«Есть дела, которые стоят того, чтобы за них умереть, но ни одного, которое стоит того, чтобы убивать.» Альбер Камю
«Таким, как ты — не место на войне» — эхом проносилось в голове девушки. Какого хрена? Слова капрала Франклина глубоко засели в голове брюнетки. Как же она надеялась на то, что больше никогда не увидит его. Мерзкий тип и противный человек. Что за солдат судит по половой принадлежности? Мы здесь все равны. Наверняка, этот ублюдок и в жизни не был на поле боя. Богатенький, гладко выбритый, одетый с иголочки, с прилизанными темными волосами, да что он может знать о войне? Очередной трус. Отец ненавидел таких. Она отчетливо помнит, как ответила капралу грубостью, не предполагая, насколько потом пожалеет об этом. — Это вам не место на войне, сэр. Мне стыдно за то, что в нашей армии есть такие люди, как вы. Всего доброго. Их первая встреча и неудавшееся знакомство еще сыграет свою роль. Но лейтенант Мэйсон ни капли не жалела о том, что сказала своему начальнику. Гребаный ублюдок. Просто брюнетка еще не знала, что с капралом Клайном Франклинном ей придется быть в одной лодке, его назначили следить за операцией и докладывать начальству, отчего, он, впрочем, и сам был не в восторге. На самом деле, он действительно тот еще мерзавец как человек, но вот впечатление о нем как о солдате у Лексы ошибочное. Естественно, сейчас это никоим образом не волновало Мэйсон, она была зла. И скорей всего, зла не на него, а на гребаные стереотипы этого общества. Да, она женщина. Но никто не обращался с ней иначе. Она всегда была на равных с мужчинами. Может, дискриминация и была, но не здесь, не в этом мире, не на войне. Возможно, будь она обычной девушкой, то могла бы спорить с мужем, в доме на окраине города, за горячим ужином, о своих правах, приводила бы аргументы, которые он бы не слушал, а потом тихонько рыдала в подушку от безысходности, чтобы дети из соседней комнаты не услышали ее страданий. Но сейчас, здесь, у неё нет ни особых прав, ни привилегий. Она такая же как и все. Она боец, солдат. У неё нет лишних 5 минут на сборы по утрам, и она не спит на мягкой перине, не завтракает тостами с джемом за мимолетным чтением газеты. И она не может сказать, что у неё болит голова и сегодня она, пожалуй, никуда не выйдет из дома. Никто не жалеет ее открыто и не тычет тем, что у неё нет члена. Возможно, в тайне они и размышляют о том, как такая красивая и молодая девушка оказалась в рядах армии. Как так вышло, что сейчас она не расчесывает волосы дочурке перед сном, а сидит у костра и ест дешевые рыбные консервы. Ведь за этой маской скрывается женственность, где-то глубоко внутри прячется прекрасный нежный цветок. Но он так далеко заспрятан в ней, словно ценная вещь в куче ненужного хлама в чулане. Не раз в лейтенанте Мэйсон сомневались, оправдывая это тем, что «она же баба, что с неё взять». Но эта «баба» не раз тащила на себе тех засранцев с поля боя, не раз вытаскивала пули с их обмякших тел, сколько раз она жертвовала собой ради спасения других? Она заслужила уважение и сейчас практически все наслышаны о ней, каждый знает о том, насколько она отважный солдат, силы и мужества в ней хоть отбавляй. Какая красота скрывается за этой военной робой и бронежилетом? Носила ли эта девушка хоть раз платье в своей жизни?***
Да, она была. Однажды с молодым офицером она была на свидании в дорогом ресторане. Была в роскошном красном платье. И, возможно, она смогла бы жить такой жизнью, если бы имела возможность в полной мере почувствовать всю ее прелесть. Но возможности у нее не было, все, о чем она когда-то мечтала с легкостью испарилось, выветрилось из ее головы словно дым сигарет. Но она помнит тот день. Тот мужчина был невероятно красив, обаятелен и вы не поверите, до ужаса скромен. Весь вечер он искоса поглядывал на брюнетку так, словно его действия — страшное преступление. Мисс Мэйсон лишь наслаждалась вечером и шикарной музыкой. Она совершенно не знала, как себя нужно вести даме, поэтому просто была самой собой. Джаз теплом разливался по ее телу, окутывая в сладкий плен столько прекрасных мотивов. Ella Fitzgerald and Louis Armstrong — Summer Time «You’re goin' to rise up singing / Однажды утром Then you’ll spread your wings/ Ты встанешь с песней, And you’ll take to the sky / Затем расправишь свои крылья But till that morning / И полетишь в небо. There’s a nothin' can harm you / Но до того, как настанет это утро, With daddy and mammy standin' by / Ничто не сможет навредить тебе, So don’t you cry. / Пока мама и папа рядом с тобой.» По щеке девушки скатилась слеза, которую она аккуратно вытерла большим пальцем правой руки. — Что-то не так? — испуганно поинтересовался молодой человек. — Нет, что вы, все просто прекрасно. Очень красивая песня, просто…она напоминает мне родителей, они погибли… — Оу — мужчина словно прозрел. Он быстро встал, подошел к сцене, что-то шепнул темнокожему мужчине, а после быстрым шагом вернулся. Заиграла другая песня, отчего брюнетка покраснела. Никто никогда не делал ей так приятно. Ella Fitzgerald — Hooray for Love «Love, love, hooray for love» — нежный тонкий голос заполнил все пространство до краев своим красивым звучанием. «If we have to fight, let’s fight for love»***
На её изящных ножках должны быть лёгкие босоножки, а не грубые армейские ботинки. С каждым днём количество ссадин, ушибов и порезов на ее теле увеличивается, сотни шрамов скрыты от людских глаз, и историю каждого из них она помнит. Тот большой и широкий, что находится в районе бедра она получила, когда неудачно приземлилась с парашютом, оказавшись далеко от зоны высадки. Попав в самое пекло боя, не успела она сделать высадку, как рядом с ней произошёл взрыв; тот металлический осколок глубоко вонзился в плоть, но преодолев боль и взяв в себя руки она убила 3 человека и выполнила задание. Маленький на плече — остался еще со времени обучения рукопашному бою, когда девушка еще была рекрутом. Самый глубокий и тяжёлый — тот, что до сих пор ноет по ночам — в районе сердца. Ещё одно нажатие, ещё чуть сильнее надавив, тот парень убил бы ее, вонзив нож сквозь рёбра прямо в сердце. Хадсон спас ее, убил того мальчишку. На войне забрать жизнь — обычное дело. Не счету каждого десятки смертей. Но гордятся ли они этим? У них не было выбора. Хотя нет, выбор есть всегда, и они сделали его в тот момент, когда дали присягу своей стране, вступив в ряды армии. С тех пор выбор у них всегда был один. Убей или убьют тебя. Здесь как раз тот самый случай, когда есть друзья и враги и нет ничего среднего, золотой середины. Помнит ли Мэйсон, скольких убила? Уже нет, она сбилась со счета. Сначала она правда считала, их было в районе 42 за полгода, но затем, затем она перестала считать. Но каждую ночь лица тех людей, корчившихся от боли, встают у неё перед глазами, воспоминания вихрем проносятся, вызывая приступы. Их хриплые последние вздохи, в попытках хоть на минуту продлить себе жизнь и глаза, полные неизбежности: отчаяния, боли, злости и страха. Страх. На войне боятся все. Быть трусом и бояться — разные вещи. Ведь, как известно, не боятся лишь глупцы. Храбрец тот, кто подчиняет свои страхи себе, кто заставляет себя бороться и идти вперёд. Трусы же бегут сломя голову и в итоге погибают либо от руки врага, либо от пули своих же. На войне трусам не место, они заслуживают лишь смерти. Но бывают дни, когда Лекса чувствует, что готова сдасться, когда она идёт в бой в надежде, что кто-то заберёт ее жизнь. Она устала, устала от сражений, устала забирать жизни людей, которые для неё уже не имеют ценности. В минуты покоя она уже не может расслабиться, с войны нельзя просто уйти, она с тобой навсегда. Она внутри. Эти звуки не покидают ее ни на минуту: крики людей, взрывы, сотни взрывов и звуки выстрелов со всех сторон. Постоянное напряжение внутри, заставляющее сердце колотиться как бешеное — вот ее жизнь. Борьба. Не только за себя, но и за других. Иногда она вообще не понимает, для чего это все? Есть же возможность решить проблемы другим путём, не обязательно посылать людей на смерть и лишать детей отцов, жён мужей, а родителей детей. Чертовы политики, они и понятия не имеют, что такое война. Легко говорить об этом сидя в удобном мягком кресле, перебирая бумажки и говоря на камеру о прекрасном будущем, которое вскоре ожидает нас. В то время, как такие, как Мэйсон и Хадсон сидят в дерьме в прямом смысле слова. Они спят где приходится — на голом холодном полу или грязной мокрой земле, едят одни лишь консервы, запивая дешевым виски, если подвернётся удача его раздобыть, пьют протухшую воду из грязной реки, запивая углём из костра, фильтруя хотя бы часть всего того дерьма, что попадает в их организм. Скорей всего, если вы впервые на войне — вы умрете не от пули врага. Вы умрете от обезвоживания, от какой-нибудь заразы из джунглей, о которой мир до сих пор не знает или от лап диких зверей, что преследуют вас повсюду. Им нет дела до вашей войны, их волнует лишь то, как разорвать вам глотку и насытится свежим мясом на неделю вперёд. Все это было бы забавным — не будь оно правдой. И самое смешное то, что эти сраные политики не считают нас за людей, для них мы лишь боевая единица, средство для очередного захвата новой власти. Пока они протирают жопы — мы отдаём свои жизни. Но ради кого? Ради этих ублюдков? Ну уж нет. Не думайте, что солдаты настолько благородные. В большинстве своих случаев они сражаются за собственное будущее, за свои семьи, за малышку-дочку или сорванца-сына, за любящую жену и пожилого отца. Все мы сражаемся друг за друга, за товарища, с которым бьемся плечом к плечу, спасаем друг друга, чтобы выжить. Отец гордился бы ею. Она все еще помнит его. Как он учил маленькую девочку быть сильной, быть стойкой. Тогда она и представить не могла, насколько в будущем ей это поможет. «Нужно быть сильной, всегда, нужно бороться. И не страшно, если вдруг ты дала слабину. Все мы люди. Упала? Поднимись. Встань и иди дальше. Борись. Борись за то, во что веришь, малышка.» — его слова эхом проносились в ее голове. Каждый вечер, каждое утро она слышала голос отца. И она не хотела его отпускать, хотя должна была. Он знал, он знал, что он не вернется и он готовил ее, готовил принять это, учил был сильной и не сдаваться. Временами она ненавидит его, ненавидит за то, что он не попрощался, когда мог. Он должен быть сказать ей, сказать, что любит ее и верит в нее, что она справится. Но он просто ушел. Наверно, посчитал, что так будет лучше, что лишние слова принесут ей новую боль. И ужас в том, что это гребаная, мать его, правда. Она ненавидит его за то, что он оставил ее. Но ему пришлось, он должен был. Тогда были совсем другие ценности, и он не мог поступить иначе, он действительно сражался за светлое будущее, сражался за свою дочь. «Будь сильной» — гравировка на ее кулоне. Это единственное, что осталось у нее от отца. Это единственное, что он оставил ей перед тем, как покинуть ее. Сжав вещь в руке, она с силой прижала ее к груди. — Я буду сильной, отец. Я не подведу тебя. — твердила она сама себе. Что такое любовь? Лекса Мэйсон не знала ответа на этот вопрос. Она никогда не любила, она читала про это в книгах. И ей казалось, что это вымысел, очередная сказка, которой нет места в реальном мире. Нет никакой любви, есть чувство долга и чести. Есть сила и отвага. Есть дружба, сплоченность, товарищество, команда. Но любовь? Лекса не видела любви, не знала. Все свое детство и раннюю молодость она провела в военном лагере, обучаясь, становясь бойцом. Она росла в жестокости и мужской грубости и не знала нежности и любви. И потому, сейчас, она вряд ли смогла бы представить, что в мире существует человек, способный изменить ее позицию. Она ошибалась, по иронии судьбы, в данный момент она как раз-таки мчалась навстречу тому человеку. Он изменит ее представления, изменит ее. И это не он. Это она.