o.O.o
Первой уезжает миссис Трэн. После больше недели следования за Кевином, словно сторожевой пёс, она неожиданно объявляет, что ей нужно вернуться к работе. Они обсуждают это, но уступают перед аргументом, что если Метатрон следит за ней, он поймёт, что что-то затевается, когда она слишком задержится. Конечно, если он не следит (и едва ли бы он чувствовал угрозу от призрака, верно?), то с ней всё будет в порядке. Где-то в этой логике, возможно, скрывается ошибка, но почему-то на поверхность та так и не всплывает. Миссис Трэн ничего не может сделать для их миссии, и она — не из тех женщин, которые легко мирятся со своей бесполезностью, что означает, что скоро она бы довела их до белого каления, как тёща, которая пробыла в гостях слишком долго. Любимая и обожаемая тёща, но всё-таки. Так что она собирает вещи, готовит всем завтрак по своему вкусу, ест вместе с ними, взглядом заставляет помыть посуду и отправляется за багажом. Все они собираются в холле, чтобы проводить её. Вскоре она появляется, держа голову высоко поднятой. Её приличного размера чемодан со стуком катится по цементному полу вслед за ней. Она останавливается у подножия лестницы и поворачивается к ним, крепко сжимая ручку чемодана, до тех пор, пока Кевин не сдаётся и шагает вперёд, чтобы крепко её обнять. Она шепчет на ухо что-то, предназначенное только для него, затем неохотно отпускает. — На этот раз вы защитите его, — твердо сообщает им она, как будто может пригрозить, чтобы они старались лучше. Будто бы ей нужно грозить им стараться лучше. Рядом с Сэмом Дин тревожно ёрзает. Сэм не лучше. — Я защищу, — объявляет Михаил. Это определённо не звучит как пустое заверение, и этого достаточно, чтобы привлечь внимание всех. У него уходит мгновение, чтобы осознать, что все они смотрят на него. — Как я сказал, это мой долг. Я намерен его выполнить. — Нет, это не твой долг, — легко возражает Люцифер со своего места, где он маячит позади всей группы, засунув руки в карманы и улыбаясь странной усмешкой самыми уголками губ. — Мы больше не архангелы. — Это не важно. Мы всё ещё одни из самых могущественных ангелов в Творении на данный момент. Я знаю, что ты не упустил из виду этот факт, — взгляд, который он посылает Люциферу, пронзительный, но тон голоса слишком мягок для упрёка. Губы Люцифера поджимаются в изумлении, и выражение лица чуть смягчается. — Это то, что я могу сделать, — продолжает Михаил только для него. — Так что я это сделаю. Люцифер пожимает одним плечом, выглядя странно довольным самим собой, словно они только что закончили какой-то предыдущий разговор так, как он хотел, и не протестует. Сэм едва сдерживает смех, когда ему приходит в голову, что только что он стал свидетелем того, как сам Дьявол выступил в роли адвоката дьявола. — Моё мнение кто-нибудь учитывает? — вмешивается Кевин. Судя по обескураженному взгляду Михаила, который тот посылает ему, он явно не ожидал возражения. — Это было бы… необычно. Разве ты не хочешь быть в безопасности? — В безопасности да. Чтобы за мной следили двадцать четыре на семь? Не очень. Михаил смотрит на него в течение нескольких секунд в очевидной растерянности, до тех пор, пока Дин неожиданно не приходит к нему на помощь. — Всё нормально, Кев. Ему необязательно быть рядом, чтобы присматривать за тобой. У Пророка до тебя, Чака, в заднице сидел Рафаэль, и он появлялся только, когда Чаку грозила опасность. — Что будет трудно повторить без энергии Небес в нашем распоряжении, — говорит Михаил, вновь обретая какое-никакое равновесие. — Но да. Для всех будет лучше, если мне не придётся повсюду следовать за тобой. Кевин рассматривает его с каким-то сомнением, но спустя мгновение смягчается: — Окей. Хорошо. Мы поговорим об этом. К чести миссис Трэн, она не пытается убедить сына позволить Михаилу следить за ним настолько пристально, насколько возможно, но благодарит ангела перед уходом. Что делать с этим, он, кажется, тоже не знает.o.O.o
В этот раз Люцифер идёт сразу за Михаилом, не заморачиваясь с окольными путями, когда под рукой у него есть кое-что поинтереснее. — Ты просто обязан был заявить об этом перед ним, не так ли? — с хитрой ухмылкой спрашивает он, как только они оказываются одни в кабинете. — Я не планировал изначально, — отвечает Михаил на пути к их третьему черновику Скрижали, уже почти законченному. — Но не то чтобы это можно было сохранить в секрете от Него. Я действительно намерен присматривать за Пророком. Он бы узнал. Люцифер согласно хмыкает и подходит ближе. — Так что вопрос: зачем тебе вообще это делать? — Потому что кто-то должен. Губы Люцифера кривятся в ироничной усмешке. — Правда? Лишь до такой степени он осмеливается надавить на Михаила по этому вопросу, и, учитывая то, как выражение лица Михаила становится напряжённым, хорошо, что он не стал расспрашивать дальше. — Дело не в том, что он вмещает Бога — если ещё вмещает. У Отца должны быть другие способы создать Пророка. Но мы всегда знали, что они важны — способ Его Слову достичь человечества. Защищать их было одним из последних приказов Отца, прежде чем он ушёл. И посмотри, что случилось. — Ты был заперт со мной, а Рафаэль с Габриэлем умерли, вот что случилось. Жаль мальчика, но это не твоя вина. — Ты так уверен? Не так трудно понять, что важность заключается в принципе, Люцифер. В отсутствие архангелов кто-то другой должен был быть назначен или должен был принять эту обязанность на себя. Никто этого не сделал, даже в более спокойные времена между войной на Небесах и Падением. Наши родные либо не удосужились задуматься, либо просто не стали тратить силы. И это моя вина. Я был их лидером, убедиться, что на Небесах не начнутся беспорядки, было моей ответственностью. Люцифер пожимает плечами. — В твою защиту, ты знал, что будешь поблизости до Апокалипсиса, а после это не должно было иметь значения. Пронзительный взгляд Михаила прибивает его к месту. — Ты собирался уничтожить всё воинство, если бы победил? Даже после всего того, что они сделали и наговорили друг другу, этот вопрос все ещё ранит. — Конечно же, нет, — возмущённо отвечает Люцифер. — Они мои родные. — Тогда всё, что потеряли бы Небеса — это Земля. Им всё равно пришлось бы существовать без меня. И я не смог подготовить их к такому развитию событий. Люцифер ухмыляется. — Как будто ты хоть на секунду мог поверить, что проиграешь. — И насчёт этого я тоже ошибался. Люцифер делает испуганный вдох. Они о многом не поговорили с тех пор, как оба успокоились достаточно для того, чтобы прекратить швырять друг в друга худшее, что у них было, там, в Клетке. Не то чтобы уладили свои разногласия, скорее решили — опять же, без обсуждения — что они не стоят разрушения робко строившегося между ними мира. Но их прошлое всё ещё здесь, как бы глубоко оно ни было погребено — медленно кипящее пламя пока умиротворённого вулкана — и время от времени неосторожная реплика (иногда его собственная) напоминает ему, по какой нетвёрдой почве они ходят. Не то чтобы он не доверяет своему брату. Доверяет. Оба они выучили свой урок. Нет такой силы на Небесах, Земле или в Аду, что заставила бы его пойти против Михаила теперь, когда вернул его, и он знает, что Михаил разделяет это чувство. Но у него всё ещё есть вопросы, ему нужны ответы, и если Михаил начал это, если Михаил намекнул… Он выдыхает и сдерживает рвущийся наружу вопрос. Он жжёт его горло подобно кислоте — само по себе доказательство, что ничем кроме обвинения это прозвучать не могло. — Тебе нравится убиваться над тем, что невозможно изменить? — вместо этого спрашивает он и напрягается от яда в собственном голосе. Кажется, он не проглотил его так хорошо, как думал. Михаил в ответ замирает, лишь на секунду, и затем его крылья — когда это он начал так же прятать их? — вспыхивают гневом и вызовом. — А тебе, тебе нравится это? Быть уменьшенным до такого, помогать вместо того, чтобы возглавлять, кружить вокруг человека, который должен был быть твоим, как голодный кот в ожидании объедков? — Он всё ещё может быть моим, — отвечает он оскорблённо, а затем умолкает, потому что он действительно имеет это в виду. Каким-то образом. — Зачем? — спрашивает Михаил, но Люцифер едва обращает на это внимание. — Он тебе не нужен! Ты действительно настолько горд, чтобы не принять подаренный Отцом сосуд?.. А затем он прерывается, когда видит, что ничто из сказанного на Люцифера никак не влияет. Воцаряется краткая тишина, во время которой Михаил рассматривает его — разочарование и недовольство уступают место беспокойству, а Люцифер ощущает себя более чем слегка запутавшимся и потерянным. — Что такое, брат? — тон Михаила мягок, словно только что они не были на грани ссоры. — Я не хочу, чтобы он был моим сосудом, Михаил, — медленно говорит он, мысленно пробуя слова. Они ощущаются искренне — искренней, чем он ожидал. Это не «я смирился с тем, что больше никогда не почувствую то единство вновь», это — «обладать им было великолепно, но это не то, чего я хочу сейчас». Михаил хмурится. — Почему тогда ты говоришь, что всё ещё можешь заполучить его? Зачем ты пытаешься? — Потому что мне нужно… — но он не может закончить. Не потому что отказался бы дать чувству название, но потому что действительно его не знает. Не знает названия тому, как он смотрит на улыбку Сэма, как потворствует их странным разговорам, как будит искру вызова в его глазах, линии плеч и бёдер, и жгучему желанию. Нужде обладать им полностью, и не в смысле обладания им всем, делая всего лишь частью себя, а защищая и оберегая его. Узнавая, каким бывает Сэм Винчестер, когда он свободен и приходит к нему не из-за судьбы, предначертанной им, а потому что решает сам. — Мне нужно что-то другое, — договаривает он неубедительно, ничего не в силах с собой поделать. А затем освобождает свои крылья, выравнивает их в одну линию с крыльями Михаила и позволяет брату просто быть рядом, пока смятение не исчезнет. Лишь намного позднее, когда они почти завершили работу на день, он осознаёт, что, может быть, у него есть название для этого чувства. Потому что то, как он успокаивается, когда Сэм принимает его, очень похоже на то, как правильно всё ощущалось в самом начале, когда рядом с ним был Михаил, а Рафаэль с Габриэлем их дополняли, и присутствие Отца ощущалось ими всеми, из-за чего вся Вселенная казалась тёплой. Похоже на то, что он всё ещё ощущает сейчас, когда Михаил принимает его, несмотря на их прошлое. Но оттенок у этого чувства отличается. И как способен он ощущать что-либо подобное к человеку, когда он мог воспринять всё, чем были его близкие, а то, что мог воспринять в Сэме — лишь как душа переходит в плоть? (Вот только однажды он ощутил вблизи и душу Сэма, не так ли? Но могла ли битва, которую они вели, считаться за близость, или может быть, он осознал это позднее, когда разбирал его на части, слой за слоем, пока душа не была распята, вся в дырах и все же невозможным образом вмещающая бесконечность в каждом своем клочке? И разве не противоположно это тому, чего он хочет сейчас — исцелять, заботиться? Как ему предстоит разобраться во всем этом?) Он вскользь замечает обеспокоенный взгляд Михаила, качает головой и вновь сосредотачивается на Слове, которое они пытаются переложить на глину. Чем бы оно ни было, это странное чувство — смесь чувств, скорее — у него будет время расшифровать его позже.o.O.o
Вторым уходит Кастиэль. Это как-то связано с грандиозным планом, который ангелы подготавливали по ночам. Они хотят привлечь души в Завесе, но, судя по всему, как в пространство, не относящееся ни к Земле, ни к Небесам, туда нелегко попасть обычному ангелу, потому что она стремится выбросить их в ту или иную плоскость. В отличие от организованного Рая, недавно убитому человеку было бы слишком тяжело освоиться там, так что временная смерть не стоит риска. Это делает Люцифера единственным, способным попасть туда, и даже он не уверен, что у него получится принять форму, которую человеческие души смогут воспринять. Не говоря уже о том, как отлично бы сработало, если бы он представился и затем попытался убедить кого-нибудь пробиться на Небеса. Кас обещает расспросить кого-нибудь из жнецов своего ранга, утверждает, что всё равно не планировал оставаться надолго. Что грустно, и не только из-за Дина. Им как будто легче дышать, когда Кас здесь, потому что они неожиданно напряжены рядом друг с другом. Словно они не замечали, сколько усилий у них уходит на то, чтобы поддерживать какое-то равновесие, пока Кас не предоставляет третью точку зрения и не позволяет им разделить с собой часть бремени. Но у Каса есть его собственная жизнь, и он уже достаточно откладывал возвращение к своим потерянным родным, и, в любом случае, не очень честно перекладывать на него их проблемы. Именно поэтому неожиданно, что вечером перед его уходом в комнату Сэма кто-то стучит, и Кас заходит внутрь. Он садится на стул слегка неловко, словно ему всё ещё приходится вспоминать, что ожидают в подобных ситуациях, и самого по себе этого достаточно, чтобы сказать Сэму — о чём бы он ни пришёл поговорить, это будет что-то довольно личное. — Что такое, Кас? Что интересно, Кас не поднимает голову. Вместо этого он просто смотрит прямо на Сэма и спрашивает этим своим серьёзным, терпеливым тоном: — Ты и Люцифер. Вы осознаёте, что делаете? Сэм застывает, всего лишь на мгновение, а затем странное чувство облегчения переполняет его, потому что это Кас, а не Дин, кто узнал первым, и отсутствие осуждения бодрит. Вот только самым честным ответом было бы «Не совсем», а это не прокатит ни с кем, даже с Касом. (Но разве в этом не есть смысл: признаться кому-то, позволить спасти себя от этого безумия?) Он трясёт головой и выбирает ближайшую полуправду, потому что не хочет лгать, но говорить правду и лишиться острых ощущений тоже не желает. — Это всего лишь способ убить время, Кас. Мы… пытаемся разобраться, что между нами происходит. Это ничего не меняет. — Это опасно. — Не больше, чем его присутствие здесь. Не то чтобы я доверял ему, поверь мне. — Я имею в виду, кроме очевидного, — говорит Кастиэль и на мгновение замирает так, как он всегда это делает, когда собирается объяснять что-то, плохо поддающееся переводу на человеческий язык. — Люди и ангелы испытывают эмоции по-разному, Сэм. Понять друг друга бывает очень сложно. И Люцифер есть… Люцифер был ярчайшим из ангелов, самым пылким. Он примет всё, что ты ему предложишь, и я не уверен, что он не попытается взять больше. Будь осторожен с тем, что даёшь. Сэм медленно кивает. Такую точку зрения он не рассматривал, но в то же время это не звучит как что-то, применимое к их ситуации. Он вполне уверен, что они с Люцифером друг другу под стать: каждый предъявляет права на частицы другого — личное пространство, внимание и рассудок. Это не ощущается как позволение, это ощущается как тренировочный бой, дурашливый с опьяняющим привкусом опасности. — Я буду осторожен, — обещает он, потому что он осторожен. По большей части. Насколько способен. — Спасибо, Кас. Кастиэль склоняет голову и покорно отвечает: — Не стоит. Сэм посылает ему улыбку и надеется, что не солгал слишком сильно.