o.O.o
Если судить по непрекращающемуся потоку енохианского, раздающемуся из командного зала, они ни на шаг не приблизились к решению проблемы. Когда Сэм забредает внутрь под резкий, вызывающий головную боль свет созданной Габриэлем карты, кажется, ангелы всё ещё спорят. Громко и постоянно перебивая друг друга в стремлении продумать переворот. Теперь не так уж трудно заметить, что Михаил действительно изменился. Например, он больше не задаёт вопросов, а если и задаёт, то Сэм не способен их различить. Но, похоже, он утратил свою холодность. О, он всё ещё держится прямо — в тот день, когда он ссутулится, случится бесповоротный конец света или типа того — но из его позы пропала неестественная закостенелость марионетки. Теперь, сконцентрированный и напряжённый, он полностью контролирует своё тело, и остальные повторяют за ним, хотят они того или нет. Габриэль, в частности, явственно не хочет. За этим забавно наблюдать: время от времени он делает вид, что не в восторге от всего, или вставляет недовольные реплики, пытаясь изменить настроение беседы. Но сам не замечает, как вновь оказывается втянут в её ритм, что всякий раз происходит как будто легче. А ритм у обсуждения действительно есть. Странный, прерывающийся, словно стук трёхногой лошади. У Сэма уходит чудовищно много времени, чтобы заметить, что ангелы не перебивают друг друга, а скорее заполняют пробелы между репликами, и либо им вообще всё равно, что скажут другие, либо не сложно начинать говорить одно предложение и заканчивать ещё два одновременно. После этого открытия не так уж сложно понять, что ритм сбивается потому, что обычно так разговаривали вчетвером. Вот почему Габриэль стоит за столом прямо напротив Люцифера, а не посередине между ним и Михаилом, и место по левую руку от старшего остаётся пустым. Вот почему этого никогда не происходило при Касе. Потому что Кас — не один из них. Это не Каса здесь не хватает. Кас — лишь один из многих младших собратьев, и ни у кого из троицы нет причин особенно его любить. Наблюдая за тем, как они разговаривают, стараясь не обращать внимания на пространство, где должен был стоять Рафаэль, Сэм, наконец, понимает, что Дин был прав: им нельзя доверить спасение Каса. Кас убил Рафаэля и оставил в их жизни пропасть, которую никогда не заполнить. Он выдыхает и чуть твёрже опирается спиной о стену, пытаясь игнорировать неуютное ощущение, поселившееся в плечах. Это предел. Они с Дином не могут сделать то, чего хотят ангелы. Они не могут в открытую выступить против Метатрона, потому что, как только они это сделают, он убьёт Каса просто, чтобы их позлить. Возможно, стоит попытаться вести двойную игру, убедить Метатрона, что они лишь ждут правильного момента для нападения, но надолго этого не хватит. Других вариантов у них мало. Не то чтобы если они снова вернутся к прежнему составу, это будет автоматически означать конец игры — Дин был прав и насчёт этого тоже. Возможно, им даже удастся убедить Габриэля или даже Гадриэля работать с ними, по крайней мере, до тех пор, пока с Метатроном не будет покончено, и Михаил с Люцифером вновь не будут в безопасности. О том, что будет после… стоит подумать в другой раз. Но от мысли о том, чтобы предать Люцифера, всё внутри Сэма сжимается. И вот это реально глупо. Люцифер не заслуживает верности — меньше всего его. Ради всего святого, он же Дьявол. Убийца, мучитель, враг человечества. Несмотря на всё то, о чём они говорили, несмотря на все те кусочки информации, которые заставили Сэма увидеть Люцифера в другом свете, даже давать ему хоть какой-то второй шанс — решение сомнительное. О большем не следовало бы и мечтать. Вот только Сэму не нужно мечтать — он живёт этим. Он хочет, жаждет, чтобы Люцифер стал лучше, чтобы ему можно было доверять, чтобы он хотел и мог меняться, потому что… Он не хочет обдумывать это «потому что». Ему нужна эта игра, которую они ведут, эта провокация, этот трепет. Чёрт, ему нужны даже те странные философские беседы между ними — возможность пораскинуть мозгами и не быть осмеянным. Он не хочет анализировать всё слишком глубоко. Но время вышло. На кону жизнь Каса, и у Сэма нет выбора. Поэтому он сжимает зубы, смотрит на Люцифера на другом конце комнаты и заставляет себя признать… Он никогда не чувствовал себя таким живым, как когда был одержим Люцифером. И от этой правды во рту у него горчит. Но в нём есть часть, что однажды признала в Люцифере свою вторую половину; часть, что хотела стать единой с ним, утолить его печаль, разделить власть и уничтожить всё у них на пути, любого, кто осмелится причинить им вред. Он может продолжать отрицать сколько угодно, но эта часть его настаивает, что Люцифер был прав тогда и прав сейчас: Сэм — его истинный сосуд, потому что он — его почти идеальное отражение. Он жаждет искупления Люцифера потому, что оно даст надежду ему самому. И Люцифер — Люцифер, разорвавший его на куски и разобравший на части, желая выяснить, что им движет — знает это. Нет никакой причины верить, что он не использует это знание. Ангел разбирается в человеческих душах достаточно, чтобы ведать, как их извращать. Как забрать из них всё самое лучшее и сделать с этим самое ужасное. Как использовать малейшую слабость. Он — виртуозный искуситель. Зачем ему всё это пока остаётся чуть менее объяснимым. Однако Люцифер прямым текстом заявил, что в первый раз, когда его только что выпустили из Клетки, он навестил Сэма, потому что ему было скучно. Как будто он уже один раз не попытался уничтожить его из чистого любопытства. Сэм сжимает зубы в неожиданной злости. По большей части, на себя. На другом конце комнаты Люцифер поворачивается и перехватывает его взгляд, и в резком свете иллюзорной схемы в его глазах нет ничего даже отдалённо человеческого. Это больше, чем Сэм может выдержать. Одним отрывистым движением он отталкивается от стены, отворачивается и уходит прочь, широким шагом направляясь в библиотеку и от неё по ближайшему коридору. Позади оживлённая дискуссия сходит на нет. Затем вслед за ним раздаются торопливые шаги, и они лишь заставляют его ускориться. Это не помогает: в ритме шагов ощущается сбой, слышно сбивчивое дыхание, и Сэм останавливается ещё раньше, чем Люцифер его нагоняет. — Сэм, что такое? — спрашивает он, звуча мягко, обеспокоенно и реально, и в голове Сэма одновременно случается несколько вещей. Он думает «Что же ты делаешь со мной, ублюдок». Думает «Я тебя теряю». Думает «Я хотел верить тебе хоть чуть-чуть дольше, потому что я хотел, я хотел…». Он хватает Люцифера, сжимает в кулаках ткань его рубашки и толкает изо всех сил. Даже в этот момент Люцифер не столько теряет равновесие, сколько позволяет себе сделать шаг назад и оказаться прижатым к стене, но это не важно. Это не важно, потому что сейчас он там, где нужно Сэму, потому что Сэм может видеть, как его глаза широко раскрываются в удивлении, потому что он может… Он снова толкает его, затем наклоняет голову, и их губы сталкиваются. Губы Люцифера под его губами раскрываются почти мгновенно, и Сэм берёт от этого всё, что можно, зная, что у него есть лишь несколько секунд получить то, чего хочет, прежде чем Люцифер сориентируется и возьмёт реванш. Сэм думает — горько, отчаянно, настолько, насколько вообще способен в данный момент — что он может уступить Люциферу победу сейчас, когда совсем скоро должен будет его предать. Секунды проходят. Люцифер ничего не предпринимает. В действительности, он вообще не двигается, оставаясь полностью неподвижным под руками и губами Сэма. Неправильность всего происходящего, наконец, прорывается сквозь глухой шум в голове, заставляя его оторваться, чтобы вдохнуть и посмотреть на Люцифера пытливым взглядом. Люцифера, с приоткрытыми губами, алыми от поцелуев, уставившегося на него в полнейшем шоке широко распахнутыми глазами. Этого хватает, чтобы Сэм удержался от желания продолжить. Достаточно, чтобы он нахмурился, ожидая подвоха, ожидая, когда Люцифер продолжит свою программу и воспользуется шансом получить то, на что он надеялся со всем этим спектаклем. Люцифер закрывает рот. Сглатывает. Моргает. Остаётся всё там же, зажатый между стеной и Сэмом, словно малейшее движение способно расколоть реальность вокруг. И Сэм медленно, болезненно осознаёт, что это совсем на него не похоже. Он боец, мятежник, которому давным-давно пришлось научиться заботиться о себе, справляться с удивлением и думать на ходу. Если только удививший его — не тот, кому он доверяет. Пальцы Сэма расслабляются, и ткань рубашки выскальзывает из-под них. Грудная клетка Люцифера под несколькими слоями одежды ощущается слабым теплом. Но он держится неестественно неподвижно, и Сэм сглатывает. Никакого коварного плана не было. И искушения не было тоже, ясно как день. И это едва ли справедливо, это просто не имеет смысла. Зачем бы ещё Люциферу это делать, чего он ожидал, когда… Когда он касался Сэма так, словно каждое касание кожей кожи было новым и волнительным опытом. Вот дерьмо. Всё это время Сэм был так занят, подозревая Люцифера в худшем, а затем убеждая себя, что держит всё под контролем, что даже не подумал о том, о чём Люцифер самолично откровенно рассказал ему. Это всего лишь второй раз, когда у него есть тело. Первый раз, когда он может неторопливо исследовать его. Вкус. Касания. В этом не было никакого сексуального подтекста. Сэм отпускает его, словно ошпаренный, и делает быстрый шаг назад. — Чёрт. Мне так жаль. Люцифер моргает, чуть более осознанно, но всё ещё не до конца придя в себя. Проводит кончиком языка по губам, пробуя послевкусие. Это невинно, соблазнительно и неправильно. — Мне так жаль. Я подумал… — как будто то, что он думал, имеет значение. Как будто он мог сказать что-либо, не звуча при этом как очередной козёл, оправдывающийся со словами «Я знаю, ты хотел этого». Из всех людей ему в особенности не следовало забывать, что он имеет дело с ангелом. — Это была ошибка. Такого больше не повторится. Люцифер хмурится, совсем немного, вот-вот собираясь начать задавать вопросы, и Сэм не готов к этому. Не сейчас. Он отступает ещё на пару шагов, подняв руки в жесте поражения, затем поворачивается и сбегает настолько быстро, насколько может, не переходя на открытый бег. Люцифер не пытается позвать его назад.o.O.o
Он стоит на том же месте, всё ещё прислонившись к стене, куда его оттолкнул Сэм. У него покалывает губы, и он прижимает подушечку большого пальца к ним, но ощущение не то. Совсем не то. Мысли текут еле-еле, и он не пытается их ускорить. Времени достаточно. Сэм, может, и сбежал от него — что сбивает с толку не меньше, чем всё произошедшее — но направился он в сторону своей комнаты. Он никуда не денется. Это хорошо, потому что Люциферу надо многое обдумать. Он понятия не имел, что тело способно ощущать такое. Не знал, что оно может чувствовать против его воли. Что оно может переполнить его эмоцией, по природе чуждой, и не позволить помешать этому. Что нечто столь простое, как физическая близость, может превратиться в лавину прикосновений, вкуса и запаха и оставить в глубоком потрясении. Он надеется, что только Сэм способен вот так обойти его защиту, потому что даже одного такого человека уже много. И всё-таки. Это же Сэм. Его истинный сосуд, человек, обещанный ему с начала истории человечества, человек, который сделал бы его целым, научил меняться. Единственный, кого он всегда будет жаждать, как пустыня жаждет дождя: не потому что не способна существовать без него, но потому, что хочет стать чем-то новым. Временами он думает, что принял бы что угодно от Сэма. Позволил бы разрушить, переиначить, превратить себя в нечто новое. Однако он не поддаётся этому искушению. Каким бы исключительным Сэм ни был, он всё ещё человек, так что идея быть воссозданным по его подобию Люциферу не по нраву. Но это. То, как горизонт вдруг расширился, как его захлестнуло эмоциями. Как его манит неожиданная возможность ощутить близость. Ему очень хочется ещё совсем чуть-чуть уступить.o.O.o
Той ночью Сэм даже не готовится ко сну. Всё равно поспать не удастся. Он слишком занят планированием. Или же, возможно, слишком шокирован тем, что сделал. Если бы на месте Люцифера был кто-нибудь другой — или если бы тот был человеком — всё не было бы так страшно. Он совершил ошибку, он извинился. В худшем случае, Люциферу бы было просто очень неуютно рядом с ним или он захотел бы ему врезать при следующей встрече. Но так как Люцифер это Люцифер… Сэм даже не уверен, сколько правил нарушил, поцеловав его. Считай, почти набросившись. Бесполезно отрицать, что подстегнули его гнев и влечение одновременно. И от того, что он предполагал, что Люцифер среагирует соответственно, суть не меняется. Много чего он напредполагал насчёт него за последние несколько недель. Такое чувство, как будто всё прошедшее время с его возвращения Сэм провел, окутанный дымкой самообмана. Его преследовали то навязчивые страхи, то глупые желания, и всё это было приправлено нездоровой дозой безрассудных решений. Теперь всё в прошлом. Шок и смущение прояснили сознание, позволив, по крайней мере, попытаться обдумать всё с трезвой головой. Он надеется, что эта ясность в мыслях — не ещё одна иллюзия. И, невзирая на то, что Сэм старается не впасть в иную крайность, представив, что Люцифер невиновен во всех своих грехах только потому, что он не виноват в данном случае, он не может не прийти к единственному выводу: Люцифер искренне хочет получить второй шанс. Не потому, что ведёт себя безукоризненно с самого возвращения, наоборот. Потому что совершает ошибки, давит там, где не следует, защищает свою точку зрения. Потому что такой же упрямый и гордый, как всегда, и не стремится угодить, делая и говоря лишь то, что нужно Сэму (а он ни на секунду не сомневается, что Люцифер мог бы, потому что знает его достаточно, чтобы обвести вокруг пальца). Но в то же время он учится и мыслит широко, даже несмотря на то, что это дорого ему обходится. Люцифер уважает границы личного пространства Сэма, пускай иногда ему и трудно осознать, что да, вот это вот его границы и для них есть чертовски серьёзные причины. Он старается. Этого не должно быть достаточно, только не после всего, что он сделал. Но они с Дином и Касом совершили столько непростительных ошибок, что хоть памятник ставь. Каждый уже получил свой не второй, не третий и не четвертый шанс, но всё ещё пытается добиться от этой жизни большего. Так что не Сэму судить. Проблема в том, что угроза, нависшая над Касом, от этого не испарится. Лишь ещё невыносимее думать о предательстве. Если бы только они могли посвятить во всё это Люцифера и Михаила, обратить ситуацию против Метатрона… Но ему пришлось бы заставить Дина согласиться, а затем и ангелов, и если уж не первое, то последнее точно кажется почти невозможным. У них нет другого аргумента, кроме того, что ради Каса они готовы рискнуть всем. И, откровенно говоря, едва всё станет известно, худшее, чем они могут пригрозить — это разрыв их союза. Что не особо страшно, ведь они не очень-то помогали. И если был хоть крохотный шанс уговорить Люцифера сделать это только ради него (и заманчивого риска), он, кажется, только что похерил его, заставив ангела испытать нечто слишком человеческое. Ему определённо предстоит ещё раз извиниться и всё объяснить. Что с ним такое, что ему претит мысль о том, что Люцифер будет смотреть на него с отвращением? И какого же черта, после того, как Сэм поцеловал его — и переспал бы, если бы всё пришло к этому — он даже не задумывается о том, что его несостоявшийся любовник думает о нём? Он практически с благодарностью отвлекается на стук в дверь. Скорее всего, это Кевин. Дин почти никогда не стучит, не позвав его по имени, а от ангелов этого вообще не дождёшься. Даже Кас смутно осознаёт, почему это нужно, и через раз забывает. Сэм выпрямляет спину, сидя с краю на кровати. Он пытается сделать вид, что всё ещё не спит без особой на то причины (должно сработать, потому что Кевин всё равно теряет счёт времени и, к тому же, привык уже игнорировать винчестерскую драму) и отзывается: — Заходи! Это не Кевин. На пороге с нечитаемым лицом стоит Люцифер. На мгновение Сэм в панике замирает. Не сейчас. Он не хочет обсуждать то, что случилось… — Сэм. Он вздрагивает от мягкости тона голоса Люцифера, его легкого укора. Но чары спадают, и это позволяет ему кое-что заметить. Люцифер не выглядит разозлённым. Он спокоен, собран и задумчив. Он весьма целенаправленно остаётся на одном месте, не вторгаясь в пространство Сэма. Этого хватает, чтобы тот, устыдившись, пробормотал: — Входи. Возможно, ему кажется, но, заходя в комнату и закрывая за собой дверь, Люцифер выглядит довольным, пускай он всё ещё держит между ними дистанцию. — Извини. Вообще-то я уже собирался ложиться спать. В ответ на эту ложь взгляд Люцифера мрачнеет. — Нет, не собирался. Сэм напрягается, собравшись спорить, но затем со вздохом сдаётся. — Да, — признаёт он. — Я просто… Слушай. Мне жаль. Я всё неправильно понял, и в этом только моя вина. Ты никогда не давал мне повода думать, что тебе нужно нечто больше… Больше, чем просто прикосновения, но с человеческой точки зрения это выглядело очень похоже на флирт. То есть, даже если это и был флирт, мне не следовало… Теперь он тараторит. Замечательно. -… делать этого, — ощущая себя шестнадцатилетним подростком, кое-как договаривает он и проводит руками по волосам. — Давай я начну сначала. Извини, что поцеловал тебя, не удостоверившись, что мы на одной волне. Это было неправильно, и мне правда жаль. По выражению лица Люцифера невозможно ничего понять, и Сэм не может смотреть на него слишком долго. — Это было неожиданно, — наконец, цедит ангел неспешно, словно пробуя слова на вкус. Сэм фыркает, всё ещё не глядя на него. — Ага, это я понял. Люцифер молчит. Сэм ощущает, как тот пристально рассматривает его. — Я не сказал, что имею что-либо против. Этого достаточно, чтобы заставить Сэма поднять голову. Люцифер всё ещё старательно строит безэмоциональное лицо и смотрит пронзительным взглядом. — Я просто не ожидал, что могу получить это от тебя, — мягким тоном заканчивает он. Звучит не печально или как-то ещё. Скорее, просто как факт. Сэм понятия не имеет, что на это ответить. Когда Люцифер подходит ближе, он сдвигается на кровати, чтобы не прервать зрительный контакт. Сжимает одеяло в кулаках, ощущая, как сердце начинает биться быстрее, потому что второй шанс или нет, а от неторопливой походки всё ещё веет опасностью. Ему приходится заставлять себя сидеть смирно и просто смотреть на Люцифера, игнорируя инстинкты, которые вопят, что следует встретить его стоя и в идеале — с оружием под рукой. Что бы ни хотел сейчас доказать Люцифер, после сегодня этот шанс он заслуживает. Затем кровать прогибается под весом ноги, второй — и вот у него на бедрах сидит ангел. Из комнаты словно испаряется весь воздух. В горле пересыхает, а голова начинает кружиться. Он не понимает. Сэм замечает, что его руки сами по себе оказались на бедрах Люцифера, для устойчивости, и фигура ангела одновременно и замечательно крепкая, и слишком неподатливая. Кажется, ему не составляет труда удерживать равновесие в таком положении. Он касается руками плеч Сэма, но больше ради контакта, чем для опоры. Сэм сглатывает. Тело покалывает в предвкушении, несмотря на то, что он упорно пытается убедить себя — это не прелюдия, а некий урок. Его взгляд приковывают губы Люцифера, узкие и чуть сухие, и больше всего на свете ему хочется зацеловать их снова. — Сэм, — Никто другой не зовёт его так же нежно по имени, с такой важностью, словно обратить на себя внимание Сэма — всё, что ему нужно от этой жизни. — Я знаю о сексе достаточно, чтобы понимать: человек не занимается им с кем-то, кого нельзя пересилить, если только не верит, что другой не сделает ему больно — или же если он хочет, чтобы ему сделали больно. Эти слова, наверное, важны. Очень важны. Но Сэм хоть убей не может расшифровать их значение. Он слишком занят, напрягая всю силу воли, чтобы сидеть спокойно. По крайней мере, до тех пор, пока он не ощущает, как руки Люцифера движутся вверх по его шее, цепляясь за волосы, удерживая голову одновременно невероятно осторожно и так, что никуда не деться. — Сэм. И он не может удержаться от попытки притянуть Люцифера ближе, но тот не двигается с места. Теперь он выглядит упрямым и рассматривает его глубоким как безжалостное зимнее море взглядом. — Ты доверяешь мне или хочешь, чтобы я сделал тебе больно? Сэм выдыхает. Вопрос проходит сквозь него словно электрический ток. Два невозможных варианта ответа. Но Люцифер здесь и не двигается, ожидая, спрашивая разрешения — о, пожалуйста, лишь бы это было так — и Сэм мгновенно принимает решение. Едва оно успевает сформироваться, как он закрывает глаза и чуть напрягается в руках Люцифера, пытаясь стать хоть немного ближе. Его пальцы с тем же успехом могли быть отлиты из металла, если бы не слабое тепло, исходящее от них. — Сэм, — а вот это звучит уже определённо с укором. Он тут же открывает глаза, неуверенный, а не перепутал ли всё. Уже наполовину испугавшись, что да, опять. — Мне нужно услышать, — говорит Люцифер нежно и, может быть, лишь может быть — словно он не такой уверенный, каким пытается казаться. И это последняя капля. — Я доверяю тебе в этом, — отвечает он. Его сердце определённо не должно болеть так сильно от желания убедить, от сожаления, что он не может дать больше (пока нет). Люцифер принимает всё — и разрешение, и ограничение — а затем медленно наклоняется, прижимаясь лбом ко лбу Сэма. И хотя он всё ещё будто сделан из металла, а не плоти, глубоко внутри него словно гудит неизвестный механизм. Дрожит. Он дрожит, так тихо, что это едва ощущается, и если какое-то безрассудство ещё оставалось в Сэме, в этот момент оно погибло. Взамен его заполняет стремление защитить и восхищение, от которого перехватывает дыхание, и нежность, столь сильная, что ужасает его. Это ему здесь доверяют. Ему хотелось бы сказать, сделать что-то, чтобы успокоить Люцифера, но он не способен подобрать ни слова и не может двигаться в страхе, что даже малейшего прикосновения будет слишком. В этой тишине его мир медленно сужается до масштаба дыхания Люцифера. Каждый выдох, который тот делает, ощущается на его лице лёгкой прохладой. В конце концов, он расслабляется и чуть наклоняет голову, так, чтобы они соприкасались носами. Осмеливается начать большими пальцами вырисовывать круги на тазовых костях, надеясь успокоить, расслабить Люцифера. В этот раз первым наклоняется и целует Люцифер, а Сэм без сопротивления открывается ему. Поначалу они всего лишь осторожно и очень неспешно исследуют губы друг друга, их форму, текстуру и ощущение. Сэм выдыхает низкий звук — звучит как что-то между стоном и хныканьем. Люцифер вздрагивает и проводит кончиком языка по его верхней губе. Сэм в ответ слабо прикусывает его нижнюю губу, а затем чуть отстраняется, чтобы руками провести по торсу, к плечам, и погрузить пальцы в жёсткие волосы на затылке. Люцифер коротко и невольно выгибается, словно коснувшись электрического провода под напряжением. Он закрывает глаза. Сэм едва сдерживает стон и замирает, боясь, что это было чересчур. Но в следующее мгновение Люцифер открывает глаза, и в них нет ничего, только желание. Он снова целует, неловко, но настойчиво, пытаясь получить всё, что позволено сейчас, и то, что не следовало бы позволять, если судить по тому, как он дрожит от каждого движения языка и каждого касания рук. Он откровенно рычит, когда Сэм пытается замедлиться ради его же блага. Этого достаточно, чтобы завести. Заставить его прикасаться, сжимать в руках и исследовать, погружаясь так глубоко, как Люцифер позволит, наслаждаясь теплотой рта и прохладным дыханием, которое каждую секунду напоминает о том, что есть нечто космическое и недостижимое в сущности того, кто сейчас находится в его руках. Люцифер на вкус словно электричество, соль и лёд — и под этим нечто тёмное. И Сэм не может насытиться, полностью отдавшись ощущениям. Лишь намного позднее, когда Люцифер, наконец, отстраняется — его слишком сильно трясёт, чтобы продолжать — и Сэм просто держит за руки, пока тот придёт в себя, он осознаёт, что прошло будто несколько часов. Они оба остались в одежде. Сэм всё ещё не знает, как ощущается кожа под рубашкой Люцифера, и выпадет ли ему когда-нибудь шанс узнать. Это самое интимное, что случалось с ним за несколько лет. Когда Люцифер не очень уверенно поднимается с его колен, он выглядит так, словно каждый человеческий язык, который он знал, покинул его. Сэм очень хочет спросить, в порядке ли он, но раздумывает — гордость Люцифера за это спасибо не скажет. — Спокойной ночи, — произносит он взамен настолько нежно и тепло, насколько может. Он надеется, что сам себе не лжёт, видя в выражении лица Люцифера что-то вроде облегчения и ответной теплоты, когда тот собирается уйти, чтобы разобраться в себе. У них есть немного времени до утра.