Глубины души

— Ты же расскажешь мне? — по-детски спросил Васильев, переступая порог квартиры. — Обязательно. Но скажи мне, пожалуйста, сколько тебе лет? — спросила Яна, надеясь узнать, сколько воспоминаний утеряно. — Двадцать пять, — без раздражения ответил Денис на глупый по его мнению вопрос. — Тебе почти двадцать восемь, — покачала головой девушка. — Хорошо, — Васильев присел на пуфик. — А теперь давай по порядку, я так ничего и не понял. Яна постучала ногтями по стене, подбирая слова. — Так, значит. Есть одна компания, находящаяся на грани банкротства, а хозяйка этой компании — я. Мои работники не желают работать под управлением женщины, поэтому мне нужен муж, который смог бы ещё и финансово помочь. Это ты. — Ага, — он кивнул, — но где же моя девушка? — осторожно спросил Васильев. — Что произошло с ней? — Ты разлюбил её, — не моргнув глазом, соврала девушка. — А мы? — неожиданно тихий вопрос. — Мы любим друг друга? Яна закусила губу. Нет, не любят. Пусть сейчас ненависть и не душила её так сильно из-за чувства вины, но она уже не сможет полюбить его. А Егор… — Ты сам что чувствуешь? — Не знаю, — усмехнулся Денис. — Пустоту. Ты не ответила. Мы любили друг друга? — Нет. — Почему? — наивно спросил он. — Так получилось, — уклончиво ответила девушка. Прошла неделя. Яна поняла, что её жизнь больше не напоминает ад. Раньше Денис постоянно изводил её, а сейчас либо спокойно занимался своими делами, либо задавал вопросы жене. Он словно вернулся в возраст двадцати пяти лет и Денис в этом возрасте нравился девушке гораздо больше, чем Денис в возрасте двадцати семи лет. Нет той злобной мрази, есть добрый, наивно смотрящий на мир человек, который всё ещё верит в хороших людей. С ним стало приятно проводить время, и всё чаще Яна вечерами приходила к нему в гостиную, чтобы скоротать время за приятными разговорами. Она и не понимала, как скучала по этой его милой улыбке, спокойному тембру голоса, вежливому обращению. Сложно было поверить, что совсем недавно этот человек толкнул её на стену, где она едва не пробила себе голову гвоздём. Он был похож на того, влюбленного в неё Васильева, но влюбленного больше нет, и не будет. А тоска по Егору с каждым днём росла и росла. Яна старалась отвлечься времяпрепровождением с законным, пусть и ничего не помнящим, но мужем. Получалось не просто плохо, а ужасно. И девушка ловила себя на той мысли, что тоскует по Щукину, как по Кострову. Как по мёртвому, это было страшно. Но фактически они умерли друг для друга — увидеться уже не суждено. Конечно же, можно было бы, и вернуть Егора, ведь Денис потерял память и не представляет угрозы, но это пока. Вдруг он увидит Щукина, всё вспомнит и ему сорвет крышу окончательно? Как ни странно бы это звучало, Васильева не хотела, чтобы к Денису возвращалась память. Ей нравился этот милый парень, возможно, с ним жить будет легче, но в один из вечеров случилось то, чего она так боялась. Яна открыла один из ящиков, и на глаза Денису попалось вино, которое они вместе пили, когда ещё верили в светлое будущее. Верили друг в друга. Девушка не знала, почему до сих пор не вылила его и не выкинула бутылку. — Подожди, — вдруг медленно попросил муж, — покажи мне эту бутылку. Яна молча, протянула ему требуемую вещь. Он покрутил бутылку в руках, но не открыл. — Странно, бутылка закрыта, но я чётко чувствую запах вина. Правда, немного притупленный, словно я уже пил, но я абсолютно трезвый. И, кажется, что я вспоминаю девушку. Но я не могу разглядеть её лицо, не могу понять, кто это. Но я знаю совершенно точно, что меня тянет, влечёт к ней. Как же я её назвал? «Моё солнышко с карими глазами», или как-то так, — Денис замолчал. Память возвращалась к нему. Мутно, урывками, но возвращалась. Но гораздо печальнее было то, что сейчас Васильев говорил о своей жене. Однажды они немного перебрали с алкоголем и он, перегнувшись через стол и дыша перегаром, нежно произнёс, щекоча дыханием шею: «Ты моё солнышко родное… Кареглазое». Девушка забрала у него бутылку и убрала обратно. Нет, нельзя, чтобы память возвращалась к нему. Она сделает всё для этого, она не хотела возвращаться к тому извергу, который жил лишь тем, что издеваться над своей женой и причинять ей как можно больше боли.