Стражи

      Изуна сидел и молча смотрел на сгущающиеся за окном сумерки. Рабочий день давно закончился, все должны были разойтись, он отослал Тобираме и брату сообщение, что задержится по работе, и оставалось только найти в себе силы встать и пойти домой.       До-мой. Три месяца милого, совершенно домашнего уюта, которые Сенджу жил с ним.       Месяц назад он нашел-таки первый пропущенный службой безопасности кусочек мозаики по имени Тобирама. И не стал его обдумывать, просто отложил в папочку и продолжил искать дальше, хотя и сообщил брату, что его люди облажались.       И вот сегодня он собрался, перечитал всё собранное, и мозаика сложилась.       Сын Сенджу Буцумы, министра внутренних дел, и Широ Аканэ, капитана полиции. Превосходный технический специалист, классом выше даже дрессированных спецов братика. И зачем-то пришедший на должность, не соответствующую ни его образованию, ни его профессиональным навыкам — но ухитрившийся на ней преуспеть.       Вывод мог быть ровно один. Напрашивающийся, простой вывод, что делал такой человек в организации, принадлежащей Учиха.       Да, бизнес Учиха был далёк от законного, Буцума охотился за Таджимой долго, но так и не сумел найти годные для суда доказательства. И его сыновья — какими бы прохладными ни казались их отношения — не могли не работать на отца.       Резкое же исчезновение Сенджу в школьные годы в эту схему отлично укладывалось. Буцума тогда как раз получил повышение. Наверняка была охота — и тот убил двух зайцев одним махом. Отдалил детей от Учиха и обеспечил их безопасность.       По-хорошему, Изуне следовало сделать очень простую вещь. Встать, пойти домой, взять с полочки в прихожей пистолет и пристрелить шпиона. Даже сдавать его Мадаре было небезопасно. Силовики Буцумы — не те, кого легко обмануть и от кого легко скрыть то, что его сын пленен, а не убит. А дома это было очень легко списать на очередное покушение на Изуну.       Проблема была в том, что он не мог.       Представлял, как приходит домой, берёт оружие с тумбочки в прихожей и заходит на кухню.       Растрёпанный Тобирама, как всегда в фартуке и одних штанах, а может и без них, стоит и что-то вкусное готовит. Разворачивается к нему с улыбкой, а падает с дырой меж алых глаз.       Потом Изуна переступит его и сядет ужинать.       А потом себя пристрелит. Дешёвая романтика!       Отец, когда Изуна озвучил ему, что переселил любовника домой — так-то отец наверняка хотя бы бегло проматывал записи с камер в его квартире за день и знал обо всем с самого начала — сказал только одно: «Надеюсь, ты знаешь, что делаешь».       Не знал.       И вот был бы в действиях Сенджу хоть грамм фальши, хоть один признак того, что тот спит и живет с ним из-за статуса Изуны и его близости к Таджиме — всё было бы намного проще. Ан нет.       Два идиота. Законченных.       Хотя Изуна всё-таки больше идиот. И на стол Сенджу он завалил первый, и ключи от дома ему выдал сам.       Но это всё была лирика. А не-лирикой было то, что с Сенджу нужно было что-то делать. Только что? И как, если мысль о пустом доме вызывала желание застрелиться на месте?       И даже если просто дать тому уйти — дальше-то что? Жениться на Акеми, завести ребенка, что будет жить с ним и с воскресной мамой, работать и работать?       И выкинуть всю мебель, на которой они были. И вообще всё, что напоминает Сенджу.       А потом как отец, играть только в одни игрушки, любить детей. Участь ничем не хуже других.       А в голове картина — Тобирама, улыбающийся, в одеяле, грустный и больной, лезущий под руку, куча его хлама на столе и запах кофе по утрам.       Сенджу надо убить.       Вот и сидел он, смотрел в окно, которое с темнотой отражало не хуже зеркала, гонял из мыслей ехидное «экий нарцисс», ждал непонятно чего.       Чего, спрашивается, ждал? Изуна знал, как называется то, что он чувствует к Тобираме. Фамильная карма, грустный взгляд матери на шестнадцатилетнего брата, что после бесследного и молчаливого исчезновения братьев Сенджу ходил биороботом похуже маски Торью, сочувствие отца.       Сил сделать то, что должен, он всё равно в себе не найдёт, как ни ищи.       На звук открывающейся двери в кабинет Изуна не повернулся. Та была заперта, так что вскрыть её мог только брат своими ключами.       Мадара, который посмотрел на брата, посмотрел камеры у Изуны и неожиданно даже для него самого одобрил Тобираму для младшего. Будь там как угодно забитая корысть или что иное — хуй бы Тобирама остался.       — Нии-сан, — тихо позвал брата Изуна.       Тот подошел, обнял младшего за плечи.       — Ты уже три часа смотришь в окно не шевелясь. Твой Сенджу ещё на работе. Поссорились? — уточнил брат, в голосе сочувствие. Изуна качнул головой, посадил брата в своё кресло, открыл нужную папку с информацией. Брат сел, прочел молча, чуть нахмурился, а после скинул данные на планшет, с которым не расставался.       Вздохнул, дочитав.       — Мне убить его? — спросил Мадара, и Изуна знал, что тот абсолютно серьёзен и предлагает помощь там, где сам Изуна не справится. Но он мог лишь смотреть на брата взглядом побитой шавки, за который безмерно стыдно, но сил ни на что иное нет.       Если Торью не станет — сможет ли Изуна вообще жить? Если не станет сил работать, не станет сил бегать от убийц, не станет даже призрачной надежды на то, что Сенджу ну хотя бы живой где-то там.       Что останется от самого Изуны, если он будет помнить, как остывало белое тело? Не Тобирама, нет, Тобирамы там уже не будет.       — Я же говорил тебе, что твои спецы и штатные психологи ошиблись. Что Тобирама совсем другой, — бледно усмехнулся собственному успеху Изуна.       Мадара только вздохнул. Младший брат — хороший психолог, а к Тобираме и вовсе подобрался близко-близко, неудивительно, что ему оказалось проще найти всё это. Да, его провал, он счёл мелкого белобрысого просто кретином, скрывающим банальные факты о себе на всех должностях, потому что стесняется отца и смены школы.       — Что ты планируешь с этим делать, Изуна? — спросил Мадара, но уже видел: ну что младший может планировать в таком состоянии?       Мадара слишком хорошо понимал, каково тому сейчас.       Потому что совсем недавно, когда Изуна рассказал, что брат Тобирамы точно живой, он нашёл-таки, куда пропал десяток лет назад старый друг Хаширама. Сенджу оказался сильнее него и преспокойно отмолчался все десять лет — негоже силовику иметь контакты с тем, под чьей рукой ходит треть якудза страны.       Но и это не помешало ему найти, страшно сказать какими способами, несколько фоток Хаширамы. Пара нечетких и одна из личного дела.       А тут живой. Сука-сенджу, блядская судьба, думал Изуна и улыбался. Как они материли друг друга, кошмар. А уже полмесяца Тобирама почти совсем ручной.       Даже матом не крыл в ответ на мягкое «лапа». Что он планирует с этим делать?       — Не знаю. Ты же понимаешь, я не могу...       Да, вот такая он тряпка, ни семью предать не может, ни человека, которого любит. Что тут ещё сказать?       Мадара молчал долго, думал, а потом выдал:       — Ну... В конце концов, ты же за ним следишь, верно? Меры безопасности на работе я удвою, а остальное время он с тобой.       Изуна смотрел и не верил — и это его параноик-брат? Предложил ему просто оставить всё, как есть? Приходить домой к ужину, готовить утром молоко с сахаром привкусом кофе, вместе бегать от всех попыток навредить Изуне — отвечать за двоих оказалось не так уж сложно.       То-орью. А сможет ли он оставить их отношения прежними, сложив картинку? Почему-то раньше он об этом совсем не думал.       А потом посмотрел на личное дело Тобирамы и понял, что тот не знать не мог.       — Мадара...       — Отото, — опустил тот на плечо Изуне ладонь, — если тебе для счастья нужен Сенджу — я могу его скрутить в наш бункер. Могу убить. Могу следить, — улыбнулся Мадара, — и никуда он не денется.       Изуна уткнулся лбом в плечо брата, молча. Какая ж всё это блядская авантюра, кто б знал... Надо было сразу подумать о возможности такого исхода, когда он решился поймать Сенджу, но вот не подумал сразу, а потом с ним просто было хорошо — и Изуна чуть не забыл, зачем всё это затеял.       И он уже почти собрался встать, зайти за Торью, раз брат сказал, что тот ещё на работе, и пойти наконец домой, как на поясе брата взвыла сигналом тревоги сигнализация.       Мадара тут же метнулся к компьютеру, не отпуская брата, набрал пару команд и как окаменел.       — Изуна... Кажется, ты должен это видеть, — тихо позвал Мадара, и, оглянувшись, Изуна посмотрел в алые глаза, на мгновение выхваченные камерой.       Глянул на идентификатор камеры.       — Третий датацентр... — Учиха Кьёдай переглянулись. В этом датацентре не было ничего важного для их криминальных дел, зато были полные сведения по инфраструктуре. Диверсия там... Это не просто удар по К.Инк, одному из крупнейших государственных холдингов. Это был бы удар по всей стране. Нет, оправились бы, но за время и силы, которые на это потребовалось бы, внешние враги, на которых даже отец даже не ругался, а просто говорил исключительно матом, могли бы упрочить свои позиции крайне значимо.       — Я туда, координируй, — очнулся Мадара, всучил младшему запасную рацию и рванул к выходу, на бегу отдавая команды. Изуна срочно вбил пару запросов, проверяя.       Отследить действия Сенджу оказалось несложно — тот особенно не скрывал их. Тот проверял базу данных и нашел следы попытки взлома. Подал сигнал тревоги и рванулся туда. Один. Без оружия.       Всё это Изуна пересказал брату по рации тут же и дополнил тихо:       — Мадара, этот кретин в рукопашку не умеет. Полный ноль.       Брат только ругнулся в ответ.       Каковы шансы успеть предотвратить очередной теракт? Каким чудом Сенджу задержался именно сегодня? А решись Изуна на что часом раньше?       Младший Учиха медленно выдохнул и занялся делом. Координацией группы брата по камерам слежения.       Часть их в датацентре уже была отключена взломщиками, но нашли они не всё. О ерунде и чувствах он подумает, когда всё кончится.       Только б этот идиот выжил, Ками-сама!       Стоило заняться камерами, как стало очевидно, что тут не только Изуна занимается. Сигнал то пропадал, то появлялся, сначала Изуна решил, что это их собственная система безопасности пытается остановить чужих хакеров, но потом совместил запись с видимых камер с частотой пропадания картинки.       Тобирама. Блядский гений-Тобирама, который «что-то может в программировании».       Бегущий ровно туда, где шло вскрытие.       Безоружный. Его даже Изуна мог скрутить!!!       А Изуна был профи в побегах, но никак не в захватах. И сейчас очень хорошо понимал порывы Мадары посадить его самого на цепь в глубокий бункер, чтоб точно был в безопасности.       Сам Учиха в программировании не смыслил, но вот координацию боевой группы, команды информационной безопасности Мадары с действиями Сенджу и попытками хакеров реагировать на противодействие смог организовать.       Прикинув своё состояние, Изуна, не отрывая взгляда от экрана, проглотил таблетку успокоительного. Мысли затопила тишина, прерываемая ровными командами — и его, и слышными из рации.       Тобирама наконец дорвался ко входу в датацентр и сразу нырнул вбок. Там стояла стойка с малым офисным роутером, и Сенджу в два движения подключил к нему наручный планшет, с которым никогда не расставался.       Почти сразу по рации донеслись ликующие матерные вопли на тему «кто-то-же-может-бабы-смотрите-и-учитесь!» А потом поняли, что это не один из них, и, с трудом проталкивая слова сквозь горло, Изуна рассказал, что это посторонний в датацентре. И до него сейчас должны добраться две группы: вражеская, чьё присутствие вовремя не спалили, и группа Мадары.       Кто бы ни успел первым, Тобирама…       Ничего хорошего его не ждало в любом случае. Сейчас эта мысль воспринималась очень отстраненно. И дело было много важнее.       А Сенджу сполна демонстрировал и отличное образование, и превосходные технические навыки. Успехи взломщиков, насколько мог судить по чужим реакциям Изуна, до того были слишком велики, и они имели все шансы на успех. С добравшимся до датацентра Сенджу ситуация стремительно переломилась.       А ещё почти сразу же по каналу пошли переговоры группы террористов. Тобирама как-то сделал так, что они перехватывались и первыми шли на канале Мадары и внутренней частоте, а уж потом они слышали друг друга.       Откуда-то заорали, чтоб Сенджу брали живым, но Изуна уже не видел этого. К Тобираме бежал явно кто-то из силовиков, которому велели «убрать суку, иначе все тут ляжем, ничего нельзя сделать, пока тут мешают! Ищи, он где-то здесь!»       А потом на экранах мелькнула третья группа силовиков — уже правительственных. Сенджу оказался не совсем идиотом и вызвал себе прикрытие из своих, но те отставали даже от группы Мадары.       За тем, как Сенджу отдирают от терминала, Изуна наблюдал флегматично — успокоительное действовало надежно, хотя он уже понимал, что потребуется ещё доза. И были это не те, кто шел его вытащить оттуда, а те, кому он успел хорошенько помешать.       Однако, это уже ничего не решало — террористы успели узнать, что за ними идут отряды и силовиков К.Инк, имевших репутацию конченых отморозков, и правительственный спецназ, и предпочли сбежать с пленником. Завершить запланированное они всё равно бы не успели.       Благодаря Тобираме они вообще почти ничего не успели, как доложили спецы. А потом сказали, что Тобирама был не просто гением, а почти богом. У Изуны в это время перед глазами стояли кадры, в которых Сенджу пытался сбежать. Не идиот, он понимал, что противопоставить ему нечего, и надо тянуть время до того, как прибудет кто-нибудь, и он, оставив висеть комп, как покажет позже время, формальную, побежал.       Его догнали.       Изуна там смог бы убежать — Учиха и на дело безоружным не ходил, и на работе оружие держал на крайний случай. Смог бы где отстреляться, где вырваться и рвануть дальше.       Двойная доза успокоительного помогла сосредоточиться, и даже тот факт, что вытаскивать брата из переделки прибежал аж сам Хаширама, медикаментозное спокойствие не пробил.       Обсуждать итоги операции Хаширама, Мадара и примчавшиеся Таджима с Буцумой собрались в кабинете младшего Учихи, поскольку тот видел больше всех.       Он же сразу выдернул записи и затребовал у айтишников логи. Слухов по компании об отношениях Киборга и котички-Изуны не ходило, потому все были удивлены тем, что смог сделать Тобирама. Который, кажется, потому и был здесь.       Изуна равнодушно смотрел, как судорожно переговаривающийся с кем-то по рации Мадара, белее мела, говорил, что сбор у них. Как позвонил отец и тихим, похоронным голосом сказал, что там же будет сам Сенджу Буцума, ибо дело государственной важности, как приходили новые и новые файлы и отчёты.       Перед глазами стоит стойка, в которую вбили Тобираму. Верёвки, легшие ему на руки. «Забирай, хоть отыграемся».       Все с тем же равнодушием, подкрепленным уже третьей таблеткой, Учиха составил отчёт, который и выдал собравшимся в его кабинете. Отец бросил на младшего сына, судя по виду — познавшего дзен, подозрительный взгляд, но смолчал.       Мадара упорно делал вид, что автомат в руках его интересует намного больше всего вокруг и реагировал только на прямые обращения. На Сенджу Изуна дольше минимально вежливого вообще не смотрел, хотя и успел отметить и крайнюю обеспокоенность Хаширамы, и явную мрачность Буцумы.       Они говорили долго. Сенджу Буцума рассказал о внешних врагах, почти пятнадцать лет ведущих свою подрывную деятельность. О том, что их деятельность не ограничивалась атаками на Учиха, спонсированием наркоторговцев и продажей оружия.       Что ценой трудной работы и личным героизмом, Хаширама, не отводи глаза, это правда, выяснили, что их цель сейчас K.Ink, и что несколько агентов внедрились, подозревая диверсию, ловили на живца. Тобирама должен был только предупредить, но они тоже прошляпили, никто не ожидал, что агенты будут настолько хорошо и давно подготовлены, отключат камеры, проведут в самое сердце компании маленький отряд, что должен был выполнить несколько отрепетированных действий. Что это, они понимали вряд ли, как и то, как оно должно было работать, но им и не надо было. Только сделать, что сказано, и вся информация ушла бы злоумышленникам. И наверняка система почти сразу рухнула бы под тяжестью атак. Уязвимостей нулевого дня хватало и тут.       Действовать нужно было надо незамедлительно, и Тобирама, по первым сигналам понявший, что происходит, рванул. Он смог остановить эту глобальную операцию, но попался сам.       На этом месте даже Скала Буцума замолчал. Это был его сын, этим можно было гордиться, но его это не спасёт.       Они обсудили подготовку налета на логово террористов, его поиски, имеющуюся по ним информацию. Изуна прямо по ходу дела перетряхивал своих агентов и базы данных, уткнувшись в экран.       Назначили новую встречу, согласовывали действия.       Закончили только под утро, и по окончании переговоров Изуна очень ровно попрощался со всеми, ушел домой.       Отходняк накрыл его только за порогом квартиры.       Их дома.       Кроссовки у входа, Тобирама носил туфли только на работу. Огромные накладные наушники, любимая чашка с остатками кофе — опять не помыл, шутил, что кофейный кофе по-прежнему вкусно, в отличии от чайного сока.       Его Тобирама. Который признал, что его, и называл Изуну своим.       Его можно-считать-уже-нет.       Изуна свернулся клубком на полу прямо в коридоре, едва закрыв за собой дверь. Последним осознанным действием отключил все камеры. Нечего это видеть даже семье.       И сорвался в истерику. До глухого воя, сорванного горла и нахуй вымокшего от слёз костюма. А после так и отрубился.       Очнулся он только к середине следующей ночи. Судя по ощущениям, по нему потопталось стадо слонов, а ещё он вчера выпил литров десять алкоголя. Кое-как дополз до душа, содрал одежду, отмылся, глянул в зеркало и чуть не испугался увиденного. Видок у него был омерзительный.       Уполз в спальню, нашел запасной телефон, отзвонился отцу и брату, что жив.       Вещи и чашку Торью трогать не стал. Пусть лежат. Это было хоть что-то.       Недопитый кофе. Джинсы на спинке стула и идеально выглаженные брюки в шкафу. Если...если он больше не увидит Тобираму...       А даже если увидит, то что? Он может вернутся к брату и отцу — диверсия же предотвращена. Может пожать плечами или поставить перед выбором — или он, или семья.       Но тогда он хотя бы точно будет жив...       Перечитав досье вчера, Изуна думал, что выбор у него. Но жизнь решила за него этот вопрос. А значит... Ну что ему остаётся, в конце концов? Только принять. Смириться, как сделали брат и отец.       А ещё у него масса дел, которые никто не отменял.       Следующим утром Изуна вышел на работу.       Спокойный, молчаливый, как всегда безупречно выглядящий. С пустым, очень холодным взглядом.       Мир не изменился. Всё было так же, как вчера. Вот только у него уточнили, что же говорить насчёт вчерашнего и выйдет ли Сенджу-сан.       Изуна второй раз отключил камеры в кабинете. Смотреть на стол было больно. Больно было всё, даже дышать. Когда-то Тобирама просто пришёл в его кабинет. Остался в его квартире. В его жизни.       Как это пережили брат с отцом???       Таблетки нашлись в столе, и боль несколько утихла. Не ушла до конца, но отступила.       Подчиненных Торью он разогнал работать и подхватывать его проекты и заказы, вчера был успешно предотвращен теракт, да, конечно, за террористами следили с самого начала, и много другой наглой лжи. Сенджу Буцума охамел настолько, что всю прессу посылал к Учихам, видимо сомневаясь, что сможет не пристрелить назойливых журналистов, а Изуна отдал брату пистолет из ящика стола. Чтобы не воспользоваться им по назначению.       Хотелось Тобираму. Глупо и эгоистично хотелось его прямо сейчас и прямо сюда. Наглую белую рожу. Или домой.       Послав последнего журналюгу-стервятника, Изуна просто опустил голову на скрещенные руки. Нет, он не плакал, нет. Просто...он не пойдёт в пустой дом.       Неделю он ночевал на работе. Кофе, таблетки, снова ненавистный крепкий кофе. Горы работы, наплевательство на дни недели. Дела есть всегда, а сейчас их и вовсе до черта. Вечером понедельника Мадара взял его за шиворот и повел к своей машине. Изуна не пытался сопротивляться.       Только тихо всхлипнул и обнял брата. Потом приехал в знакомый дом Мадары и заполз спать к нему в кровать. Всё, они в детстве, брата опять можно дразнить, демонстрируя мизинец.       И вспомнил, что они с Тобирамой вместе учились.       Сил истерить опять нет, а потому он просто лежал, смотрел в потолок и ждал утра. Утром он вернётся на работу. К таблеткам, кофе и начавшим шарахаться подчинённым.       Брат сидел рядом, гладил его по спине. Волнуется. А чего за него волноваться? У него всё в порядке.       — Изуна... Ты как? — уже достаточно ночь для таких разговоров.       — В порядке, — заученно отозвался Изуна, и Мадара не поверил.       — Что ты принимаешь? — уточнил, Изуна назвал препарат и дозировку. И снова соврал, потому что безбожно эту дозировку нарушал. Отчего был спокоен, благостно улыбчив и убивал морально одним взглядом.       Брат, естественно не поверил. Видел он его зрачки. Но и с Тобирамой он их видел, и просто обнял. А наутро Изуна не нашел своих таблеток.       Аптечки Мадары безбожно пусты, аспирин и активированный уголь, и Изуна подумал, что это всё.       А потом просто вспомнил, что есть такое слово «надо». Оно справляется не хуже таблеток. Пополам с самовнушением, что таблетку он принял и она подействовала. Эффект плацебо так тоже работает.       Шепотки «Изуну-сама как подменили» пополам с возможными причинами этого витали по всему офису. Изуне было откровенно на них плевать. Логово террористов нашли.       Шла вторая неделя. Буцума Сенджу окаменел словно, Хаширама, которого он видел на собраниях, это серый мужчина, которого тронь — рассыплется. Вторая неделя.       Изуна слишком хорошо знает, что с человеком можно сделать за две недели.       Кажется, брат боялся сказать, что Тобирама может быть уже мертв. Изуна просто хотел его увидеть.       Или тело. Изуна был спокоен, улыбался ровно и решал вопросы, что в его компетенции.       Очередные наемники, пришедшие за ним, наткнулись на ровный взгляд и просто развернулись и ушли, не рискнув связываться даже за деньги с этим психом.       Третья неделя ознаменовалась новостями, что пленник ещё жив. Состояние умалчивается, но жив.       Изуна вернулся домой.       Один, отказался от предложений поехать вместе с братом, и впервые за две недели открыл их квартиру.       Он хотел найти вещи Тобирамы. Он жив. Живой.       Изуна плакал на полу прихожей. Какая разница, на самом деле, если Тобирама живой.       К началу четвертой недели Изуна снова жил дома, пил успокоительное строго по дозировке. В доме идеальный порядок, в операционных и то грязнее. Все вещи на своих местах. Кроме кружки, та так и не тронута и не мыта.       Подолгу на неё Изуна смотрел, когда вспоминал ту папку. Смог бы он отложить её и жить как раньше?       Сейчас смог бы.       Изуна взял телефон и набрал брата.       Они впервые за месяц говорили о Сенджу. Не в контексте дел и взаимодействия, и на середине разговора брат плюнул, положил трубку и приехал к младшему.       Сидели на кухне, пили чай, тихо вспоминали всё хорошее, что было.       — А ты простил бы ему его исчезновение? — тихо спросил Изуна под конец.       Брат долго молчал, прежде чем кивнуть.       — Он...живой. Так хорошо. Он есть, — тихо признался Мадара, и спрятал взгляд. Тобирама тоже есть. И Хаширама.       — Ты скучал? — так же тихо спросил Изуна.       Брат кивнул и ссутулился.       Изуна посмотрел на кружку, вздохнул. Хотелось помечтать, что однажды Торью вернется. Будет сидеть рядом, сцапав любимую кружку со своим недокофе, улыбаться, жить. Дипломат он или нет? Лишь бы жив был, а там способ найдется.       И, кажется, это и есть его ответ на вопросы. Как покушение и «не просто секс». А вот теперь Тобираму украли. Как он вернётся?       Искалеченный и полусумасшедший, будет ли он нужен Изуне? Молодому, здоровому, у которого вся жизнь впереди?       Нужен, понял Изуна. Любым. Без него будет много хуже.       Изуну ловили и успешно. И возвращался, учился жить снова и дальше, не бояться повторения для себя.       Он пережил сам, сможет помочь пережить и другому.       Если только Торью позволит ему помочь.       Его белое счастье, понял Изуна. Брат взял его на руки, и он цеплялся за его лохматую гриву, терся лицом о плечо и послушно завернулся в одеяло, когда Мадара опустил его на кровать и поцеловал на ночь.       Ушел молча, и Изуна благодарен ему за то, что он был рядом. И будет всегда, когда бы Изуне это ни понадобилось.       — Спокойной ночи, братик, — прошептал Изуна в камеру и, кажется, уже во сне услышал знакомый хмык.

***

      К концу четвёртой недели операция спланирована и начата. Внутрь пойдет отряд Хаширамы, на Учиха — взлом систем безопасности, координация и страховка. Мадара ждал, его люди в оцеплении здания, Изуна сидел за походным ноутбуком, координация снова была на нём.       Технари Учиха, уязвленные провалом месячной давности, изощрялись как могли, Изуна видел, как загорались экраны камер наблюдения и открывались электронные замки. И голосом вел отряд Хаширамы тем маршрутом, что удалось открыть. Предупреждал о том, где больше врагов. Сенджу отзывался краткими отчётами о состоянии дел.       Дозировка успокоительного опять нарушена, но плевать. Он сделает свою часть работы.       За Изуной огромный штат людей, готовивших эту операцию с обеих сторон. В конференц зале K.Ink сидели отец с семейной четой Сенджу, Мадара на выезде, на матери общение с прессой за всех.       Он молился сегодня. А в камерах пленных, судя по всему, нет видеонаблюдения. Первая цель — сейфы с документами и запасом взрывчатки, и лишь вторая — сын Буцумы. Никто на это ничего не сказал, но если не получится...       Документы и жизни боевой группы важнее заложника. Тобирама не совсем гражданский, его семья приняла это решение молча.       Все понимали, что Хаширама сделает всё, что можно, чтобы вытащить брата, но этого все равно может быть мало.       В тот момент эта мысль воспринималась отстраненно, как через слой ваты. В худшем случае, там будет нечего хоронить даже. И на это тоже всё равно, пока действие таблеток не кончилось.       Команды Изуны ровные, сухие, строго по делу. Ничего личного.       Придавленный химическими реакциями внутри бился страх. Что сделают с Тобирамой, если они унесут всё, кроме него? Что, если Тобирама останется жить, ещё долго?       Ничего личного. Ещё больше принимать ничего нельзя, иначе реакции будут притуплены.       К террористам пришло подкрепление снаружи, оцепление ввязалось в бой, но Сенджу уже у сейфа. По плану ему следовало бы схватить документы и отступить, взрывая за собой здание. Но все промолчали, когда Хаширама сдал командование заместителю вместе с документами и пультом от взрывчатки и пошел вытаскивать брата один.       Рассеивать внимание на то, чтобы вести две группы? Ничего сложного, подумал Изуна, подсказывая старшему Сенджу маршрут.       Из конференц зала демонстративно доносилось переругивание Таджимы и Буцумы. Оба должны были прекратить неуставное безобразие, но оба совершенно синхронно сымитировали жаркий спор по плану действий.       Основная группа почти вышла, когда Хаширама пропал с камер и связь с ним тоже пропала.       Сигнал глушили.       Основная группа сдала документы, помогла оцеплению положить подкрепление террористов. Полчаса напряженного молчания, за которые Изуна флегматично перебрал десять худших вариантов, включающих смерть обоих братьев Сенджу.       И восстановившаяся связь, и мелькнувший на камерах Хаширама с телом на плечах.       За ним шли, это Изуна сообразил, сообразил и отдать команду перекрывать двери за спиной Сенджу. Хаширама достаточно хорош, чтобы его не догнали, но стоило облегчить его задачу сейчас.       Устранили не всех силовиков, не всех спецов, и террористы не собирались так легко отпускать Сенджу. У Хаширамы же было почти бесчувственное тело, которое еле-еле перебирало ногами. На лице у того была кровавая маска, и только клочья белоснежных волос подтверждали, что это действительно Тобирама.       Когда Мадара решительно плюнул на всё и пошел внутрь встречать Сенджу, Буцума и Таджима очень, очень демонстративно увлеклись спором. Изуна сделал вид, что ничего незапланированного не происходит, рявкнул на техников, чтоб пошевеливались. Или они все выйдут оттуда живыми, или никто этого не переживет. И тогда конец придёт всей К.Инк. И хорошо, если только ей.       Сенджу Аканэ, как куратор операции от внутренней полиции, уже минут сорок как ушла инспектировать пути отхода по «подозрению на сигнал тревоги». Ещё чуть-чуть, думал Изуна. Немного, и он вернётся. Пусть не к нему, не домой, но будет живым и где-то также пить своё варево, готовить мясо, сидеть ночами и тихо-тихо тыкать клавиши. И брат вернётся живым, и перестанет хранить в машине личное дело Сенджу Хаширамы, а будет делать вид, что тот не рядом и неинтересно совсем, чем этот Сенджу занимается.       На камерах они показались вместе. Подхватившие и взвалившие себе на плечи длинного Тобираму, они синхронной рысью с приличной скоростью бежали к дикой городской вариации БТР, где их ждало прикрытие. Ноги его Сенджу волочились по земле, и оставалось надеяться, что тот просто потерял сознание.       Давай, Тобирама, спаси страну, спаси компанию, выживи, сука белобрысая!       Когда все ушли на безопасное расстояние от здания, прогремел взрыв, стерший ещё одно логово террористов с лица земли.       Настроения среди людей царили оживленные, и только тогда, когда бронированная городская машинка добралась до штаба, Изуна сдернул наушники и вышел встречать.       В кузове машины было темно, но вполне можно разглядеть Тобираму, привалившегося к плечу брата и едва заметно дышащего.       Изуна кивнул, чувствуя, как понемногу отпускает напряжение, и хотел уже взять брата и свалить, когда его окликнул Хаширама. Тот выглядел крайне усталым, но надлома «тронь — рассыплется» в нем уже не было.       — Изуна-сан, мы отвезем его в больницу. Ему понадобятся его вещи. Лечение обещает быть долгим.       Изуна набросал ему на листочке адрес, молча отдал.       — До свидания, Хаширама-сан.       Даже просто на первый взгляд Тобирама казался похудевшим и осунувшимся. Из-под корки крови и опухших глаз не было видно лица, и Сенджу выглядел куклой. Но дышал ровно и явно голову устроил сам на плече брата. Тот почти не шевелился, и изредка косился на Мадару и улыбался.       Живой Тобирама. Они его вытащили, они это сделали.       Осталось дойти домой и собрать его вещи, подготовить. В больницу, надолго.       Хаширама пришел за вещами Тобирамы на следующий день. Передал Изуне список необходимых вещей из больницы, на котором незнакомым почерком написан адрес, отделение и номер палаты. Намек Учиха понял и на память не жалуется, оставлять список себе не потребуется.       Тихо собирал вещи, подготовленные, ровно по списку. Хаширама наблюдал, отмечая многое, куда больше, чем Изуна хотел бы показать.       Своё место у всех вещей Тобирамы, отдельный угол для компьютерного стола, полочка под провода, аккуратно свернутые, личная чашка, смешная детская зубная щётка с дракончиком. Слова это только слова, но вот здесь, в этом доме, брат жил. Это Хаширама видел. Видел и десяток упаковок от таблеток в мусоре. Сильное седативное, что, судя по всему, пилось как бы не вместо еды. Ровная улыбка Изуны, ровный голос, которым тот спросил, вручая Сенджу собранную сумку:       — Как он?       Хаширама посмотрел, не на Изуну, а на полку. Чашка с разводами кофе, вещи и хуже того — на столе Тобирамы, а это может быть только его стол, явно зарядка Изуны. И это говорит как бы не о большем, чем оккупация Тобирамой чужой квартиры.       — Три ребра, трещина в руке, разобрана нога. Шрамы на лице не заживут, а зашивать поздно, — тихо вздохнул Хаширама. — Брат так и не приходил в себя: истощение, страшное обезвоживание; но опасности для жизни нет.       Длинноволосый Сенджу склонил голову набок и пристально посмотрел на Изуну. Стоит ли его звать или нет? Приглашение одно, а вот предложить сейчас съездить, хоть увидеть. Он бы сам хотел этого, будь у него возможность хоть увидеть кого-то дорогого в такой ситуации. Но он — не Учиха.       — Я... могу его навестить? — и волнение Изуны прорывалось даже сквозь откровенно наркотический дурман спокойствия. Тобирама легко отделался, на самом то деле, для месяца в плену.       — Поедешь со мной? — предложил Хаширама. — Вещи отдашь. Врачи обещали, что он сегодня уже придёт в себя.       За месяц брат перебрался к нему в дом. За три — пустил на свой стол. Скрытный, злостно оберегающий свой пространство Тобирама, его маленький злобный брат, про которого даже пытавшие его отзывались... хорошо отзывались, быстро и безболезненно умерли.       Тот, кто видел любимую щётку Тобирамы, может поехать навестить его. Хаширама любит брата, тот сейчас в безопасности и живой, будет выздоравливать, и это много больше, чем он рассчитывал. И любовник брата, кажется, тоже о нём волнуется.       Это был долгий месяц, и не поседел Хаширама только потому, что ему природой это лет до восьмидесяти не грозило. Он устал, страшно устал, переволновался, и слишком много личного случилось. Слишком, понял Хаширама, вспоминая равнодушное лицо Мадары. И его тихий шёпот «всё в порядке, он живой, Хаши, пошли». Словно почти ничего не изменилось. Он тогда правда собрался и вытащил брата.       — Поеду, — медленно кивнул Изуна. Это приглашение — важный знак. Похоже, его тоже... Одобрили. Хорошо, что седативное не даст сорваться. Радоваться сейчас тоже больно.       — Тогда посмотрите, пожалуйста, Изуна-сан, что по списку может ещё пригодиться...сверх, — бледно изобразил улыбку Хаширама, — и предупредите охрану, поедем на моей машине.       — Всё, что сверх, заберет сам, — в упор на него посмотрел Учиха тем взглядом, от которого шарахались матёрые убийцы, опуская «когда сможет» и «если захочет». А после поднял взгляд на камеру.       — Нии-сан, ты всё слышал, повода паниковать нет, если не вернусь, ты знаешь, где меня искать.       — Может присоединиться, — пожал плечами Хаширама, — там нечего скрывать, а Тобирама как очнётся, расскажет всё, что узнал... И нет, врачи ему не запретят. Он их опять затерроризирует, — улыбнулся тепло-тепло Хаширама.       Скоро брат снова будет шипеть на медиков, те будут требовать забрать ебонат, а Тобирама изнывать от скуки.       — Я не знаю, что он сейчас читал, может, ему скоро разрешат какие развлечения, так что если вдруг — захвати.       Естественно, этого не было в списке. Естественно, брат положит на это большой и толстый.       Изуна посмотрел на него взглядом «дураком в школе был, дураком и остался», продемонстрировал хорошо спрятанный в кармане мягких штанов любимый плеер младшего Сенджу и маленькие наушники для него.       А потом неуверенно улыбнулся.       — Прости. Последний месяц выдался тяжёлым для всех.       — Кофе только покупать не будем, — улыбнулся так же Хаширама. — Тобирама, конечно, будет рад, но не его организм. Всё собрал, пошли?       Этот месяц кончается. Всё.       — Пошли, — кивнул Изуна, тщательно закрыл за ними дверь, так и не выпустив из рук сумку.       Они спустились к машине Хаширамы, Изуна отошел назад.       Больница не частная, не внутренней безопасности, а муниципальная. Дальше, вглубь и на базу Тобираму в ту ночь побоялись вести. Сон перешёл в глубокий обморок, и Хаширама настоял, чтоб брату оказали помощь побыстрее, отвёз в ближайшую, одну из лучших, на самом деле, больницу и сдал на руки врачам. Естественно, палата была закрытой, как и пост охраны, и по документам он шёл как Тэцуя Морино, офицер полиции, раненый при исполнении.       Вёл Хаширама уверенно, чётко, но в рамках правил. При этом вряд ли его часто пускали за руль, манера езды была на грани страха и понимания, что больше всего людей за год в мире умирают именно из-за автомобильных аварий.       Изуна его не отвлекал, пусть ведёт спокойно. И сам честно пытался не думать, будет ли Торью рад его видеть. Надеялся на лучшее, конечно, но все равно жутковато.       Хотя это всё равно будет проще пережить, чем его смерть.       Смотрел в окно, но не видел пролетающих мимо машин. Думал, в том числе и о том, где взять таблеток. Мадара наверняка распорядился, и хозотдел не выдаст ему сверх нормы. А без неё, в случае если Тобирама выберет не его, он не сможет.       Самокопательные размышления прерывало ощущение слежки. Знакомая машина держалась на хвосте, не приближаясь, но и не давая уйти.       Ну конечно брат не собирался его оставлять. Тем более Сенджу сам сказал, что тот может присоединиться.       От K.Ink до квартиры Изуны недалеко, как и от квартиры Мадары. Вот он и сел на хвост, будет следовать за ними. А наберётся ли решимости подойти, и если да — то к кому?       Грандиозная встреча «глава СБ компании» и «проёбанный СБ шпион, который сделал в компании работу этой самой СБ и пострадал за это» зрелище невиданное, и Изуна захихикал. На вопросительный взгляд Хаширамы натянул улыбку и поделился зрелищем. Брат и Тобирама, похожие такие.       Сенджу неуверенно улыбнулся и сказал, что тоже замечал их сходство. И что-то в этом звучит тоскливое, очень созвучное мыслям Изуны. Такое, что тот сразу вспоминил свернувшегося и насупившегося на вопрос, скучал ли он, брата.       Он очень хорошо понимал Хашираму, который, кажется, с упоминанием Мадары становится ровным, спокойным и уравновешенным человеком, без малейших трудностей в жизни.       Только упаковок седативного в страшном количестве не хватало. А ещё тут был отличный момент для откровенности, понял Изуна и спросил:       — Мадара едет за нами. Поговорите с ним, пока я загляну к Тобираме, чтоб он не волновался?       — За кого? — одними губами спросил отчетливо побледневший Сенджу, манера вождения которого стала ещё более неуверенной.       — За вас, — дернул плечом Изуна. Вот не ему не одобрять выбор старшего брата.       Оставшийся путь они молчали, и на пустой трассе нельзя не заметить чёрную тень машины Мадары. Тот держался на строго определённом расстоянии, не приближаясь, даже когда Сенджу резко тормозил.       Пропустили в дальний коридор больницы их, проигнорировавших ресепшен, только когда Хаширама предьявил документы. Он же и предупредил, что за ними будет ещё один человек и его тоже пропустят. О Мадаре он подумает позже, не тогда, когда больной брат лежит за стеклом поломанной игрушкой, а с лица его так и не сняли бинты. Он-то думал, что мордашку первым ему попортят.       Изуна рядом молчаливой тенью, спокойный, сумку держал на плече, не снимая. Смотрел на тело за стеклом, что ровно дышит, но все ещё в коме, ничего не говорил.       Они стояли с Хаширамой и смотрели за стекло, пока в судорожно сглатывающего комок в горле Изуну не врезался растрёпанный медик в белом халате.       — Ай... к Морино?       — Да... брат и сослуживец, - придержал парня за локоть Хаширама.       — Так чего стоите? Его через пять минут всё равно поднимут на обследование и уколы, пришёл в себя ваш страда-алец.       По тону ясно, что сам медик видел Тобираму в гробу и со своими руками на шее. И почему-то Хаширама от этого посветлел лицом.       — Пришёл в себя и уже общается?       — Да, кхм... кхм. Родственник, да? Его вообще скоро выпишут, госпитализация излишня. Отвалялся и всё, всего-то истощение, — фыркнул.       Изуна вспомнил биоробота, на которого повелся даже Мадара, и легко-легко улыбнулся.       Медик провел их в палату. Будить Тобираму не пришлось, он сам отреагировал на появление посторонних рядом, резко открыв глаза.       Медик скривился, и у него большими кандзи на лице написано, как его за те несколько часов в сознании успел достать Тобирама. О, он может быть невыносим, капризен, язвителен, мерзок и много-много всего. Особенно живой.       — Тора! — радостно засмеялся Хаширама при виде открытых глаз брата и тяжёлого взгляда. — Только пришел в себя и сразу троллить врачей?       — Он что, специально? — с непередаваемой ненавистью в голосе уточнил так и не представившийся врач, и слава всем богам, что смотрел он на Хашираму, а не на глумливое лицо Тобирамы.       Изуна на это «специально» тихо засмеялся, подошел чуть ближе.       — Привет, Торью, — улыбнулся наконец-то не вымучивая из себя улыбку, — вокруг новый коллектив, который надо тут же довести, м?       — Не умеют — пусть не берутся, — еле слышно прохрипел Тобирама и ухмыльнулся. — Как там?..       — Ты всё сделал, ты молодец, нашли. И чип твой пригодился, — воровато оглянувшись, потрепал брата ладонью по голове Хаширама. Раз уж брат сейчас не может сопротивляться, любящий нежности старший может коварно пообнимать «уже взрослого» брата.       Изуна поймал его за руку, так же покосился вокруг, но кривящийся медик уже ушел.       — Мы тебе вещи принесли, -сказал. — То, что в больнице понадобится.       «Лапа», — написано на умильной моське Учихи.       — Говори уже гадость, по морде вижу, — тихо и по-прежнему с улыбкой прохрипел Тобирама, не дергаясь от руки брата.       Он скучал в то время, что они не виделись. Ему нужна эта родственная ласка, чтоб вспомнить, что он выжил.       — Ла-апа, — невинно улыбнулся Учиха. Живой Торью. Живой, ругается, улыбается. Выжил и будет жить. И никуда не денется от «гадости» в свой адрес.       Кажется, в этом мире снова можно жить.       — Вот ведь сука, а? — с гордостью в голосе покосился на брата Тобирама. Хвастается, какой он, его Учиха. Хаширама только вздохнул — с характером брата удивительно, что Изуна приличный человек, а не шпана мелкая. Он хотя бы рыбка крупная.       — Высокие отношения, да, отото? — улыбнулся Хаширама.       — Какой есть, — фыркнул довольный до неприличия Изуна, который эту гордость в голосе тоже отлично слышит. — Пушистая, белая, злобная лапа.       — Что-то вроде, — ухмыльнулся в ответ брату Тобирама и даже не покраснел на характеристику от Изуны, только пробурчал что-то ругательное.       «Блядский Учиха» там есть точно, как и какое-то совершенно непристойное обещание сделать с Изуной что-то совершенно неприличное и несомненно тому понравящиеся.       — Ладно братик, отдыхай, — улыбнулся Хаширама, который с момента входа в палату ощутимо расслабился. — Я найду врача, уточню у них всё и вернусь закрывать медиков своей грудью, не смотри на меня так, я тебя знаю. И да, в отличии от Учихи, мне тут разрешат остаться, так что я пошёл. И да, Изуна-сан, у него не только рёбра сломаны, так что не ведитесь на провокации.       — Вы озвучивали список травм, — кивнул тот, — а я представляю их последствия достаточно четко. Благодарю за напоминание, Хаширама-сан.       Сенджу кивнул, ушел, Изуна тихо сел рядом.       — Что, и никакие вольности мне не грозят? — похабно усмехнулся Тобирама. Он лежал под простыней, весь в пластырях, белее постельного белья, и Изуну наполнило чувство трогательной нежности. Вот ведь дурак!       — Выздоравливай сначала, — не скрывая нежности в голосе, сказал Изуна, наклонился и очень осторожно поцеловал того в свободный от бинтов кончик носа. И тихо вздохнул, отвел взгляд. — Я волновался за тебя, Торью.       Он не был уверен, что имеет право так говорить сейчас, и не будет уверен, не получив прямого тому подтверждения, но сказать хотел.       — Я не выздоровею, я всю жизнь теперь буду таким, — похоронным голосом сказал Тобирама. Изуна успел нехило перепугаться, что Сенджу что-то отбили или отрезали с концами, когда тот состроил знакомую глумливую физиономию и добавил. — Шрамы на лице украсят меня на всю мою жизнь!       — Скотина, — ласково улыбнулся ему Учиха. — Шрамы — это не считается.       А на душе легко-легко. Птички, цветочки и бабочки практически. Живой, язвит, от себя не гонит. Может, и бравирует, конечно, но это ничего. Даже если приручение придётся повторить, это всё ерунда.       Его дракончик. И будет ручной.       — Они не сойдут, — тихо уточнил Тобирама.       — Поза раком мне нравится в обоих положениях, — тихо фыркнул Изуна. — Но, вообще-то, что тебе, прущемуся от моих шрамов, так важна собственная мордашка, меня поражает. Хотя да, ты красавец. Даже так. Это всё — мерзость твоего характера, в курсе?       Торчащие из бинтов нос и уши отчетливо покраснели, когда Торью бурчал что-то невнятное, а Изуна только потрепал его по волосам ласково.       — Мой Торью, — улыбнулся, и глупо думать, что шрамы заставили бы отказаться от него.       — И сводить шрамы я не буду, — пробурчал Тобирама, — они, может, мне понравятся, а на лазер у меня аллергия.       — У тебя аллергия на здравый смысл, — фыркнул Изуна и неуверенно уточнил. — Ты домой вернёшься?       Сенджу отвел взгляд, молча. Изуна старательно убеждал себя, что это не ответ, это просто раздумья.       — А… есть, куда возвращаться? — тихо, у стены спросил Тобирама. Мог бы — сгорбился, как когда-то словно в прошлой жизни у него на кухне Мадара.       — Есть, — уверенно ответил Изуна. — Поправляйся, Торью. У нас есть дом, куда вернуться. И без тебя там пусто.       И пусть оно прозвучало слишком сопливо, на брутального мужика Изуна никогда не тянул и не пытался.       А дома и правда пусто. Без белого наглого создания, самовольно там оставшегося.       — И чашку свою сам вымоешь, — тихо фыркнул Изуна и взял осторжно ладонь Тобирамы, что не в гипсе.       — Что, кто-то слишком ленив, чтоб даже чашку помыть? — тихо фыркнул Тобирама, за три месяца узнавший о глубинной нелюбви Учихи в процессу наведения порядка в доме. Изуна улыбнулся ему в ответ с надеждой и ждал ответа.       — Вернусь, — выдохнул Тобирама. И, помявшись, добавил. — Другого дома у меня нет.       — А брат, отец? — тихо уточнил Изуна. Внутри те же бабочки, и цветочки, и кажется, куча пушистых котят, и радостные хоры. Дом. ИХ дом. и мерзкохарактерное создание туда вернётся. И цепь там Изуна заведёт, для него же. Ну и остальных пошлых целей, которые не избежит любое приспособление, попавшее в их поле зрения.       Выйдет Тобирама — Изуна его заебёт. От стола сломанного до выбитой стенки душевой.       — Дом — это не место, где ночуешь, — тихо хмыкнул Сенджу, и Изуна это очень хорошо понимает. Потому только поцеловал легко-легко, чтоб не потревожить бинты на лице.       — Я буду ждать тебя дома, Торью, — прошептал и выпрямился, слыша шаги.       — Я не просил трахнуть меня прямо тут, но хоть поцеловать-то мог, — тихо вздохнул Тобирама и признал. — Я скучал. И мечтал об этом.       — Считай это страшной карой за перебор с героизмом, — фыркнул Учиха. — Хоть бы пистолет у меня отжал, честное слово. И да, безоружным ты больше даже дома ходить не будешь.       — Я справился, — фыркнул Тобирама, — в этом весь смысл, м?       — Ты чуть не умер. Тебя пытали, — отрицательно покачал головой Изуна. Никуда. И брату сдать, на дрессуру.       — Но ведь задача…       — Торью. Продержись ты там десять минут, прибежал бы Мадара с отрядом, который пошел тебя прикрыть сразу после сигнала тревоги. Продержись ты двадцать минут, пришел бы твой брат. Это я говорю тебе как координатор действий силовиков и технарей. Ещё вопросы, зачем тебе пистолет и прикрытие?       — Это было ЧП. Обычно я работаю один, — отвел глаза Тобирама, и выражение моськи даже под бинтами несчастное несчастное. — Ну... всё же хорошо?       — В этот раз всё обошлось, но, Торью, ЧП случаются. И даже не надейся избежать дрессуры на крайний случай. Ты слишком дорог нам всем, чтобы умирать так.       — Ы? — непонимающе хмыкнул тот, но дверь открылась и их прерывали.       Хаширама вернулся с врачами и Изуна встал.       — Выздоравливай, Торью.       И бросил на старшего Сенджу беглый взгляд.       Тот извиняюще пожал плечами, остаться разрешат только родственникам.       — Отойдём? — попросил его Изуна.       Хаширама кивнул согласно, хотя смотрел с легким недоумением — что Изуна хотел спросить у него такого наедине? Или просто не хотел мешать врачам обследовать Тобираму, а Тобираме — зверски над врачами издеваться?       Они вышли за дверь, Учиха уточнил рекомендации и прогнозы врачей. Что младшему Сенджу можно, что нельзя, каковы прогнозы на восстановление.       Сенджу честно рассказал всё то, что скажет брату. Шрамы не сойдут, на груди и ногах зашивали, трещина не страшно, перелом может даже зажить. И уточнил в ответ, есть ли Тобираме куда идти.       У них есть собственное жилье, на двоих, выкупленный старый бункер, куда они сами тянули и электричество, и газ, и связь. Но до него шесть часов дороги и вряд ли дело в нём.       — У нас есть дом, — пожал плечами Изуна. — Я надеюсь, Тобирама вернётся домой. Если я верно понял, он сам не против, разве что вы или ваш отец будете возражать.       — Вы успели это обсудить? — уточнил Хаширама.       — Успели, — кивнул Изуна. — Надеюсь, вы тоже успели обсудить всё интересующее.       — Тогда как-нибудь пусть он тебя пригласит к нам с ним домой, я не против, — не очень понятно сказал Хаширама, но Изуна запомнил. И обязательно спросит глупого Сенджу, когда тот приползет от Мадары в состоянии разобранного человека, что не смог пяти минут продержаться до прихода его группы.       И никакие гениальные, по отзывам айтишников, мозги его не спасут. И, как решил Изуна, об этом тоже стоит сказать Хашираме.       — И я намерен, когда Тобирама выздоровеет, попросить брата организовать для него курсы подготовки вроде тех, что он организовал мне. Бег, стрельба, уклонение, способы правильно вырваться из захвата. То, что на его текущем уровне подготовки его могу скрутить даже я — неприемлемо.       Хаширама неверяще посмотрел на Изуну: такой маленький, а чувство самосохранения нет! И нервно засмеялся.       — Я тоже пытался. Он... не захотел. И наглядно доказал, почему нет. Вряд ли... у Мадары получится лучше, — на имени брата тон Хаширамы стал ниже, бархатным, и глаза потеплели.       — Да ну? — раздаётся из-за спины Сенджу.       — Сенджу, ты меня не понял, — дернул плечом Изуна, — Это не вопрос «не захотел», это вопрос его безопасности. А в вопросах безопасности...       — Вопрос личного пространства и желания значения не имеет. Это семейное, — хмыкает подошедший Мадара.       — Скрутим, — согласно кивает Изуна.       — И заставим, — подтверждает Мадара.       — Спасибо, — отводит взгляд Сенджу и Мадара удивлённо щурится: правда что ли слёзы?       — Его собственным галстуком, если понадобится, — чуть неловко смеётся Изуна. — Не переживай, а? У братика большой опыт отбивания самоубийственных порывов!       И испаряется, оставляя старших наедине.       — Большой опыт? — даже не успевает остановить младшего Учиху Хаширама.       — Изуна, — поясняет Мадара и оглядывается в поисках достойной причины избежать разговора с Хаширамой, — а как Тобирама?       — После больницы домой к Изуне. Уже доводит врачей и делает твоему брату похабные намёки.       — Младший будет рад, — вздыхает Мадара. Достойная причина уйти уже сбежала, чтоб его. Можно уйти за ним, но это будет совсем бегством, а бегать от чего бы то ни было Мадара не привык.       — Отото тоже... что я пришёл не один, — заканчивает Хаширама, смотря куда угодно, но не на Мадару.       И как-то уйти бы надо, но нельзя. И посмотреть хочется, и поговорить. Но о чём?       Мир как всегда решает за них. В Мадару со спины врезается давнишний медик, сбивая его с ног и опрокидывая на Хашираму.       Они падают на пол с отчетливым грохотом — ни один из них не ходил безоружным или беззащитным.       Учиха чуть приподнимается с лежащего под ним Сенджу и одним взглядом заставляет медика испариться чуть ли не быстрее Изуны, даже не извинившись. Какая блядски банальная ситуация!       И откуда, блядь, младший брал свою непрошибаемую уверенность, когда взял и сначала нагнул Сенджу на рабочий стол, а потом и притащил к себе за шкирку?       Вот он, Сенджу, под руками. Длинные, ничем не собранные волосы по полу, тонкий бронник под курткой, тёмные глаза.       Хаширама решил за него. Ухватил за шею и притянул в поцелуй.       «Вот сука,» — думает Мадара, даже не пытаясь сопротивляться. И рука на шее не вызывает желания тут же её оторвать — немыслимое дело.       Но вот же сука, десять лет тишины — хоть бы извинился, что ли.       — Сука блядь, — выдыхает Мадара, едва оторвавшись от Хаширамы. Тот, хуй пойми почему, расплывается в счастливой улыбке, смеётся.       Сука как есть, понимает Мадара, и уже сам целует Хашираму. Десять лет!       — Ну вот какого хуя, Хаши? — тихо спрашивает потом. — Что, сука, сложно хоть слово за десять лет написать? Я все понимаю, сам младшего на цепь в бункер сажал во имя безопасности без связи с внешним миром, но ты ж не сидел там все это время.       — Полтора года сидел, — глухо отзывается Хаширама, в голосе стылое, тупое отчаянье. Это были самые долгие года его жизни, — а когда вышел и нашёл тебя — ты шёл на выпускной с девушкой, вы считались самой красивой парой школы и слухи не могли решить, помолвлены ли вы, потому что её семья начала вести дела с Учиха Таджимой-саном.       Мадара смотрит на него взглядом, в котором читается фирменное учиховское «совсем дурак, да?»       — Хаши, блядь...       Он просто не знает, что на это сказать. Что глупый Сенджу знал, что на девок у Мадары не стояло даже подростком? Что даже реши отец его женить, ему это ни разу не помешало бы и не изменило бы его чувства? Что он пережил, смиряясь с тем, что Хаши умер где-то, что о нем ни слова не найти, а он ни тела не увидит, ни места захоронения не узнает.       — Дурак и весь в отца, — ворчит Мадара.       — Мадара...       — Кхм, молодые люди, — раздаётся над двумя валяющимися на полу боевиками в броне и с оружием, — вам в отель, а не в больницу.       — Доктор, кх..       — Заведующий отделением реаниматологии, будьте добры убраться с пола, вы мешаете, — ровным голосом и стальным тоном попросил их взрослый, остроносый мужчина.       — Сен-сан...       — В гостиницу, Хаширама-кун. Или в тир, если вы тут изволили драться.       Учиху голос не пронял ни на грамм, он неспешно поднялся и окинул врача невозмутимым взглядом. После чего молча развернулся и ушел вслед за братом. Все что он мог — и хотел бы — сказать Хашираме не предназначалось для чужих ушей.       Сенджу остался. С этим непонятным Сен-сан и братом. Этого и следовало ожидать. Отчего же так плохо, словно его ещё раз бросили?       — Мадара! Мадара, уффф, куда ж ты, еле догнал, уфф... Сложно было подождать пока я досвиданья скажу? Мадара?       — Брат, знакомый врач, роль сиделки и линии защиты врачей от характера брата? — уточняет Учиха, честно стараясь хранить невозмутимость.       — И двоюродный дядя и кто не убрался с линии радостной встречи Сен-сана и ученика его Тобирамы, тот сам мазохист-извращенец, — радостно объявляет Хаширама, — учитывая что это именно Сен-сан, трижды ока-сан откачивавший, пошли-ка мы с тобой отсюда быстрее, а то с него станется принести нам свечку...       Учиха только фыркнул, бросил взгляд на планшет, проверяя метку младшего брата на карте. Тот уже сбежал домой, и возможные отговорки истаяли как дым.       — Куда хоть? Смотри, и правда в тир утащу.       — Можно в тир. Можно куда поговорить, — неловко пожимает плечами Хаширама, вытирает пот со лба, — фух..устал я что-то за последние пару дней, так что особо выдающихся успехов не жди, но это будет интересно.       Куда угодно с тобой, Мадара.       — Все устали, — тихо кивает Учиха. — Пойдем, что ли... Твои пищевые пристрастия сильно изменились?       Раньше Сенджу особенно любил одну кафешку у их школы, и они ходили туда после уроков, когда не хотелось домой, а пожрать чего стоило бы.       — Изменились, — кивает Хаширама, — я ем всё. Совсем всё. Даже если это насекомые или личинки и они до сих пор живые. Тобирама, кстати, тоже.       — Не бывает несъедобных вещей, бывают недостаточно голодные люди, — фыркает Учиха. — Не в том плане, Хаши. А, чего я спрашиваю, нашел кого, — вздыхает и цапает Сенджу за локоть очень привычно-профессиональным захватом и тащит за собой.       Тот даже не сопротивляется, смеётся и легко шагает следом, вымахавший на целую голову выше Хаширама.       Интересно, а стоя целоваться теперь совсем неудобно будет?       Учиха тащит его к своей машине, бурча по пути, что видел он как Хаширама водит, будто руль его вот-вот покусает за пальцы, но вот садиться или нет — не заставляет. Сам решит.       Садиться, пристёгивается на автомате, выдыхает и как-то расслабляется.       — Правда поедем? — интересуется в тишине машины, пока Мадара заводит свою девочку.       Отвечать ниже его достоинства, думает Учиха, и просто повторяет недавний поступок Хаширамы. За загривок и в поцелуй. Кажется, вот как-то так Изуна брал Сенджу за галстук и ебал на столе.       И ему откровенно пофиг, что он намерен притащить друга детства в простенькое кафе, дело ведь в воспоминаниях. Сенджу поймет.       Перед простенькой кафешкой не очень популярных дешёвых традиционных лакомств и быстрого перекуса из риса с дешёвыми водорослями-кальмарами тормозит машина премиум класса, откуда выходят два солидных взрослых мужчины. Они идут в кафе, заказывают кучу всего и тихонько устраиваются в уголке. Хозяин заведения любит таких гостей, не гонящихся за десятком приборов и серебром, и выглядящих удивительно на своём месте тут.       А они сидят в углу в правильных сейдза, ничерта не сочетающихся с полувоенной одеждой обоих, и тихо-тихо переговариваются, обсуждая прошедшие годы. Иногда в их жестах скользит что-то личное, совсем тёплое и с подтекстом. Это тоже выглядит естественным, и не удивительным. Проходят века, суть не меняется.       Хаширама кажется совсем расслабившимся, и очень привычно не замолкая болтает, Мадара изредка вставляет комментарии, смотрит на Сенджу.       Вырос, вытянулся, мускулатуру наел — не мог не измениться за все эти годы. А вот болтает, как раньше, и только проскальзывающие почти отчаянные иногда нотки — о том, что неловко и страшно.       Мадара не скрывался, его имя и должность мелькали в газетах стараниями Изуны, но вот вживую они могли бы ещё долго не пересечься.       А Мадара не знал. Не знал, считал мертвым, и не имел и смутной надежды.       А потом узнал. Увидел вживую. И до сих пор переваривает, что Хаширама существует. На самом деле есть. Сенджу Хаширама.       — Пошли отсюда, — резко прерывает его посреди фразы Мадара.       Хаширама может ещё долго говорить. У них же и так проёбано десять лет.       Тот вскидывается непонимающе, и Учиха только вздыхает.       — Десять лет я думал, что ты мертв. Что ничего не найти просто потому, что искать нечего. Я не намерен больше терять время, Хаши.       Тот опускает взгляд, а потом решительно встаёт и обнимает Мадару, прижимая к себе.       Ну идиот он, идиот, гордый и мнительный, ну что тут сделаешь? И кажется Мадара прав насчёт времени.       — А потом ты дважды попытался самоубиться у меня на глазах. Мне хватило, веришь? Пошли?       Сенджу только кивает ему в плечо, стискивает плечи в медвежьем объятии. Это были долгие, болезненные десять лет.       — Я идиот.       — Ну наконец-то!       Смеются хором, уходят, не сговариваясь садятся в машину. Чем он хуже младшего, думает Мадара и нагло тащит Сенджу к себе в логово. Уютное, оформленное в традиционном стиле и увешанное оружием как ёлка игрушками.       Потому прямо на входе можно стянуть с Хаширамы бронник, оказавшийся толстым и тяжёлым, выкинуть вытащенный из-за пояса пистолет и впечатать Сенджу в стену, коленом проходясь по его паху.       Поплыл Хаширама с первого движения.       Целоваться стоя оказалось и впрямь неудобно, Мадара чувствовал себя какой-то бабой, вставая на носочки, чтоб дотянуться, и тут же плевал на глупые мысли, как в детстве на тупых одноклассников.       Его Сенджу. Явился, пришел, признал свой идиотизм. Никуда теперь не денется.       — Я двое суток не мылся-а, — выдыхает Хаширама, — Мадара-а...       — Хочешь отсосу? — с неприкрытой откровенностью предлагает Мадара. Мысль о том, что Хаширама не был в душе двое суток, и столько же скорее всего не спал, не отвращает.       Накрайняк он сам Хашираму вымоет.       Тот сглатывает, смотрит большими глазами, и его «хочу» написано румянцем, хреново заметным на смуглом лице, но Мадара хорошо знал, как он выглядит.       — Дай до душа дойду, — почти жалобно озвучивает Сенджу, уже понимая, что ещё немного и его выебут на месте за все десять лет молчания, и он даже не будет сопротивляться.       Как же он скучал... А Учиха вырос, и подростковый максимализм превратил в категоричную упертость, и как же оно ему нравилось — и тогда, и сейчас.       — Штаны снимай, — ухмыляется Мадара и делает шаг назад, — и пойдёшь.       Мучительно краснеющий Хаширама отличное зрелище, думает Мадара, и сам скидывает одежду и оружие на пол, демонстративно. Ему не от кого защищаться и не с кем тут сражаться.       А потом тащит Сенджу в ванную, сперва в душ, потом в офуро, сам собирал, мешая традиционную концепцию бадьи с горячей водой и современные технологии — подогрев, очистка, регулирование температуры, удобная полочка внутри.       Чистый Сенджу, вкусный, облизывается Мадара, кусая его за плечо.       Тот как в детстве уже спустил без рук в душе, окончательно уплыл и только подставлялся под руки Мадары, который знал, чего и как хочет. Сейчас и вообще.       — Хаширама... ты мой. Я тебе чип в шею, суну, чтоб ты сука не сбежал и не пропал больше.       Тот смотрит на Мадару, и даже понимает, что тот говорит. Но даже дернуться не может, совсем расплывшись лужей в его руках. И не хочет, и пусть Учиха творит что хочет.       Ему можно. Его Учиха.       И весь Хаширама — его, понимает Мадара, бесцеремонно оставляя метки на плечах и шее Сенджу. Такие, что не скрыть, не спрятать, собственнические. Целует Хашираму, и они умело сплетаются языками, жарко, близко. А потом ноги Сенджу оказываются на поясе Мадары и тот выгибается в однозначном желании.       Тот не спешит брать предложенное, сначала долго, вдумчиво готовит Сенджу — тот всерьез выглядит так, будто все десять лет у него никого не было, и только потом берет жёстко, вжимая в бортик.       По реакции Хаширамы — он все эти годы трахался только чтоб отдаться Мадаре и получить от этого удовольствие. По ощущениям — минимум полгода себя не трогал вообще.       По правде имело ли разницу, что было, когда у них будет, думает Мадара, целуя Сенджу, собственноручно вымытого и заласканного.       А тот стонет его имя в поцелуй, отчего Мадара чуть не сбивается с ритма, слегка краснеет и продолжает, потому что Сенджу сам подаётся ближе, тянется целовать, прижимает к себе.       Хватается за волосы и извивается, насаживаясь глубже и жёстче. Стонет вперемешку его имя, какие-то​ зачатки слов, просто жаркие выдохи, и Мадара вспоминает один случайно увиденный момент.       Интересно, старший может как младший?       Наблюдений за тем, как трахается с любовником младший брат, Мадара старался избегать, даже с его презрением к личному пространству в вопросах безопасности это всё было слишком личным.       Но с этими любителями опробовать все поверхности в доме получалось далеко не всегда. И кое-что Учиха запомнил и для себя.       Запускает ладонь в волосы Сенджу, не сжимает пряди — массирует затылок, не прекращая двигаться.       И они близко, очень близко друг к другу, лицом к лицу, как когда-то очень стеснялись в детстве. Удержать за пряди, мягко, но беспрекословно фиксируя Хашираму, и целует того, не давая шанса увернуться, двигаясь в одном ритме.       Вода из офуро выплёскивалась с каждым движением, но Мадара не думал останавливаться. Одно движение. Он один. Чувствуешь, Хаширама?       Тот чувствует. Крепче обнимает Мадару за плечи, напрягая руки, по телу прокатывается отчетливая дрожь, он смотрит широко раскрытыми глазами, кажущимися почти черными от потемневшей радужки и расширенных зрачков, не отводит взгляда.       Чуть приоткрытый рот, стоит отстраниться, дрожь. Хаширама тут, но его накрыло настолько сильно, что сам Учиха боиться оказаться следом. Потому он смотрит, цепляется за этот взгляд, за напряжение тренированных бёдер и выступившие на руках Хаширамы тонкие жилистые жгуты, в диком напряжение прижимающие Мадару к себе.       Но это всё равно слишком.       Хаширама. Живой, горячий, смотрит на него, цепляется и прижимает к себе. Мадара сам сжимает руки крепче, почти до предела сил, не отпускает взгляда. Вбивается в Хашираму глубже короткими резкими толчками, едва не забывая дышать.       Десять блядских лет, Хаширама! Десять лет без тебя, десять лет незнания, опасения, а на твой день рождения — одиноких встреч. И совершенно дикой, затаённой надежды, что живой. Пусть не тут, пусть сбежал, женился, завёл седьмого ребёнка, кривясь от воспоминаний об Учихе, но — живой.       Хаширама выжил. Он тут, он его, понимает Мадара, и тихо стонет тому прямо на ухо. Он скучал, он чуть тут не сдох, как чёртов Хатико       Кончают одновременно, на последних движениях прочная деревянная стенка отчётливо хрустит, и лежат, не шевелясь, не разжав рук.       Просто лежать, восстанавливать дыхание, наслаждаться самим фактом близости. Того, что рядом. Вместе.       Лёгкий поцелуй на виске Мадаре не чудится. Хаширама действительно пришёл в себя первым и легко касался его виска, ласково и почти незаметно. И можно было переползти на него побольше, из остывающей воды на тёплого и гладенького Хашираму. И вовсе он тут не урчит как котяра, что бы про него брат не шутил!       От попыток пошевелиться протестующие скрипит стенка, а от переползания на Хаши таки с хрустом трескается, и они падают на холодный пол. Мадара едва успевает подложить ладонь под затылок Сенджу, чтоб тот не ударился головой об пол. И смеётся сначала тихо, а потом сбивается на наглый хохот.       — А мне то что, не моя ванна, — тихо усмехается Хаширама, гладит Учиху меж лопаток, пересчитывает позвонки.       — Тобой сломанная, — отфыркивается Мадара.       — Надо повторить? — вскидывает брови Хаширама.       — Надо, — довольно урчит отсмеявшийся Мадара, целует эту выгнутую в вопросе бровь. — Можно что-нибудь ещё сломать ради разнообразия. Кровать не выйдет, предупреждаю сразу, футон сломать сложно.       И голос серьезный-серьезный, а в глазах искорки смеха. И выпускать Хашираму из рук он совсем не собирается.       — О, это твой сознательный вызов? — тихо фыркает Хаширама, целуя Мадару в подбородок, — ты же понимаешь что это обязательно надо попробовать?       А думает о том, что «сломать» относительно футона можно трактовать как «порвать», а уж как этого добиться он постарается узнать.       — Я верю в твою изобретательность, но от демонстрации тебя это не спасёт, — смеётся в ответ Мадара, и довольная моська младшего в воспоминаниях уже не кажется глумливой.       И он аккуратно чешет Сенджу за загривок, чуть ерзает, устраиваясь на нем удобнее.       И его гладят. Сенджу не стесняется того, что лежит на ладони Мадары, счастливо незаметно для себя улыбается, наглаживая большое мрачное Учишачье пятно. Удовлетворённым тот даже не кусачий и опасный, а выглядит таким, каким и должен счастливый Учиха. Натрахавшимся. И это они только начали!       — Мадаааа-ара, — спустя некоторое время подаёт голос Хаширама, — тут мокро и холодно. Где тут кухня или любое иное место где можно забрать еды, и тот футон куда можно принести свою добычу?       — Еда... — задумчиво тянет Мадара, поднимается на ноги, поднимает с собой Хашираму, мимоходом проверяя его спину на предмет впившихся щепок, и тянет к холодильнику.       Кухню ему оформлял младший, потому это было единственное помещение в современном стиле и обычно Мадара там не появлялся. Разве что цапнуть чего-нибудь не портящегося и утащить. Потому на наличествующий на кухне диван он посмотрел с некоторым удивлением.       Его стоило сломать до футона. Если никто из них не вырубится прямо на нём.       — А у тебя что горячего нет? — донеслось от Хаширамы, успевшего сунуться в холодильник, пока Мадара удивлённо залипал на диване.       — Плита где-то есть. Электрическая, — задумчиво отозвался Мадара.       — Где-то? — уточнил Сенджу. — Мадара, а где ты вообще ешь?       — На работе, а что? — отозвался тот. — Это место вообще Изуны, где я его запираю при среднем приступе паранойи. Чтоб не помер от голода.       Сенджу так ехидно фыркнул, что завалить его на диван немедленно захотелось особо остро.       — То есть непробиваемые стекла и решетка, и тонировка...       — И автономная вентиляция, да, — бурчит Мадара, сам падая на диван и разваливаясь там красивой тряпочкой, — а на работе у нас столовая хорошая.       — Понятно, — на звук падающего на диван тела Хаширама обернулся от холодильника, где нашли своё место пара пачек сухарей и десяток банок тушёнки, полюбовался на чёрную пушистую тряпочку и чуть не забыл, зачем на кухню шел.       Желудок напомнил. Да и любовника перед новым туром следовало покормить, а диванчик тут кстати. Судя по Мадаре, удобный, но это они ещё проверят.       Оставалось найти еду. И тут только либо думать как еда, либо как Изуна. Ведь если запирали его, вряд ли мелкий Учиха предпочитал сидеть на диете, а значит запас тут должен быть.       Думать как Изуна. На удачу Хаширама открыл дверцу под раковиной и на самом деле нашёл там макароны. Значит, тушёнку следовало искать в узком ящике, где обычно хранят масло.       Нз на то и нз, чтоб внезапный Мадара не нашёл!       Мадара встретил находку одобрительно-удивленным хмыком, из чего следовало, что искать там макароны Мадара б не додумался. Ну или удивился, что Хаши оказался способен найти нз Изуны.       — Макароны по-флотски. А ещё тут есть кетчуп.. живём! Ты как?       — Я там живой, — довольно улыбнулся Мадара, чуть переворачиваясь на диване. — Се-енджу. Интересно, искать еду в чужой квартире успешнее хозяина — это фамильное?       — Только не говори, что Тобирама Изуну объедал, — фыркает Хаширама и оглядывается, — фартука точно нет?.. так вот, Тобирама готовит даже лучше меня и окружающих кормить не стесняется. А в случае стресса, а при невозможности материть всех окружающих и слать куда надо он точно в стрессе, он вообще массово кормит вкусняшками, тебе что, не перепадало?       — Мне нет, — фыркает Мадара, — а вот видео абсолютно круглых глаз вернувшегося с работы младшего и нашедшего Сенджу у плиты я сохранил. Хочешь сказать это был стресс и срывая стресс они потом стол сломали?       — Потрахаться против стресса милое дело, — согласно кивает Хаширама, об угол мойки открывая консервы, — ой... прости, привычка... Фух, царапин не осталось. Так, кстати, тебе диван этот дорог? Готовится полчаса будет.       — Ни разу не дорог, — честно признается Учиха, потягиваясь на диване и прогибаясь, думает что надо младшему потом диван припомнить и посоветовать тоже завести.       Намёк Хаширама понимает правильно — не даром предельно откровенно и спрашивал. Выгребает быстро дорогущие консервы в кастрюлю, делает огонь поменьше и накрывает кастрюльку крышечкой.       А потом в длинном прыжке обрушивается на диванчик, погребая под собой и Мадару.       Учиха даже не пытался уклониться, поймал упавшего сверху Сенджу в объятия, заурчал довольно.       — Ха-аши, — прищурился хищным котом, большим и пушистым.       — Хочу тебя, — выдыхает ему в улыбающиеся губы Хаширама, — сейчас, Дара, — и целует, словно только тут и сейчас.       — Так бери, — успевает ответить Мадара, прежде чем ответить на поцелуй, гладит того по волосам, чувствуя себя абсолютно счастливым.       Но вот от чипа в шее Сенджу не отвертится. Никак.       Вопросов или согласия не требовалось. Его Сенджу, думает Мадара выгибаясь под жаркими поцелуями и подставляя плечи, лениво размышляя, может диванчик сломать стоит тоже Хаширамой. За десять лет.       Хаширама не размышляет, он целует Мадару в шею, плечи, грудь, прижимая его к дивану, и просто следует тому, чего хочет, чего хотел так долго       Вернуться к своему Учихе. К человеку, встречи с которым так избегал, поверив, что его не ждут.       А узнав что ждут — и до сих пор! — не в силах остановится. Сползти ниже, поздороваться с членом Мадары, увернутся от колена в нос за дурную привычку и поцеловать Учиху в колено. А потом и самому упасть, на пол, на колени.       И чувствовать на себе взгляд, тяжелый, темный, от которого хотелось сладко вздыхать, поймать член Мадары сперва ладонью, а потом и губами.       Тогда они оба стеснялись такого желания, но сейчас стесняться чего-то кажется таким глупым. Это же Мадара, его Дара, который дождался своего глупого Сенджу.       Теперь они могут позволить себе всё, думает Хаширама, заново изучая изменившиеся тело Учихи. Вот только всё равно — столько упущено! Бездна опыта и у него самого, и у Мадары не беспокоят Хашираму, ведь они всё равно были не он, а значит и сравнивать глупо. А не глупо — облизать, жадно, с непристойным прихлюпыванием, и пообещать себе не забыть съедобную смазку. Мадаре должно понравиться.       А тот вздыхает довольно, не убирает руки из волос, но не давит, только гладит, они такие же гладкие, как помнится, но заметно длиннее. Но так даже лучше, думает Мадара, красивее и гладить можно дольше.       И на руку намотать, шепчет в голове, и Хаширама не может не понимать.       Будет не просто. Не только потому что они те, кто они есть, но и потому что банально друг друга заебут. Последняя шальная мысль пахнет абсолютным счастьем, и Мадара намекающие разводит колени шире. Четверть часа чтоб доломать диван.       Хаширама намек понимает, отрывается от минета, встаёт, находя глазами демонстративно Учихой оставленный на спинке дивана тип тюбик.       Кастрюлька тихо шипит на плите, но время у них ещё есть.       Немного, готовит его Хаширама быстро, по возможности тщательно, но недостаточно, на первом же движение это ощутимо. Мадара только счастливо жмурится, так правильнее, так проще, так нужно.       И сам подаётся навстречу, обнимает Хашираму ногами за бедра, шипит довольно и хочет большего. Ловит Сенджу за плечи, заставляя наклониться к себе и целует долго, глубоко.       — Ну же сильнее, — шипит Мадара.       — Мада-ара..       — Сильнее блядь, — громче повторяет Учиха, выгибаясь сильнее, так, чтоб совсем хорошо. Он не стеклянный, его не травмирует ласковый Хаширама, и остаётся только кусать его за плечи, намекая: мало.       Хаширама гладит его по пушистым волосам, сжимает их в пальцах на загривке, притягивает в поцелуй и двигается резче, заставляя Мадару довольно застонать: да, так, ещё, Хаши-и!       У Сенджу от этих стонов все в груди сжимается, воздуха не хватает, и остаётся только дышать, резче вздыхая от укусов по плечам.       У Учихи острые зубы, жаркое нутро и совершенно крышесносные стоны. Мадара искушение, не идеал красоты, мужик и силовик K.Ink.       Его восхитительный Мадара, думает Хаширама, оттягивая за волосы голову любовника и метя его шею жёстким поцелуем, долго не сойдущем.       Учиха только жмурится довольно, требовательно прижимает его за затылок к своей шее, держит за собранные ладонью волосы, оставляя несколько прядей падать по плечам Сенджу.       Дышит Хаширама тяжело, под кожей мышцы ходят в едином, ровном ритме, и Мадара не может оторвать глаз. Сенджу ещё пару раз вздрагивает и обмякает всем весом на Учиху.       Тот крепко обнимает его, прижимая к себе, гладит по спине ровными движениями, улыбается довольно, отводит с виска налипшую прядь, целует туда где она была легонько, мягко.       На плите аппетитно пахнут и шкворчат макароны, Хаширама тихо дышит и сильнее обнимает на вполне целом диване. Мадара смотрит в потолок и гладит Сенджу по спине, давая отдышаться и успокоится.       — Мне понравилось. И диванчик крепкий, — задумчиво выдыхает и легонько дует Хашираме в направлении затылка.       Тот только улыбается, целует Мадару в губы, чуть смещается, совсем накрывая собой, как тёплым одеялом. Совсем не мягким, но вот уж на это Мадаре совсем всё равно.       — Будешь меня кормить? — тихо фыркает на ухо Сенджу Мадара.       Тот только обнимает Учиху крепче. Всё это как во сне. Такой далёкий, холодный, отстранённый и занятый только работой Мадара. Такой любимый, близкий, тёплый и родной. Отзывчивый, ловящий мысли на лету и ласково перебирающий волосы.       — Оно уже готово, — тихо соглашается Хаширама и потягивается, длинные ноги свешиваются с дивана, — посуду тоже искать или ты знаешь где она у тебя?       — Кажется, вон в том ящике, — лениво машет рукой Учиха. — Но я не уве-ерен, — зевает. Отпускать Хаши даже для того, чтобы тот достал посуду и принес кастрюльку, не хочется, но надо.       — Торью запилил на плиту голосовое управление... нужно такое же, — вздыхает Хаширама, которому вставать тоже не хочется. Надо, и он целует плечо Мадары, неуверенно поднимаясь, — так, еда...       Учиха садится, поджимает под себя ноги, наблюдает.       — Кастрюлька с плиты сама себя все равно не принесет, — улыбается чуть растрепанному Хаши. А тот тихо фыркает, обнаруживая из посуды сиротливо лежащую на деревянной подставке под горячее вилку. Одну.       Вот не мог Мадара не помнить что прибор у него всего один. А раз помнил то и рассчитывал, тихо хмыкает Хаширама, заворачивая кастрюлю в полотенце и прихватывая бутылку кетчупа с одинокой вилочкой.       — Кастрюльку я бы тебе сам принёс, но когда та остыла бы и мы навалялись.       — Ты её так и так принес, — довольно ухмыляется Мадара, усадив Сенджу с кастрюлькой на диван и обняв. — М-м-м, еда!       И легонько куснул Хашираму за ухо, намекая, что если не макароны, то тут и другое мясо есть.       — Меня есть надо начинать с другого места, — смеётся Хаширама, — покормить тебя, котик?       — Я не котик! — неправдоподобно возмутился Мадара. — Но корми! А то я вспомню, где у тебя мяса побольше, — погладил бок от ребер к бедру.       — Там внутренние органы, не мясо, — праведно и чуть занудливо возмущается Хаширама, но подцепляет на вилку макароны с мясом и протягивает Мадаре, — кушай, голодное. А мясо, кстати, это лопаточки, спинка и филей, рабоче-столовское ты моё котичное.       Тот аккуратно берет еду, облизывается довольно — они оба совсем не привередливы, а тут простая, но хорошо приготовленная еда, которую предлагает Хаширама.       И всю кастрюльку уплетают почти сразу, без лишний разговоров и четко меняя, сначала порция Мадаре (кетчупа побольше) потом порция Хашираме (можно вообще без соуса, но с мяском). Доев, отставляют кастрюльку на пол и разваливаются после сытного обеда на диванчике. Трахаться ещё час не захочется, да и не готовы. И, кажется, пришло время поговорить.       В кафе Хаширама успел рассказать, куда и почему пропадал, как решил, что его не ждут больше, тут же виновато оговорившись, что уже понял, какой идиот, кое-что рассказал о себе Мадара, но вот что дальше — они так и не решили.       Просто делились, как жили, какими дорогами шли. Как родители увезли обоих Сенджу в закрытый военный городок, как поставили условие, что связь со старой жизнью только «когда сможешь защитить и себя, и окружающих». Как вернулся. Мадара, внимательно и молча выслушавший рассказ в ответ сказал, как ждал, искал, надеялся не найти могилы. Как скучал, как жил, закончил институт и работал с отцом и братом. И тоже ничего не говорил о том, что дальше.       Сейчас стало понятно, что дальше им точно по пути. Но как?       — Хаширама... — просто звать по имени, зная что откликнуться — совершенно отдельное удовольствие.       — Мадара? — откликается тот, улыбается, обнимает тепло.       — А дальше что, Хаши? — задумчиво говорит Мадара. — Как...       И не договаривает. Сейчас Сенджу потребовалось прикрыть и поддержать дело отца, потому что оно слишком на многое важное для государства завязано. Премьер их не опасается, случись что — ему не надо рушить саму корпорацию, достаточно убрать четырех человек из руководства. Физически, к чему легальные методы? Премьер сам из таких, кого вовремя убрать не успели.       А вот Буцума, жёсткий сторонник легальных методов, всегда будет стоять у отца на пути. Лезть, мешать, донимать проверками.       И он уже однажды показал, что у него достаточно власти, чтобы оградить сыновей от контактов с Учиха. Или как минимум попытаться.       Мадара не хотел заставлять Хашираму выбирать.       — А дальше футон. И то, что захотим и выберем мы, — спокойно говорит Хаширама. Они уже не дети, — или у тебя есть условия? Чего ты хочешь?       — Я хочу знать, где ты. Всегда, — честно отвечает Мадара. — Хочу, чтобы ты не пропал однажды снова. Чтобы как охамевший младший кинуть в тебя ключами от квартиры и не сомневаться, что вечером или к утру найду тебя дома. Много чего хочу, но в основном — чтобы блядь никакие высокие соображения не ударили в голову твоему папаше или тебе на тему «никаких Учих рядом с моими детьми».       — Отец не решает за меня. Больше не решает, — тихо говорит Хаширама, лишь силой воли удерживаясь от того, чтоб не вцепиться в Мадару ещё крепче, — я не хочу тебя видеть...без возможности подойти. Мадара... — голос срывается, и Сенджу замолкает. Страшно, очень страшно быть один-на-один с тем, что ты не в силах изменить.       — Он все ещё имеет право тебе приказать. Услать в командировку в задницу мира... А мы привязаны к месту, на мне защита родителей и брата... — а вот Мадара не стесняется цепляться крепче, ему паранойя не даст спокойно жить.       — Не имеет. Больше нет, — крепче обнимает Учиху Хаширама, — ровно как и твой может поселить тебя на работе... Но не сделает этого. Больше не сделает. Потому же.       И вот оно, доверие родным. Отцу, что будет кривиться, но промолчит. Слишком страшно по Хашираме это ударило в прошлый раз, и Буцума не может не знать, что во второй раз всё может сложится гораздор фатальнее, вплоть до войны внутри семьи.       Мадара только выдыхает тихо. Хашираме хочется поверить, принять, что больше их никто не растащит по разным концам страны на много лет.       Страшно, что доверие могут вновь предать... Но теперь-то он знает, где искать, случись что.       И уютный бункер с цепью можно построить не только для Изуны...       — Это было так долго, — выдыхает Хаширама, — я научился жить с мыслью что ты занят любимым делом. Что я тоже могу что-то важное сделать. Но если есть шанс быть...вместе, прости за мою вечную любовь к мелодрамам, то оно стоит того, чтоб найти решение.       — Только попробуй мне ещё раз исчезнуть, — бурчит Учиха, — Изуну отец от уютного бункера с цепью отмазал, убедив, что он ему ещё нужен на публике, но тебя вот никто не отмажет.       Решение... Пфф! Хватать и тащить, вот и все решение.       Переодеть в костюм и связать галстуком. Младший знал, что делал, и сам Мадара больше тоже не обманется уверенностью и спокойствию Сенджу.       — Я никогда не исчезал, — тихо признается Хаширама, — я всегда был рядом. Тобирама следил за тобой по моей просьбе.       — И его не отмажут, — ворчит Мадара. Было б за чем следить, о нем ничего толком не скрывалось. — Я за месяц заебался у мелкого седативные отбирать, брат-наркоман меня не радует. Посажу всех под замок и охрану и буду ревниво шипеть!       — Я тебя сейчас повторно тут же трахну, — вдруг резко краснеет Хаширама. Это приятно, когда даже не заботятся, и не ревнуют, а вот так категорично предъявляют права.       Тобирама следит за Мадарой со своих пятнадцати. Сначала чуть-чуть, а дальше больше, информацию только отдаёт старшему, сам не читает...наверное. Когда-то его попросил Хаширама, и тот сделал, и продолжал делать до сих пор. Учихи, их семья, их привычки... не удивительно, что Тобирама быстро и легко прижился у Изуны. Они с братом слишком хорошо их знают.       — Можно подумать, кто-то против, — фыркает Мадара. — Частная жизнь? Какая такая частная жизнь, мне вот тоже твоё досье младший принес и фотографий нашел, как именно — у него сам спросишь.       — Не, меня твой младший пугает, — фыркает Хаширама, — ручной Тобирама это слишком страшно, чтоб приближаться к дрессировщику, я лучше у отото спрошу, заодно пусть посмотрит, как там это было накопано, — гладит по боку кота-учиху Сенджу. Тихо, почти незаметно, словно опасаясь, что заметив руку, стряхнёт. Неверяще и с надеждой.       Мадара фыркает горделиво, подставляется под руку, тихо урчит.       — Изу не страшный, он милый и котик. Сам по себе, — хмыкает он, переползая под руку Хаширамы головой.       — Вот-вот, я тоже всегда говорю, что Торью белый и пушистый, а мне не верят, твердят что он злобная мстительная скотина, подлая, — с удовольствием тискает пушистого друга Хаширама       Мадара тихо смеётся, припоминая, что именно белым и пушистым дразнил Тобираму младший, и неспешно переводит тему младших на рабочие вопросы. С их профессией определенные требования к секретности есть и многое все равно придется скрывать. Но скрыть то, о чем не спрашивают, намного проще. И стоит очертить круг таких тем.       Хвастаться младшим братиком любили оба, как и мерятся, у кого больше, кто дальше...Правда, тут тоже пришлось часть тем обойти. «Как Изуна наебал враждебный клан с правительством страны во главе» и «Как Тобирама в сверхсекретной десантной операции вынес из ЦРУ чужой страны всё что там было круче чем агент Орифлэйм разум»       Так что только легальные вещи, забавно-хвастливые, и то, что ни один не пытался выяснить, что там в обойденных стороной темах, успокаивало.       Возможно, однажды они смогут рассказать друг другу и об этом. Когда будут знать, что можно доверить и тайны, и это не будет поводом для подставы или случайного разглашения. Поделиться забавностью, братом имитирующим чужой акцент или тихими личными хохмами.       Пока рано, и оба не сговариваясь, подтверждают это, обходя острые темы стороной.       Они валяются так почти до самого рассвета, с темы младших переходя на себя и на общие разговоры, и снова — просто о вечном, пока Хаширама, третьи сутки без сна, не отрубается прямо посредине фразы.       Мадара тихо хмыкает на это, осторожно поднимается, чтоб не разбудить. Приносит поближе свой пояс с планшетом и сигналкой, одеяло из спальни, в которое и заворачивает их обоих, ложась обратно. Обнимает Сенджу покрепче и устраивает голову у него на плече, засыпая следом.       ...Зашедший за сыном, впервые в жизни игнорирующим звонок телефона, Таджима впервые в жизни заглянул на кухню к сыну. Посмотрел на довольно сопящих в обнимку мужиков и только тяжело вздохнул, так же тихо как пришёл, уходя. Кажется, кое-что следовало предвидеть ещё много лет назад.