Живая жизнь

      — Здесь неподалеку есть ветряные мельницы. Их энергию можно использовать, чтобы охладить еду. Для освещения мы используем керосинки.       — Довольно эффективно.       — Мы используем ресурсы, предлагаемые этими местами.       Зен подошел к столу и достал тарелку со свежими фруктами, фаршированными финиками, нарезкой мяса и сыра. У него потекли слюнки. Казалось, брат словно нарочно подготовил всю обстановку для соблазнения его невесты. Не хватало разве что бутылки шампанского в ведерке со льдом.       — Как здорово! — Глаза Шираюки светились.       Видя все это возбуждение на ее прекрасном лице, возбуждение при виде вещей, которые он принимал как данность, Зен невольно съежился. Казалось, он просто утопал в наслаждении — в наслаждении едой, в любовании красотами природы, которые видел более тысячи раз. Шираюки безумно радовалась всем этим вещам, и лицо ее словно озарялось.       На протяжении всей жизни он тщательно скрывал свои переживания, в то время как Юки выражала их открыто.       Она села на тахту, подобрав ноги, ее глаза светились счастьем, темные блестящие волосы ниспадали на плечи. От такой картины сердце замирало. Пульс подпрыгнул, рикошетом отдавшись в пах. Он хотел ее. Ее, а не безымянную, безличную женщину.       Он возжелал Шираюки из Тамбаруна — невесту брата, но не мог переступить эту границу. Он не мог пожертвовать всем, что было для него так важно, лишь ради удовлетворения физического желания. Даже несмотря на то, что ни одна женщина не волновал его душу и тело так сильно, как принцесса.       Юки не могла заснуть. В палатке было очень уютно, ночной воздух пустыни был наполнен прохладой. По холщовой крыше били капли дождя, сильно и безжалостно. Она слышала, что внезапные ливни и паводки довольно часто случаются в данном регионе. Но не страх мешал ей заснуть.       Нет, она не просто горела изнутри — она пылала. Она боролась с желанием — желанием, перерастающим в потребность, такую же сильную, как потребность в пище, воде, воздухе.       Она не могла понять своих чувств по отношению к Зену. И навряд ли ей хотелось их понимать — такого поворота событий она не ожидала и не планировала, ей всего лишь хотелось получше разобраться в себе. Девушке хотелось понять, почему ей нравился синий цвет, — потому, что он ей нравился, или потому, что так хотела мать. Ей удалось обнаружить гораздо большее в себе, и с этого момента началась внутренняя борьба.       Спустив ноги с кровати, она встала и вышла в гостиную. Зен полулежал на тахте с закрытыми глазами, тело его было напряжено — он не спал.       — Вы тоже не можете уснуть? — поинтересовалась девушка, потуже затягивая халат вокруг талии. Под халатом был надет пеньюар нежно-персикового цвета.       — Я очень часто не могу уснуть. — Зен приоткрыл глаза и выпрямился.       Она заметила, как при взгляде на нее напряглись его скулы и мышцы предплечья. Ею овладело удовлетворение. Никогда в жизни не чувствовала она себя более прекрасной, чем в этот момент — стоя босиком, в махровом халате, наблюдая смущение парня.       — Вам трудно заставить себя отдыхать или улыбаться, — констатировала она, жалея его. И правда, он был ярким примером того, что богатый жизненный опыт не всегда идет во благо. Ей очень хотелось заслонить его от бед, защитить, создать вокруг него уют.       Вдруг кольцо на пальце левой руки потяжелело — оно тянуло Шираюки вниз, не давало двигаться вперед, следовать своим желаниям. Еще недавно ей нужна была свобода, но сейчас она поняла, что свобода — это всего лишь пустое, эфемерное понятие. Свобода ничего не значит, если она одна, без Зена.       — Но все остальное дается мне легко, — ответил он, и в голосе прозвучали нотки черного юмора.       — Это правда, в этом с вами не поспоришь. — Она стянула пуховое одеяло с одного из диванов и уселась на пол, закутавшись. — Исполнять долг и блюсти честь — вот те две вещи, которые даются вам легко, потому что вам нравится это делать. А я… я всего лишь плыву по течению. Но для вас… для вас это значит многое.       — Потому что я видел, что происходит, когда люди отрекаются от долга и чести. Если я не буду защищать принца, то кто займет мое место? Если я не посвящу всего себя защите своего народа, что с ним будет? Я не могу от него отказаться.       — Мне приходится отказываться от многого, — произнесла Шираюки, склонив голову. Волосы упали на лицо, закрывая ее от Зена.       — Твой долг имеет цену. Мне понятно, почему ты убежала, — доверительно сказал он.       — Сначала ты так не думал. Почему же поменял свое мнение?       — Я узнал тебя лучше и понял, что ты вовсе не избалованный ребенок, а женщина, которой хочется принимать собственные решения.       По щеке Шираюки скатилась слеза, большая и горячая. Зен утер ее, его пальцы были шершавыми, но приятными на ощупь.       — Исполнение долга и тебе обошлось дорого, — прохрипела она, глядя на шрамы, портившие безупречность его кожи, на полосную линию на шее, конец которой скрывался под рубашкой.       — Эти шрамы — ничто. — Он пожал плечами. — Я живу, а вот семья моя мертва.       — Твоя семья? — переспросила она с ужасом.       — Мать, отец — их убили у меня на глазах, и я ничего не мог сделать.       — Зен… — вырвалось у нее. Юки безумно хотелось обнять его, но она знала, он не позволит.       Она сидела, словно прикованная, сложив руки на коленях.       — Именно тогда я получил вот это, — сказал он, приподнимая рубашку. На теле был виден бугорок. — В меня тоже стреляли, они думали, я мертв — только благодаря этому я остался жив. Именно поэтому я с охотой исполняю свой долг. Я буду защищать народ и принца от таких людей — людей, готовых пойти на убийство ради денег, власти, владения землей.       Шираюки провела по шраму, произнося про себя слова молитвы и благодаря высшие силы за то, что он был здесь. Ее пальцы непроизвольно добрались до верхней пуговицы рубашки и расстегнули ее, обнажая бронзовую грудь. Она увидела синевато-серые рубцы, уродующие безупречный рельеф тела.       Она притронулась кончиками пальцев к выпуклому шраму — Зен весь напрягся, замер. Одну за другой она расстегивала пуговицы, пока не добралась до пояса. Она судорожно сглотнула, во рту все пересохло, сердце учащенно билось, а по щеке катилась слеза.       Отодвинув края рубашки в сторону, Шираюки увидела извилистые шрамы, сбегающиеся по грудной клетке.       Неповрежденная кожа была безупречна — темно-бронзового оттенка, мышцы были упругими, ни грамма лишнего веса. На груди было немного светлых волос.       Зен глубоко вздохнул, вздымая ее руки на своей груди, исследующие, изучающие его. Он выпрямился, уклоняясь от ее обжигающих прикосновений.       Сердце выпрыгивало из груди, мышцы напряглись до боли. Всем телом он желал девушку — хотел чувствовать ее ладони, спускающиеся в интимные участки. Он должен был остановить ее — остановить с самого начала. Но что-то его удерживало — ему было приятно то, что она делала, и было интересно, что он почувствует при этом.       Преломляющийся свет керосинки танцевал над ней, и кольцо на пальце ярко блестело. Он схватил ее за руку и откинул.       — Шираюки, — произнес он грубо, — что ты со мной делаешь?       Она подвинулась ближе, глаза горели.       — Надеюсь, то же, что и ты со мной. Ты ведь тоже что-то чувствуешь, — сказала она смущенным, уязвленным тоном. Она наклонилась и поцеловала шрам. Она почувствовала, как заиграли мышцы. — Никогда я не прикасалась к мужчине вот так, — нежным голосом промолвила она.       Истома разлилась по телу. Как горячо — никогда он не испытывал ничего подобного. Чтобы невинное создание его так манило, искушало, склоняло к измене человеку, безопасность которого стоила для него превыше всего. Вистериа словно околдовали, ему хотелось сбросить заклятие, но в то же время он наслаждался ее чарами.       Если он так сильно возбуждался от простого прикосновения, то что с ним будет, когда он войдет в ее гладкую, тесную плоть? Когда сделает ее своей.       Своей.       Сердце безумно билось, кровь стучала в висках.       — Той ночью в переулке… был мой первый поцелуй.       Шираюки водила рукой по его груди, по животу, и вдруг его пронзило сильнейшее желание — еще чуть-чуть, и он бы взорвался. Зен схватил ее за руку и резко оттолкнул — гораздо сильнее, чем того хотел. Она покачнулась, но не упала, глаза раскрылись от удивления и боли.       — Шираюки. — Его охватило раскаяние. — Ты в порядке?       — Я… нет, — покачала она головой.       — Ты не должна прикасаться ко мне вот так — никогда, — выпалил он резко.       — Зен, я… я хочу так сильно. — Она поперхнулась. — Я хочу тебя до боли в сердце.       По ее щеке скатилась слеза, он просто не мог остаться равнодушным, не мог не утешить ее. Он притянул девушку к себе, прижал, вдыхая аромат ее кожи — так пахла только она. Аромат этот дурманил и манил.       Он провел по шелковистым алым кудрям, позволяя себе прикасаться к ней, пусть даже на долю секунды. На долю секунды он забудет… забудет, что желание его запретно, что эта девушка предназначена для другого мужчины.       Она обвила руками его шею, целуя ее своими влажными губами.       — Зен. — Подняв голову, она пристально посмотрела на него зелёными глазами. Она нежно прильнула губами к его губам — всего на долю секунды, движения ее были робки, она была неопытна. — Разве ты не хочешь меня? Я думала… я думала совсем по-другому.       Плотно стиснув зубы, Вистериа пытался перебороть желание схватить ее, заключить в крепкие объятия. Сердце его билось учащенно, на лбу выступили капли пота. Он с трудом сглотнул — каждое движение отдавалось болью. Он хотел ее всем телом, всей душой. Но не мог взять ее, не мог.       — Я хочу тебя, — резко выпалил он, словно слова эти у него вырвали силой. — Но хотеть и делать — не одно и то же.       — Ты говорил… ты говорил, что я независимая женщина и вольна принимать собственные решения. Я решила, что я хочу тебя, — произнесла Юки, потупив взгляд.       Затем она провела нежными ладонями по его груди, остановившись там, где билось сердце. Поцеловала подбородок. Зен закрыл глаза — его покинули все мысли, все раздумья, всё. Был только момент. А в нем она. Было только желание сделать ее своей, целиком и полностью — самым примитивным образом.       Шираюки ахнула, когда Зен сжал ее сильнее, усаживая на колени.       Возбуждение, страх и желание обуяли ее, она вся тряслась. Он наклонился, захватывая губами ее губы со свирепостью дикого зверя. Она простонала, и весь страх покинул ее. «Вот это настоящий Зен», — пронеслось у нее в голове. Его она хотела больше всего в жизни.       Девушка стянула рубашку, обнажив его плечи. Вид его торса в свете мерцающих огней возбудил ее неимоверно. Она провела рукой по его плечам, спине — ей нравилось, как играют его мышцы, ей была приятна гладкость его кожи и тепло, излучаемое им.       В следующую секунду она уже оказалась на спине — его движения были столь ловки и искусны, что она даже не заметила, как он уложил ее.       Он целовал ее подбородок, шею, ключицу. Изгибаясь, она льнула к нему, вороша его густые пепельные волосы, не отпуская ни на долю секунды от себя.       Он ловко развязал ее халат. Она не испытывала ни капли стыда. Она была настолько взволнована, что это трудно было описать словами. Настолько возбуждена. Как страстно она его желала — несмотря на разум, здравый смысл, рациональное мышление или правила приличия. Ей хотелось обладать им — пусть даже раз.       — Я воображал тебя в нем, — напряженно произнес Зен, глядя на ее белье персикового цвета, — и без него.       Он стянул с нее халат, опустил одну бретельку за другой. Он скользил по ней взглядом голубых как море глаз, дыша прерывисто и часто.       Вистериа дотронулся до ее груди, обводя большим пальцем сосок — он весь напрягся, и по телу девушки разлилась волна удовольствия. Зацепившись ногой за икры его ног, она притянула его к себе, ощущая силу его возбуждения.       Зен застонал и опустил голову, погружая ее в ложбинку между вздымающимися холмами. Он с наслаждением вдыхал ее аромат — в этом было что-то благоговейное, он словно пытался запомнить момент, ее благоухание, ее саму. Глаза наполнились слезами. Он провел языком вокруг ее соска и нежно поцеловал его. Тела их содрогнулись в унисон. Она впилась ногтями в его спину, почти потеряв контроль над силой удовольствия.       — Зен, — произнесла она дрожащим голосом, — пожалуйста.       Этой просьбы было достаточно. Он скинул брюки, отбрасывая их в сторону, молниеносным движением стянул с нее белье.       Вистериа скользил по ней руками, забираясь во все потайные складки ее тела, проникая внутрь. Она раздвинула ноги, открываясь перед ним, пытаясь снять напряжение, копившееся внутри.       В следующую секунду он входил в нее своим набухшим органом, жадно вбирая ее губы, проникая в ее плотное тело. Схватившись за его плечи, Шираюки впивалась руками ему в спину, удерживая в себе пронзительную боль.       Она радовалась, что делала это с Зеном — как можно было доверить такое кому-либо еще?       Она обхватила его ногами, раскрывая бедра. Через некоторое время боль прошла и ее захлестнула волна удовольствия. Ей казалось, будто ее сотворили специально для него, а его — для нее. Они подходили друг другу совершенно, словно были единым целым.       Они лежали молча, один в другом, дыша резко и отрывисто. Их дыхание прерывал лишь звук дождя о холщовую крышу.       Вистериа перекатился на бок, закрывая рукой лицо, весь в напряжении. Дотянувшись до него, она прикоснулась к его плечу, но он отстранился:       — Одевайся, Шираюки.       Она села прямо, надела халат. Сердце ее билось учащенно, руки дрожали. Ее бедра ныли — от боли и наслаждения.       — Зен…       — Мы едем обратно. — Он встал, подобрал с пола брюки и пряжку, затем натянул их — быстро и резко, с безучастным выражением лица и плотно стиснутыми зубами.       Ей не нужно было спрашивать почему. Достаточно было посмотреть на палец левой руки, где сверкало кольцо, подаренное Изаной. Ей стало дурно.       Она заставила Зена отказаться от всего, что было важно для него. Но в независимости от последствий, с которыми ей придется столкнуться, для него они будут в сто раз хуже.       Она любила его — сейчас знала это точно. И не важно, какую цену ей придется заплатить — любовь к нему оправдывала все затраты. Но, глядя на него сейчас, она понимала, что для него цена была слишком высокой.       Зен стремительно несся вперед, не обращая внимания на проливной дождь, колотивший в стекла. О том, чтобы остаться наедине с Шираюки, не было и речи.       Чувство вины за совершенное предательство горело внутри его — наравне с сильнейшим возбуждением, будоражащим и раздражающим.       С одной стороны, он был сломлен позором, с другой — думал о ней, вновь и вновь проигрывая в голове безрассудные секунды наслаждения, вновь переживая ощущение тесноты в ее теле — неоспоримое доказательство того, что он был у нее первым, — вспоминая прилив оргазма. Это было блаженством. Но за секунды счастья он заплатит страданиями в аду.       Он опозорил себя, предал брата. И только ради собственного блаженства.       Да, девушка соблазнила его, заманила, но ведь действовал он по собственной воле, его никто не заставлял, и за то, что произошло между ними, ответственность нести будет он сам. Всему причиной — слабость.       Ничего уже нельзя изменить.       — Я не выдам ему, что это был ты. — Голос Шираюки вернул его на землю. — Я скажу ему, что это был какой-нибудь мальчишка из пансионата или знакомый с бала. Я никогда не скажу ему, что ты был первым мужчиной. Ведь он узнает, что у меня кто-то был. Узнает?       Он не подходил для женщины, которая во всем находила красоту и очарование. Разве мог он предложить ей что-то иное, кроме вечной темноты?       — Да, он узнает. Ошибиться невозможно.       — О! Тебе… это… это было неприятно? — спросила она, понурив голову. Щеки ее пылали.