бокалом, словно смахивая фото на экране телефона: следующее, следующее. А это бы удалить, да времени нет. И что если вдруг понадобится? Он должен был предусмотреть все варианты развития событий, это роскошь — отметать, потому что просто не по нраву.       При себе ли у Пакуноды телефон? Держит ли она остальных членов Паука в курсе его перемещений?       Куроро ловил ответы, вглядываясь в красную гладь в его руке сквозь блики города на бокале. Никто больше не мог ему ответить.       В одном он не сомневался: Пакунода должна была уже спать.       Остро колющая с непривычки сытость вернула его на землю, к обязанностям. Ей нужна была охрана, больше тут сидеть было нельзя.       Куроро поднялся на лифте, изучая зеркало и приходя к мысли о необходимости душа, и пробрался в номер: было не заперто. Это могло, помимо очевидного: Пакунода допускала, что он появится, — значить всё что угодно.       Не разуваясь, он скрылся в ванной комнате, чтобы избежать опасности перегляда, перезвука.       Влажный ещё пол быстро словил его следы и превратил в грязь. Куроро пристроил кроссовки максимально далеко от душевой кабины, чтобы не мочить сильнее, и, не найдя вешалки, сложил одежду на них.       Он с наслаждением вымок под душем, прямо в бинтах, решив, что те потом как раз долгой прохладой будут снимать боль. Благодаря Мачи, Куроро редко так долго был травмирован, и это состояние понемногу доило из него силы: на третьи сутки — уже более чем ощутимо.       Надевать что-то помимо брюк он пока не стал. На балконе нашёлся лежак, и Куроро обосновался на нём поджидать рассвет.       Не хватало только книжки. Обычно чтение не убавляло его бдительности и дежурствам не вредило. Однако искать внизу библиотеку времени не было, а телефон — интернет — ублюдок с цепями так и не вернул, приобретением же нового он пока не озаботился.       План сработал: рёбра остужало, спокойствие заволакивало голову дымком, в котором всё чётче вырисовывалась тактика. В этих размышлениях Куроро поплыл — может, схватило не выветрившееся из крови снотворное, может, вино оказалось крепче. Он почти не сопротивлялся этому и почти забыл, что главная его роль сейчас — охрана.       — Йо! — свесилась перед ним голова — очевидно, с балкона верхнего номера.       — Я ждал тебя, — улыбнулся Куроро, мгновенно овладевая собой.       Голова гостя, похоже, была несколько разочарована, но постаралась этого не показать. Тот перевернулся в воздухе и невесомо приземлился на ноги — не преминув, впрочем, небольно ударить голенью по его колену сбоку — якобы случайно. Куроро было наплевать на весь этот фарс и территориальное поведение — как у животных; он с интересом ждал, какие вести принёс Хисока. Как бы там ни было, нельзя было сказать, что тот его своим появлением не удивил.       — Я всё ещё заинтересован, — произнёс Хисока.       — Это лестно, — Куроро не сводил насмешливый взгляд с его лица.       Тот сделал скучающий вид, наслаждаясь предоставленной ему ролью хозяина положения, однако руки его без карт были беспокойны.       — Игра, в рамках которой собраны уникальные способности, — Хисока говорил лениво, побуждая Куроро торопить его. Однако тот не собирался ласкать его самолюбие, все его реакции для Куроро были прозрачны, как стекло. Похоже, для Хисоки его освобождение было едва ли не важнее, чем для него самого.       — Остров жадности, — кивнул он. — Один из лотов на официальном аукционе. Я думал об этом.       Хисока молчал, сверлил его глазами из-под полуприкрытых век. Куроро в гляделки играть было не интересно.       — Есть более подробная информация? — он старался, чтобы голос звучал мягко, не командно.       Хисока улыбнулся себе под нос и достал-таки карты. Теперь он, перебирая, смотрел только на них. Они оба почувствовали, как аура Пакуноды пропала: та проснулась и профессионально ушла в зецу.       — Взамен я хочу поединок. Только ты и я, — Хисока оторвался от карт, в его глазах блеснули бесы.       Он одержим, понял Куроро. Он не сдастся.       Тем лучше было: цена освобождения снижалась. Когда Куроро рассуждал о предателях, он не ошибся: никому из членов Паука по-настоящему не нужны слава или деньги. И в этом смысле Хисока действительно был частью Паука. В конце концов, иметь свои цели не всегда значит быть предателем, и лёгкая обида за его детище — отряд, который сам по себе не оказался для Хисоки ценен, — сглаживалась столь высокой оценкой собственных сил Куроро. Сглаживалась, но не до конца. Первое для него всегда имело большее значение, однако привычка держать чувства в узде оперативно подчищала в душе подобный мусор: он не мог позволить такому влиять на качество его решений. Поэтому разбор с обидами был завершён в следующую же секунду после того, как лист с поддельной татуировкой исчез с глаз. Куроро принимал мир таким, какой он есть, это было его обязанностью. Личные переживания — непозволительная роскошь для того, кому доверено быть командиром. Рисковать собственной жизнью — тоже непозволительная роскошь. Но теперь, когда он больше не заложник, живой Куроро с нэн принесёт больше пользы Пауку, чем мёртвый. Кроме того, сомневаться в своей победе всё равно не приходилось. В рукаве у фокусника всегда найдутся какие-нибудь сюрпризы, но и в книге Куроро их предостаточно.       — Было бы глупо отказаться.       Куроро знал, что Хисока ждёт чего-то вроде: «Давай сразимся, я только за», — но проглотит и это. Куроро считал тратой времени врать без необходимости. Он не был заинтересован в поединках без выгоды. Может быть, с Зеной Золдиком, но точно не с Хисокой.       В доказательство его выводов тот плотоядно улыбнулся. Куроро поднял бровь в знак того, что это уже чересчур.       — Некий миллиардер Баттера нанял целую группу пользователей нэн для прохождения игры, — наконец-то перешёл тот к делу. — Среди них нашёлся человек, называющий себя Абенгейн — согласно информации на сайте хантеров, он обладает способностью снимать чужое нэн.       Куроро ожидал, что тот назовёт сумму, выложенную им за использование ресурсов сайта. Однако, похоже, Хисоку действительно не интересовали деньги. Куроро посмотрел на него с удвоенным интересом.       — Я готов, — просто сказал он, подбадривая к продолжению.       — Чтобы войти в игру, нужно использовать нэн, — многозначительно сверкнул глазами Хисока. — Я могу сделать это вместо тебя, — он повертел перед своим лицом карту, словно вдруг потерял к Куроро всякий интерес.       — Не возражаю. От меня что-то нужно?       — Ну, например, не препятствовать мне сейчас в разговоре с Пакунодой.       Он направился к стеклянной двери балкона и отодвинул ту в сторону. Куроро не оборачивался, он отлично представлял, что увидел там Хисока: нацеленное на него через стекло дуло Пакуноды. Значит, она слышала их беседу, иначе бы вмешалась раньше. А так — просто страховала.       Разговор между ними прошёл безмолвно: очевидно, Пакунода поняла, что отсутствие сопротивления со стороны Куроро означает, что Хисока не навредит им.       Ветер пощекотал уже неприятной прохладой сквозь ещё влажные бинты. Чтобы вернуться в номер и одеться, нужно было дождаться ухода Пакуноды.       — Я свяжусь с тобой, — Хисока снова оказался в его поле зрения и небрежно кинул ему телефон. Наверное, за эти дни не смог дозвониться и понял, что Куроро без связи.       Не оборачиваясь, он прыгнул и скрылся за перилами балкона.       В качестве брелока на аппарате висела цепочка с крошечным сердцем на конце. Похоже, Хисока отдал ему собственный телефон, а себе добудет новый. Куроро усмехнулся, распознав в этой игрушке не просто карточный символ, а некий намёк на его нынешнюю проблему, и пожал плечами.       Дьявол в деталях.