Куда нам дальше идти

Самое замечательное, что на следующее утро они снова собираются за завтраком все вместе, даже Михаил, который ничего не ест. Завтрак проходит на удивление расслабленно — за ленивыми разговорами и беззаботным препиранием, в основном между Дином и Габриэлем. Наверное, именно так навещают дальних родственников — людей, которых не обязательно хочешь постоянно видеть в своей жизни, но рад встретить время от времени. Конечно, обычно ты не обжимаешься с родственниками. Ну или, по крайней мере, это Сэм так думает. Люцифер выглядит довольным, снова пробуя всё, до чего может дотянуться, и иногда вставляя что-то от себя в разговор, поддерживая или опровергая слова младшего брата, и Сэм принимает это за доказательство, что с ним всё в порядке. Что хорошо, более чем, потому что ему хочется ещё того, что было между ними прошлой ночью. По правде говоря, эта мысль слегка отвлекает его. — Итак. Когда голос Габриэля прерывает поток мыслей Сэма, некоторые из которых не очень-то уместны во время завтрака, тот дергается и смотрит с опасением. К счастью, Габриэль вроде бы обращается ко всем, а не только к нему и Люциферу. Довольный, что обратил на себя всеобщее внимание, Габриэль непринуждённо продолжает: — Вот мне любопытно. Кому ещё посулили целый мир за одного или двух других? Они все смотрят на него в полной и абсолютной тишине, до тех пор пока Габриэль не закатывает глаза. Театрален как всегда. Но когда он вновь смотрит на них, его взгляд пронзителен и ясен, и слишком проницателен. — Divide et impera*, парни. Один из самых старых известных мне трюков. Уж я-то знаю, частенько сам пользовался — результаты впечатляющие, смею сказать. Ну же, кончайте прикидываться. Метатрон в курсе, что я на дух его не переношу. Не мог он связаться только со мной. Спустя одно долгое мгновение первым отмирает Люцифер, откидываясь на спинку своего стула. Движение совсем краткое, но так как все замерли на месте, оно тут же приковывает к нему внимание. Он чуть иронично улыбается. — Свободное правление на Земле для Михаила, — говорит он небрежно. — Конечно, я ещё не дал ему определённого ответа. Габриэль лишь одобряюще ухмыляется. Михаил… Михаил вообще не выглядит удивлённым, но потому ли это, что он знал, или же просто по его лицу нельзя прочесть половину эмоций, Сэм не может точно сказать. — Вотсукинсын, — тихо ругается Дин, а Сэм задерживает дыхание. Если и существовал способ заставить Дина сказать правду и попытаться сотрудничать, Габриэль его нашёл. Но всё равно риск остаётся, они всё ещё не в том положении, чтобы требовать что-либо. И, с другой стороны, все впредь будут держаться осторожнее, так что даже если они не признаются, результат может оказаться тем же. Губы Дина кривятся в отвращении. — Ага. Люцифер и Михаил в обмен на Каса. Он остановил нас по дороге обратно. Как он с вами-то вообще связался? Габриэль пожимает плечами. — Не так уж и трудно убедить какого-нибудь несчастного парня помолиться действительно громко нужному тебе ангелу. И использовать парочку ключевых слов, чтобы привлечь внимание. Кто-то ещё? — Нет, — произносит Михаил одновременно с тем, как Кевин качает головой. Габриэль принимает всё это к сведению и затем посылает Михаилу ухмылку. — Прости, бро, ты — цель numero uno. Я должен был доставить тебя к Металоху в обмен на помощь с отмщением тебе, — он игриво тычет пальцем в Люцифера, — и гарантированный шанс на успешное пребывание на Земле, что бы я ни захотел с этим делать. Он вздыхает: — Так незатейливо. Я почти разочарован. — Может, и не совсем незатейливо, — вставляет Сэм. — Он предложил нам Гадриэля, чтобы подсластить сделку. Габриэль присвистывает. — Неприятности в Раю, хех? — Ага. Ублюдок получит всё, что заслужил, так или иначе, — наполовину рычит Дин. — И что теперь? Мы всё равно не станем рисковать Касом. — Так вы думаете, что Метатрон начнёт посылать отрезанные пальцы, как только вы его порядком выбесите, — кивает Габриэль. — По меньшей мере, — подтверждает Сэм. Он ощущает на себе тяжёлый взгляд Люцифера. И изо всех сил старается игнорировать его. — Значит, нам либо нужно каким-то другим образом осуществить наш ангельский призыв, либо убедиться сначала, что с Касом всё в порядке, — подводит итог Габриэль, как будто это самая естественная вещь в мире. Прежде чем оба Винчестера успевают пронзить его взглядами, Михаил произносит более ожидаемое: — Зачем? Ничуть не удивлённый свирепым взглядам братьев, он спокойно встречается глазами с Сэмом. — Я предупреждал, что Метатрон может использовать множество заложников против вас. Вы готовы поставить под удар миссию ради любого из них? Я знаю об узах, связывающих вас обоих с Кастиэлем, но Кастиэль — всего лишь один ангел. Он не стоит риска. — Для тебя может и нет, — выплёвывает Дин. — Кастиэль сказал бы тебе то же самое, — с абсолютным убеждением возражает Михаил. — Каким бы ненадёжным он ни был, Кастиэль лишь раз отказался от миссии: когда потерял в неё веру. Никогда из страха за себя, несмотря ни на что. Думаете, он поблагодарил бы вас за то, что вы поставили его безопасность выше безопасности Небес и Земли? Дин бормочет что-то неразборчивое, намереваясь дать более адекватный ответ, но Габриэль качает головой с хитрой ухмылкой. — Сдавайся. Сэм поворачивается, чтобы послать ему яростный взгляд, но Габриэль смотрит не на Дина. Он смотрит на Михаила. — Убедить кого-то из этих двух болванов не делать глупостей? Плавали, знаем, хотелось после этого зашвырнуть себя в жерло Роковой горы. Многократно. Но хэй, в последний раз, когда они были слишком упрямыми для собственного благополучия, они спасли Землю. Я полностью за то, чтобы позволить им попытаться ради одного ангела. Мы могли бы даже помочь? Ну? Мне мелкий даже нравится. Во взгляде, который он посылает Михаилу и Люциферу — но в основном Люциферу — искусно смешиваются наглость и щенячьи глазки. Люцифер безуспешно сдерживает почти нежную и чуть скупую ухмылку. — Ты любишь всех наших младших, — поправляет он. — Думаю, всё дело в том, что в кои-то веки уже тобой восхищаются как старшим братиком. Вместо того, чтобы выдать какую-нибудь колкость, Габриэль заливается румянцем. — Цыц, — у него уходит мгновение, чтобы вернуть своё достоинство после этого — не слишком успешно. — У малыша есть пыл, вот и всё. А ещё достаточно тупости, чтоб соответствовать вот этой парочке. Если подумать, он всё ещё тот самый маленький серафим, который смог. К чёрту предназначение, спасём человечество в данном случае. Не хочу тебя расстраивать, Майки, но когда всё закончится, ты уже не будешь править маленьким организованным Раем, как раньше. Родня познала свободную волю. У одной половины это вызвало панику, вторую заставило пытаться подчинить себе всех остальных; но у них она есть, и им это известно. Готов поспорить, кому-то это даже нравится. Такую лужу пролитого молока обратно в банку не зальёшь. Тебе понадобится кто-то, у кого есть опыт, как думать за себя. И между нами говоря — у тебя его нет. Реально нет, мистер «А что, если я только что чихнул против Папиной воли». Михаил, прищурившись, задумчиво рассматривает его. — Как насчёт тебя? Габриэль напрягается, замолкает на одно-два сердцебиения, затем отвечает решительно: — Тебе не захочется, чтобы они учились у меня. — И не думаю, что ты нашёл бы многих, кто хотел бы учиться у меня, — добавляет Люцифер со странной лёгкой улыбкой. — Так что мы спасаем Кастиэля. Как? В отличие от вас обоих я видел Райскую тюрьму изнутри — и изучил её снаружи настолько, насколько мог себе позволить. У неё нет никаких слабых мест и нет коротких путей, чтобы добраться туда быстрее. Я бы не удивился, если бы заклятие, сбросившее всех с Небес, не достигло её. — Достигло, — замечает Сэм. — Оно выпустило Гадриэля. Люцифер посылает ему многозначительный взгляд. — Да, знаю. Именно поэтому я считаю, что твоя теория о том, что это было заклятие эвакуации, верна. До тех пор пока ты там — до тех пор, пока ты в Раю — ты всё ещё один из Воинства. О тебе заботятся, даже если так не кажется. Ты не должен терять надежду. Он не утруждает себя попытками скрыть застарелую горечь в голосе, но она слабее, чем Сэм ожидал. Габриэль хмыкает, задумчиво сморщив лицо. — Нам не нужно освобождать его прямо сейчас. Если бы мы смогли как-то скрыть его или помешать кому-либо его достать или ранить… Чёрт, малыш кремень, если его не убьют или не покалечат сильнее, всё с ним будет в порядке, в конечном итоге. — Не вижу, в чём это легче, — парирует Михаил. — Возможно, реально легче, — медленно произносит Дин. — Как насчёт одной из твоих иллюзий? Если бы несколько Кастиэлей бродило поблизости отсюда, или на Небесах, это бы заняло Метатрона на время. Сумей ты как-то скрыть настоящего Каса… Габриэль кивает. — Как раз вроде есть способ это сделать. Но. Мы не узнаем, сработал ли он, до тех пор, пока не заберём его. Уверен, что сможешь с этим жить? Дин сжимает губы в тонкую недовольную линию, позволяя опустившейся тишине затянуться. — Если это лучшее, что у нас есть. Считаю, стоит день подождать, попытаться придумать план получше. — У нас не так много времени, чтобы воззвать к остальным, — напоминает им Михаил. — Нам необходимо знать свои силы перед нападением. Дин удостаивает его пронзительным взглядом. — День у нас есть. Проходит несколько мгновений, но, в конце концов, Михаил склоняет голову. — Как пожелаешь.

o.O.o

После этого остальные медленно расходятся, забыв об оставшейся недоеденной еде. Люцифер остаётся, откинувшись на спинку стула и медленно касаясь большим пальцем нижней губы. Между ними ничто не может быть просто, не так ли? Мысль о том, что вчера Сэму пришлось раздумывать, выдать ли его Метатрону… Ох. Люциферу смертельно любопытно, согласился ли бы он в итоге. Он знал, естественно, что сколь близки бы они ни стали, Сэм всегда выберет Дина, а не его, так же, как он бы выбрал Михаила. Но то, что Сэм променял бы его на Кастиэля, ангела, который ввалился в жизнь Винчестеров, будучи марионеткой Рая, и взамен решил в ней остаться — вот это причиняет боль. Он недооценил Кастиэля. Настолько же, насколько он переоценил то, что произошло вчера, судя по всему. И это было действительно глупо. Всё это случилось потому, что Сэму он виделся слишком человечным. Люцифер знал об этом, и всё равно ему нужно было пойти и совершить ту же ошибку, просто в обратном направлении. Логично, что случившееся между ними не может быть столь же важно для Сэма, сколь оно важно для Люцифера. Люцифер едва привык к тому, что у него есть тело. Он не уверен, что когда-либо привыкнет к чувствам, которые Сэм может вызывать в нём; каждое касание жжёт сквозь кожу и плоть прямо до Благодати, воспламеняя, будоража и неслабо пугая. Он уже знает, что не подпустит никого настолько близко к себе. Никогда. Не потому что он доверяет Сэму свою жизнь: он всё же не может позволить себе этого, но потому, что Сэм и так знает его вдоль и поперёк. Нет причин скрывать от него эту слабость. Но Сэм… У Сэма её нет. У него были любовники. Что важнее, для него нет ничего необычного в обладании телом. Чувственность может означать яркие ощущения и желания для него, но никогда она не будет казать ему такой чуждой и ошеломляющей, как Люциферу. Из-за этого Люциферу хочется отплатить ему — яркостью за яркость. Взять и погрузить в ощущение столь всеобъемлющее, что весь остальной мир исчезнет. Заставить его парить, заставить его пасть, забыть себя и рассыпаться на части, и вновь воскреснуть; дать ему почувствовать творение и разрушение, и возрождение Вселенной за один вдох. Лишить его всего и дать больше, чем он мог когда-либо мечтать; запечатлеть себя в каждой частице его души так, чтобы он никогда, никогда не стал прежним. Это и есть то, что Сэм собирается с ним сделать взамен, и нет. Потому что так иногда оно ощущается: следовать за светом Сэма и избавляться от старых истин, как змея сбрасывает кожу. Но в то же время после Клетки Сэм позволяет ему контролировать темп. Он бережен с ним так, как Люцифер не бережен сам с собой. Даже вчера он отстранялся всякий раз, как становилось слишком, зачастую до того, как Люцифер признавал, что ему нужно время прийти в себя. Он не знает, что делать с такой нежностью. Особенно потому что он не слепой, так что видит в Сэме также и агрессию с недоверием. А теперь ещё сегодняшние откровения. Возможность предательства — и Люцифер не совсем дурак, чтобы решить, что этого уже точно не случится, несмотря на усилия Габриэля. Худшее во всём этом не предательство как таковое, как бы это ни было странно. А мысль, что Сэм добр к нему просто потому, что он Сэм и был бы добр к кому угодно. Мысль о том, что он обдумывал отказаться от него в обмен на Кастиэля. Или Кастиэль значит намного больше для него, чем Люцифер думал, или сам Люцифер значит для него слишком мало. И вот эта перспектива заставляет кровь Люцифера кипеть, а Благодать — холодеть от ярости. Он способен понять ненависть к себе, недоверие, если вынужден — страх. Ни одна из этих эмоций больше не пугает его, даже от Сэма, особенно, если он также может ощутить его любопытство и желание, его заботу, его подзадоривание, его понимание. Но он не может принять — и не примет — безразличие. _____ *Разделяй и властвуй