Куда нам дальше идти

Сэм точно и не знал, чего он ожидал от Габриэля, когда темы для разговора закончились. Наверное, что от скуки тот превратит остаток поездки для братьев в сущий Ад. Вместо этого парень ведёт себя почти… скромно. При этом он всё ещё способен трындеть без умолку. За завтраком они с Дином завели жаркую дискуссию о лучших забегаловках Америки, которая затем быстро переросла в грандиозно абсурдный спор на тему относительной ценности пирогов против молочных коктейлей. К тому времени, как соперники пришли к торжественному компромиссу, что мороженое — это круто, они были на час ближе по времени к месту назначения, а Сэм свернулся в клубок на своём сиденье, хихикая, как четырёхлетний ребёнок и уже не парясь ни о чём. И не то чтобы Трикстер совсем перестал проказничать, хотя он и правда старался вести себя чуть приличнее. Когда они обедали в забегаловке, какой-то ублюдок громко обсуждал сидящую в кабинке неподалёку мусульманскую семью. За что поплатился, начав разговаривать с нелепым резким, отрывистым акцентом наподобие немецкого, но не совсем. Услышав его, Дин просиял и спросил: «Чувак, Зелёнка?»*. Естественно, оба отказались объяснять, о чём речь, но Габриэль удовлетворённо проинформировал их, что мужик будет говорить так до тех пор, пока, по меньшей мере, три человека не скажут ему катиться туда, откуда приехал. Однако большую часть времени он молчит на заднем сиденье, очевидно, довольный быть предоставленным самому себе. Каждые несколько минут раздаётся хруст: на самой первой остановке Габриэль потребовал упаковку чипсов, и она до сих пор ещё не закончилась. Вот и всё. Иногда, когда Сэм поглядывает в зеркало, архангел рассматривает проплывающий пейзаж, то потерявшись в собственных мыслях, то более осознанно. Они уже почти в Мэрисвилле, когда, успокоенный тишиной, Сэм, наконец, возвращается к своим размышлениям. Это, по правде, говорит само за себя. Если бы он столкнулся с любой другой угрозой, то приступил бы к делу ещё вчера вечером, едва только Габриэль затих. Изо всех сил постарался бы рассмотреть проблему со всех возможных сторон. Обдумал бы, какие источники необходимо проверить, составил бы запасной план и всё оставшееся время доводил бы себя до состояния натянутой пружины перед скорым противостоянием так, что в итоге едва ли сумел бы заснуть. Не в этот раз. Они ведут двоих — точнее, даже троих — бывших врагов на свою базу. В их дом, насколько вообще у таких, как они, может быть понятие дома. И Сэм даже не предпринимает попытки продумать план на случай, если всё плохо кончится. Все его мысли касались не архангелов, а Метатрона, да и то Сэм быстро прервал их. Нового ему ничего не придумать, поэтому остаётся только надеяться, что на что-нибудь сгодятся их свежеприобретённые союзники. Ему бы следовало переживать сильнее. Но, как это ни парадоксально, единственная тёмная лошадка, которую Сэм видит в данном сценарии — это Габриэль. Габриэль, кто сотни, если не тысячи лет являл собой воплощение хаоса; Габриэль, чьё понимание помощи таково, что, вероятно, было бы безопаснее и совершенно точно не так болезненно, будь он их врагом; Габриэль, который всего пару месяцев назад с радостью отправил Каса в ловушку, предположительно чтобы спасти собственную шкуру. Сэм не уверен, говорит ли что-то о нём, его долбанутом образе жизни или о вышеозначенных ангелах тот факт, что, выбирая между парнем, который якобы умер за человечество, и парнем, который пытался его уничтожить, ему легче довериться последнему. Дело даже не в том, что Дьявол не лжёт. Люди меняются и, несмотря на изумление Люцифера, ангелы тоже. Сэм бы не удивился, если бы он изменил своё мнение, не сработай честность изначально. Но Сэм доверяет его гордости. Он Люциферу больше не нужен. Нынешний сосуд теперь идеально вмещает его. Помимо любопытства, у Люцифера больше нет причин искать с ним связи, кроме как чтобы продолжить с того, на чём остановился, когда Сэма забрали, и будь оно так, он бы давно приступил к этому. Люцифер не из тех, кто разменивается на прелюдии, и даже если б был, не начал бы игру с проявления уважения. Он всё ещё Дьявол. Неспособность проявить уважение там, где он не счёл нужным это сделать, и создало ему проблемы в первую очередь, и Сэм думает, что эта единственная его черта, которая не изменится. Это… в самом деле, означает, что Люцифер считает его достойным уважения. Хм. Значит, скорее всего, все остальные его эмоции также были искренни, и Сэм не уверен, что готов к такому. Он считал, что знает своего врага изнутри, его ледяную ярость и несколько слабых мест, но чем больше он за ним наблюдает, тем меньше холодности видит, и те самые слабости превращаются в смесь чувств, взглядов и отношений, которые не делают его более располагающим или понятным, но определённо заставляют казаться ближе, менее чуждым. Превращают его в того, кого можно узнать получше. Кого можно захотеть узнать получше. Сэм хмурится. Он отлично знает, каково было бы мнение Дина на этот счёт, и не может сказать, что винит его. Это безумие. Сэму ли не знать. Он своими глазами наблюдал худшие стороны Люцифера. Видел, как тот отправил людей в общую могилу и призвал Всадника Апокалипсиса. Впустил его в себя, самолично ощутил, насколько тот отличается от людей, познал непостижимость, ледяное величие и бритвенно-острые края его сущности. Сражался за собственное тело, проиграл, лишился права голоса и пробился наверх, чтобы вновь быть сброшенным вниз, словно утопающий в бурю. Видел, как Люцифер вышел из себя, убил его друзей, почти до смерти избил Дина. Был свидетелем того, с какой всеобъемлющей яростью он бросался на Михаила в Клетке. Годы, если не десятилетия, терпел его пытки, почти умер от одних только воспоминаний о них. Из всех людей, ему меньше всего следовало бы хотеть приближаться к Люциферу, потому что он — единственный, кто в точности знает, каково это, когда тобой заинтересован Дьявол. Но, может быть, это также значит, что Сэм — единственный человек на Земле, кто может взглянуть на него и увидеть, где монстр уступил место чему-то другому. Чему-то новому, если верить Габриэлю. Сэм способен взглянуть на Люцифера, такого, какой он теперь с Михаилом — внимательного и оберегающего — и почувствовать, как постепенно всё становится на свои места. Он уже не маленький мальчик. Он больше не верит в сказки. То, что у двух бывших архангелов была сила уничтожить Землю, не означает, что теперь, примирившись, они смогут как-то излечить её от зла, хотя звучит, конечно, заманчиво. Но почему-то зрелище того, какими они стали, излечивает Сэма. Каким-то образом это приглушает воспоминания, и так с ними легче справиться. Картинка ангелов, бок о бок защищающих свои бывшие сосуды, почему-то кажется правильнее, реальнее, нежели любое из воспоминаний об остановленном Апокалипсисе. Скорее даже, как будто всё так, как и должно было быть. Или, возможно, он вновь обманывает самого себя. Это их с Люцифером общая черта, из-за которой у них постоянно возникают проблемы. Как бы то ни было, когда они добираются до окраины Мэрисвилля и замечают двух ангелов, прогуливающихся вдоль обочины словно пытаясь поймать попутку, что-то внутри Сэма, наконец, успокаивается.

o.O.o

В итоге, они не забираются в Импалу всем скопом. Хотя это было близко. Люцифер жалуется, что только Габриэлю удалось в ней прокатиться (словно он не может в мгновение ока перенестись куда захочется). Сэм не уверен, от кого Люцифер хочет этим нытьём добиться реакции, Дина или Габриэля, но получает он от обоих: Дин резко останавливается и объявляет свою Детку запретной зоной, а Габриэль демонстративно растягивается на заднем сиденье. Однако он совершает роковую ошибку — кладёт на него ботинки — и в итоге оказывается вышвырнутым из машины. В конце концов, ангелам приходится следовать за Импалой своим ходом. Никто из них особо этому не рад, но они не спорят. Отсюда до места назначения ехать совсем близко, буквально пару часов. Дин паркуется на приличном расстоянии от Бункера и ждёт появления ангелов, чтобы подвезти к нему через окружающий убежище лес. Оба охотника понимают, что шанса, что те не заметят огромное бетонное строение прямо рядом с погребальным костром, можно сказать, нет, но Дин всё равно намерен попытаться. Стены Бункера действительно незаметны с угла, с которого тот решает подъехать. Если Сэм не ошибается, то они сейчас над расположенной глубже всего его частью, и взобрались достаточно высоко на холм, покрытый грязью и камнями в самом высоком его месте. От костра мало что осталось. Он ещё не зарос травой, так как огонь был очень силён и горел слишком долго (и жидкость для розжига, которую Дин без сомнения использовал, тоже на это повлияла). Но на почерневшей земле почти совсем нет обугленных частей бревен. И определённо ничего, в чём можно узнать останки Кевина. Габриэль пристально рассматривает место с нечитаемым выражением лица, и сердце Сэма уходит в пятки. Затем архангел вздыхает, достаёт из ниоткуда стеклянную банку и опускается на колени на выжженную землю, что-то бормоча настолько тихо, что и не разберешь, заклинание это или проклятья. Его руки методично шарят в песке, словно металлоискатели, и он то и дело замирает, подбирая нечто, что, Сэм надеется, являет собой фрагмент кости, и кладёт в банку. Люцифер наблюдает с легкой заинтересованностью, а Михаил нахмуривается. — Это языческая магия? Его голос почти нейтрален, словно неодобрение — всего лишь формальность. Габриэль едва заметно дергается. — Вообще-то, смесь. Я придумал парочку подобных трюков, пока ты не видел. Они бывают весьма кстати. Несколько мгновений Михаил молчит. — Предполагаю, да, когда скрываешься от Воинства небес, — а вот теперь его тон абсолютно ровный; Сэм не знает, как ещё понимать это утверждение, кроме как простое наблюдение, разве что сейчас Люцифер уже рассматривает Михаила с тем же любопытством, с каким до этого рассматривал младшего брата. Габриэль останавливается, всё ещё сидя на черной земле и разглядывая пепел. Его руки не двигаются. — Да. Я сбежал. Я спрятался. Связался с язычниками. Я дезертир и недостойный сын. Я восстал против вас обоих ради — как ты там выразился, Люси? — кучки тараканов. И знаешь что? — Он поднимает на Михаила искажённое яростью лицо, испепеляя того взглядом. Но его голос слишком несерьёзный, слишком лёгкий, и осколки костей потрескивают в банке, которую он сжимает в руке, — Мне не жаль. Я обрёл новую семью. Им тоже было наплевать на меня, совсем как дома! Но они, по крайней мере, не удивлялись всякий раз, когда я хотел высказать своё мнение. Я сделал что-то стоящее со своим временем, сделал это на своих условиях и, в конце концов, помог остановить ваш идиотский поединок двух баранов! Так что не надо здесь смотреть так осуждающе. Мы ничем не лучше язычников — или людей. Просто пушки побольше. Поэтому, если, чтобы уравнять силы, мне надо будет перейти на их сторону, я это сделаю. Сколько нужно раз. Понятно? Михаил окидывает его задумчивым взглядом, равнодушный к эмоциональной вспышке. — Ты единственный оставшийся архангел. Габриэль вздрагивает, а затем ухмыляется. — Какая жалость, ведь я ещё к тому же единственный архангел, который не ловит кайф, строя из себя Муссолини. И это вам просто повезло, потому что, держу пари, вам бы не понравилось, начни я раздавать приказания направо и налево. Михаил продолжает напряженно рассматривать брата, словно пазл, чтобы решить который, ему необходимо сначала понять, с какой стороны к тому подойти. Спустя некоторое время Габриэль отворачивается обратно к праху и пеплу, продолжив читать заклинания, на этот раз чуть громче. Язык, на котором он говорит, не похож на енохианский, что неудивительно, но Сэм вполне уверен, что это и не древнескандинавский. Санскрит? Где-то на середине ритуала Михаил, по всей видимости, принимает какое-то решение и открывает было рот, но Люцифер касается его рукава и едва заметно качает головой. Как ни странно, старший слушается и оставляет тему, по крайней мере, на какое-то время. Наконец, Габриэль заканчивает исследовать землю. Он поднимается на ноги и отряхивает колени (которые чудесным образом совсем не испачкались, как и его руки). Стеклянная банка даже не заполнена до конца. Самый большой фрагмент кости в длину не больше пальца. — Итак, каков вердикт, доктор? — пряча нервозность, спрашивает Дин. — Он мёртв, Джим, — мгновенно отвечает Габриэль самым траурным тоном, на который способен. Затем он пожимает плечами и встряхивает банку, — Меня не бить, если он вернётся наполовину деревом, но, в общем, шанс у нас есть. Маленький, но… всё-таки, лучшее, что имеем. Дин кивает. Краешки губ Габриэля слегка приподнимаются. — Ну-у-у, — лениво тянет он с хитрым блеском в глазах, — и когда мы перенесём вечеринку вниз? Чем успешно сбивает с толку всех присутствующих. Трикстер в открытую ухмыляется и притопывает ногой. — Бункер Просвещенных, — поясняет он, — Где-то там внизу. Без обид, Дино, хорошо прокатились, но в обычном среднестатическом лесу не бывает такого количества охранных чар. В его словах присутствует логика, но они всё равно ничего не объясняют. — Откуда тебе известно, что это такое? — спрашивает Сэм. — Ой, ну ты знаешь, как это бывает. Хочешь не хочешь, заинтересуешься тайными сообществами, которые посылают охотников по твоим следам. Милые ребятки, но никакого чувства юмора. Я как раз собирался пробраться сюда, чтобы предложить им заняться чем-нибудь получше, когда где-то в пятидесятых годах они буквально растворились в воздухе. Есть какие-то предположения о том, что случилось? Дин кривится. — Абаддон. — Проклятье. Мда, не повезло им. Надеюсь, вы избавились от тел. Сэм делает оскорблённое лицо. — Это произошло не здесь. — Тем лучше. Ну что, мы идём? Дин посылает ему пронзительный взгляд, а затем поворачивается и оглядывает оставшихся двух ангелов. — Если я обнаружу, что вы суете свой нос в… — Ты будешь ужасно в нас разочарован и обрушишь кару Винчестеров на наши головы. Мы поняли. Дин капитулирует.