Когда миссис Трэн прибывает в бункер, настроение там царит настороженно-оптимистичное: никого из них пока не убили, и с момента воскрешения Чудика номер два, возрождённого при помощи одного лишь зуба, прошло больше двадцати четырёх часов без печальных последствий. (Сейчас миссис Трэн расположилась в комнате Габриэля, потому что Дин, обнаружив её на кухне, пробормотал что-то про жареного кролика, пока доставал остатки латука Сэма, чтобы покормить её).
Линда Трэн, отмечает Сэм, не выглядит как-то иначе с их последней встречи: слишком худая, морщины отпечатались на лице, но держится железно. Он почти ожидает, что Кевин войдёт вслед за ней, но призрака нигде не видно.
Они обмениваются приветствиями и сталкиваются с первой непредвиденной загвоздкой: как объяснить (почти) обычному человеку, что собравшиеся здесь, кроме Сэма, Дина и Кастиэля, парни — архангелы, двое из которых бывшие, и один из них — Дьявол?
— Привет, я Габриэль, и это из-за меня нужно поговорить с Кевином. Двое жутковатых олухов вон там — мои братья. Не обращайте на них внимания.
Ответ: «Не надо всего этого».
Габриэль с лёгкой улыбкой выдерживает оценивающий взгляд миссис Трэн, протягивая руку и позволяя ей самой контролировать рукопожатие.
— Линда Трэн. Дин сказал, Кевин может помочь вам отомстить ублюдку, который убил его.
— Ему и его хозяину, — охотно подтверждает Габриэль, — У нас есть некоторые части ангельской Скрижали. Мы думаем, что, возможно, Кевин всё ещё способен прочесть её.
Он не моргнув и глазом произносит эту заранее обговоренную полуправду, не меняясь в лице и поддерживая разговор с сосредоточенным видом, почти по-деловому. Зная то, каким несносным Габриэль бывает по обыкновению, и его более тёмную, серьёзную истинную сущность — если предположить, что что-то вроде неё он показывает, когда ситуация по-настоящему прижимает — зрелище этой приглушённой, почти исключительно вежливой версии нервирует.
— Я поговорила с ним. Он хочет узнать, может ли чем-то быть вам полезен.
— Отлично. Просто супер, — произносит Дин, а Сэм посылает ей робкую улыбку.
— Кевин приходит каждую субботу вечером, это значит, что он придёт завтра, — миссис Трэн быстро продолжает, — Могу я остаться здесь или лучше найти гостиницу в городе?
Это приводит Дина в замешательство.
— Кевин объявляется лишь раз в неделю?
Миссис Трэн приподнимает подбородок.
— Он занят.
Дин нахмуривается.
— Занят? Чем может быть занят призрак?
Она посылает ему испепеляющий взгляд, в общем-то, заслуженный за такой бестактный комментарий.
— Думаю, он захочет сам рассказать вам об этом.
Охотники обмениваются обеспокоенными взглядами. Сэм надеется, что Кевин не замышляет ничего против Метатрона, и не пытается сделать что-либо ещё, что может превратить его в мстительного духа. Он не уверен в том, как это может отразиться на ритуале.
— Думаю, я смогу призвать его в обход расписания, если вы не против, — беззаботно предлагает Габриэль, — Можно взять на время кольцо?
Миссис Трэн напрягается, глядя на каждого из присутствующих по очереди. В конце концов, она обращается к Дину с ноткой поспешности в голосе.
— Он не опасен. Я помню, что вы сказали тогда. Если бы были хоть какие-то признаки, что он становится опасным, я бы позвонила. Вам не нужно этого делать.
Сэм вздрагивает.
— Вы подумали… Нет. Миссис Трэн, мы позвонили не за тем, чтобы проверить Кевина. Мы действительно думаем, что он может помочь нам.
— Кевин — хороший парень, — добавляет Дин, — Он бы не обратился так быстро. Но нам нужно поговорить. Наедине. Чем меньше вы знаете, тем безопаснее, а Кевин шкуры с нас спустит, если мы подвергнем вас опасности.
Она колеблется, и Габриэль снова заговаривает — мягким и серьёзным голосом.
— Миссис Трэн. Одолжите мне кольцо, чтобы мы смогли поговорить с вашим сыном, и я обещаю, что верну его вам.
Её пронзительный взгляд тут же обращается на него, но он не забирает эти сорвавшиеся с губ слова назад, глядя глаза в глаза. Трикстер ли это во всей своей красе или Посланник, он чертовски убедителен.
— Кто ты? — резко спрашивает она.
Теперь уже Габриэль моргает.
— Простите?
— Ты связан со Скрижалью, значит, ты не обычный человек. Кто ты? Охотник, медиум? Ангел, демон, человек? Почему я должна доверить своего сына тебе? Ты мне и фамилии своей не сказал.
Габриэль смотрит на неё ещё некоторое время, а затем вдруг смеётся.
— Вау. Вы действительно нечто, — он пожимает плечами. В глазах его танцуют огоньки веселья, — Я — Габриэль. Первый из. Фамилии нет, простите.
— Ты архангел, — нахмурившись, она приходит к неизбежной догадке.
— В одну попытку уложились.
Миссис Трэн поглядывает на Люцифера и Михаила, напуганная.
— Это значит, они…
— Технически, это могли быть два любых ангела, так как мы все родственники, — перебивает Габриэль, — Но да. Перед вами трое из четырёх когда-либо существовавших архангелов. Если вы считаете, что это худшая компания, в которую вам доводилось попадать, то я милостиво прощаю вас, и есть шанс, что за ужином соглашусь на этот счёт один раз как минимум.
— Но я говорил правду, — он опять становится серьёзным, — Нам лишь нужно поговорить с Кевином. Даю слово.
Её это ни капли не трогает.
— Моего сына убил ангел.
— Этого бы не случилось, если бы я смог добраться до него вовремя, — вмешивается Михаил, — Это наш долг — защищать Пророка до тех пор, пока ему не суждено умереть.
Между Михаилом и Дином не так уж много заметных сходств, помимо общей «я должен позаботиться о младших, пока нет отца» идеи фикс, но, судя по всему, способность ляпнуть что-нибудь не подумав и заставить Сэма хотеть стукнуть себя ладонью по лицу — одно из них.
Чего и следовало ожидать: шок Миссис Трэн от услышанного быстро уступает место гневу.
— Где же вы были тогда?
— Мертвы или похожим образом полностью и абсолютно недоступны, — говорит Габриэль, — Майк хотел сказать, что душа Кевина здесь в безопасности. Если вы не можете поверить на слово нам и тем трём парням, которых вы знаете, доверьтесь здравому смыслу. У нас реально есть дела поважнее преследования заблудших душ.
Несколько долгих мгновений она ещё сомневается, но, в конце концов, достаёт кольцо и протягивает его Габриэлю.
— Надеюсь, вы сдержите своё слово, — предупреждает она.
На это архангел Габриэль, в данный момент — одно из самых могущественных созданий во вселенной — многое мог бы ответить.
Он лишь кивает.
Они оставляют миссис Трэн в библиотеке с кружкой кофе и направляются в кабинет, где Люцифер и Михаил работали над Скрижалью. Когда они закрывают за собой дверь, Габриэль стучит по кольцу костяшкой пальца.
— Алё! Есть кто дома?
Кевин появляется почти мгновенно, с выражением хмурого удивления на лице. Разглядывая собравшихся в комнате незнакомцев, он хмурится ещё сильнее, но как только он замечает Сэма и Дина, лицо его смягчается.
— Хэй, парни. Как жизнь?
Для призрака он выглядит хорошо. Довольным. Может, не совсем мирным, но куда лучше ожидаемого, учитывая то, как тесно сейчас должно быть душам в Завесе.
Дин с облегчением улыбается ему.
— Хэй, Кев. Твоя мама говорит, что ты в последнее время немного занят?
— Ага, — он снова смотрит на ангелов, на этот раз более демонстративно.
Габриэль подмигивает и указывает пальцем на себя, а затем на братьев.
— Габриэль, Михаил, Люцифер. Ага, те самые. Пропустили самое веселье, прости, но у нас есть для тебя кое-какие хорошие новости. Правда, теперь нам всем любопытно. Что это у вас там такого интересного?
Кевин поглядывает на охотников, но когда они посылают ему ободряющие взгляды, он осторожно пожимает плечами.
— Мы поняли, что свихнёмся, если будем ждать до тех пор, пока не сможем попасть в Рай. Так что мы строим свой.
Его заявление встречено изумленным молчанием.
— Что вы делаете? — озвучивает крутившийся у всех на языке вопрос Дин.
Кевин снова пожимает плечами, уже более уверенно.
— Души — это сила, правильно? Мы используем её для наших целей. Это похоже на то, как учишься появляться в реальности, серьёзно, только мы концентрируемся на том, что нам нравится. Большинство людей не обладают таким количеством энергии или концентрацией, чтобы создать своё собственное пространство, но у нас есть несколько довольно уютных общих зон, и много групп поменьше. Это требует немало усилий, но лучше так, чем толкаться в тесном пространстве без какого-либо порядка.
— Я — один из главных организаторов, так что можете себе представить, работы много, — он рассматривает их лица, по-разному проявляющие степень их ошарашенности, и слегка ухмыляется, — Что? Всегда хотел баллотироваться в президенты. Похоже, из-за того, что я был долбанным Пророком, нужно было подождать, пока не умру, но, по крайней мере, хоть знания пригодились.
Именно в этот момент Габриэль отходит от потрясения.
— Понял? — восклицает он торжествующе, указывая пальцем на Кевина, но повернувшись к Люциферу, — Вот о чём я говорил. Вот оно, человечество. Случится какое-то дерьмо — они это переживут и возьмут дело в свои руки. Им не нужны мы, Михаил, им не нужен твой Рай.
— И всё, конечно же, прошло бы так же хорошо, если бы им пришлось работать ещё и с душами, отправленными в Ад, — бурчит Люцифер, но взгляд его задумчив.
Кевин фыркает.
— Честно, хватит и некоторых из тех, кто вроде бы как направлен в Рай. Понятия не имею, кто решает это всё. Неважно. Не то чтобы я не рад вас видеть, — он снова обращается к охотникам, — но если я прошёл проверку, то я правда хотел бы вернуться к работе.
— Если ты… Хэй, — протестует Дин, — почему вы оба думаете, что мы позвали тебя сюда, чтобы проверить, как ты?
Кевин закатывает глаза.
— Потому что я не идиот? Потому что даже если у вас действительно есть какая-то Скрижаль, которую мне нужно перевести, и даже, если я всё ещё могу это сделать, вы знаете, как это тяжело. Я бы перевёл слово или два, как уже пришлось бы отправляться обратно. И это в лучшем случае.
Габриэль широко ухмыляется.
— Именно поэтому тебе и понадобится тело.
Голова Кевина резко поворачивается к нему, и он хмурится, словно не уверен, что правильно понял.
— Я предлагаю воскрешение. Одноразовая сделка, — с особой драмой продолжает Габриэль, — Подарок от твоего знакомого дружелюбного архангела, тире языческого бога. В качестве бонуса стопроцентная гарантия, что тебе не захочется сожрать чьи-нибудь мозги.
— Вы хотите оживить меня.
— Об этом я и говорю.
Кевин переводит взгляд с него на полных надежды охотников, потом на Кастиэля, который выглядит напряжённым и ужасно серьёзным, и снова смотрит на Габриэля.
— В чём подвох?
— В том, что ты снова будешь Пророком? Насколько я понял, ты был не особо в восторге от этого. Между нами говоря, этому вообще мало кто радовался, и те довольные ребята были ещё более долбанутыми, чем остальные. Без обид. О, и Метатрон попытается убить тебя снова, если узнает, что ты вернулся, так что придётся оставаться тебе под домашним арестом, пока всё не закончится.
— И опять всё заново. Бессонные ночи, перебор с энергетиками, мигрень — как я был рад забыть, каково это, когда болит голова.
Габриэль фыркает.
— Я тебя не заставляю. Мы даже не уверены, что вернувшись, ты вновь будешь Пророком.
— И что, если нет?
— Мне придётся убить тебя снова, конечно, — с идеально невозмутимым лицом произносит Габриэль и несколько секунд ощущает на себе веселое изумление Люцифера и негодование всех остальных, прежде чем поправляет себя, — Да не, слишком много хлопот. Но тебе, вероятно, так или иначе придётся оставаться здесь. Жаль тебя огорчать, парень, но ты всё равно знаешь слишком много, чтобы убедить ребят снаружи в своей безобидности. Не то чтобы мы станем удерживать тебя, если решишь рискнуть.
— Слушай, Кевин, я знаю, что тебе пришлось тяжело, и я пойму, если ты не захочешь возвращаться. Я пойму, — произносит Сэм, разрывающийся между отчаянной надеждой и необходимостью поступить правильно, как бы тяжело ни было вдруг оказаться по другую сторону баррикад, — Это твоё решение. Но ты бы очень помог нам… Было бы здорово, если бы ты вернулся.
— Точно, — мягко поддерживает Дин, — И ещё у нас теперь есть телик, и завались сколько дисков со всякими фильмами.
— Которые я не смогу посмотреть, потому что буду занят со Скрижалью, — отмечает Кевин. Он переводит взгляд с одного брата на другого, словно ожидая чего-то, — Вы шутите, да? Конечно же, я хочу вернуться.
— А вот ещё одна сторона человечества, — бормочет Люцифер достаточно тихо, чтобы притвориться, будто никто не должен был это услышать, — Такие грандиозные планы, которые рушатся из-за непомерного себялюбия.
Кевин пронзает его возмущённым взглядом.
— Я вполне уверен, что принесу больше пользы здесь, пытаясь понять, как открыть уже существующий Рай, чем в Завесе. И к тому же, я же сказал, что я — один из главных организаторов, не единственный.
— Однако тут есть ещё одна загвоздка, — вновь заговаривает Габриэль, откровенно игнорируя их небольшую словесную перепалку и обращая внимание Кевина на себя, — Мы говорим не совсем об истинно божественном воскрешении, учитывая тот факт, что Небеса сейчас вне зоны доступа. Это языческий ритуал, пусть даже воссозданный с помощью энергии архангела. Поэтому часть силы он заберёт у самой твоей души. Если ты выживешь — успех, никаких побочных эффектов. Что-то сильно пойдёт не так — ты исчезнешь. Ни души, ни жизни после смерти, гарантированная концовка для атеистов. Уверен, что хочешь рискнуть?
Вместо того чтобы стать задумчивым, Кевин вдруг содрогается всем телом, на долю мгновения пропадая из виду.
— Насколько велика вероятность того, что что-то пойдёт не так, как надо?
— На данный момент один к одному в кроликах, — беззаботно отвечает Габриэль, — Но, естественно, я не тратил на них всю силу. Серьёзно, я тебе не Спок, чтобы вероятность вплоть до десятых и сотых выдавать. Если подумать, наверное, где-то между пятью и пятнадцатью процентами.
Фигура Кевина вновь мерцает.
— Подумай об этом, парень. Самый подходящий момент — завтра примерно в три часа ночи. У тебя есть время до полуночи, чтобы принять решение.
Кевин кивает им и затем исчезает.
o.O.o
Он смутно осознаёт, что спит, но знание это не даёт никакого контроля над происходящим. Его тащит куда-то с противным чувством неизбежности, через знакомые коридоры, в библиотеку, к Кевину, немного встревоженному, но всё равно доверяющему ему слишком сильно.
Он знает этот сон. Он знает, что произойдёт.
Он не может это остановить.
Это неправильно, так неправильно — паника сжимает ему горло, когда он преодолевает расстояние до Кевина в пару быстрых шагов, когда поднимает руку. Это потеря, скорбь и вина — он уже проходил через это — но он всё ещё движется, тяжесть необходимости сковывает его силу воли, сковывает тело, а затем становится слишком поздно.
Самое худшее в этом то, что убийство ощущается как благословение.
Это слишком быстро, слишком хорошо, сжигает усталость и горе, гнев и гнёт ответственности, каждую спутанную мысль, каждый грех, всё, что было искажено в человеке со времен Падения — вот оно, уничтоженное единственным актом очищения.
Оборвать связь между душой и телом и отпустить её на свободу ничего не стоит, совсем ничего.
Он просыпается, задыхаясь, ощущая, как отделяется душа, и сразу приподнимается, чтобы прижать колени к груди и впиться пальцами в волосы в тщетной попытке заставить себя успокоиться. Он весь дрожит, словно что-то пробралось под кожу в непроглядной темноте комнаты — мышцы резко сокращаются, не поддаваясь контролю,
его контролю — и он несколько раз втягивает в себя застоявшийся воздух, чтобы не вырвало.
Спустя какое-то время желудок успокаивается, сжавшись тяжелым комком у него внутри, но дрожать он не перестаёт.
Он слепо шарит рукой по тумбочке рядом с кроватью, доставая телефон — тот показывает, что время всего лишь полвторого ночи. Он отправился спать меньше двух часов назад, завтра важный день, и у него нет сил, просто нет.
Уже не в первый раз кошмары не дают ему спать несколько дней подряд, заставляя функционировать на кофеине, адреналине и слишком коротких промежутках сна, но одно дело — терпеть, потому что нет выбора, и другое — отказывать себе в покое, когда он знает, что может его получить.
С резким щелчком он включает настольную лампу, зажмуриваясь от яркого света, пока не привыкает к нему. Затем он бредёт к комоду, достаёт самую верхнюю футболку и натягивает её, потому что даже в таком слабом состоянии он не хочет делать то, что собирается сделать, в одном нижнем белье.
— Люцифер.
Ох. Ощущается иначе, когда произносишь вслух.
— Ээ, не мог бы ты… заглянуть?
Чёрт, теперь он чувствует себя глупо. Он садится на край постели и прячет лицо в руках. Можно было, по крайней мере, поступить по-человечески, проверить, находится ли Люцифер в своей комнате. Так хотя бы было бы вежливее. (Хотя бы. Это всё равно по-детски. Он — взрослый мужчина. Он должен быть способен справляться с кошмарами. У него же получилось какое-то время выдерживать галлюцинации).
Раздаётся шорох, тот самый звук, который принадлежит Люциферу, словно его крылья сделаны изо льда и сухих листьев вместо перьев, и хрупкая надежда Сэма на то, что, возможно, он ничего не слышал, рушится, вот так запросто.
— Что такое, Сэм?
Голос Люцифера звучит мягко, успокаивая прохладой оголённые нервы. Сэм хочет полностью погрузиться в эту прохладу и никогда не подниматься на поверхность.
Именно поэтому говорить с Люцифером в полусонном состоянии — ужасно плохая идея. Но станет ещё более неловко — и очень быстро — если Сэм прямо сейчас передумает.
— У меня опять кошмары, — говорит он и, наконец, решается взглянуть на ангела, — Ты не мог бы…?
Сэм не может заставить себя договорить, поэтому вновь опускает лицо и трёт лоб основанием одной руки.
Он вздрагивает всем телом — последний приступ чудовища, умирающего у него внутри — и судороги пропадают.
Люцифер какое-то время молчит, затем подходит и садится рядом на кровать, двигаясь с той целенаправленной легкостью, которую Сэм начинает воспринимать, как старания ангела привыкнуть к этому телу. Сэм напрягается, несмотря на то, что между ними больше фута свободного пространства.
— Ты не позволял мне помочь с тех пор, как узнал, что я реален, — без обвинения, почти нежно произносит Люцифер. И затем, — ты уверен, что утром не будешь сожалеть об этом?
Смех, который хочет вырваться из горла Сэма, на полпути теряет свою силу, и выходит лишь слабый смешок. На мгновение он отвлекает себя, задумываясь о том, уж не намеренной ли была двусмысленность; он не стал бы исключать возможность того, что Люцифер сумел понять значение подтекста и начал использовать его с таким же любопытством, с каким пользовался мобильными телефонами.
Что сделало бы все эти разговоры о проникновении в сосуд довольно смущающими.
Он трясёт головой, заставляя себя сфокусироваться на вопросе.
Вот только однозначного ответа на него нет.
«Я доверяю тебе» звучит абсурдно.
«Я хочу доверять тебе» уже ближе к правде. Вот так же он хотел довериться Руби, и это привело к началу Апокалипсиса. Доверять самому Дьяволу — определённо, шаг вперёд. В хорошие дни он говорит себе, что должен же что-то значить тот факт, что он не единственный, кто осторожно даёт другому шанс (хотя с другой стороны, никто не знает, что произошло в Клетке между Люцифером и Михаилом, и Габриэль, мягко говоря, непредсказуем большую часть времени, а он, Дин и Кас совершили слишком много ошибок, чтобы полагаться на мнение друг друга). В плохие же… в плохие дни он не может больше заставлять себя думать об этом. Пока что они будут верить ему, разберутся с текущими проблемами, и если он обманывает их, с этим они тоже разберутся, или погибнут, пытаясь сделать это; но сейчас груз вины за ещё один прокол едва ли что-то изменит.
Я бы предложил тебе забвение.
— Ты был прав, — говорит он тихо, не глядя на сидящего рядом ангела, — Я устал.
Люцифер задумчиво хмыкает.
— Значит, ты пожалеешь об этом утром, но, по крайней мере, будешь достаточно бодр для этого?
На его губах прячется озорная ухмылка, и краешек губ Сэма слегка приподнимается в ответ.
— Возможно, — признаёт он.
— Но ты принял решение, — уточняет Люцифер.
Сэм фыркает, улыбаясь ещё чуть шире.
— Не принимай всё настолько всерьёз. Это лишь сны. Или, по крайней мере, ты так сказал, — он краем глаза поглядывает на ангела, — Вот граница согласия.
Люцифер кивает.
Между ними опускается удивительно приятная тишина.
— Тебе нужно уснуть, чтобы я мог повлиять на сон, Сэм.
Звук довольного голоса Люцифера заставляет его вздрогнуть. Похоже, он отключился на мгновение, а это… плохо. И вновь — сколько ночей уже он не спал нормально?
— Точно.
Заползать под одеяло при Люцифере неловко, и неловкость ещё сильнее от того, что ангел отказывается подвинуться с того места, где он сидит на краешке постели. Сэм думает о том, надо ли что-то сказать, но решает, что не стоит париться. Он падает на подушку с полубессознательным стоном и позволяет себе закрыть глаза.
Спустя полминуты он понимает, что слишком устал, чтобы уснуть.
Всё тело вибрирует от напряжения, воздух слишком сухой, одеяло слишком тёплое, свет настольной лампы слишком яркий, но он совсем не хочет двигаться, чтобы её выключить. Голова словно пустая и забитая одновременно; он не способен разобрать ни одной мысли, которая значила бы что-то вразумительное, но и перестать думать не может.
Люцифер рядом неестественно неподвижен, и от этого у Сэма мурашки по телу.
Он предпринимает вялую попытку перевернуться и бормочет слабый протест в подушку, даже не заботясь о том, как жалко, должно быть, сейчас выглядит.
— Я могу помочь тебе заснуть, — предлагает Люцифер.
— Пожалуйста, — выдыхает Сэм.
Вес другого тела на кровати, наконец, сдвигается, что хорошо. Он сдвигается довольно далеко, что странно — затем силуэт фигуры нависает над ним, и это, определённо, неожиданно, и, может быть, ради этого даже стоит открыть глаза, что Сэм собирается сделать примерно через секунду.
Последнее, что он чувствует перед тем, как погружается в сон — прикосновение к виску, слишком мягкое для касания кончиков пальцев.
o.O.o
Они почти не говорят, даже когда кто-то из них поднимается, чтобы приготовить и поделиться с остальными новой порцией сэндвичей или кофе. Миссис Трэн сидит с выпрямленной спиной, руками разрывая на лоскутки уже, как минимум, третью по счёту салфетку, не утруждая себя тем, чтобы выкинуть их, и те оказываются на полу. Изредка она делает небольшой глоток кофе. Морщины усталости и беспокойства четко вырисовываются на её лице, сейчас заметнее, чем когда-либо.
Дин сидит, сгорбившись, чуть в стороне от неё, локтями упёршись в колени и уставившись в ладони, которые он держит прямо перед собой. Каждую новую кружку кофе он выпивает в несколько больших глотков, когда кофе все ещё горячий настолько, что это должно причинять боль. Сэндвичи — его рук дело; даже сейчас он удостоверяется, чтобы никто не оставался голодным. Кастиэль слился с фоном, не в настроении для экспериментов с едой или напитками. Когда он не смотрит в коридор, ведущий к комнате, где проходит ритуал, он обеспокоенно наблюдает за Дином.
Сэм… Сэм не в силах заставить себя поесть, с трудом умудряется попить, и совершенно не может смотреть на свои руки. Вместо этого каждые несколько минут он двигает ими, сжимает и разжимает кулак, удостоверившись, что мышцы следуют командам его мозга. Затем он вспоминает Люцифера — зрелище его неосознанно чувственного восхищения человеческим телом — и быстро перестаёт это делать… до тех пор, пока спокойствие не затягивается, так, что его тело немеет, и не появляется чувство, словно оно снова может принадлежать кому-то другому.
Ощущение, словно ждёшь в больнице у операционной, вот только пациент уже мёртв, и все они прекрасно знают, каково это — оплакивать его.
Полчетвёртого утра, и что же — Габриэль, проходя по этому коридору немного спустя после полуночи с кольцом в руке и Михаилом с Люцифером на хвосте, чтобы помочь завершить последние приготовления, обещал, что сам ритуал не займёт столько времени.
Но вот они идут. Раздаются шаги, и все замирают, не отрывая глаз от двери. Сэм, хоть убей, не может сказать, четыре там пары ног или три, и его сердце едва не выскакивает из груди, пока он пытается считать.
Первым выходит Кевин, останавливаясь в неуверенности в дверном проёме. Он бледный, худой и уставший, каким они его и помнили, и какое-то мгновение просто стоит там, разглядывая их всех, а они боятся сдвинуться с места.
Затем на его лице медленно появляется ухмылка, поначалу робкая, она становится всё ярче, стирая с лица следы изнеможения.
— Хэй, парни, — и более мягко, с дрожью в голосе, за которую его никто не осудит, — Мам.
Дин первый поднимается из кресла, шагая прямо к нему. Только Сэм замечает краткое мгновение колебаний, прежде чем Дин поднимает руки и хватает Кевина за плечи, и под ярким освещением библиотеки его ладони касаются тела, совершенно привычным движением сминают ткань под ними, и в следующую секунду Дин заключает Кевина в объятья, словно пытаясь выжать из него только-только возвращённую жизнь.
Где-то сбоку всхлипывает миссис Трэн, но Сэм не может думать об этом, обнимая брата и Кевина — теплого, осязаемого и находящегося здесь и сейчас. Затем миссис Трэн настойчиво вклинивается между Винчестерами, и после то ли объятия, то ли перепалки братья отступают в сторону, ухмыляясь и оставляя мать и сына побыть вдвоём, что они давным-давно заслужили.
