Got the sunshine on my shoulders

Как и ожидалось, Энн оказывается вне себя от радости, когда понимает, что происходит. Она столько раз целует сына, что делает все его щеки ярко-розовыми от помады, и обнимает Джей так долго, что всем вокруг становится немного неловко. Все, что запланировал Гарри, проходит без сучка и задоринки. Цветы привозят рано утром, так что он успевает самостоятельно их расставить, а садовая иллюминация невероятно хороша в закатном свете. Повара не ошибаются с количеством блюд, и каждое из них идеально подогрето. А приглашенные музыканты оказываются трезвыми, в отличном настроении и готовыми к работе. Кажется, что все наслаждаются вечером – Энн и Робин проводят на танцполе больше времени, чем кто-либо другой из присутствующих, а девушки семейства Томлинсон носятся по залу и утаскивают танцевать всех, кого знают. К наступлению ночи Гарри позволяет себе расслабиться. Внутри него разливается приятное тепло после пары стаканов домашнего вина, и он блуждает глазами по помещению. Вот его мама придерживает за локоть Джей и шепчет ей что-то на ухо, пока они обе не начинают пьяно хихикать, вот Джемма с Дорис на коленях увлеченно болтает с мужем Джоанны – Дэном, будто они давние друзья. Лотти и Дейзи в блестящих платьях вертятся возле музыкантов, возможно, уговаривая сыграть их любимую песню. К слову, никто из них ни разу не приблизился к Гарри, даже не взглянул на него. Конечно, он не удивлен, но это особый вид боли. Девчонки выросли на его глазах, он привык считать их своими сестрами, как и Джемму. Но они всегда яростно защищали Луи, как и их мать. Они видеть его не хотят, и это имеет смысл. Гарри наливает себе еще, чтобы отвлечься от хандры. Сегодня он намеревается выпить за все то, что кануло в прошлое, за хорошо выполненную работу и за то, что собственную боль обратил в этот прекрасный яркий праздник. Он поправляет белоснежный букет лилий, когда на его столик падает тень. Ему даже не нужно смотреть, он знает, что это Луи. - Привет, - улыбается Гарри, несмотря на свое настроение. Это их первый разговор за сегодня, но он весь вечер наблюдал, как Луи крутил в танце свою мать и сестер и прошелся по залу, приветствуя всех тех, кого давно не видел, такой очаровательный, уверенный в себе и красивый. «Слишком красивый». - Ты всю ночь сидишь на заднице, - говорит Луи вместо приветствия. - Вовсе нет, - хмурится Гарри и кивает на свой полупустой бокал. – Это ложь. Луи улыбается как-то по-новому и опирается на спинку свободного кресла. - Вставай, - говорит он, - Давай же. Он будто сошел с обложки романа. Его волосы взъерошены, но лишь слегка, а скулы чуть зарумянились от алкоголя. Весь этот блядский вечер он разгуливает в дорогущем костюме и белоснежно-белой рубашке. Две верхние пуговки на ней сейчас расстегнуты, и этого достаточно, чтобы открыть ямочку над ключицами и поблескивающую потом разгоряченную кожу. - Ну не-ет, - бормочет Гарри и поспешно отпивает вина. – Я отдыхаю. - Ты уже час отдыхаешь, - замечает Луи. Он протягивает руку и ворошит его волосы. – Пришло время танцевать. Гарри кладет локти на стол. - А меня еще никто не приглашал, - пожимает он плечами. Он не может сдержать улыбку – чуть более нахальную улыбку, чем ему бы хотелось, но… эта ночь кажется нереальной, и, ладно, он подвыпил. Ему позволительно так себя вести. И в то же время он чувствует, что несколько пар глаз наблюдает за ними. Каждый здесь знает их историю, знает, что сделал Гарри. Со стороны они могут выглядеть очень и очень странно, да так оно и есть. Парень не позволяет себе упасть в пропасть, балансируя на самом краю, но с каждым днем это становится все труднее. С каждой такой легкой улыбкой Луи, он заносит ногу над бездной. Но что Гарри может противопоставить такому мягкому взгляду, в котором читается, что он единственный, на кого Луи смотрит. - Ладно, - соглашается тот, все еще улыбаясь. Но исходная игривость сходит с его лица, оставляя его серьезным, чуть испуганным и совсем молодым. Как во сне Гарри наблюдает, как он протягивает ему руку. – Могу я пригласить тебя на танец? Огни вокруг кажутся слишком яркими – неожиданно оранжевыми и красными, но совсем не желтыми – и обжигающими, потому что Гарри мгновенно потеет под пиджаком. Он замирает, таращась на Луи и пытаясь вспомнить, как вообще складывать звуки в слова. Выражение лица у Луи меняется, а протянутая рука подрагивает. И эта легкая дрожь возвращает Гарри на землю. Он скидывает пиджак, даже не глядя, куда тот падает. Парень знает, что покраснел как маков цвет, а во рту у него пересохло, но, кажется, шаг в бездну он сделал? Есть ли какая-то параллельная вселенная, в которой его согласие может быть хорошей идеей? У него отчаянно дрожит голос, и он едва может прошептать. - Да, ты можешь. Луи сияет. А Гарри тут же смущенно думает о своих потных ладонях (да и всем прочем), о своих перепутанных волосах и исходящем от него запахе алкоголя. Потом Луи наклоняет голову и сжимает его пальцы, и Гарри вспоминает, что они знают друг друга всю свою жизнь. И если уж он вот-вот рухнет в бездну неизвестности, лучшего кандидата на падение с ним, чем Луи, просто нет. Он встает. Его кресло гремит, вероятно, привлекая к ним еще больше внимания. Гарри не оглядывается и не пытается перехватить взгляд своей матери, Найла, Лиама или Джей из толпы в центре зала. Его сердце барабанит в груди в таком же диком и смущенном состоянии, в каком он и сам пребывает. Ему лучше не смотреть ни на кого, кроме Луи, если он не хочет развернуться и сбежать. Луи должен знать, должен чувствовать что-то подобное, потому что он не позволяет Гарри оторвать от себя взгляд. Его глаза – магнитно-голубые, и в них пляшут отражения дюжины фонариков. Стайлс настолько поглощен ими, что едва не срывает по неосторожности скатерть со стола. В конце концов, ему удается обойти стол. Луи не отпускает его и не расцепляет их руки. Он ведет Гарри по залу, будто показывает ему, что это самое очевидное, что они могут сделать. Гарри кажется, что паркет покачивается под его ногами. А еще он надеется, что это только плод его воображения, но разговоры вокруг них слегка стихают. На них смотрят – должно быть каждый присутствующий, их взгляды будто обдают спину Стайлса ледяной водой и посылают мурашки по коже. Но он не обернется. Луи – единственный, кто заслуживает внимания здесь, с его прекрасными растрепанными волосами и широко расстегнутым воротничком рубашки, с яркой улыбкой и теплой кожей, с уверенностью в каждом своем шаге, которой Гарри может только завидовать. - Все в порядке, - шепчет ему Луи, чтобы это осталось только между ними. – С нами все в порядке. Но если ты хочешь вернуться за столик, просто скажи мне. Гарри чувствует вызов в его тоне, но также и легкий намек на нервный трепет. А потом он вспоминает, кто они и как здесь оказались. Парень опускает голову и неохотно отводит глаза от Луи, пока тот осматривает помещение. Как и ожидалось, почти все молчат, бросая на них ядовитые взгляды, но притворяясь, что не делают этого. Гарри выглядывает из-за плеча Луи. Рука Луи лежит там же, где лежала пару недель назад, когда Гарри рыдал у него на плече рядом с этим же залом. И это только их дело. Каким-то образом ему удалось сделать достаточно, чтобы получить своего рода прощение, достаточно, чтобы Луи позвал его танцевать. Никто из этих людей не знает, что между ними, ни у кого из этих людей нет права так смотреть на них. Но раз они здесь, Гарри им покажет. Даст понять всем, как гордится тем, что этот парень держит его за руку. Взгляды зевак сопровождают всю их короткую, медленную прогулку до танцпола. Музыканты отчего-то останавливаются на середине песни, и у Гарри мурашки снуют по спине вверх и вниз. Луи ведет его прямо в центр открывшегося перед ними пространства. Он все еще улыбается, и это смягчает его черты, но на лбу выступила испарина. - Кто будет вести? – тихо спрашивает он, и ненадолго отпускает руку Гарри. А тот чувствует необъяснимую легкость. Гарри улыбается и проводит по его ладони кончиками пальцев. - Ты поведешь, по-другому мы никогда не танцевали. В обычных обстоятельствах он бы не позволил себе такого. Но этим вечером, кажется, все их негласные правила нарушены. Луи хмыкает и громко смеется. - Наверное, ты прав, - признает он и мягко перекладывает руку ему на талию. Гарри надеется, что его трясет так же, как и его самого, но Луи на удивление расслаблен и уверен. Ну еще бы. Музыка снова играет. Это гораздо более медленная песня, которую Гарри смутно узнает, хотя не так уж и много он слышит за шумом крови в ушах. Люстра над ними медленно покачивается и купает все в пятнах света. Один из отблесков падает на грудь Луи, чуть выше первой застегнутой пуговицы, и Гарри приходится сражаться с собой, чтобы отвести глаза. Парень опускает руку на ладонь Луи и переплетает их пальцы. Это легко, думает он, расслабляя бедра и следуя за своим кавалером. Они делали это сотни раз, и ничего не изменилось за эти годы. - Все смотрят на нас, - шепчет Гарри. По какой-то причине он не может перестать улыбаться. – Думаю, они ждут, что ты вытащишь нож и воткнешь мне в бок. Луи бросает быстрый взгляд на зал. - Они испортили мой план, - говорит он. – Теперь мне придется тебя отравить. Гарри запрокидывает голову и смеется. Когда он возвращает ее в обычное положение, расстояние между ними сокращается до предела. - Послушай, но это был плохой план, - шепчет он – они так близко, что этого достаточно. – Ты же не можешь убить кого-то перед столькими свидетелями. - Почему нет? У меня есть алиби. И даже не одно, а пять? Ну, или сколько я там коктейлей выпил. Я ничего не буду помнить, а все остальные, вероятно, скажут, что ты просто таинственным образом упал замертво посреди зала. Гарри старается не думать, пригласил бы его танцевать трезвый Луи и будет ли трезвый Луи сожалеть об этом позже. Это не имеет значения. - Не думаю, что это подойдет для оправдательного приговора, - улыбается он. – Ваша честь, со всем уважением, я напился и не помню ровным счетом ничего. Луи смеется и ведет их влево. - Спасибо, адвокат Стайлс. Теперь я точно отравлю тебя. - Пожалуйста, - кивает Гарри. И они пьяно хихикают в унисон. Песня продолжается и наполняет собой все помещение вплоть до высокого потолка. Но скоро она закончится. В принципе Луи попросил только об одном танце, но не похоже, что он готовится его отпустить. Кажется, парень вообще не обращает внимания на то, что композиция подходит к концу. Его глаза горят в полумраке между ними, наблюдая за лицом Гарри, его шеей и местом, где его рука касается спины Стайлса. Луи такой невообразимо прекрасный. Они медленно покачиваются в своем маленьком пузырьке посреди танцпола и тихо переговариваются, пока напряженная атмосфера в зале сходит на нет и неестественная тишина рассеивается. Все больше пар выходит, чтобы присоединиться к медленному танцу, Гарри едва замечает их тени периферийным зрением. Все его внимание, все его существо сосредоточено на одном человеке, который держит его в руках. Гарри наслаждается каждой секундой, как последней, потому что понятия не имеет, как долго это продлится. Мелодия обрывается на длинной, счастливой ноте рояля. Луи смотрит на Гарри и сжимает его руку. - Могу я рассчитывать и на следующий танец? – сладко спрашивает он. - Да хоть на все, - отвечает Гарри. Это срывается с губ прежде, чем он успевает себя оборвать. Впрочем, неважно, парень в любом случае не думает, что Луи захочет. – Сколько хочешь. Луи ухмыляется, и отрывает ладонь от спины Гарри, поднимая руки. Прежде чем Гарри понимает, что происходит, Луи крутит его, и он смеется, вспоминая заново, как стоять на ногах. Томлинсон кажется размытым пятном, светящейся черно-белой иллюзией, снова возникающей в поле зрения. Когда голова перестает кружиться, Гарри вспоминает, что у них было видео, где они точно так же танцевали много лет назад. Это был ужин с их родителями в честь девятнадцатилетия Луи. Именинник позволил Гарри нахлебаться шампанского из его бокала, и к тому времени, когда начались танцы, головы у них обоих кружились от счастья. Его мама снимала их сумасшедшие пляски на телефон, не понимая, что они делают, но сопровождалось все это глупой улыбкой Гарри и искрами в глазах Луи. Луи останавливает его именно в тот момент, когда воспоминания становятся болезненными, и тянет к себе, достаточно близко, чтобы их лбы столкнулись, а они дышали друг другом. Достаточно близко, чтобы Гарри почувствовал запах кожи Луи, аромат его одеколона, брызнутого на ключицы. - Ты вспомнил… - Да, - прерывает его Луи. Гарри слышит, как он сглатывает, но выражения лица не видит – не тогда, когда они стоят лбом ко лбу. – Да, вспомнил. Кажется, у меня и фото было с того вечера на стене в гостиной. - Ох, - выдыхает Гарри. Это так. Раньше она висела рядом с выходом на кухню, чуть выше включателя. У него там дурацкая подростковая стрижка, а у Луи влюбленное лицо. Теперь на том месте ничего нет. - Почему ты не поснимал их? – спрашивает он, прежде чем может остановиться. – Я о фотографиях. После того, как я ушел. - Не было времени, - отвечает Луи, но они оба знают, что это пустая отговорка. – А когда ты вернулся, мне показалось, что из-за них ты чувствуешь себя очень некомфортно. Гарри это не нравится – эти напряженные нотки в голосе Луи, в то время как они так по-интимному близко друг к другу. - Вовсе нет, - откровенно врет Гарри. – Поначалу они меня пугали, но я привык. - Испугался? – хмыкает Томмо. Они говорят так тихо, что ощущение такое, будто они вернулись домой – к Луи – сидят в гостиной и обсуждают планы Гарри на это мероприятие. - Не говори, что забыл мою стадию отрицания, - бормочет Гарри, слабо улыбаясь. – Я убедил себя, что мы никогда не были настоящей семьей. Что я никогда не любил тебя. - Ох, - выдыхает Луи. Вспышка энергии его уже оставила, но он все еще расслаблен, все еще твердо стоит на ногах и все еще держит Гарри. – Вот оно что. Гарри быстро качает головой. - Я не мог поверить, что ты все еще хранишь их, - говорит он. – И что ты не прочь видеть мое лицо каждый день после всего. К его удивлению, Луи смеется. Это похоже на теплый порыв, что касается шеи Гарри. - Это не так-то просто, - отзывается он. По его голосу ясно, что этот разговор завершен. Гарри сжимает его плечо в качестве извинения. - Давай просто потанцуем, - предлагает он с улыбкой. И чувствует, что Луи тоже улыбается. Они так невероятно близко. Даже их губы более-менее на одном уровне. В приступе сумасшествия, приправленного вином, Гарри задается вопросом, что произойдет, если он соединит их. Если чуть наклонит подбородок Луи и поцелует его после всех этих лет. Эта мысль быстро проходит, два глотка кислорода отрезвляют, но неловкость остается. Гарри слегка отстраняется, этого достаточно, чтобы струйка воздуха скользнула между ними, а он смог увидеть глаза Луи. Они темно-синие. Очередная песня подходит к концу, ее последние ноты еще звенят вокруг них и эхом поднимаются к лепному потолку. Луи чуть ослабляет хватку, вопросительно глядя на него. Гарри кусает губу. Он не хочет отпускать его, не хочет оставаться один в этом зале под прицелами взглядов. Но если он останется, если между ними всплывет еще какое-нибудь воспоминание, если они окажутся хоть на долю секунды еще ближе… - Не мог бы дать мне минутку? – спрашивает Гарри, с сожалением расцепляя их с Луи пальцы и поправляя тому воротничок. У него все руки взмокли. – Мне нужно что-нибудь выпить. Выражение лица Луи невозможно прочитать. - Конечно. Он отходит, убирая ладонь с потной спины Стайлса. Затем улыбается и, похоже, собирается сделать что-то глупое, например, поблагодарить Гарри за танец, и нет-нет-нет. Это еще не конец. - Подожди меня, - просит Гарри, прежде чем успевает обдумать свою просьбу. – Только одну песню. Подожди одну песню. Обещаю, что вернусь. В глазах Луи закручивается что-то темное, но он по-прежнему расслабленный и непринужденный. И чуть раскрасневшийся. - Одна песня, - улыбается он и кладет руку на грудь Гарри, прежде чем развернуться и уйти. Гарри борется с соблазном проследить за ним. «Одна песня, - повторяет он себе. – Это всего лишь одна песня». Ему приходится обернуться пару раз, чтобы отыскать столик с прохладительными напитками. Они с Луи отошли от своего исходного места в центре танцпола к высоким дверям, распахнутым в прохладный темный коридор. Огни гирлянд, опутывающих зал, заставляют его голову слегка кружиться и мерцают перед глазами, даже когда он наконец обнаруживает графины с водой, которые ему так нужны. От него пахнет одеколоном Луи. Гарри понимает это, пока идет, а запах, пропитавший рубашку, следует за ним. Кажется, он и под кожу его забирается, когда парень снова глубоко вдыхает его. Гарри вздыхает с облегчением, сжимая в руках стакан и пытаясь осторожно прижать его к лихорадочно горящей коже груди, чтобы немного успокоиться. Затем он наливает себе воды, проглатывает одним глотком и повторяет процесс до тех пор, пока пожар внутри не гаснет. И, видимо, это помогает разбавить концентрацию вина в нем, так что в следующий раз, когда Стайлс осматривает помещение, все вокруг становится более четким. Блестящая люстра, канапе в конце столика с напитками, запотевший графин, что только что поднес официант, и Джей. Когда Гарри видит ее, он непроизвольно делает шаг назад. Джоанна выглядит великолепно в своем темно-синем платье и улыбается вроде точно так же, как и его маме и Робину, но есть что-то ледяное, что-то опасное в том, как она смотрит на него снизу вверх. Парень вздрагивает, когда вспоминает их последнюю встречу. - Джей, - говорит он, в конце концов, сглатывая слюну. – Здравствуй. Гарри не знает, правильно ли поступает, нарушая молчание, но оно висит между ними настолько тяжелой и непроницаемой завесой, что он чувствует, что задыхается. - Гарри, - кивает она с таким видом, будто размышляет, оставить его в покое или разодрать на кусочки. – Ты стал лучше танцевать, чем раньше. Гарри снова сглатывает. И внезапно в панике понимает, что Джей была среди тех многих, наблюдавших за ними. Джей видела, как он полностью потерялся в Луи. Румянец, стремительно заливающий его щеки, почти обжигает. - С-спасибо, - спешно выпаливает он. Один уголок ее губ приподнимается в сухой усмешке, вероятно, ей приятно видеть, как Гарри мучается. - Так, может, ты, эм… Налить воды? – предлагает парень не в силах придумать предлога, чтобы сбежать от нее и утопиться в бассейне при отеле. Он покачивает графином, что по-прежнему остается у него в руках, просто чтобы проиллюстрировать свое смехотворное предложение. Джей смягчается. Это едва заметно, но Гарри видит и замирает. - Не надо, спасибо, - говорит она. – На самом деле, я просто подошла, чтобы кое-что спросить. У Гарри сжимается горло. - Конечно, - удается ему прохрипеть. Женщина ставит пустой стакан на стол и почти улыбается. Пока она смотрит в сторону от него, Гарри бросает молниеносный взгляд по залу, ища Луи, или свою маму, или кого-нибудь, кто мог бы помочь ему убраться отсюда, если все станет совсем плохо. Или, если он потеряет сознание. На данный момент это кажется неизбежным. Парень комкает в руке край скатерти, наматывая ее на палец и сжимая в кулак. Это замечательно успокаивает. - Послушай, Гарри, - говорит Джоанна, и в принципе то, как она произносит его имя, не похоже на оскорбление. – Мне просто нужно знать кое-что. И мне нужно, чтобы ты был честен со мной. Гарри молчком кивает. - Ты здесь, чтобы навредить моему сыну? Он мог бы с полной уверенностью сказать, что из всех вопросов в мире это был именно тот, которого он ждал меньше всего. Гарри заикается, кашляет и, вероятно, выглядит полным идиотом, спеша ответить. - Нет, - говорит он, глядя в глаза Джей. Он хочет, чтобы она увидела, что это правда. – Нет, конечно, нет. Я бы никогда… Она приподнимает бровь. Щеки Гарри горят, то ли по-прежнему, то ли уже заново. - Забудь, что я это сказал, - бормочет он, опуская глаза и таращась на нарисованную на скатерти лилию – полностью измятую. Это было самое естественное, что можно сказать, но на его языке осталось послевкусие обмана. «Ты когда-то уже причинил ему боль, дурень, - напоминает ему внутренний голос, - а затем снова, и снова, и снова. Ты ничего не сделал, но причинил ему боль». - Я знаю, что причинил ему огромную боль, Джей, но я клянусь тебе… - пытается он. Она смотрит куда-то сквозь него. – Больше никогда. - Значит, ты здесь не для того, чтобы обидеть моего мальчика, - медленно говорит она, переводя взгляд на Гарри и складывая руки на груди. В своем полуночно-темном платье она слегка напоминает судью. – И ты даешь мне слово? - Да, - немедленно отвечает Гарри. – Да, я даю слово. Я не хочу причинять боль Луи, я его… Он резко выдыхает, когда следующее слово так естественно возникает на языке в сладком забытии, и захлопывает рот, едва не клацнув зубами. Слово все еще трепещет внутри, как умирающая бабочка, и пытается вырваться, но парень упрямо сжимает челюсть и держится. Он совсем не это имел в виду… или? Конечно, нет. Но Джей должно быть видит то, что ему удалось скрыть в последний момент. Все написано на его лице. И впервые маска неприязни соскальзывает, а Гарри замечает за ней проблеск женщины, что была ему второй мамой, также растившей его. Замечает в крошечных морщинках вокруг ее глаз и в том, как она поднимает руку к лицу, прижимая ее к удивленно приоткрытому рту. - Боже мой, - шепчет она, и Гарри паникует, прям паникует-паникует. Она его сейчас спросит. Она собирается сказать что-то, что застанет его врасплох, и на этот раз он не сможет остановить себя. Но когда Джей открывает рот, знакомая рука придерживает ее за локоть. - Мама, - говорит Луи, втискиваясь в наэлектризованное пространство между его бывшим мужем и матерью и целуя ее в щеку. Он где-то оставил свой пиджак, пока Гарри потерял его из виду, а его волосы кажутся еще более растрепанными. – Извини, что прерываю, но мне обещали еще танец. Он бросает быстрый взгляд на Гарри, выдающий его беспокойство, но кроме того… он кажется таким живым и светлым с его золотистой кожей и голубыми глазами. Гарри изо всех сил пытается улыбнуться и кивает. На этот раз Луи не предлагает ему руку. Вместо этого он прижимается к его боку и обнимает за талию, утягивая на танцпол, где пятна света танцуют среди людей. Гарри оглядывается на Джей через плечо, виновато улыбаясь. Одна ее рука прижата к груди, пока она смотрит им вслед, но что-то грандиозное случилось с ее глазами. Их взгляд добрый. * * * Следующие несколько дней Гарри не выходит из дома, слишком уставший от общения с людьми. Он баррикадируется в гостиной в окружении последней партии стихов, что Найл принес с собой, беззаботно читает их и каждый раз собирается узнать у Марка, где он отыскал этих так называемых авторов. В один такой душный солнечный вторник жара выгоняет его из постели незадолго до рассвета, и парень выбирается на кухню. Такое редкое событие он решает отпраздновать обилием блинчиков, достаточным чтобы накормить целую футбольную команду, и включает кофеварку, когда Робин встает на работу. После этого Гарри возвращается к уютной ямке, что устроил в левой части дивана, притягивает к себе последние пять песен, что ему нужно изучить, и находит соответствующие им звукозаписи в глубинах своей электронной почты. Даже забавно, но ни одному из пятидесяти сверхстранных авторов не удалось привлечь его внимание, но Гарри слишком удивлен, чтобы посмеяться над этим. Он действительно хочет чего-то нового, что подстегнет интерес к его следующему альбому и отличит его от двух предыдущих. Но он еще никогда не записывал и не исполнял чужих песен. Парень отбрасывает нечто под названием «Улицами Нью-Йорка» даже до того, как прочитывает текст. Только лишь потому, что это слишком напоминает ему о Маркусе. Далее ему попадается коротенькая композиция – только куплет и припев, судя по виду. Только держись*. Запись – настоящая баллада – две мягкие ясные фортепианные ноты в начале и еще более ясный голос поверх них – фальцет. В нем есть что-то знакомое, но в то же время не похожее ни на что, что Гарри когда-либо слышал. Он почти перестает дышать, слушая. В этих строках есть что-то настолько грустное, несмотря на обнадеживающие слова, что он даже не может осознать до конца. Гарри пытается подпевать, когда снова воспроизводит демоверсию, и его голос вписывается в песню с невероятной легкостью. Что ты делаешь, когда заканчивается одна из глав? – напевает он и пытается представить песню полноценным произведением с музыкальным оформлением. Какими бы инструментами лучше передать эту тонкую, невыносимую грусть, что он слышит, чтобы донести ее до каждого человека, который услышит мелодию. Гарри не нажимает кнопку воспроизведения снова, когда запись заканчивается. Он откладывает лист с текстом в сторону и смотрит в окно, за которым все только просыпается. Он нашел песню. Он нашел песню. Парень кусает губы, чтобы сдержать дикую улыбку, и сметает остальные бумаги с песнями на пол. Когда он подлетает к окну и распахивает его, ворвавшийся воздух будто успокаивает, воспринимаясь как прикосновение. Горизонт пересекает стая каких-то пернатых, кричащих как потерпевшие и выстроившихся в форме клина, в противоположном углу сада Дасти скачет от куста к кусту, будто преследует кого-то в траве, а небольшое облачко желтых цветов клонит соцветия под утренним ветерком. Даже в конце августа тепло не оставляет их, жизнь бурлит, и Гарри рад поделиться со всеми вокруг своей новой радостью. Может, разве что за исключением Луи. Но стоит ему только закрыть глаза и повернуть лицо к солнцу, как наверху лестницы что-то гремит, а затем раздается тихий голос. - Блять… Вот же дерьмо! Гарри закрывает рот ладонью, чтобы подавить громкий смех. Остальная часть дома еще спит, и, вероятно, Луи пытается избежать шума. Стайлс наблюдает за тем, как он осторожно спускается по лестнице и щурится в солнечном свете, наводнившем первый этаж. - Гарри? – все еще шепчет он. – Ты чего не спишь? - Работаю, - тихо отвечает парень и подходит к нему. Это автоматически и совершенно непроизвольно – Луи появился в комнате, и тело Гарри тянется туда, где, как ему кажется, оно должно быть. – Ты в порядке? Луи трет сонное лицо. У него мешки под глазами, а волосы на затылке толком не прочесаны и торчат. - Ага, - вздыхает он. – Все нормально, только мне пора. Да. Я должен идти. Но никакой попытки двинуться с места он не делает. - Куда ты идешь? Луи слишком занят протиранием глаза, чтобы отреагировать на вопрос. Только странное молчание заставляет его понять, что что-то было сказано. - А? Стайлс сдерживает безнадежный вздох. Луи кажется таким сонным и домашним в утренних полутенях гостиной, в подвернутых джинсах и рубашке, и Гарри не сомневается, что если опустит глаза, встретится взглядом с его голыми ступнями. Щеки Луи еще розоватые после сна, а на одной из них след от подушки, похожий на маленькую реку с истоком у уголка глаза и устьем на шее. - Куда ты идешь? – повторяет Гарри. Выходит еще мягче, чем он планировал. Луи пожимает плечами. - В Лондон, - просто говорит он. – Ботинки мои не видел? Гарри оглядывается через плечо, где по коврику в беспорядке раскидана вся обувь Луи. - А я завтракал, - замечает он вместо того, чтобы отвечать на вопрос. Томлинсон хмурится, потирая подбородок, и смотрит на него, медленно моргая, будто пытается перевести язык, на котором говорит бывший муж. – На кухне. Давай со мной. - Нет, - качает головой Луи. – Нет, я пойду. Гарри опускает глаза на часы. 6:15. - Тебе надо идти прямо сейчас? Луи тоже смотрит на его часы. - Оу. - Пошли. У меня есть блинчики. Ну, пожалуйста. Несмотря на усталость, которая буквально сочится из Луи, он сразу же оживляется, когда слышит это слово. - Ты не мог приготовить блинчики. - О да, я мог, - улыбается Гарри. А затем, поскольку они все еще стоят неподвижно в коридоре, он протягивает руку и, подхватив Луи под локоть, тянет его за собой. – Это мой зловещий план, который заставит тебя опоздать, куда бы ты там ни торопился. - Ну конечно, - хмыкает Луи и позволяет ему отвести себя на кухню. Его голос такой хриплый, что Гарри невольно возвращается к бесчисленным утрам, когда просыпался с ним рядом. Ему приходится поднять глаза к потолку и быстро поморгать, чтобы стереть эти воспоминания. – Я и забыл, что ты здесь, чтобы разрушать мою жизнь. За этим не стоит намек на истину, за этим нет остроты. Это шутка. Гарри заставляет себя засмеяться – немного деревянно – и подталкивает Луи за стол, отходя за тарелкой для него. Краем глаза он наблюдает, как Луи откидывается на спинку стула и раскидывает руки, расслабляясь. Солнечный свет подсвечивает его бархатистую кожу и окрашивает его всего в розовое золото. Гарри хочет сфотографировать то, как свет любит Луи Томлинсона. Не нужно лишних вопросов, он и так знает, как сильно Луи нравятся его блины. Пока Гарри режет клубнику пополам и тянется к сиропу, перед глазами невольно возникает восемнадцатилетний парнишка со счастливой улыбкой и кудрявыми-кудрявыми волосами, лезущими ему в лицо. Этот парнишка проснулся в шесть утра, потому что это его самое первое утро в качестве семейного человека, и он собирается принести своему мужу завтрак в постель. Все волнение того юного Гарри и его прекрасная наивность переполняют кухню и Гарри нынешнего, и избавиться от них не так-то просто. Сердце парня подпрыгивает, и он не может сдержать улыбку, которую вызывают у него воспоминания. Восемнадцатилетний Гарри восторженно наблюдает за пробуждением Луи: его пронзительным профилем, дрожащими длинными ресницами и улыбкой, которую тот приберегает только для него. Гарри через плечо оглядывается на своего Луи, греющегося на солнце как кот. Он не похож на себя из прошлого, и, тем не менее, есть в нем что-то юное и беззащитное. Но в отличие от себя восемнадцати лет Гарри уже не может просто подойти к Луи и коснуться его лица. Он не увидит, как Томлинсон стряхивает последние отголоски сна с ресниц. Это навсегда останется в его прошлом, потому что он упустил свой шанс. Парень качает головой и зажмуривается, изгоняя из мысленного взора призрачные тени, пока перед глазами не остается только кухонная плитка и тикающие часы на стене. Он дрожит. - Ну вот, - бормочет Гарри. Это все слова, что он выдумал, после напряженных раздумий. Луи сонно приоткрывает глаза, смотрит на тарелку в его руках и улыбается. - Ух ты, - он сразу же просыпается и выпрямляется. – Не могу припомнить, когда видел такое в последний раз, спасибо, Гарри. Сердце Гарри куда-то проваливается, дрожа как осиновый лист. - Не за что, - шепчет он, и только потому, что сейчас такая рань, что некоторые вещи кажутся нереальными, сжимает плечо Луи. Это кажется практически подвигом, несмотря на то, что несколько дней назад он буквально висел на Томлинсоне на танцполе. - Господи, они невероятные, - радуется Луи, уже вымазав щеку сиропом. – А ты не будешь? - Я уже поел, - качает головой Гарри. Он садится напротив и вытягивает ноги. Пальцами ног парень случайно натыкается на лодыжку Луи, но ни один из них не отодвигается. – Неважно спал. Луи поднимает голову. На его лбу возникает морщинка беспокойства. Гарри любуется его блестящими заботливыми глазами и набитым ртом и чувствует какое-то умиротворение. - Я в порядке, - отвечает он на незаданный вопрос. – Просто надо было поработать. Мне скоро возвращаться в студию. - Уже третий альбом? – спрашивает Луи. Один уголок его губ чуть поднимается в улыбке. – Шустрый ты. - Я должен пользоваться моментом, пока я молод и хорош собой, - хмыкает Гарри и убирает волосы с лица. Луи хихикает. – Никто не захочет через десять лет видеть мое обвисшее лицо на обложке альбома. Луи качает головой и помахивает вилкой в воздухе. - Ничего у тебя не обвиснет через десять лет, - уверенно заявляет он, оглядывая Гарри сверху вниз. Тот краснеет до корней волос. – Даже я, в моем-то преклонном возрасте, еще ни одного седого волоса не нажил. - Это лишь вопрос времени, - пожимает плечами Гарри. Луи бросает в него кусочек клубники. – Оу, а тебе не слишком тяжело жевать? Прости, я должен был подумать… - Протезы, - со смехом прерывает его Луи, постукивая себя по одному из передних зубов. – В наши дни их даже не отличить от настоящих. Они улыбаются друг другу и на мгновение затихают. А затем Луи смотрит на свою тарелку и понимает, что закончил с завтраком. - Что ж, они были очень хороши, - говорит он, почти шепчет, разговаривая будто бы сам с собой. Он кусает губу и колеблется, прежде чем признает. – Я скучал по твоим блинам, Хаз. Сердце Гарри бьется сильно-сильно. «А я скучал по тебе», - хочет ответить он, но боится лавины, которая сорвется сразу после этих слов. - Я буду здесь еще долго, - бормочет парень вместо этого, напоминая самому себе, что так оно и будет. А потом он снова соберется и уйдет. И на этот раз не вернется. – Я могу приготовить, сколько ты захочешь, только скажи. Луи выглядит довольно растроганно для слов. - Спасибо, - говорит он наконец. - Не благодари, - отвечает Гарри. Есть что-то хрупкое в этом моменте, что так и тянет его протянуться через стол и взять Луи за руку, но он этого не делает. Он зажимает пальцы между коленей, нащупывая то место, где могло бы быть обручальное кольцо. Луи первым поднимается, чтобы положить свою тарелку в посудомоечную машину. Гарри с удовлетворением отмечает, что выглядит он теперь куда живее. Парень ставит чайник и роется в одном их шкафчиков, чтобы отыскать весьма потрепанную кружку. Гарри наблюдает за тем, как он двигается – как-то одновременно лениво и изящно, и думает о гибком изгибе его талии и о том, какой теплой была его кожа на ощупь раньше. С улицы раздается громкое, режущее слух «мяу». А секунду спустя Дасти проскальзывает в кошачью дверцу, держа что-то в зубах. Гарри встает, чтобы поймать ее и удержать от захоронения в доме чего бы она там ни принесла. - Эй, Дасти, - бормочет он, блокируя ей путь. – Привет, красотка. Что там у тебя? Она садится и смотрит на него, явно не впечатленная таким обращением. У нее во рту еще что-то дергается, окрашивая пасть чем-то ярко-красным. Это мертвая мышь. - Нет, - строго говорит Гарри и скрещивает руки на груди. – Ты не можешь пронести это, извини. Не выпуская добычи, Дасти аккуратно перепрыгивает через его выставленную ногу и вышагивает по кухне, высоко задрав хвост. - Привет, милая, - ласково приветствует ее Луи. Когда Гарри возвращается, он застает его стоящим на коленях и чешущим кошку за ушком. Похоже, он не замечает мертвого грызуна в ее пасти. – И тебе доброе утро. Ты что-то мне принесла? Дасти наклоняет голову, отпуская мышь прямо на блестящую плитку. Гарри отскакивает подальше, но Луи только шире улыбается и кивает. - Спасибо, это очень мило. Кошка мяукает, трется головой о его коленку и убегает в коридор. Она не приближается к двери, возле которой стоит Гарри, и он не может не почувствовать себя немного оскорбленным. - И часто такое случается? – спрашивает парень, глядя на ужасающий коричневый комок на полу. - Ага, - говорит Луи, пока наливает воду в кружку. – Как минимум раз в неделю. Она отличная охотница. Гарри по большей части рад, что кошка никогда ничего подобного не делала, когда он жил здесь постоянно. - А что ты делаешь с подарками? – интересуется он, прикидывая, каким образом это лучше убрать. – Я о мышах. - Я… - морщит нос Томлинсон, - я отправляю их в мусорное ведро. Просто дай мне секунду… Но не завершает фразу, потому что у него в заднем кармане начинает звонить телефон. Гарри не собирается заглядывать в дисплей, но имя Лиама и фото контакта, на котором запечатлены они оба, очень хорошо обозримо с его места. Луи отвечает, потом хмурится, потом смеется, говорит «да» и отключается. Когда он смотрит на Гарри, выражение его лица становится извиняющимся. - Мне действительно нужно идти прямо сейчас, - бормочет он. – Мне очень неловко просить, но не мог бы ты… - Конечно, - кивает Стайлс, прежде чем полностью осознает, на что соглашается. – Не волнуйся, я позабочусь об этом, пока мама не проснулась. Луи улыбается ему. - Спасибо, Хаз. И спасибо за завтрак, я определенно отплачу тебе как-нибудь. - Да не надо, - улыбается в ответ Гарри и поворачивается, когда Луи протискивается мимо него в коридор. Он подходит к вешалке и стаскивает джинсовку, несмотря на почти тропическую жару снаружи. – Я рад помочь. - Помогать – значит, заботиться, - хмыкает Томмо и наклоняется, чтобы обуться. - Начинай добрые дела с собственного дома, - в тон ему хихикает Гарри. Глупо, но это Луи начал, и просто перебрасываться с ним такими фразами подобно инъекциям счастья прямо в вены. - В самом деле, - соглашается Луи. Длинная челка выскальзывает у него из-за уха, и Гарри без колебаний протягивает руку и возвращает ее на место. Луи никак не реагирует, разве что рассеянно улыбается и похлопывает себя по карманам, чтобы убедиться, что все необходимое при нем. - Вероятно, я вернусь часам к десяти, - говорит он Гарри, затем растерянно моргает, будто не хотел этого говорить. – Можешь передать Энн, что мне жаль, что я не попаду на ужин? Вчера она мне в полном восторге рассказывала о жарком, которое собирается приготовить. Гарри прислоняется к косяку. Улыбается. - Я дам ей знать, не волнуйся. Разве ты не спешишь? Луи смеется и всматривается в окно, будто Лиам будет стоять там, постукивая по часам. - Да, - говорит он. – Да. Еще раз спасибо за завтрак. - Мне это было в удовольствие, - кивает Гарри. – Хорошего дня, Луи. Луи дарит ему сияющую улыбку. - И тебе тоже, - бросает он, торопясь к двери. Позже Гарри вернется к этому моменту и всерьез задастся вопросом, а в здравом ли он рассудке? Он должен был пройти мимо Луи и не останавливаться – просто пройти в гостиную, а не наклоняться к нему. Чтобы не прижаться губами к угасающей улыбке Луи и не поцеловать его на прощание. В данный момент это самая болезненная вещь. Воспоминания о тысячах подобных случаев захватывают Гарри – воспоминания о том, как они катались по постели, уже с утра успев устать от борьбы, как лежали напротив друг друга, соприкасаясь руками, носами и губами в ожидании, пока закипит чайник, как опаздывали на работу ежедневно, потому что слишком долго стояли прямо здесь, улыбаясь и прощаясь. Эти руки Луи на бедрах Гарри и его улыбка – улыбка, которая разбивает последний кирпичик стены, выстроенной Стайлсом и отделяющей его от реальности… Луи тоже наклоняется. И на какую-то прекрасную, но мимолетную секунду его губы прижимаются к губам Гарри – мягко и испуганно, но все же. Все существо Гарри кричит, что это правильно, и он тянется… тянется к нему, но находит лишь пустоту. А затем реальность обрушивается на него приливной волной, которая смывает красивую картинку, что он уже нарисовал в своем воображении. Вздрагивая, Гарри открывает глаза. Глаза Луи все еще закрыты, а рука зависла в пространстве между ними – замерла в воздухе, будто он тоже хотел коснуться его. Как в замедленной съемке Гарри видит, как Луи готовится открыть глаза, как дрожат его ресницы, как он прижимает руку к груди и отступает назад, пока не вжимается в дверь. Он выглядит испуганным. Гарри открывает рот, чтобы сказать хоть что-нибудь или извиниться, но Луи разворачивается, распахивает дверь и пулей вылетает в сад. Когда его машина скрывается из виду, Гарри прислоняется к ближайшей стене и сползает на пол, чувствуя себя бескостным. У него так сильно трясутся руки, что их приходится зажать между бедер, и он задыхается. Парень пытается найти что-нибудь, на чем можно сосредоточиться и зацепиться здесь, но гостиная купается в солнечном свете, струящемся из окон и двери, и это напоминает ему о том, как Луи совсем недавно сидел тут на стуле – залитый золотом и невероятно, безумно красивый. - Я поцеловал его, - бормочет Гарри себе в колени, немного раскачиваясь из стороны в сторону и пытаясь осознать, насколько легко ему было на это решиться. «Это просто привычка», - говорит он себе. Но это неправда. Есть масса вещей, от которых он отвык, масса вещей, которые казались чуждыми, потому что он слишком долго этого не делал. Но поцелуй не был одной из них. И любовь к Луи – тоже не была. Последние несколько недель она жила в ожидании, пока Гарри споткнется. Он оттолкнул ее настолько далеко, насколько мог, когда еще думал, что выйдет замуж за Маркуса, но сейчас нет никаких причин, чтобы не признаться, по крайней мере, себе. Он любит Луи и всегда его любил. На этом скрипучем полу, в этом самом доме – вот, где он дома. Разве что для него здесь уже нет места. Такого, как ему бы хотелось. Луи заслуживает того, кто будет относиться к нему по-особенному, того, кто не оставит его навсегда посреди ночи. Гарри мог бы быть этим человеком, но отказался от своего шанса. Он поднимается на шаткие ноги. Губы Луи еще чувствуются на его губах призрачным прикосновением. И какая-то обжигающая боль того и гляди вырвется из груди, угрожая разорвать его. «Я поцеловал его, - хочется кричать, хочется распахнуть окно и рассказать об этом всему миру. – Я поцеловал его, и это было прекрасно». Я поцеловал его, и это было в последний раз. ________ * Just Hold On – здесь и далее текст дебютной песни Луи.