More Inquisitors!

      Даналь внимает.       Те, к кому приходит Коул, всегда слушают его внимательно, очарованные, - но Даналю Коул не пытается помочь. Почему же тогда он впитывает его слова всей кожей? Люди иногда бывают такими, когда спрашивают о себе – но Даналь уже спрашивал. Новое, необычное, волшебное - любопытство щекочет лопатки - «угадает или нет?» Ни на миг не замерло сердце. Не сжалось в ожидании волнующем и нетерпеливом, так, как когда Даналь сказал:       – А Солас? Что ты слышишь в нём?       Коул помнит каждый оттенок услышанных чувств, каждого человека, чьей души касался. Ему несложно рассказать. Но Вестник сейчас звенит так ярко, так близко, что на миг вытесняет память.       В груди сияет небесная высь, бесцветная, бесконечная. Мягкая грусть в чужих глазах мерцает редкими искрами – а речи тверды и остры, что из этого правда? Видит, но не понимает. Растерян, счастлив, очарован. Волшебством, неизвестностью, тайной – они всегда, всегда его манят. Хочет заблудиться и совсем не боится, что мерцающие огни заведут его в топь.       – Вы похожи, - говорит Коул.       Даналь смеётся, и не верит, и надеется, и ветер в его груди закладывает будоражащий вираж. Требует:       – Расскажи!       Коул рассказывает. О тьме и о солнце, об осени и сонных листьях, об ожидании и тоске. Рассказывает, хоть и не понимает: зачем? Вестник видит то же самое, что Коул слышит.       Люди странные.       Трепет сердца. «Мы разные, такие разные, в нас нет ни грамма сходства». Хочет быть ближе, роднее, похожим - но не находит ни единой зацепки.       Даналь не понимает, ведь он видит только других. Не себя. Коул не знает, как объяснить лучше.       Они правда похожи. Яркие.       Вестник больше не задаёт вопросов, но не оставляет попыток понять. Он носит с собой думы, и догадки, и волнения – переливчатый невесомый ком извивающихся, словно черви, мыслей. Небо в его груди полыхает то грозой, то радугой.       Коулу интересно. Много раз он слышал подобное в воспоминаниях, но ни разу – в живом человеке, который его помнит. С которым можно поговорить. Спросить.       Сердце колет так остро: почему тебе не больно, Вестник?       Сны рассеиваются так быстро: почему тебе не жаль, Вестник?       Ты не говоришь с ним о том, о чем хотел бы: почему ты так счастлив, Вестник?       Вопросы переваливают за край, недоумение топит Коула в себе. То, что испытывает Вестник, расходится со всеми его представлениями о природе смертных.       Ты очарован без магии: разве так бывает, Вестник?       Да, решает Коул, в этом всё дело. Очарованные люди не понимают, что с ними происходит, не сознают своей памяти, не испытывают боли. Быть может, с Даналем произошло что-то похожее. Быть может, ему всё-таки нужна помощь, ведь он очарован так долго – и расколдовываться обратно не собирается. Не может, ведь нет заклинания, которое можно было бы развеять.       Небо над Скайхолдом становится глубоким и тёмным, когда Коул наконец находит Вестника. Крепость древняя, но живая, дышит памятью забытого народа; Коул ещё не успел к этому привыкнуть, и отголоски призрачного шёпота сбивают его с пути. Тёмные углы пахнут листьями и волчьей шерстью, стены пропитаны солнцем, так слабо, так неуловимо, кажется – почудилось.       Точно так же пахнет Вестник. Но – отчётливо, густо и пряно, вовсе не призрачно. Он сидит меж зубцов внутренней стены, на его ладонях свежая метка, видная лишь Коулу, и белый лик Скайхолда проступает сквозь его черты.       Коул останавливается.       Явь и сон меняются местами, и снова, и снова – «о, Митал, что же здесь реальность, а что – шутки Тени?» Ноги тонут в снегу, но холода нет. Этого места нет. А они – есть.       Мглистая осенняя ночь в его глазах, пальцы осторожно касаются разлома на ладони. Тепло. Мало.       Сжимает пальцы в ответ, хватается за сухие руки, порывисто, как ребёнок. «Я как ребёнок рядом с ним» - смех застревает в груди, колкий, нежданный. Думал, будет страшно, но нет.       Зыбким осенним теплом окутывает тень черного волка.       …Даналь поднимает на Коула лучащийся завесным сиянием взгляд. Улыбается по-новому – безмятежно, невидяще. Спрашивает, зачем тот его искал.       – Думал, тебе нужна моя помощь, - честно отвечает Коул.       Даналь запрокидывает голову, жмурится мечтательно; белеет под луной открытое горло.       – Только не мне, приятель, - лукаво скалится он. – Только не теперь.       Коул, помедлив, кивает:       – Да. Теперь я помочь не смогу.       Вестник, босой, невесомый, болтает ногами над палатками и кронами деревьев.       Его тень на зубцах чернее страшного сна.