Только ночи страшны от того, Что глаза твои вижу во сне я...

Он стал моим наваждением, Тенью в каждом моём сновидении, В каждом зеркале отражением, Самым тайным моим откровением. Он оставил меня в невесомости, Вне запретов, табу и условностей, Разнёс вдребезги купол скромности И загладил в душе все неровности… (с) Flёur Сны… Тонкая хрупкая грань между реальностью и фантазией. Яркие, четкие, красочные видения. Иногда они вселяют в сердце надежду, возбуждают, дарят умиротворение, но иногда становятся страшной пыткой, вселяя боль и страх. Сны Гермионы объединяло обязательное присутствие одного человека. Каждую ночь она видела Сириуса Блэка. Она видела его падающим в каменную арку, пьющим огневиски, кормящим Клювокрыла, целующим ее губы, смотрящим на нее тяжелым взглядом... Если ей и снилось что-то другое, то она этого не помнила, ее будто замкнуло на Блэке, он не выходил у нее из головы. Она уже не понимала, что означают ее сны, показывают ли они возможное будущее, прошлое или просто ее страхи и желания. Почти каждую ночь Гермиона просыпалась в холодном поту с именем Сириуса на губах. Джинни, исправно будившая ее, если она не могла сама вырваться из кошмара, уже ничего не спрашивала. Первый раз девочка еле справилась с метавшейся в беспамятстве Гермионой, она уже хотела позвать на помощь, когда увидела графин с водой, мирно стоявший на тумбочке. Уизли выплеснула его в лицо подруге, и девушка, мокрая и ошарашенная, но зато полностью проснувшаяся, плюхнулась на кровать. Объяснений от трясущейся Грейнджер Джинни так и не получила, напоила ее теплым молоком и уложила спать, как ребенка. Но когда это повторилось на следующую ночь, она потребовала ответов. Гермиона только краснела и что-то невнятно бормотала, предоставив подруге самой догадываться о происходящем. Но если Джинни и строила какие-то предположения, то держала их при себе. От переживаний и отсутствия нормального сна под глазами Гермионы залегли темные тени, лицо осунулось, и на нем все чаще стало появляться мрачное затравленное выражение. После того памятного вечера Сириус делал вид, что ее не существует, смотрел словно сквозь нее, а если и обращался к ней, то делал это безлично и подчеркнуто вежливо. Девушка не знала, винит ли он ее в произошедшем или зол на себя, но их общение сошло на нет, он даже старался не находиться с ней в одной комнате. Гермионе не хватало прежнего Блэка, иногда веселого и заботливого, иногда отстраненного и задумчивого, иногда разъяренного и язвительного. Теперь он был гордым и безразличным, и произошедшая с ним перемена пугала ее. Он все больше становился похож на портреты своих предков-аристократов с бесстрастными лицами и холодными глазами. И это яркий вспыльчивый Сириус, который всегда был полон жизни? Который даже после Азкабана сохранил свою детскую непосредственность? Гермиона не хотела этому верить, и не она одна... Гарри тоже заметил отчужденность крестного, и как-то раз попытался обсудить это с подругой, но Гермиона просто позорно сбежала, не заботясь о том, что подумает парень. Она просто не могла говорить о Блэке. Только через две недели девушка набралась смелости и зашла в библиотеку, чтобы почитать книгу о браслете, которую ей оставил Сириус. Все в этом помещении хранило следы их пребывания здесь, будто никто и не заходил в библиотеку после того, как она выбежала отсюда вся в слезах. На столе стояла недопитая бутылка огневиски и лежала старая книга. Гермиона почти благоговейно взяла ее в руки и опустилась в кресло, которое, казалось, помнило жар их с Сириусом объятий. Книга была небольшая, но написанная старинным языком, и когда гриффиндорка наконец закончила чтение, было уже за полночь. Она потрясено отложила книгу. Сириус был прав, браслет действительно являлся могущественным магическим артефактом с множеством свойств, и одно из них ошеломило ее. Браслет связывал дарителя и одаренную притяжением, неким подобием любви, чтобы браки, в чистокровных семьях часто больше похожие на сделки, становились для обеих сторон более приятными, ну и конечно, не на последнем месте стояло продолжение рода. В примечаниях было написано, что при наличии настоящих чувств это свойство не работает, в связи с ненадобностью, а в некоторых случаях усиливает связь. Гермиона грустно усмехнулась, в своих чувствах она была уже больше года уверена, а вот Сириус... Скорее всего, на него подействовала магия браслета. Она расстроено уронила голову на руки, ей не хотелось верить, что даже те недолгие волшебные минуты, что они провели вместе, были всего лишь следствием древней магии. "Какая жалость, что здесь нет подробностей! Не книга, а просто брошюра какая-то!" - накручивала себя девушка. "Все-таки первый раз он поцеловал меня еще до браслета", - родилась утешительная мысль в ее голове, но ненадолго задержалась, вымещенная обидой и недоверием. Гермиона с тоской посмотрела на бутылку, стоявшую на столе, задумчиво покрутила ее в руках и отхлебнула большой глоток. Огневиски обожгло ей горло, она закашлялась, на глаза выступили слезы, и девушка, не задумываясь о том, что делает, со всей силы кинула бутылку в стену. Та разлетелась на осколки, слабо поблескивающие в свете лампы, жидкость растеклась по полу небольшой лужицей. Гермиона ахнула, попыталась совершенно по-маггловски собрать стекла руками, тут же порезалась, упала на колени и разразилась слезами. "И это я, Гермиона Грейнджер, всегда спокойная и рассудительная, знающая ответы на любые вопросы, с достоинством выходящая из трудных ситуаций… Пью огневиски, бью бутылки, реву как ребенок и тоскую по самому разыскиваемому преступнику магического и маггловского мира… Что со мной происходит?" Замкнувшись в своих переживаниях, она не услышала скрипа двери и мягких шагов, приближающихся к ней. Девушка вздрогнула, почувствовав, как тяжелая рука опустилась на ее плечо. Она не обернулась. Она знала, кто это. Блэк молча опустился на пол за ее спиной и обнял подрагивающие плечи девушки. Она расслабилась и прислонилась спиной к его груди, больше не сдерживая слез, не стыдясь своей боли. Он тихонько укачивал ее, такую хрупкую, так доверчиво прильнувшую к нему, пока ее рыдания не стихли. - Почему, Сириус? Почему это происходит с нами? – раздался в тишине ее осипший голос. - Не спрашивай, когда не уверена, что хочешь знать ответ, - прошептал он ей в ухо. - Ты ведь уже сама все поняла. Это хуже приворотного зелья, его действие хотя бы прекращается со временем, - грустно усмехнулся Блэк. - И что же теперь делать? - Борись, Гермиона, просто борись со своими чувствами. Я понимаю, что это трудно и больно, поэтому лучше нам видеться как можно меньше. - Так тебя тоже тянет ко мне? – с надеждой спросила она. - Больше чем ты думаешь, - сказал он, зарывшись лицом в ее волосы, вдыхая легкий запах сирени. - Поэтому я и пытаюсь держаться от тебя подальше. Это неестественно, неправильно… Так не должно быть. Вспыхнувшая в сердце Гермионы надежда рассыпалась на осколки, все-таки его чувства продиктованы проклятой безделушкой. - Я почти не видела тебя эти недели, но мне не стало легче! Я боюсь спать, потому что ты заполняешь мои сны. Сны, которые могут сбыться! Я мучаюсь без тебя… - Я знаю, девочка, я чувствую твою боль. Я пришел утешить тебя, но, похоже, сделал только хуже. Если бы я мог тебе помочь… - он бессильно уронил руки, и она поежилась, не чувствуя больше тепла его объятий. - Ты можешь… - она развернулась к нему лицом, не вставая с колен, и запрокинула голову. – Ненадолго, но можешь… - Тебе не станет легче… - Позволь мне об этом судить, Сириус, - перебила она, - Один поцелуй… последний… - шепотом добавила она, закрывая глаза. И он нежно прикоснулся к губам, доверчиво приоткрывшимся ему навстречу. Она почувствовала, как мужчина обхватил ее лицо руками, углубляя поцелуй, и обняв его за плечи, прижалась к нему. Их поцелуй был наполнен нестерпимым привкусом горечи, они торопливо ласкали друг друга губами и руками, будто боясь не успеть насладиться этими последними мгновениями взаимной слабости, зная, что не смеют, не могут и не будут вместе. Он потянул ее на себя, и она взобралась к нему на колени, отчаянно прижимаясь еще ближе, чувствуя уже не тело, а его обнаженную израненную душу, наполненную болью и сожалениями. Ее словно ударило током от такой откровенной близости, это была не страсть, а что-то большее, заставившее его неохотно оторваться от ее губ. Он склонил голову ей на плечо, она уткнулась носом в его щеку, и легонько потерлась о начинающую проявляться щетину. Они не заметили широко распахнутых глаз, следивших за ними из-за приоткрытой двери, в которых постепенно застывало выражение недоверия и глубокого отвращения. Когда мужчина осторожно приподнял девушку и помог ей встать, подсматривавший за ними человек тихонько прикрыл дверь, короткие рыжие вихры мелькнули в конце коридора и пропали из виду. Сириус держал руки Гермионы в своих руках, она смотрела ему в глаза и горько улыбалась. - Это безумие, девочка. Мы слишком далеко зашли. - Безумие, - она согласно кивнула головой. - Зато какое сладкое. - Я почувствовал тебя, - медленно произнес он, - ты такая светлая, чистая, верящая в лучшее будущее. А я не могу предложить тебе ничего, кроме тьмы и горечи. Ты почувствовала ее? - Я чувствовала твою боль, Сириус. Я хотела бы излечить ее… - Я пережил смерть лучших друзей, предательство, несправедливые обвинения и двенадцать лет тесного соседства с дементорами, - он грустно покачал головой. - Ты только причинишь страдания себе. Мне уже не помочь. Я не живу, я существую только ради Гарри… Она покачала головой, собираясь что-то сказать, но он приложил палец к ее губам: - Тсс… Уже поздно, Гермиона. Я провожу тебя в твою комнату, - он коснулся невесомым поцелуем ее дрожащих век и потянул девушку за собой. Блэк проводил ее до комнаты, как и обещал, и подождал, пока она войдет и закроет за собой тяжелую дверь. Закрыв дверь, она прислонилась к ней и прошептала, не заботясь о том, услышит ли ее Сириус или спящая Джинни: - Пусть ты существуешь только ради Гарри… Я буду жить для тебя и ради тебя. Я сделаю все, чтобы помочь тебе… любимый, - она прикоснулась рукой к губам, еще хранившим пьянящий вкус его поцелуя, закрыла глаза и, не раздеваясь, завалилась на заботливо расправленную постель. Сириус не услышал ее горячих обещаний, быстро удалившись, но их слышали другие уши, затаившиеся по ту сторону двери, и ничего хорошего это Гермионе не предвещало. Но пока она спала, и в эту ночь ей не снились кошмары, только темное небо с ярко горящими звездами…