Дазай не пьёт кофе и не влюбляется.
Он не проводит свою жизнь в офисе, потому что большая часть его рабочего дня проходит где-то за пределами территории Портовой мафии. Возможно, даже в барах. Этих коротких, бессмысленных встреч с людьми, которых он может назвать «друзьями», вполне ему хватает.
Так он думал.
Но в первые дни января понял, что все полетело к чертям.
Чуя Накахара ведёт себя как колючка, при этом нервничая, смущаясь и злясь буквально на всё. Ребёнок. Они напарники и одного возраста, но Осаму чувствует себя старше настолько, что готов умереть где-то на обычной скамейке. Чуя ворчит о том, что собственноручно наденет ему петлю на шею или купит четыре упаковки снотворного, а сам каждый четверг кидает свой пиджак на мокрые насквозь плечи Дазая. Оба непутёвые, глупые и дрожащие, один от холода, другой от страха.
Потом Накахара ведёт его к себе, в то самое многоэтажное здание, и настоятельно просит смыть с себя запах тины. У них уговор, что после душа и чашки крепкого чая Осаму уйдёт и не вернётся сюда ещё семь дней, однако оба молчаливо игнорируют тот факт, что Дазай почти всегда остаётся ночевать на диване.
Иногда они вместе готовят ужин и делают вид, что — да, так и должно быть, ведь Чуя не съест один столько пасты и овощного соуса.
Осаму не уверен, спит ли в такие ночи напарник, потому что сам он посылает сон, но не способен сделать подобное с мыслями.
В первый четверг января Дазай уже в сорока метрах от знакомого моста, но тина и вечно влажный песок ощущаются уже здесь. У него руки замёрзли (он забыл перчатки в квартире Чуи), приходится бесполезно прятать их в карманы и продолжать переставлять ноги.
За семь метров проскальзывает вопрос, что, вероятно, сегодня не обусловленный день недели, и Дазай совершенно чокнулся и запутался в собственном сознании. Рыжего недоразумения нет на месте, нет его пыльной шляпы или бордово-синего шарфа, с которым он привык ходить, когда температура начала катиться всё ниже.
Дазай стоит двенадцать минут, холодный воздух задувает под пальто, отчего его всего передёргивает. Он ждёт ещё шестьдесят секунд и, кажется, почти обижается, но вибрация телефона опережает его ментальные действия. На экране имя, а в динамике вопросительно тихое:
— Привет?
Дазай молчит. А с другой стороны слышится вздох, какое-то шуршание и шаги.
— Раз ты ответил, значит, всё ещё жив. Хорошо.
Дазай молчит и необоснованно паникует, потому думает, что это первый раз, когда слышит голос Чуи по телефону. Приглушённый километрами, изрезанный внутренними помехами и усталый до чёртиков.
— Где ты? — Осаму спрашивает как-то резко, необдуманно. Запахивает полы пальто, сильнее укутываясь в чёрную ткань.
— Был в медицинском отсеке главного здания мафии.
У парня на другом конце мира (города) голос хриплый, тихий. У Чуи такой бывает крайне редко, и в подобные моменты он, вероятнее всего, отвечает грубостью и необоснованными выпадами. Всегда реагирует резче и сильнее, чем следует.
— Что-то случилось? — Дазай делает тон едва заинтересованным, будто спрашивает о количестве калорий в маффинах Чуи.
— Хотел кое-что проверить. На нижних этажах нет связи, поэтому…
— Да, я знаю.
—
Хорошо.
Сколько раз за всё время знакомства Чуя повторил эти шесть букв? Он, вероятно, себя пытается успокоить, но выходит крайне плохо.
— Где ты?
— Я же сказал, что…
— Нет, где ты
сейчас, — ещё раз произносит Дазай и глядит на ледяную воду, которая из-за течения и агрессивно-нестабильной температуры не успевает покрыться льдом.
— Только что прошёл западное метро.
— Стой и не двигайся.
***
На нём шапка.
Шапка-бини, а не шляпа, и она абсолютно вязаная и на сто процентов трёхцветная.
Дазай глупо смотрит пару секунд, а Накахара уже приподнимает одну бровь в ожидании
того самого комментария.
Чуя сделан из цветов. Он даже не старается быть красивым снаружи или изнутри, а просто говорит своё чёртово «привет», и Осаму уже где-то в космосе.
— Скучал по мне? — бормочет-спрашивает Дазай и притворяется, что красно-розовые кончики ушей Чуи не спрятаны за махрово-вязаным краем шапки.
Он задаёт вполне очевидный вопрос. Они же не виделись
целых четыре дня, но Осаму ни в коем случае не считал их.
— Идём уже.
Чуя снова раздражён. Наверное, потому что отрепетировал заранее колкий ответ на несостоявшийся комментарий напарника, а теперь его пришлось выбросить, как нечто ненужное.
Дазай улыбается так ярко и подходит совсем близко.
Накахара отшатывается в сторону и двигается немного неустойчиво.
Старая травма снова дала о себе знать во время его последнего больничного отпуска.
Эта работа убьёт его, думает Дазай, но вслух говорит:
— Знаю, что скучал, можешь не отвечать.
И подходит ещё ближе.
Спустя семнадцать минут и два квартала у Чуи в руках бумажный пакет с сухофруктами и громкий голос Осаму, рассказывающий какой-то нелепый случай, произошедший с одним из членов мафии.
Дазай несёт какую-то чушь, сравнимую с бредом, и придерживает Чую за талию. Тот идёт и слушает, хотя, возможно, у него просто нет другого выхода.
У Дазая почти вырывается, что этот парень самый лучший.
***
У Чуи очень холодные руки.
Осаму точно знает, что он не дёрнется в сторону, если попробует прикоснуться к его коже — Накахара, в отличие от Дазая, кажется, вообще не ощущает, как зимний воздух проникает сквозь открытую дверь балкона. Этот лёд в воздухе ложится на ступни Чуи, одетые в две пары носков, и карабкается по ткани тёмно-синего свитера Дазая, который он одолжил
украл у хозяина квартиры.
За окном ярко, всё белое, как от опрокинутой гуаши. У Чуи ещё и щёки холодные. Возможно, парень уже мёртв.
— Не умирай только здесь, пожалуйста, — озвучивает свои мысли Дазай, укладывая согнутую руку на закрытые веки.
Его слова звучат так абсурдно и лицемерно, и Накахара, кажется, это тоже понимает. Он бьёт напарника локтем под рёбра, тот сгибается от того, что больше щекотно, а не больно. Дазай опускает руку, свет из окна ударяет по всему телу, и только Чуя лежит всё в той же позе: правая рука под тонкой подушкой, ладонь левой под щекой, а в ногах запуталась простыня. На холодной, напоминающей оконное стекло, скуле отпечатались одинаковые линии от пальцев.
Осаму ещё не видит этого, но
совершенно уверен, что так и есть.
Рыжие волосы Чуи спутаны, выбиваются из-под бини, которую он так и не снял, и почти полностью закрывают глаза. Его ресницы, короткие и светлые на концах, загибаются, и весь парень выглядит каким-то подростком, а не человеком, у которого отчёты о смертях по расписанию и нервный срыв на краю пальцев.
Дазай сообщает немного небрежно, лениво, будто случайно вспомнил:
— У тебя чайник вскипел.
Накахара распутывает лодыжки из ткани и сразу поднимается с дивана, на котором они лежат. Переступает через четыре метра гостиной и оказывается на кухне. Быстро достаёт с верхней полки две кружки; в одну наливает насыщенно-коричневую заварку, в другую бросает чайный пакетик с яркой этикеткой. Заливает всё кипятком и в одну из кружек бросает несколько ложек сахара. Потом забирается обратно на диван, сгибая ноги и скрещивая их в лодыжках.
Кружка с заваркой приземляется донышком на ковёр. Дверь балкона всё ещё открыта.
Потому что Дазай любит тёплый чай.
Чуя дует на свой горячий грушево-мятный напиток и лишь промокает губы жидкостью, не делая глоток. Поджимает их, отчего тонкая кожа натягивается, кровь отливает и лишает всех цветов рот парня. Одной рукой он пытается поправить шапку, натягивая её сильнее на уши, а другой надеется не расплескать окрашенную ароматизированным наполнителем воду.
— Хочу подстричь волосы. Или покрасить, — внезапно произносит Накахара, смотря в любую сторону, кроме Осаму. — Пока не решил.
— Могу помочь с этим.
— Нет, не можешь.
Они вечно спорят о пустяках, и Дазай действительно смеётся от того, насколько неправильно всё то, что происходит.
— Ты тайный пекарь, я парикмахер, а по выходным мы подрабатываем убийствами. — Возможно, стоит напомнить Накахаре, что тот
обещал ему упаковки таблеток.
Дазай бы хотел согреть холодные руки холодного Чуи в рукавах своего (его) свитера.
Смех и любое подобие пропадает слишком быстро, потому что в голове Осаму уже две недели один и тот же вопрос и отсутствие воли, чтобы его не задавать.
— Накахара.
— Что? — смотрит, как щенок, и палец обмакивает в чай.
— Ты ведь нашёл своего соулмейта, да?
