Случайно падали звёзды

Сколько себя помню, отец по утрам всегда пьет сладкий чай. Ты видел его, Рагнор, множество раз. Высокий и статный мужчина, с волевым характером, карьерист, всегда серьезен и сдержан. Во всех книгах и фильмах подобный ему герой был бы влюблен в крепкий черный кофе. А тут... ну понимаешь, сладкий чай? Человек с именем Асмодей должен жечь земли дотла, а не с довольным выражением лица сыпать сахар в чашку и помешивать его строго по часовой стрелке. Человек с внешностью отца должен вселять в людей страх, а не щуриться от удовольствия, делая глоток чая. И, наконец, человек с характером отца должен прятать эмоции и чувства глубоко внутри, надевая маску хладнокровия. А не говорить о маме, как о самом невероятном чуде этого мира. Прошло больше десяти лет с того дня, как её не стало, Рагнор, а он любит её так же сильно, как в день знакомства. Они пересеклись взглядами на улице: она – едва достигшая совершеннолетия, приехавшая увидеть Нью-Йорк своими глазами туристка, и он – молодой человек, только начинающий свой бизнес. Мама смущенно улыбнулась и отвела взгляд, отец же взгляд отвести был не в силах. Он пошел вслед за ними – мама передвигалась по городу на экскурсионном автобусе вместе с гидом и группой, – словно загипнотизированный. И пока гид увлеченно рассказывал об архитектуре и значении каждого здания на Манхэттене, а туристы, разинув рты, слушали его и щелкали фотокамерами, мама своей улыбкой держала отца на поводке. Ты бы видел, как расцветало его лицо, стоило ей зайти в комнату. Словно серый мир приобретал краски, словно всё, что было до этого момента, не имело значения. Он пересекал порог дома, подавленный постоянной нервотрепкой на работе, и лишь мамины руки, обвитые вокруг его плеч, облегчали его состояние. Мне нравилось наблюдать, как он, прикрыв глаза, утыкается носом в её волосы и просто дышит. Словно именно в ней его воздух, его смысл, его жизнь. И знаешь, Рагнор, сильнее той любви я не встречал более. Они были единым целым: он – опора, она – поддержка. А теперь мамы нет, и папа – лишь тень того мужчины, что восхищал меня в детстве. Никакая опора не устоит без надлежащей поддержки. Я не знаю, что заставляет отца до сих пор держаться. Возможно, я со своей внешностью, что как под копирку слизана с матери, или то, что так хотела бы сама мама. Чтобы отец жил дальше, радовался жизни, был сильным. Но, понимаешь, папа не радуется жизни. У него залегли глубокие морщины на лбу оттого, что он постоянно хмурится, и у носа оттого, что постоянно грустит, глядя на фото мамы. А её фото висят по всему дому, Рагнор. Наверное, это хорошо, потому что так мы даем понять, что помним о ней. Но в то же время так мы забываем, что продолжаем жить сами. Папы нет. Иногда мне кажется, что он умер в тот же день, когда не стало мамы. И словно никто не способен понять его скорбь, подставить ему плечо и выслушать. Он всегда сильный в моих глазах, а мне так хочется, чтобы он мог открыться, выговориться и довериться. Не важно кому. Он замкнут в себе. Все его переживания и тревоги внутри, они сжирают его, а снаружи – холодная маска. Он один, Рагнор, и это меня пугает. Потому что я знаю, каково это – быть одному. И я уверен, что люди не должны оставаться одни. Потому что самое страшное – это быть одиноким. Особенно когда вокруг тебя так много людей.

***

Прошло два дня с того вечера, как я сообщил Иззи о нашем с Себастьяном якобы разрыве, но она до сих пор это никак не прокомментировала. Да и вовсе стала вести себя со мной как-то более осторожно. Временами я ловил её изучающий взгляд, но она всегда отворачивалась и делала вид, что ничего не происходит. Я не лез с расспросами. – Алек, мне нужно, чтобы ты забрал Макса после школы, – сказала мама за завтраком. – У Изабель планы, а мне нужно встретиться с адвокатом. Все за столом затихли, а Макс и вовсе перестал жевать. – Ты всё-таки хочешь развод? Она пожала плечами. – Хочу лишь обсудить саму процедуру. Пока окончательных решений по этому поводу я не принимала. – Папа поступил как козел, давно пора уже что-то решить, – холодно отозвалась Иззи и встала из-за стола. – Спасибо за завтрак. Мне пора. – Изабель, – терпеливо позвала мама, но та не откликнулась. – Почему Иззи назвала папу козлом? – спросил Макс. – Я объясню тебе после школы, – пообещал я ему и помог слезть со стула. – Беги за рюкзаком, я отвезу тебя. Мама устало улыбнулась мне и взъерошила волосы. – Спасибо, дорогой. – Без проблем, – пожал я плечами и, поднявшись, поцеловал её в лоб. – Удачного дня! – И тебе, – сказала она мне вслед. Даже в её голосе отчетливо слышалась усталость. Она сама была не рада этому браку, но что-то – возможно, привычка, или наличие детей, или нежелание разрушать семью – тормозило её от принятия решения. И это тяготило всех в доме.

***

В школе я пересекся с Себастьяном в коридоре, но он, гордо задрав подбородок, прошел мимо. Я на это лишь закатил глаза. Актер без Оскара, блять. – Что это с вами? – раздался голос Магнуса, и я обернулся. Он стоял у своего шкафчика в двух метрах от меня. И выглядел неважно. – Расстались, – ответил я и пожал плечами. Лицо Магнуса совсем не изменилось, хотя я ожидал увидеть хоть немного радости. Почему-то меня немного расстроило несоответствие его реакции моим ожиданиям. – Мне жаль, – сказал он искренне. – Если, конечно, тебе самому жаль, – добавил спустя несколько секунд молчания. – Я... – хотел сказать, что нет, но замолчал и снова пожал плечами. – Всё, что ни делается, к лучшему, верно? Он смерил меня пристальным взглядом и достал книги из шкафчика. – Тебе виднее, – сказал он безразличным голосом и, обойдя меня по дуге, остановился и обернулся. – Сегодня после школы. – Что? – не понял я. Он закатил глаза и едва заметно улыбнулся. – Проект, – и потряс учебником по биологии. – Я накопал кое-что, думаю, мы должны это использовать. – Хорошо, – кивнул я, вернув ему улыбку, и он побрел прочь от меня. А я поймал себя на том, что разглядываю его зад, и мысленно дал себе затрещину. Два дня без секса не должны делать из меня животное.

***

– У меня для вас замечательная новость, – с этими словами мистер Гэрроуэй начал занятие, – в следующем семестре наша школа получит возможность отправить студентов на двухдневный курс в сам Гарвард, – заключил он и хлопнул в ладони. – Разве не здорово? Класс оживился, и многие начали перешептываться. – Какого рода курсы? – спросил Магнус. Мистер Гэрроуэй улыбнулся. – Каждый год они проводят курсы по психоанализу и для этого приглашают к себе потенциальных абитуриентов. Там вы получите возможность побывать на лекциях и семинарах того направления, на которое хотите поступить в будущем. Так вы поймете, что вас ожидает и с какими сложностями предстоит столкнуться. Подобное практиковалось в нашей школе и раньше, но ещё никогда мы не получали возможность отправить наших студентов в Гарвард. Поэтому, – он прошел к своему столу и взял блокнот, – мне поручили выбрать двоих студентов, и я долго думал, пока не пришел к самому логичному выводу. – Послать тех, кто презентует лучший проект, – закончил за него Магнус. – Именно! – воскликнул мистер Гэрроуэй. Он весь был заряжен энтузиазмом. – Двое из вас, чей проект я и все присутствующие тут посчитаем лучшим, получат шанс побывать в Гарварде... – Эй, – раздался со стороны шепот, и в мою голову прилетел скомканный лист бумаги. Я повернулся и увидел Магнуса. – Гарвард, – прошептал он снова. – Ставки повышаются. Его лицо буквально сияло, или это был солнечный свет, что заливал кабинет через незашторенные окна. Улыбка преображала его лицо практически до неузнаваемости, и я не мог не улыбнуться в ответ. – ...надеюсь, такая мотивация сработает, – продолжал мистер Гэрроуэй, – и в феврале я увижу десять лучших проектов за всю историю школы. – Феврале? – переспросила Алина. – Да, я продлеваю срок сдачи проектов. Думаю, что это будет справедливо, так как теперь на кону стоит не оценка за семестр, а нечто более значимое, – он обогнул стол и присел на край, вытянув вперед свои длинные ноги. – Хотел бы я каждого выпускника отправить на этот курс. Это бы дало вам больше понимания, кем вы видите себя в будущем. Поскольку – и я в этом убежден – лишь малая часть из вас имеют хотя бы пятьдесят процентов уверенности в своем решении относительно направления, на которое вы собираетесь поступать. – А как вы тогда подведете итоги первого семестра, раз защиты проектов не будет? – спросил Саймон. – Хороший вопрос, – похвалил мистер Гэрроуэй и задумался на несколько секунд. – Думаю, что мы можем устроить своего рода предзащиту, на которой вы представите промежуточные результаты по проектам. Как вам идея? Многие одобрительно закивали. – Что ж, сойдемся на этом, – мистер Гэрроуэй прошел к доске и взял маркер. – А теперь перейдем к теме сегодняшнего занятия.

***

– Теперь мы должны не только сделать этот проект хорошим, – с грохотом вывалив все учебники и блокноты на стол, заявил Магнус, едва мы вошли в кабинет отца, – но и довести его до совершенства! До такого совершенства, которое другим и не снилось! – Так, погоди, – притормозил я его, пытаясь собрать все его вещи в кучу, – мне нравится твой азарт, но это всего лишь двухдневные курсы. Думаю, важнее, чтобы мы получили за этот проект отличную оценку. Магнус замер на мгновение. – Чт... Что ты несешь? – прошептал он недоверчивым тоном и вскинул руками. – Это Гарвард! Курсы в Гарварде! Лучший медицинский факультет в Гарварде! – Ну не то чтобы лучший... – Конечно же лучший, – перебил он и начал жестикулировать пуще прежнего. – Ты хоть знаешь, люди какой величины окончили Гарвард? Генри Яков Бигелоу, Мина Бисселл, Хелен Брук Тауссиг... – он начал перечислять имена, а я только и мог смотреть на его движения. Он размахивал руками, показывая «величие» каждого, чье имя произносил вслух, брал в руки учебник и тряс перед моим лицом, громко возмущался, если я не понимал, о чем идет речь, и постоянно тыкал в мою сторону указательным пальцем. Выглядел он при этом до нелепого смешным, но что-то в его манере поведения влекло меня. Я не мог отвести взгляда. Столь резкая перемена в нем удивляла. Казалось, только вчера он удалялся от меня в свете уличных фонарей, сгорбленный и сломленный, а сейчас... Его глаза горели так, словно то, что он говорил, было самым важным для него. Хотел бы я иметь что-то, что бы волновало меня так же сильно. – ...и все эти открытия, даже самые маленькие из них, двигают нашу медицину вперед. И этого всего бы не было, если бы в таких великих людей не была заложена крепкая основа. А сделал это Гарвард! Он закончил и, казалось, только сейчас сделал вдох. А я только сейчас заметил, что всё это время глупо улыбался. – Хорошо, – согласился я, пытаясь поскорее принять серьезное выражение лица. – Вообще-то я не собирался спорить с тобой, но твоё выступление мне понравилось. Магнус закатил глаза и, подойдя к столу, взял в руки книгу. – Не смей смеяться надо мной, Лайтвуд, – сказал он почти шепотом, и это должно было звучать как предостережение, учитывая его тон. Но его поза – то, как он опустил голову вниз, как перелистывал страницы, как пробегался пальцами по переплету, как нервно покусывал нижнюю губу, – говорила о том, что это была просьба. Он боялся, что его страсть, его одержимость покажутся мне смешными и нелепыми. – Ни в коем случае, – улыбнулся я ему. Он поднял голову. И смущенно улыбнулся в ответ. И я понял, что каким-то странным образом моё настроение зависит от его улыбок.