Got the sunshine on my shoulders

Гарри просыпается – святые угодники, в восемь часов утра – от телефонного звонка. Он отчаянно хмурится, пока шарит по кровати в поисках дьявольского аппарата и попытках отключить его. Несколько секунд уходит на то, чтобы прикинуть время. У него дома уже поздно. Наверное, это плохие новости. Он почти душится пуховым одеялом, пытаясь дотянуться до телефона, закинутого почти под кровать. Парень едва обращает внимание на свою раскалывающуюся от боли голову и смотрит на дисплей. Маркус – значится на нем наряду с минимум восемью эмодзи-сердечками. - Привет? – отвечает Гарри, тяжело дыша. - Малыш, - приветствует его Маркус. Его голос не обиженный и не взволнованный, в нем не слышится ничего, кроме веселья. – Ты на пробежке? Бег. Точно. Потому что Гарри нравится бегать по утрам, по крайней мере, когда его жизнь не перевернута с ног на голову. Он пытается замедлить бешеное биение сердца, а вместе с ним и выправить дыхание. - Нет, - признается Стайлс. – Просто немного испугался, разве у тебя сейчас не полночь? - Аа, - смеется Маркус. Гарри слышит на фоне гомон его друзей. – Может, и так. Мы же за городом, и у нас была небольшая вечеринка. Но просто я та-ак по тебе соскучился, что заставил Джонни вернуть мне мой телефон. Точно. Точно. Он в добровольном уединении. Дикая природа, его друзья, пара гитар, творческий процесс. Маркус занят, и только поэтому Гарри ему не звонил. И у Гарри не было времени скучать по нему, но об этом он думать не хочет. - Так здорово слышать твой голос, - говорит он вместо этого, и это правда. Он сразу расслабляется и падает обратно на простыни, раскинув конечности. – Когда вернешься домой? Его парень спрашивает у кого-то в фоновом режиме, по крайней мере, так кажется. - Сегодня суббота? – уточняет он. - Э-э, - хлопает глазами Гарри. У него нет ни малейшего понятия о времени. – Думаю, да? - Отлично, - смеется Маркус. У него очень хорошее настроение. – Если так, то в среду днем. Думаешь, ты уже приедешь? Гарри кусает губу. - Наверное, нет, прости. Он снова что-то говорит кому-то за кадром. - Все в порядке, не беспокойся. Я же говорил, что тебе не захочется уезжать, когда ты увидишься с семьей после долгой разлуки. «Его семья. Точно. Гарри, помнишь ложь, что наплел своему жениху, чтобы оказаться здесь?» - Да, это просто… Ну, ты прав, очень приятно вернуться. - Как они? – спрашивает Маркус. Он кажется таким заинтересованным, что у Гарри просто не хватает духа сказать ему правду. – Сильно скучали? - Ну конечно, - улыбается Стайлс, рисуя бессмысленные фигуры на смятом одеяле. Его палец натыкается на лист бумаги, и его мысли спотыкаются. – Прошло несколько лет. Я уже волнуюсь, что они не позволят мне вернуться. - Просто позвони мне, если тебя нужно будет спасать, - смеется Маркус. – Не хочется, чтобы наша первая встреча началась со слов: «Это из-за меня он вас нечасто навещает», но если это потребуется, я готов. - Мой герой, - отзывается Гарри, не обращая внимания на тихий внутренний голосок. Голосок ехидно напоминает, что они вместе уже два года, да и Маркус повез его к своим родителям всего через пару месяцев после знакомства. Гарри им не нравится, но это не имеет значения. Маркус просто хочет, чтобы он ответил ему тем же, раз уж они готовятся к свадьбе, и он прав. Господи, они скоро поженятся. - Для тебя что угодно, дорогой, - говорит Маркус. И Гарри слегка краснеет, смутившись. – Слушай, мне пора идти… - Уже? – вздыхает он. Это первый раз, когда они почти неделю не разговаривали. Теперь, когда Гарри смог отвлечься и подумать о своем женихе, он жадно жаждет его внимания. - Прости. Мы надеемся добраться до этого кемпинга, пока они не закрылись, поэтому нам пора выдвигаться. - Хорошо, - соглашается Гарри. Одна из его рук все еще касается письма, что лежит с ним рядом на постели. Он чувствует себя чуть ли не изменщиком. – Тогда поспешите. Я не хочу, чтобы ты спал в лесу. - Я не боюсь леса, - смеется Маркус. – Знаешь же, что я могу убить медведя голыми руками. - Конечно, можешь, - улыбается Гарри, глядя в потолок. - Пока, детка. Я тебя люблю. - Я тебя тоже. Созвонимся в среду? - Надеюсь, - смеется Маркус. – Пока. - Пока, - тихо прощается Гарри. Он отключается и закрывает глаза. А затем с улыбкой возвращается обратно на подушку, надеясь еще вздремнуть. Парень представляет себе встречу с Маркусом и возвращение в их дом на холмах в окружение привычных вещей. Он уже знает, что этого не произойдет. Не тогда, когда письмо почти прожигает дыру в ладони. Не тогда, когда память о вчерашней ночи неизбежно настигнет его – пока она просто крутится на краешке сознания, но готовится вот-вот сорваться и напасть. Гарри открывает глаза и садится. В комнате довольно прохладно, и легкий сквознячок проворно взбирается по спине, будто чьи-то кончики пальцев, вспугивая толпы мурашек. За окном, кажется, занимается прекрасный день. Самое время, конечно, для самого тяжкого похмелья на его памяти. Голова кружится, даже когда он неподвижен, а желудок опасно сжимается. Еще и солнце снаружи болезненно яркое. - Шикарно, - бормочет Гарри и – вот неожиданность – все во рту будто натерли наждаком. Господи, и он воняет. Ему определенно нужно принять душ. Это было бы разумно, но разве еще не слишком рано для каких-то реальных действий? Он просто собирается снова завалиться в кровать. И просто отключиться. Но он неминуемо думает о Луи. Гарри снова подтягивает письмо к глазам и с чувством вины выпрямляет уголок, который, должно быть, загнул во сне. Он всматривается в строчки, которые выглядят совершенно одинаково, но все равно отслеживает взглядом каждую, пока она не перейдет в следующую. Он выхватывает каждое ласковое обращение, каждое слово, что когда-либо слышал из уст Луи раньше, и борется с самим собой, чтобы не вспоминать, как они звучали, как он чувствовал себя, слыша их. Они обвиваются вокруг парня и душат простынями, как призраки прошлого или фрагменты шепота, не давая парню заснуть и окончательно прогоняя дрему. Он знает наверняка, что нужно сделать, чтобы избавиться от них, чтобы раскрутить свои мысли до логического завершения. Прямо сейчас у него такое чувство, будто он собирает себя по кусочкам, но они совершенно не сходятся в единый пазл. Ему нужна помощь. Гарри скатывается с постели, завернувшись в одеяло и слишком ленясь, чтобы надевать футболку, и оставляет спальню. В доме тихо и мирно, и повсюду этот легкий эфирный свет, что можно встретить только по утрам. - Доброе утро? – кричит он. И никакого ответа – только добравшись до кухни, он сталкивается с Дасти, что сидит прямо посреди стола и вылизывает лапку так, словно это единственное во всем мире, что ее заботит. - Эй ты, - улыбается парень и протягивает руку, чтобы почесать ее за ушком. Кошка вроде и напрягается, едва он касается ее, но в конечном итоге позволяет себя гладить. Гарри наслаждается мягкостью ее меха. Раньше у него всегда были домашние питомцы, но сейчас на них нет времени. Без животных дом иногда кажется пустым, но Гарри уверяет себя, что они всего лишь ступенька на пути к настоящему домашнему уюту. - А я думал, ты здесь больше не живешь, - обращается он к кошке. Видимо, не может пройти и десяти секунд, чтобы он не вспомнил Луи. – Где ты его оставила? Конечно, он спрашивает не всерьез. Впрочем. В замке слегка неуклюже поворачивается ключ. Сначала у Гарри не возникает никаких подозрений: в этом доме есть и другие жильцы, а сегодняшнее утро прекрасно подходит для прогулки. Но затем заходит Луи. Мало того, что он в спортивных штанах и мягком джемпере, весь такой домашний и сонно-взъерошенный, так еще и на руках держит ребенка. Луи замирает в дверном проеме, едва замечает Гарри. Тот же в свою очередь смущенно вспоминает о том, что почти голый. - Э-э, - оживает Томмо. – Привет. - Привет, - шепчет Гарри сквозь наждачное трение во рту. На кухне вдруг становится очень холодно. Он начинает заметно дрожать. – Что… Что ты тут делаешь? - Сбрасываю вот этот балласт, - хмыкает он и шутливо подбрасывает ребенка на руках. Затем поворачивается в дверях – «Его шея всегда была такой длинной?» – и кричит. – Эрни, ну-ка иди сюда. Тетя Энн покажет тебе все цветочки позже, но сначала мы должны ее попросить. Тетя Энн. Че-го? Кажется, Луи не замечает замешательства Гарри – его, похоже, вообще не сильно заботит его присутствие, так что просто проходит по кухне, будто по своей собственной. Одной рукой он открывает шкафчики, пока не находит все необходимое для приготовления чая. Гарри наблюдает за ним, пока что-то – кто-то – маленький бочоночек не вбегает в комнату и не валится ему прямо в ноги. Дасти возмущенно подскакивает. Стайлс инстинктивно протягивает руку, чтобы успокоить крошечного человечка. Это маленький мальчик со светлыми кудряшками и глазищами, в которых плещется до боли знакомая синева. Малыш начинает улыбаться, едва заглядывает в лицо Гарри. - Ла, - уверенно говорит он, улыбаясь еще шире. - Привет, - отвечает Гарри, совершенно очарованный. – Ты в порядке? Перед тем как мальчик успевает ответить, Луи безапелляционно втискивается между ними и кладет руку ему на плечо. - Давай тебя усадим, идем, - говорит он и придерживает один из кухонных стульев, пока малыш карабкается вверх. – Хороший мальчик, Эрни. Оставайся тут. - Ча? – спрашивает тот, наблюдая за Луи глазюками-блюдцами. - Чай, - соглашается Луи, несомненно, самым мягким и самым светлым тоном голоса, что когда-либо воспроизводил человек. – Я кое-что приготовлю тебе, но ты должен минутку подождать, хорошо? - Жду, - уверенно повторяет Эрни. – Холашо. - Хорошо, - кивает Луи. Гарри смотрит за ним краем глаза и по-настоящему хочет, чтобы это все прекратилось. Но теперь, когда он вовсю глазеет, он уже сам не может оторваться. Парень все-таки приглядывает за Эрни (на всякий случай, мало ли малыш будет близок к падению), но основной объект его наблюдения – Луи, который ведет себя на кухне его мамы, как у себя дома. Достает пакетик безкофеинового чая и забрасывает его в одну из безбожно страшных чашек оливкового цвета, что Гарри преподнес Джемме на Рождество, когда ему было двенадцать. Движения Луи уверены, в них чувствуется практика, хотя пользуется он только одной рукой. Когда дело доходит до включения чайника, он прикусывает губу и с беспокойством смотрит на малыша у себя на руках. - Я могу помочь, - не задумываясь предлагает Гарри. Луи прищуривается. – С водой, - он неопределенно взмахивает рукой. – Включу чайник, а ты пока можешь присесть. Только сейчас Гарри понимает, что их молчание длилось в течение нескольких минут, возможно, под действием какого-то безмолвного соглашения, а он просто взял и нарушил его. - Если тебя не затруднит, - наконец неохотно соглашается Луи. Гарри вскакивает, кутаясь в одеяло на манер плаща. И мысленно благодарит свое внутреннее «я» за то, что ему хватило вчера ума оставить нижнее белье в качестве пижамы. Он управляется с водой слишком быстро и надеется, что время замедлится, утопая в мягкой и в основном односторонней беседе Луи с детьми. Ему действительно нужно время, чтобы подстегнуть мозговую активность и все обдумать: он узнал бы эти глаза где угодно, но такого просто не может быть. Разумеется, это невозможно. После того, как чайник включен, парень возится с чашками, выстраивая их ручками в одну сторону, добавляя к ним блюдца и ложечки, прежде чем понимает, что поблизости от малышей, вероятно, не должно быть больше хрупких предметов, чем это крайне необходимо. Гарри тянет время, пока вода не закипит, после чего ему приходится разлить чай и сесть за стол. Он ерзает на своем стуле, боясь встретиться с Луи взглядом. В конце концов, они не обязаны враждовать. Гарри кажется, что этап взаимных криков они уже миновали. Тем не менее, он чувствует себя не особо комфортно, хотя это и его собственный дом. - Итак, хм, - начинает он, не зная, что еще сказать. – Как твое утро? И едва сдерживает порыв размозжить себе голову о стол. «Как твое утро? Серьезно?» - Ут-ла! – кричит Эрнест, хлопая ладошкой по столу. Честно говоря, Гарри считает его совершенно очаровательным. Луи же морщится. И только сейчас Гарри понимает, что второй ребенок – милая девчушка – спала все это время, а сейчас пробудилась. Она медленно отрывается от груди Луи и вперяет на него взгляд таких же больших и синих глаз, как у Эрнеста. - Привет, красавица, - улыбается ей Томмо, осторожно убирая назад выбившуюся ей на лоб кудряшку. Глаза Гарри неконтролируемо наполняются слезами. Но он возвращается к чаю вместо того, чтобы потакать своим похмельным эмоциям. Это не помогает, потому что он знает точно, которая чашка здесь принадлежит Луи, потому что он уже долгие годы пользуется одной и той же в этом доме. Он добавляет молока, сдерживая автоматический порыв добавить сахара, и замирает в нерешительности, оставляя две другие без добавок. Он мог бы спросить. Спросить Луи. Если бы его губы могли двигаться. - Просто черный? – наконец удается ему выдавить. Луи молчит слишком долго. Гарри оглядывается через плечо и находит его нахмурившимся. - С молоком, спасибо. - Я имел в виду детей, - ляпает Стайлс. Брови Томлинсона понимающе приподнимаются. - Точно, - отвечает он. – Да. Давай. Гарри кивает и ему удается за раз подхватить все три чашки. Луи не приглашал его присоединиться к ним, но ведь именно он занимался основными приготовлениями чая. Наверное, можно бы добавить еще одну чашку. - Вот так, - бормочет парень, ставя одну из оливково-зеленых чашек перед Эрни. Тот смотрит на него одновременно счастливо и серьезно и говорит. - Спасибо. Гарри улыбается ему. - Пожалуйста. И в то же время его сердце рвется из груди. Он уверен, что есть логичное объяснение тому, почему Луи оказался здесь в девять утра с двумя малышами, но как он ни старается, не может его найти. Остальные две чашки встречают куда более холодно, когда парень двигает их по столу. Луи выглядит так, будто прикидывает, что сказать. - Спасибо, Гарри, - говорит он в итоге, но не слишком-то эмоционально. Гарри предпочитает счесть это за прогресс. Он снова садится, кутается в свое одеяло и пытается задуматься о том, что хотел бы видеть на завтрак, а не об… этом вот всем. Тем не менее, он постоянно чувствует на себе чей-то взгляд и, подняв голову, встречается глазами с малышкой, которая с комфортом расположилась на коленях Томлинсона и с недоверием наблюдает за ним. Он решает улыбнуться ей, но это не помогает. Она просто хватается за свитер Луи и тянет его, чтобы спрятать в складках личико. - Что такое, Дорис? – наклоняется к ней Луи. Господи, и снова этот ласковый тон. – Что случилось? Ты боишься Гарри? Девчушка убирает ткань с глаз и подозрительно смотрит на Гарри, затем переводит взгляд на Луи и повторяет это несколько раз. - Да, это Гарри, - рассказывает ей Луи. Гарри же хочется, чтобы его имя всегда звучало так сладко из его уст. – Я знаю, как он выглядит, но его не стоит бояться, клянусь. Гарри даже почти не больно. Да и не может он сказать наверняка, преследует ли Луи цель причинить ему боль. - Ави? – спрашивает Дорис. Гарри растеряно хлопает глазами, потому что это… - Гар-ри, - кивает Луи. Он уже не первый раз произносит его имя, даже не удостоив ни единым взглядом. - Кай, - делает вывод малышка с таким видом, будто проблема решена. И оставляет свитер Луи в покое. Томлинсон улыбается – мягко-мягко – и пробегает пальцами по ее рыжим локонам. Тем временем Эрни тянется к Гарри, балансируя на краю стула. Одной ладошкой он держится за свою кружку, видимо, грея ее, но его глаза пристально всматриваются в лицо парня. Гарри не уверен, можно ли ему заговорить с малышом, если тот не обратится к нему первым, или не стоит проявлять инициативу. Эти дети – они Луи, и язык его тела говорит о том, что он будет отчаянно защищать их. К счастью, на помощь ему приходит мама. Она заходит в заднюю дверь, которая громко захлопывается у нее за спиной, прежде чем она успевает перехватить ее. Луи тут же выпрямляется. - Я слышу своих малышей? – улыбается Энн, приближаясь. - Тетя! – оба ребенка кричат почти в унисон, пытаясь добраться до нее раньше, чем она хотя бы покажется в комнате. Луи отпускает Дорис после того, как она начинает извиваться у него на руках, Гарри же незаметно помогает Эрни сползти со стула. - Мои дорогие, - приветствует их его мама, и ее голос похож на тот, каким с ними говорил Луи. Это с новой силой ударяет Гарри в грудь – и до того ноющую. – О, я так скучала по вам! Посмотрите-ка, как вы выросли. - Они были здесь на прошлой неделе, - хмыкает Луи. Он улыбается. - Мой самый взрослый ребенок! – восклицает Энн и, судя по звуку, идет в сторону кухни. Гарри мечтает, чтобы земля разверзлась и поглотила его. Он точно знает, каким будет лицо мамы, когда она войдет и застанет их. К счастью, Эрни и Дорис смягчают удар и напару тянут ее вперед. У миссис Твист не так много времени, чтобы остановиться и насладиться сценой, прежде чем броситься обнимать Луи, который просто встает и ждет, раскинув руки. - Вот ты где, - улыбается она, прерывая пристальный взгляд, которым награждается собственный сын. - Привет, роскошно выглядишь, - улыбается он в ответ и крепко ее обнимает. – Мама просила передать, что ей очень жаль, что вот так в последнюю минуту… - Знаешь же, что я и не против, - говорит Энн, отпуская его. Она кладет руки на плечи Луи, разглаживая воротник его свитера, и гладит парня по щеке. – Они мои самые любимые малыши во всем мире. Гарри отказывается признать, что ревнует. - Энн, - ухмыляется Луи, картинно прижимая руку к груди. – Ты причиняешь мне боль. - Я тебе покажу, Энн, - спорит она, все еще поправляя на нем одежду. - Прости, мам, - вздыхает он. На этот раз его голос намного мягче и даже нерешительнее. Луи прекрасно понимает, что Гарри сидит тут же, наблюдая за ними. - Так-то лучше, - улыбается Энн и целует парня в лоб. Гарри думает, что это вошло у нее в привычку. – Тебе еще не пора? - Пока нет, - отвечает он. – У меня достаточно времени, чтобы допить свой чай. Затем она отходит и кивает. Кажется, будто между ними происходит какая-то безмолвная беседа. Гарри чувствует себя задвинутым на второй план, но полагает, что так и должно быть. - Тогда я принимаю их из твоих рук, - улыбается мама. Она собирает чашки со стола и приближается к Гарри. - Доброе утро, дорогой, - уделяет она ему толику внимания и целует в щеку. У парня внезапно встает комок в горле, но он упрямо игнорирует его. - Доброе, мам, - бормочет он и умудряется ей улыбнуться, прежде чем она отойдет. Луи тихо садится. Обнимает свою кружку и смотрит прямо сквозь пар. - Хм, ты… - начинает Гарри, потому что никогда не умел вовремя заткнуться, - ты хочешь мне что-то сказать? Томмо резко поднимает глаза. В его взгляде нет раздражения, и Гарри воспринимает это как хороший знак. - Почему ты так думаешь? - Просто мама дала тебе возможность уйти, но ты не воспользовался. - Я не собираюсь жертвовать вполне неплохим чаем, - отвечает он, в доказательство делая небольшой глоток. «По крайней мере, он назвал его вполне неплохим». - Могу тогда я тебя кое о чем спросить? – спрашивает Гарри, глядя в потолок. Он не хочет смотреть на Луи, вид у которого, вероятно, как у победителя. - Будет считаться, если я отвечу «нет»? Стайлс молчит. - Ладно, - вздыхает Томмо. – Спрашивай. - Чьи это дети? – Он считает, что будет вежливо вот теперь посмотреть на Луи, потому что он вроде как просит раскрыть довольно личную информацию, к которой не имеет отношения. Кажется, это не тот вопрос, который Луи ожидал. Он немного растеряно открывает рот, а затем приподнимает брови, придя к окончательной догадке. - Дорис и Эрнест? – уточняет он, и Гарри кивает. – Очевидно же, что моей мамы. Очевидно. Ну конечно. Мир Гарри чуть покачивается. - У нее теперь еще больше младенцев? – спрашивает он, преисполненный удивления. – Это потрясающе. Они с Луи приставали к ней с тех пор, как она как-то упомянула, что, возможно, хотела бы завести еще одного ребенка. Он помнит жаркий воскресный вечер дома у Томлинсонов, разговоры о том, как бы им пригодилась практика перед тем, как у них появятся свои дети, и размышления о том, какой скучной стала жизнь с тех пор, как Дейзи и Фиби подросли. Джоанна всегда качала головой и улыбалась. Гарри и не предполагал, что она решится, но она это сделала. - Ты подумал, что они мои, - хмыкает Луи. - Нет, не думал, - бормочет кудрявый, но румянец на щеках выдает его. - Господи, Гарри, так ты и подумал. Это забавно. Гарри раздраженно скрещивает руки. Отчасти его лишь защитный жест, но отчасти и жест, сберегающий то маленькое пламя, что разгорается в его груди, стоит только Луи начать дразнить его. Его одеяло чуть сползает, обнажая плечи. - Ничего смешного, - парень пытается оправдаться. – У них твои глаза. - У миллионов людей голубые глаза, - парирует Луи и пронзительно смотрит на него. - Но уж точно не такие, как у тебя, - спорит Гарри. – Прекрати придуриваться. Луи просто его дразнит – то, как он прикусывает губу, говорит само за себя. А Гарри все еще слишком хорошо разбирается в его манерах подшучивания, и каждая клетка его тела игриво реагирует на Луи, когда тот пытается его подколоть. Но их больше нет. Вероятно, они никогда не вернутся к нормальным отношениям. С затаенным дыханием он ждет реакции Луи. Но ничего особенно не происходит. Тот просто улыбается. Потягивает чай. Смотрит на одно из обнаженных плеч Гарри и, похоже, не может отвести взгляд. Парень подтягивает одеяло, скрываясь в нем. Луи отводит глаза, будто его застукали на месте преступления. - Святые угодники, Гарри, - говорит он. – Как и откуда у меня возьмутся свои дети? Звучит язвительно. Гарри пытается пропустить это. - Ты всегда мечтал о них, - замечает он, пытаясь деликатно исключить себя из ситуации. Хотя не было никакого Луи, мечтающего завести детей, – это были они. Они всегда мечтали вместе. – Я подумал, что, возможно, ты пошел дальше и сделал это. Луи подпирает подбородок одной рукой. - Вот оно что, - говорит он, глядя в никуда. – Не думаю, что я еще хочу детей. Во всяком случае, не сейчас. Луи сразу же жалеет, что поделился чем-то настолько личным, но Гарри выхватывает эти слова из воздуха, прежде чем они растворяются, и пропускает их через себя. Позволяет им причинить боль. «Я чувствую то же самое, - хочется сказать ему, - почему это случилось с нами?» Он все равно собирался пойти к Луи. Постучать в его дверь, заставить задержаться на пороге, принося свои извинения, и спросить, просто спросить – как это случилось? Правильно ли он все запомнил? Как он может хранить память о чем-то, если воспоминаний не осталось? С другой стороны, это будет так эгоистично. Письмо, которое все еще лежит в его постели, пронизано болью, даже если Луи и не так много об этом говорит. Сам Гарри – один из призраков его прошлого, наверное, не стоит его вынуждать сталкиваться с другим. - Мне очень жаль это слышать, - наконец говорит он. Пустые слова. Гарри и сам это понимает. - Спасибо, - издевательски протягивает Луи. – Все просто. Не знаю, появится ли у меня желание становиться единственным родителем. - Вот уже не думаю, что мы были единственными геями в этом городе. К его удивлению Луи смеется. - Нет, - говорит он. – Определенно нет. Гарри раздумывает над тем, что еще сказать. В голове вертится несколько предложений, но что они дадут. Должно быть, Луи это видит и понимает, что он рассматривает этот разговор как тактическую битву. Парень отставляет в сторону остатки чая и встает. - Я пойду, - бросает он через плечо и… исчезает. Гарри таращится на пустое место, где он только что был. Затем поднимается и выходит за ним на улицу, как был – в одном одеяле. Луи он находит на заднем крыльце, прислонившимся к стене дома и уже не спешащим. Тот сидит, чуть подавшись вперед, его руки опущены на колени, а взгляд устремлен в землю. Он ничего не говорит, когда Гарри устраивается на коврике и вытягивает ноги, только отодвигается, давая ему тоже опереться на стену. Перед ними тянется маленькая улочка, здесь прямая, а затем петляющая вдали между деревьями и домами. Очень тихо. Гарри щурится на солнце. Его головная боль возвращается, когда свет бьет по глазам, но периферийным зрением он все равно видит Луи. - Ты просто не можешь оставить меня в покое, да? – наконец нарушает молчание Томлинсон. Он ворчит, но тон его довольно доброжелательный. - Не совсем, - отвечает Гарри. – Я просто… Джемма вчера напомнила мне об этом, и я кое-что понял… Луи очень внимательно смотрит на него. Гарри нервно ерзает. Он не уверен, что сейчас самый подходящий момент для разговора – когда Луи смотрит на него так – но какие у него варианты? Джемма сказала, что ему нужно пережить это, и она может быть права. Возможно… возможно, если он сам поймет свои мотивы и если сможет объяснить их Луи, тот будет больше склонен развестись с ним уже. Возможно, они наконец смогут разойтись своими дорогами. - Как ты справился с этим? – спрашивает он. Луи моргает. - Просто принял, - пожимает он плечами. «Просто смирился и отступил». - После того, как нам отказали? Как ты двигался дальше? Томмо отодвигается от него, затем еще, пока не встает и между ними не оказывается достаточно расстояния, чтобы Гарри видел его лицо. - Знаешь, мне действительно хотелось бы, чтобы ты затыкался хоть иногда, - глухо произносит он. – Ты не можешь просто… ты не можешь меня об этом спрашивать. У тебя нет права. Ты бросил меня, чтобы справиться с этим самостоятельно. - И я все равно тебя спрашиваю, - встревает Гарри. Он чувствует, что это жестоко, но он должен это сделать. Для них обоих. Луи смотрит на него, просто смотрит, а секунды тем временем перетекают в минуты. Его лицо ничего не выражает, зато в глазах – буря. - И ты по-прежнему не имеешь права знать. Мы расстались, помнишь? Ты уже много лет достаешь меня разводом. Гарри хочется поспорить с ним. Хочется, но так они далеко не продвинутся. Вместо этого он подбирает свое одеяло и пересаживается ближе. Утреннее солнце уже дарит немного тепла, успокаивая тысячи болезненных уколов в его теле. - На этот раз я не пытаюсь задеть тебя, - признается он, подбирая и крутя между пальцами случайный камешек. – Я не собираюсь сражаться с тобой. Я просто хочу поговорить. - Думаю, ты понимаешь, почему мне трудно поверить в это, - отвечает Луи, но слегка расслабляется и подходит. – И я ценю то, что ты хочешь поговорить, но я не хочу. Я же сказал тебе оставить меня в покое. - Ты сказал не приходить к тебе больше, и я этого не делал. Это ты пришел в мой дом. - Вряд ли этот дом можно назвать твоим, - замечает Луи, опуская руки в карманы и приближаясь. Гарри почти забывает, как дышать, когда он садится рядом с ним на ступеньках. Их колени сталкиваются раз или два, пока Томмо не устраивается поудобнее и не оставляет между ними как можно больше места. Кожа Гарри горит в том месте, где они коснулись, и только там. - Я устал, - признается Луи. – Я так устал от всего этого. - Не хочу указывать на очевидное, но меня бы здесь вообще не было, если бы ты… - Да, спасибо. Я уже понял, что я упрямый засранец, препятствующий твоей грандиозной свадьбе, ведь все на планете должны знать о вас. - Скажи, пожалуйста, почему? Почему еще ты не подписал, если не хочешь досадить мне? – настаивает Гарри. Его голос звучит куда мягче, чем ему хотелось бы. Луи вздыхает. Уж очень тяжко вздыхает. - Это уже не имеет значения. Ты хотел поговорить об усыновлении. Гарри кусает губу и нерешительно соглашается. - Хотел. Луи натягивает рукава свитера на ладони, оставляя снаружи только кончики пальцев. Он дергает ими выбившиеся ниточки и ерзает. - Видишь ли, такое дело, - начинает парень. – Группа по принятию решений пообещала прислать нам причины отказа в письменном виде, помнишь? - Конечно. – Конечно, он помнит. Трое представительных мужчин и три строгие женщины рассматривали их заявку, а они ждали, пока эта комиссия изучит все бесчисленные формы, что им пришлось заполнить. Это был ужасный процесс, но обещающий неописуемое счастье в конце. Кроме того, Луи все время держал его руку под столом, успокаивая его, хотя и сам дрожал. - Ладно. Так вот они сделали это, - его голос дрожит и теперь. – И они сказали… Гарри с ужасом наблюдает, как глаза Луи наполняются слезами. Это бьет его куда-то очень глубоко, глубоко в сердце, сжимая его тисками. Луи кажется таким несчастным, таким сломленным, и Гарри понимает, что готов заплакать вместе с ним. Луи всегда взваливал больше тягот на свои плечи, потому что забота о других позволяла ему чувствовать себя лучше. Гарри видел, как он играет эту роль много лет подряд, но всегда был рядом, когда маска падала, чтобы успокоить, поддержать и напомнить Луи, что он для него все, что имеет значение в целом мире, независимо от того, насколько он силен. А потом Гарри ушел. Он ушел и впервые задался вопросом, а кто остался? Кто помог Луи пройти через это? - Не плачь, - шепчет он, потому что не может больше молчать. – Пожалуйста, не надо. Пожалуйста. У него чешутся руки коснуться его, пока они пребывают в этом моменте единения. Его тянет оказать поддержку любым путем. Но он знает, что ничем не поможет. - Просто… - выдыхает Луи сквозь слезы. – Это я был виноват. Гарри, это была моя вина. - Это не так, - заверяет Гарри. Он понятия не имеет, о чем говорилось в письме, но он уверен в правдивости своих слов. - Всему виной было курение, - прерывает его Луи. – Они сказали, что не уверены, что я достаточно соответствую требованиям, хотя я божился, что никогда не буду курить поблизости от ребенка. Я звонил им и, как идиот, просил пересмотреть решение, просто… это была моя вина. Из-за меня мы остались без малыша. Только сейчас Гарри замечает, как сильно дрожат его руки. И ему очень больно, хотя определить источник боли не получается. Это может быть просто грустью, а, может, это отголоски боли, что он пережил много лет назад. Он представляет, что чувствовал тогда Луи, но должно быть в реальности все было намного хуже. - Они даже не дали категоричного отказа, они оставили нашу заявку и сказали вернуться к ним через полгода, но… Что ж. К тому времени ты уже давно ушел. - Они… что? – выдыхает Гарри. Воспоминания и ощущения тех дней возвращаются к нему вспышками. Каким бессмысленным все казалось только потому, что если они повторят попытку, то им придется пройти весь этот изнуряющий процесс с самого начала. - Мы могли бы все исправить, - просто говорит Луи, и из его голоса уже испарилась большая часть уязвимости. Теперь он говорит так, будто хочет, чтобы Гарри знал, как сильно он был разбит. – Еще шесть месяцев, и мы могли бы получить одобрение. - Прости, - шепчет Гарри в ужасе. Он никогда и не думал, что это реально, никогда не представлял, что возможно. - Что сделано, то сделано, - качает головой Луи. – Ты хотел знать, как я смог двигаться дальше, вероятно теперь ты сможешь сделать собственный вывод об этой истории, - он снова вздыхает и вытирает ладони о штаны. – Если не хочешь продолжить допрос, я пойду. - Я этого не хотел, - говорит Гарри. Как ни крути, он только доламывает то, что собирался исправить. – Я не хотел тебя расстраивать. - Немного поздновато, не так ли? – замечает Луи, но на этот раз чуть более доброжелательно. Он даже слабо улыбается, хотя не скажешь, что он полон радости. – Оставь это в покое, Гарри. Я рад, что мы больше не кричим друг на друга, но моя жизнь – это моя жизнь, а твоя принадлежит тебе. Нет причин для того, чтобы они как-то пересекались. И не дожидаясь ответа, он уходит. Гарри наблюдает за ним, пока его синий свитер не превращается в простое пятнышко вдали. «А что насчет развода?» - хочется ему крикнуть на всю улицу. Все стало бы так просто, если бы Луи освободился от него, и все же он этого не делает. И это так сильно разочаровывает. Парень возвращается в дом и, пока тщательно пережевывает свой завтрак из одного банана, думает обо всем, что рассказал ему Луи. Он получил ответы на свои вопросы, по крайней мере, некоторые из них, но ничуть не приблизился к ощущению, что эта глава его жизни окончательно закрыта. Один из них никак не хочет отпустить другого. И на данный момент Гарри не уверен, кто он из этих двоих. * * * Первые перемены в жизнь Гарри приходят спустя несколько дней, когда он помогает маме убрать со стола после обеда. Его телефон начинает жужжать в кармане в тот самый момент, когда он натягивает пару резиновых перчаток. Парень забивает на звонок, надеясь, что кто бы это ни был – он подождет, но телефонная трель прекращается только за тем, чтобы заиграть снова через несколько секунд. Так повторяется пару раз, пока мама не хватает его за плечи и не выталкивает за дверь. Когда Стайлс смотрит на дисплей, что-то, похожее на свинцовый клубок, начинает ворочаться у него в животе. Это Найл, и это уже его девятая попытка до него дозвониться. - Что случилось? – он почти кричит, когда отвечает на звонок. - Господи Боже! – вопит Найл в ответ. – Ты в порядке? Ты жив? - Что случилось? – повторяет Гарри. Он выходит из дома, чтобы немного уединиться, но не может успокоиться и хотя бы присесть. – Я в порядке, но что… - Есть записка, - стонет Найл. Он так тяжело дышит, что Гарри начинает волноваться еще больше. – Мне в офис доставили записку, и это… - ирландец делает паузу, возможно, чтобы вздохнуть наконец-то. – И это плохо, Гарри. Гарри вздрагивает. - Найл, - бормочет он, пытаясь не сорваться на крик из-за напряжения. – Скажи мне, что произошло. - Записка, как я и сказал, - нетерпеливо отвечает Найлер. – Я просто скину тебе фотку, лови. Секунду спустя телефон снова жужжит. Он отводит его от уха и плавно переходит в сообщения. Когда фотография раскрывается, у него кровь стынет в жилах. Это простой лист бумаги с полоской посередине, по которой, вероятно, был сложен. Я знаю, что он сделал, - гласит надпись, а рядом с ней фото Гарри с модного показа, который он посетил в прошлом месяце. Его глаза были яростно перечеркнуты черным маркером. Гарри сразу же чувствует себя незащищенным, выставленным напоказ на заднем дворике его мамы, несмотря на забор, отделяющий его от всего остального мира. Они просто думали… Они думали, что кто-то так шутит. Да и полиция сказала, что не стоит волноваться, и такие шалости не приводят к серьезным последствиям. Что Гарри не о чем беспокоиться. - Найл, - плаксиво обращается он другу, снова поднося телефон к уху. – Найл, что мы будем делать? - Слушай, - говорит Найл. Кажется, он успел немного успокоиться, и его тон теперь более сдержанный. И ответственный, как и положено. – Я не хочу, чтобы из-за этого ты лишился сна, хорошо? Гарри считает, что это звучит немного лицемерно, учитывая тот факт, что Найл только что едва не спровоцировал у него сердечный приступ. - Где ты остановился? - У мамы, - отвечает Гарри. – Это небезопасно? Я подвергаю свою семью опасности? - Нет-нет, все хорошо, - поспешно встревает Хоран. – На самом деле, это здорово. Оставайся на месте. - Ты звонил в полицию? - Конечно, звонил. Они как раз в пути. Сказали по телефону, что им, возможно, потребуется взять у тебя показания, но я заверил их, что ты залег на дно и в любом случае ничего не знаешь о преследователе. Ты ведь не хочешь пообщаться с полицейскими, верно? Гарри отрицательно качает головой. - Нет, конечно нет. Раньше они не собирались меня допрашивать – звонили пару раз, и то обычно тебе. - Ты прав, - признает Найл. – Они сказали, что будут следить за ситуацией и что им нужна записка в качестве доказательства, но я не знаю… Не знаю, что они смогут найти. У Гарри дрожит свободная рука. Он видит выглядывающую из окна кухни маму и ее встревоженный взгляд, так что заставляет себя улыбнуться ей и показывает большой палец. - Ты отправишь сюда Питера? – спрашивает он, подозревая, что уже знает ответ. - Сам понимаешь, что я не могу позволить тебе оставаться без защиты. Я сказал ему отложить свой костюм и выглядеть как можно проще, но ты должен быть в безопасности. Прости. - Все в порядке, - вздыхает Гарри. Он в любом случае не признается, что вздохнул с облегчением, а не потому, что они с Найлом миллионы раз спорили о телохранителях. – Все нормально. Я просто… мне страшно, Ни. - Я знаю, - вздыхает и Найл. – Знаю, что ты боишься, и я тоже. Наверное, это единственное, от чего я не могу тебя оградить, но я чертовски стараюсь. - Спасибо, - искренне благодарит Гарри. И что бы он только делал без Хорана. – Спасибо, что поставил в известность. Будешь держать меня в курсе? - Конечно, Эйч. У тебя еще будет шанс рассыпаться в благодарностях, потому что если полиция не поймает этого ублюдка, я собираюсь предстать перед судом за убийство. Гарри слабо смеется, а его паника чуть отступает. - Пожалуйста, не убивай никого. Мне нужен кто-то, чтобы управлять моей жизнью. - Возможно, я найму киллера, - задумывается Найл. Знакомый скрип его офисного кресла доносится издалека. – Но платить придется тебе. - Без проблем, - улыбается Гарри. – Да, и если что-то понадобится полиции или тебе, какие-нибудь дорогостоящие экспертизы, системы безопасности или наружного наблюдения, ты можешь просто оплатить с моего счета. - Не будь идиотом, - хмыкает Найл, и Гарри тоже тянет улыбнуться. – Хочешь потратиться на таинственного сталкера? Сердце Гарри чуть ускоряется на этом слове. Сталкер. Обычно так Найл называет фанатов, которые пытаются завладеть личной информацией о нем, но это – это совершенно новый уровень. У кого-то действительно есть, что сказать ему. Кто-то, возможно, действительно хочет заставить его пострадать. Я знаю, что он сделал. Да что он сделал-то? - Эй, - отрывает его Найл от мыслей. – Пожалуйста, скажи, что по крайней мере у тебя есть хорошие новости. - Э-э, - чешет затылок Гарри, его внезапно обдает жаром. – В зависимости от того, что считать хорошими новостями? - Значит, он не подписал, - делает вывод Найл. – Господи, что за упрямый мерзавец! Какого черта он хочет от тебя? Гарри едва сдерживает порыв встать на защиту Луи. Найл прав: он имеет право на этот развод, и только то, что они с Луи пришли к какому-то пониманию, вовсе не значит, что тот перестал быть мудаком. - Хотел бы я знать, - отвечает он. - Хочешь, чтобы я начал искать другие варианты? – интересуется Найл, уже копошась в каких-то бумагах, судя по звукам. – Я уверен, что вас могут развести и без него, у меня есть друг-адвокат… - Я хочу, чтобы ты расслабился, - прерывает его Гарри. И даже немного улыбается. Найл всегда был его самым ярым защитником от журналистов, необоснованной критики и продюссерской жадности. Большинство из того, чего он достиг в карьере, было обеспечено участием Хорана. – Знаю, что ты только что вернулся из отпуска, но почему бы не взять еще один? Сходи в спа или что-нибудь типа того. - Похоже, ты не понимаешь, как я сейчас далек от отдыха, - отвечает Найл. – Я просто не хочу, чтобы ты тратил свое время на того, кто этого не заслуживает. Помнишь, что собирался заняться планированием своей свадьбы? Стайлс вздыхает. - Я помню. Он чувствует легкую искру возбуждения в сердце, когда думает об этом. Он многого из того, что ему нравится, не мог позволить на своей первой свадьбе, ставшей ошибкой, но в этот раз он все исправит. Цветочные композиции, составленное им лично меню, дегустация торта и репетиционное застолье, - все распространенные в Америке свадебные клише, на которые он может спустить кучу денег. Ему нужен настоящий праздник, настоящая церемония, настоящий муж – и смокинг, сшитый специально для него. - И все же, - продолжает Гарри. – У меня здесь все под контролем. Если мне понадобятся какие-то действия от тебя, я позвоню. - Пообещай мне. Не смей связываться с этим дерьмом в одиночку. - Обещаю, - вздыхает Гарри. – Я позвоню тебе, когда Питер приедет сюда, хорошо? - Обязательно позвони, - наказывает Найл. Гарри даже сквозь телефон чувствует, что он кивает при этом. – Не пренебрегай собственной безопасностью, ладно? И береги себя. - Да, мамочка. Пока. Найл смеется. - Пока, Эйч. Люблю тебя. А затем он отключается. Его шумный голос сменяется нагоняющей жути тишиной сада и всего города в целом, где нет никаких других звуков, кроме пения птиц и шелестящих на ветру листьев. Гарри почти забывает первоначальную причину звонка. Почти. Теперь, когда парень не отвлекается на разговор, он понимает, настолько вокруг него открытое пространство. В дальнем конце сада есть затененный уголок со множеством кустов роз – несколько человек, вероятно, смогут спрятаться там без особых проблем. Есть и немало разросшихся за последние годы деревьев, чьи ветви свешиваются на улицу. Гарри в ужасе от того, что любой может просто схватится за сук и без труда перелезть через забор. Он встает, прижимая телефон к груди, и пятится назад. Все это заставляет чувствовать себя маленьким, трусливым таракашкой, бегущим от ботинка, но в противном случае ему грозит встреча с кем-то, кто, вероятно, с удовольствием выколол бы ему глаза не только на фото. - Все в порядке, милый? – спрашивает его мама, стоя в коридоре с посудой в руках, едва парень закрывает за собой дверь. Должно быть, он выглядит немного безумно, фактически сбегая из их мирного, красивого и совершенно безопасного сада. - Конечно, - улыбается Гарри. – Просто срочно понадобился Найлу, но все в порядке. Прости, что бросил тарелки. - Завтра они все в твоем распоряжении, - улыбается Энн и проводит по его волосам. – А теперь время выпить чая. Гарри опускает телефон в карман, выпрямляется и следует за ней. Он изо всех сил старается избавиться от чувства, что кто-то наблюдает за каждым его движением. Но теперь он дома за запертыми дверями, где купается в тепле, свете и любви своей семьи. Никто не сможет причинить ему вред.