Куда нам дальше идти

У них уходит некоторое время на то, чтобы вообще заметить троих ангелов, вышедших вслед за Кевином — более чем достаточно для Габриэля, чтобы растянуться на кресле Сэма и украсть его нетронутый сэндвич. Сэм позволяет провокации — если это была провокация — сойти с рук, будучи слишком счастливым, чтобы обращать на неё внимание. Следом взгляд его автоматически перемещается на Люцифера, лишь только чтобы заметить того исчезающим в направлении кухни. Михаил медлит, стоя рядом с Габриэлем, с пристальным вниманием наблюдая откровенно личный момент между матерью и сыном, и Сэм качает головой. Он привык считать, что никто не может быть таким социально-неловким, каким был (и иногда всё ещё есть) Кас, но Михаил порой превосходит его. — Эй, мамочка не учила тебя, что пялиться нехорошо? — бесцеремонно заявляет Дин на пути к своему креслу. Из-за его хорошего настроения слова звучат не так язвительно. Михаил смотрит на него в недоумении, затем вновь обращает взгляд на Трэнов. — Ты знаешь, что у меня нет матери, если только ты не имел в виду нетрадиционное представление о поле Бога. А Бог вообще-то наказал нам присматривать за человечеством, в особенности за Его Пророками, так что нет, Он не учил. Габриэль фыркает. — Неплохо, брат. — Спасибо, — невозмутимо говорит Михаил. Дин приподнимает бровь. — Это была шутка? — Внемлите же стэнд-ап комедии в исполнении Михаила! — восклицает Габриэль и барабанит по столу короткую торжественную дробь. Затем он вновь падает в кресло, позволяя ухмылке испариться.  — Уже почти забыл, что у тебя когда-то было чувство юмора, — добавляет он, обращаясь, скорее, к себе, чем к кому-то ещё. — Давно не было повода его использовать, — несмотря на это отвечает Михаил. — Вот здесь ты ошибаешься. Всегда есть повод. Чем хуже обстоят дела, тем сильнее необходим юмор. Михаил посылает ему странный взгляд, который быстро становится задумчивым, но ничего не говорит, вместо этого вновь обращая внимание на семейное воссоединение в другом конце комнаты. Однако миссис Трэн уже освободилась из объятий и повернулась к ним (хотя она всё ещё стоит рядом с Кевином, не отпуская его, словно тот может вновь исчезнуть, едва только она вдруг перестанет его касаться). — Спасибо вам, — говорит она твёрдо, обращаясь к архангелу, который лишь кивает с сардонической ухмылкой, — И спасибо за то, что подождали, но сейчас я бы хотела побыть с сыном наедине. — Эм, извините, но пока нельзя, — говорит Габриэль, чуть кривляясь, — Он ещё не полностью в безопасности. — Ничего серьёзного, — быстро добавляет он, замечая её взволнованный вид, — Его душа в порядке, но тело ещё может вспомнить о том, что оно должно было быть мертво. Отказ органов, прочие плюшки. Ничего такого, что я или Майк не могли бы исправить, но нам нужно быть здесь, если это случится. Так что вам придётся потерпеть одного из нас, по крайней мере, до утра. Лучше до обеда, на всякий пожарный. О, и чтоб следующую пару дней тебя и близко не было рядом со Скрижалью, парень, пока я не удостоверюсь, что ты не разваливаешься. Судя по выражению лица Кевина, только последняя часть удивляет его, и, как для сюрприза, этот, кажется, весьма приятный. — Жаловаться не буду. — Я могу присмотреть за тобой, — предлагает Михаил, — Меня мало интересует людское взаимодействие, и я даю слово, что не заговорю о том, что видел или слышал. Пока что, ради твоей безопасности, это — максимум личного пространства. Кевин в изумлении смотрит на него, затем на охотников. — Где вы берете этих чудиков? — Предполагаю, что все ангелы «чудики» с людской точки зрения, — включается в разговор Кастиэль. — И наоборот, — он кивает Кевину, — Я рад, что ты вернулся. Кевин улыбается ему. — Спасибо. — Мы можем посмотреть фильм, расслабиться все вместе, пока ты не освоишься, — предлагает Дин, но Кевин сконфуженно кривляется. — Простите, думаю, я приму предложение Михаила и завалюсь спать. У меня сейчас чувство, словно я лично должен отловить каждую молекулу тела, где бы они ни были. Устал смертельно, — тут он понимает, что сказал, и ухмыляется, — Я не специально. Как насчёт кино-марафона завтра ночью? Точнее, уже сегодня, как я понимаю? — Звучит неплохо. Вскоре после этого они все уходят, так как уже поздно — по крайней мере, для людей. На полдороги к своей комнате Сэм внезапно осознаёт, что жутко голоден. Мгновение он раздумывает, а не лечь ли спать так, но, в конце концов, сдаётся из-за урчания в животе. Он особенно не удивляется, когда обнаруживает Люцифера всё ещё на кухне. Тот посасывает палец с задумчивым выражением лица и бутылкой Динова соуса чили в другой руке. Сэм фыркает, качает головой и направляется прямо к холодильнику. — Что? — Я правда не думаю, что фишка дегустации еды заключается в самых сильных вкусах, — говорит Сэм, скрывая улыбку за дверью холодильника, — Почему бы тебе не попросить Габриэля? Кас научился у него за полчаса. Тишина между ними на несколько секунд длиннее, чем ожидалось. Чёрт. — Не думаю, что он в настроении, — легко произносит Люцифер. Ладно, похоже, Дин и Михаил не единственные тут способны наляпать глупостей. И, возможно, было бы лучше для всех, если бы Сэм остановился на этом, но ведь никто не скажет, что он не может быть безрассудным, когда захочет. Сэм ещё секунду пялится в почти пустой холодильник, затем берет тарелку с остатками ланча, кладёт её в микроволновку и пожимает плечами. — Может, он согласился бы, если б ты попросил. Мне показалось, что он чертовски доволен собой сейчас. Краем глаза он замечает, как Люцифер на пробу трёт пальцы друг о друга и хмурится. — Это не может быть так уж сложно. Если он сумел понять, как это сделать, то и я смогу. Сэм качает головой, сдерживая улыбку. — Подсказка от младшего брата: нам нравится, когда старший брат иногда признаёт, что мы можем делать что-то, что не может он. Люцифер едва заметно ухмыляется. — Именно поэтому нам не стоит делать это слишком часто. Сэм вновь качает головой, невольно развеселившись. — Как хочешь. Тихий стук бутылки с острым соусом, поставленной обратно на кухонную стойку — словно точка в конце этого разговора. — Сэм, — голос Люцифера всё ещё звучит беззаботно, и лицо его спокойно, но когда Сэм смотрит на него, он обнаруживает себя завороженным его взглядом, — Хочешь, чтобы я создал для тебя сон сегодня? И чёрт бы побрал его мозг за то, что он тут же стал думать о неприличном из-за глубины этого взгляда. Он действительно аж дёргается от звона микроволновки, но, по крайней мере, это спасает его от вопроса «Сон какого плана?». Сэм не верит, что на секунду действительно хотел сказать это. Он занимает себя поисками вилки и вытаскиванием из микроволновки разогретой еды. — Думаю, откажусь, но спасибо. — Как пожелаешь. По голосу Люцифера ничего нельзя определить, и Сэм колеблется, не спеша ставя исходящую паром еду на стол. — Сегодня был хороший день, — объясняет он, не дожидаясь просьбы, — Серьёзно, если я не смогу уснуть самостоятельно без кошмаров после такого дня, то никогда не смогу. Но что скажешь… если я как-нибудь проснусь после кошмара, можно позвать тебя? Он едва заставляет свой голос звучать более-менее естественно и отказывается поднимать глаза от тарелки, уже кладя в рот политый соусом картофель в качестве оправдания. — Конечно, — мягким и довольным голосом отвечает Люцифер. Сэм расслабляется. Аппетит возвращается к нему с удвоенной силой. Он почти забывает о том, что Люцифер всё ещё здесь, до тех пор, пока ещё одна вилка исподтишка не атакует его тарелку и не крадёт кусочек картофеля. — Эй! — У меня рот болит, — жалуется Люцифер, полностью игнорируя возглас возмущения Сэма, — Соус был слишком острый. Как так вышло, что я могу почувствовать это, а не вкус? Сэм едва не выплёвывает еду обратно на тарелку, трясясь от смеха. К утру Кевин всё ещё остаётся в целости и сохранности. Что бы это за ожидание ни было, оно заканчивается к моменту, когда они наконец-то вновь собираются для праздничного завтрака — состоящего из блинов, бекона, яиц, сиропа и всего, что кто-то захотел бы к этому добавить — за одним из свободных столов в библиотеке, потому что их обычный стол слишком мал для семи человек. Люцифер пробует по кусочку от всего, выглядя при этом довольным словно кот, который только что в качестве лежанки нашёл самую теплую стопку свежевыглаженного белья. Сэм смотрит то на него, то на Габриэля, пытаясь понять, сам ли он разобрался или же приструнил свою гордость и попросил брата, но сложно сказать наверняка. Габриэль занят очаровыванием семейства Трэн при помощи анекдотов от пантеонов языческих божеств и не обращает особого внимания на остальных. Кажется, он не против, что Люцифер взял с него пример, и Сэм решает, что пока что этого достаточно.

o.O.o

Этот день они проводят за наверстыванием, обсуждая произошедшее за последнее время, бессмысленной болтовнёй и просто ленивым отдыхом, так как, пока у Кевина на некоторое время вынужденный отпуск, никто особенно не горит желанием продолжать безрезультатные до сих пор исследования. Вот только в какой-то момент разговор сворачивает к теме душ, застрявших в Завесе, и их новом Рае, и о том, какие у этого могут быть последствия — тема, которая быстро втягивает в обсуждение всех четверых ангелов. Дин сдаётся первым, добродушно закатывая глаза и предоставляя их самим себе. Миссис Трэн спешит за ним; в следующий раз, когда Сэм замечает её, она сидит с одной из библиотечных книг, которая лежит открытой на столе, и разделяет своё внимание между ней и сыном. Кевин с Сэмом поначалу пытаются следить за ходом беседы, но кроме ответов на вопросы, которых становится всё больше и больше, Кевину особенно сказать нечего, и Сэм совсем теряет нить обсуждения, когда ангелы переходят на енохианский — судя по всему, из-за того, что словарного запаса английского явно не хватает для выражения понятий, которые они затрагивают. Он опускается обратно в своё кресло и решает вместо этого наблюдать за ангелами. Посмотреть тут есть на что. У него уходит почти всё время — больше двух часов дебатов — чтобы осознать с внезапной, поразительной ясностью, что Михаил есть и всегда будет лидером. Это понимание настолько неожиданно, что на мгновение застигает его врасплох. Он никогда особенно не задумывался об этом. В его представлении Михаил был правой рукой Господа, его генералом, и после того, как Бог ушёл, даже ангелы, которые знали о случившемся, были достаточно осмотрительны, чтобы никогда не сомневаться в его авторитете. Михаил, которого он видит сейчас, работает с тремя бунтовщиками — один упрямее другого, каждый из них показывает это по-разному — и он всё равно возвышается над ними. О, это не заметно. По большей части, его авторитет проявляется в вопросах — именно поэтому у Сэма уходит столько времени, чтобы увидеть. Но Михаил спрашивает Люцифера, когда тот изображает безразличие, пока он опять не вовлечен в беседу наряду с остальными; он спрашивает Габриэля, когда тот отклоняется от темы с какой-нибудь несвоевременной колкостью; он спрашивает Кастиэля, до тех пор, пока двое других архангелов не осознают, что у него есть что добавить, несмотря на то что он намного их младше. Именно последнее больше всего впечатляет Сэма; до сих пор атмосфера между Михаилом и Касом была сверхнапряжённая, и по понятным причинам, но сейчас Михаил относится к своему бывшему подчинённому как к равному. То, как иногда он сжимает челюсть или бросает пронзительный взгляд, выдаёт сознательные усилия, и Сэм честно не уверен, хуже или лучше от этого становится их плоды, но этого достаточно, чтобы заставить остальных думать так же. Потому что, в конечном счёте, у Михаила действительно есть такая же необъяснимая сила притяжения, как у Дина, та же харизма; он так уверен в своих взглядах, что другие склонны принимать их тоже, к лучшему или к худшему. В конце концов, итог обсуждения не так уж велик — только несколько идей, стоящих проверки, которые суммировал Михаил. Но всё равно это первый подающий надежды курс действий, который у них есть, на случай, если план со Скрижалью не сработает, и впервые все четверо ангелов вроде как на одной волне и готовы работать сообща. Когда Габриэль переходит обратно на английский и объявляет марафон «Хоббита» и «Властелина Колец» через полчаса, все его родные соглашаются прийти без колебания. Что, оказывается, легче сказать, чем сделать, потому что у них есть только один диван, который и близко не так огромен, как экран телевизора. Габриэль наколдовывает себе кресло, выглядящее до нелепости удобно, лишь затем, чтобы выслушать упрёк от брата, что он тратит энергию так скоро после ритуала; Архангел делает странное лицо, словно не совсем уверен, злиться ему надо или чувствовать себя тронутым, но подчиняется. Это оставляет их с одним диваном, которого хватит на четверых, если они будут сидеть притиснувшись друг к другу, и никто из них не горит желанием это делать. Даже без миссис Трэн, которая решила, что предпочитает фильмам свои книги, им всё ещё не хватает пары мест. В итоге, люди оказываются на диване, потому что им он действительно нужен для удобства — Винчестеры сидят с двух сторон, Кевин между ними. Между Касом и Дином возникает короткая недоперепалка, после которой Кас приносит стул из библиотеки, чтобы он мог сесть рядом с Дином, так как, по словам охотника, просто стоять рядом будет чертовски стрёмно. (Что любопытно, Михаил, решивший встать у стены под углом, с которого ему едва будет видно фильм, таких претензий не получает). Успешно рассевшись, все они устраиваются поудобнее, когда Михаил выключает свет, и начинается повествование. Со всех сторон звучит знакомая музыка. Именно тогда входит опоздавший лишь для вида Люцифер, рассматривает, кто где расположился, и усаживается на ковер, опираясь спиной о подлокотник дивана со стороны Сэма — так, словно для него это самая естественная вещь в мире. Сэм перестаёт дышать. У его ног сидит Дьявол, непосредственный словно подросток на ночёвке у друзей, и сколько бы он ни пялился куда-то в сторону экрана, этот факт не может выйти у него из головы. Они даже не касаются друг друга. Не касаются, но пространства между ними так мало, что Сэм может почувствовать, что от Люцифера больше не исходит холод — тепло, разделяемое ими, кажется невидимым мостом, соединяющим две соседние страны, что не всегда находятся в состоянии мира. Естественной реакцией было бы отодвинуться дальше, чтобы освободить место. Нет, это не совсем верно. Так было бы, когда Люцифер только сел, но Сэм упустил свой шанс. Теперь это стало бы заявлением, и не тем, которое он хотел бы делать. Какая бы на то ни была причина. Со своего угла Сэм не видит всего ангела. Плечо, обтянутое мягкой поношенной футболкой, длинная линия одной руки, которой он опирается о согнутое колено, расслабленная ладонь. (Будь прокляты эти ладони). Одна сторона лица, озарённая исходящим от экрана светом, редкий блеск глаза. Волосы Люцифера выглядят такими мягкими. Они дразняще близко от кончиков пальцев Сэма. Он реально мечтает, чтобы у них никогда не было того разговора об осязании. Потому что он всё ещё помнит, каково было узнавать касания; делить дыхание, чувствовать, как нежная рука движется вверх по его боку, как игривые пальцы массируют кожу головы. Учиться привязанности, а не удару кулака, близости, что необязательно оправдывалась кошмаром (когда он сжимался в комок, дрожа словно забитый зверь, в руках у Дина). Замечательно, теперь он думает о Джесс. О той самой Джесс, которую потерял, чтобы в конечном итоге монстр, сидящий у его ног, мог выбраться на свободу и надеть его как перчатку, которой должен был совершить убийство. Вот только когда Сэм смотрит на Люцифера сейчас, он не может заставить себя увидеть монстра. Не может он, при всей честности, увидеть и ангела, сущность, чьё величие превосходило человеческое понимание, и чья воля угрожала стереть его с лица земли. Вместо этого он видит мужчину — живое существо, личность, слишком непонятную иногда для человека, но достаточно близкую. Он видит это тело — непринужденный наклон бёдер, беспокойные руки, тень знающей ухмылки на этих губах. Он видит личность внутри этого тела — бесконечное любопытство, убеждение, отчаяние, надежду. Он помнит невзначай подаренные сны и обрывки разговоров, что застревают в мыслях словно колючки репейника. Каждый обрывок — провокация, обещающая открыть для него новые горизонты. Как будто его воспоминания пишутся заново, чтобы освободить место для Люцифера, которого он узнаёт сейчас, чтобы дать шанс им обоим. Ему следует быть обеспокоенным, он знает, что следует; однажды что-то разобьёт стену, которую он строит между «прежним» и «нынешним» Люцифером, и ему останется собирать осколки, виня себя за свою глупость. Но не сегодня. Сегодня он снова подросток, время от времени сдвигающийся так, чтобы его пальцы «случайно» оказывались всё ближе к голове Люцифера; его сердце бьётся где-то в горле, и живот сжимает возбуждение, а не страх. Где-то здесь скрывается предостерегающая история о Дьяволе и соблазне, и о запретных вещах, но может ведь он позволить себе это, этот маленький эксперимент, который он в любой момент способен свести в шутку, или даже лучше — в случайность; он человек и не способен сидеть как статуя часами напролёт, и кто осудит, если его рука упала туда, куда не следовало, пока он был увлечён фильмом? Он только смутно осознаёт, что происходит в фильме, когда наконец-то касается кончиками пальцев волос Люцифера — едва ощутимо, словно проводя рукой по колосьям во время прогулки по пшеничном полю. Люцифер не реагирует. По крайней мере, насколько Сэму видно краем глаз, уставившихся в экран ради сохранения алиби и предлога «забыть» свою руку там, где она есть сейчас. Он не двигается ни ближе, ни дальше, должно быть, несколько минут; может, ему нужно сознательно позволить себе такое мимолётное касание, чтобы вообще было заметно? Пальцы Сэма вздрагивают сами по себе, и волосы Люцифера такие мягкие, как он и думал — пушатся словно мех, маня коснуться увереннее. Всё ещё никакой реакции. Самое время поступить разумно — отодвинуться и притвориться, что ничего из этого не случилось. К чёрту разумное. Даже идиот бы не поверил в то, что на этот раз Сэм не погладил его волосы умышленно — кратким, нежным движением, закончившимся тем, что кончики его пальцев оказались рядом с виском Люцифера (с той стороны, которая не видна Дину; Сэм едва способен признаться себе в том, что делает, какое там брату). Сэму кажется, что взгляд Люцифера устремляется к нему. Он не уверен, потому что ещё не готов его встретить; это стало бы слишком серьёзным вызовом в территории, на которую он пока не хочет вторгаться. Его пальцы вновь дрожат и затем расслабляются в волосах ангела, когда Люцифер сдвигается, приподнимая голову так, чтобы вызвать ещё одно касание, и Сэм воспринимает это как одобрение. Он всё ещё понятия не имеет, что делает, и как далеко хочет зайти — и хочет ли вообще — но они остаются в таком положении до конца этого фильма. И весь следующий, после того как Сэм возвращается с неизбежного перерыва. И следующий.