Куда нам дальше идти

— Я хочу помочь вам спасти Кастиэля. Сэм замирает, тут же начиная прокручивать в голове все возможные варианты. Они ещё не сообщили Метатрону своё решение; как смена стратегии, это не имеет смысла, если только Метатрон не отчаялся ждать, что они согласятся на сделку. Но прежде чем он успевает копнуть глубже, Дин рядом рычит: — Хорошая попытка. Давай ещё разок. От него волнами исходят напряжение и ярость, и Сэм сомневается. Из них двоих Дина всегда было сложнее обмануть. Он вглядывается пристальнее, но хотя и знает, что Гадриэль хорошо играет роли, не находит и тени притворства. Ангел выглядит потрясённым и почти умоляющим, когда поднимает ладонь вверх и вновь ловит взгляд Сэма. — Знаю, у вас нет причин верить мне… — Мягко сказано, Зик, — едко вставляет Дин. — Я не знал, — настаивает Гадриэль, и Сэм едва ли может его винить за улавливаемую в голосе нотку отчаяния. — Метатрон, он… Он на секунду замолкает, и на этот раз терпение выслушивать его кончается у Габриэля. — Как я понимаю, ты в курсе, что он сделал тебя разменной монетой? Сэм бы обнял его. Идеальный вопрос в качестве теста и аргумента одновременно. Гадриэль моргает, затем нахмуривается, впервые удостаивая архангела не мимолётным взглядом. — Что ты имеешь в виду? Если это не искреннее непонимание, то Сэм просто признает, что вообще не способен никого «прочесть». Габриэль пожимает плечами, явно довольный собой. — Ну, знаешь, как это бывает. Если очень сильно хочешь что-то, приходится идти на ма-а-ленькие жертвы. Вот как, например, присовокупить перевязанного ленточкой тебя, обменивая этих двоих, — он указывает на Михаила и Люцифера, притворяясь, будто хочет их подстрелить. — На Кастиэля. На мгновение Гадриэль затихает, заметно потрясённый, затем он медленно произносит: — Значит, он либо намеревался вернуть меня, либо хотел моей смерти. Он успокаивается, постепенно вновь овладевая собой. На этот раз он обращается и к Сэму, и к Дину. — Метатрон верит, что вы согласитесь на обмен, но не собирается выполнять свою часть сделки. Он хочет дестабилизировать Благодать Кастиэля, чтобы та взорвалась. И ещё он хочет, чтобы вас задело этим взрывом. Меня, как теперь кажется, тоже. Сердце Сэма сжимается и начинает биться быстрее. Кас оказался в куда более непосредственной угрозе. Даже Дин не находит что сказать. Сэм едва не вздрагивает, когда заговаривает Михаил. — У нас нет никаких оснований верить, что ты здесь не по приказу Метатрона, — Сэм никогда прежде не слышал, чтобы он так говорил — с холодным авторитетом, не допускающим ни сомнений, ни милосердия. — Никаких оснований верить тебе, даже если на сей раз Метатрон не стоит за твоими действиями. Ты предатель, убийца, единственный ангел, осмелившийся поднять руку на Пророка. Ты предаёшь и уничтожаешь всё хорошее, ты на каждом шагу восстаёшь против Отца, и у тебя хватает наглости это отрицать. Ты — пятно позора, Гадриэль. Гадриэль бледнеет, осекаясь на месте, в то время как Кевин дергается и отступает на шаг назад. — Это Гадриэль? Но внимание Сэма приковано не к ним. Оно приковано к Люциферу, у которого хватает совести выглядеть слегка сконфуженно. Совсем слегка. Возможно, Сэм видит только то, что хочет видеть. — Ты не рассказал ему? — требовательно спрашивает он. Люцифер, по крайней мере, осознаёт, что вопрос адресован ему, потому что его взгляд скользит к Сэму, прежде чем он пожимает плечами. — Не было подходящего момента. — Люцифер. Тон голоса, быстро осознаёт Сэм, был ошибкой. Люцифер сжимает челюсти и поворачивается, глядя прямо в глаза, столь разозлённый, что Сэм сжимает ладони в кулаки по бокам и весь подбирается. Люцифера не стоит склонять к чему-либо, особенно чьим-то праведным негодованием. Секунду Сэм разрывается — извиниться или продолжать напирать, ведь он, чёрт побери, прав. Порой они являются слишком точным отражением друг друга. Эта мысль позволяет Сэму переключиться, попробовать иной подход. — Тебе не кажется, что это может быть важно? — спрашивает он настолько спокойно, насколько может, стараясь полностью скрыть из голоса какое-либо осуждение. Судя по искре в глазах Люцифера, получается не очень. — Это не меняет того, что он сделал. — «С тобой» не договаривает он, и Сэм сдерживает вздох. — Да, не меняет, — соглашается он, потому что это действительно так. — И что всего остального достаточно, чтобы мы не поверили ему с самого начала. Нет нужды обвинять его в том, чего он не делал. Люцифер ещё мгновение оценивающе рассматривает его, явно недовольный темой разговора, но хотя бы обдумывающий её. Затем он выдыхает носом — пугающе человеческий жест — и поворачивается к Михаилу. — Мне нужно было попасть в Эдем, — он начинает объяснение, которое сможет понять только ангел. — По сути, он использовал поддельный пропуск, чтобы пробраться мимо Гадриэля, — тихо добавляет Сэм ради Дина и ещё, возможно, Кевина. — И Гадриэль отправился в тюрьму, потому что все считали, что он был в курсе. — Супер, — так же тихо отвечает Дин. — Но это не совсем то, в чём я его обвиняю. — Ага. Знаю. Сэм украдкой поглядывает на Гадриэля, но тот не стремится смотреть ни на кого из них. Ни на Сэма, как бы жадно он ни ловил каждое его слово по некой причине, ни на двух старших ангелов, обсуждающих его давнее «преступление». Как будто оправдание больше ничего не значит, и это колоколом звенит в голове Сэма. По крайней мере, до тех пор, пока Гадриэль наконец-то не отваживается взглянуть на Кевина, а затем использует первое же затишье в обсуждении. — Я сожалею, что так поступил с тобой. Я был… В то время мне нигде не было места. Метатрон поставил условие убить тебя, чтобы я мог к нему присоединиться. Клянусь, тебе нечего бояться отныне. Я совершил много ошибок. Рад, что хотя бы одну из них удалось исправить. Кевин вздрагивает. Затем выражение его лица ожесточается. — Ничего не исправлено, кретин. Так или иначе, я умер. Я неделями был вынужден наблюдать за мамой — как она ради меня притворялась, что всё хорошо… — он делает судорожный вдох, собирается с духом, как может. — Ничто этого не изменит. Ты всё равно убийца. Как ни удивительно, Гадриэль склоняет голову. — Понимаю. И Сэму, наверное, не стоит сочувствовать ему, но он не может не. Это, по меньшей мере, своего рода в новинку — встретить кого-то, способного раскаиваться. Проглотив пилюлю, извиниться и не ждать ничего взамен. Их компании этого не достаёт. — Так, ребятки, — бодрый голос Габриэля пресекает его размышления, — было прикольно, но как насчёт вернуться к насущным проблемам? Говоришь, ты хочешь помочь нам спасти малыша Касси. Почему? Гадриэль выглядит ужасно благодарным смене темы, и это неправильно, потому что он обладает такой же непреклонной гордостью, что и Люцифер, и когда подводит она, способен так же умело сохранять равнодушный вид. У него как будто почти не осталось сил. Он словно отказался от всего, за исключением того, что неким образом поддерживало его сейчас. Или словно он намеренно вызывает жалость, хоть эта картина и не вяжется с представлением Сэма о нём. Ему нужно помнить, что всё, что он знает о нём, кроме фактов поступков — смутные впечатления. Гадриэль хорошо скрывался, будучи в его теле. — Кастиэль заставил меня задуматься. Метатрон, он… Он признался мне, что хочет выступить против человечества. Хочет, чтобы оно ему поклонялось, и без колебаний уничтожит всякого несогласного. Я не стану частью этого. — Так почему ты не привёл его с собой? Ты был на Небесах, он тоже. Чего не схватил и не утащил следом? Поверь мне, тогда приём был бы куда теплее. — Я мог вызволить Кастиэля, но не сумел бы в безопасности привести его сюда. Сейчас большая часть войска Метатрона находится здесь, на Земле. Как только мы выбрались бы с Небес, на нас началась бы охота. Мне нужна поддержка. — Так ты хочешь, чтобы мы отпустили тебя обратно, несмотря на то что ты знаешь о Кевине? — подхватывает за Габриэлем Дин. — И чтобы мы покинули Бункер. — Это единственный шанс. Предполагаю, что если бы кто-то из вас мог восстановить Благодать Кастиэля, то вы бы уже это сделали. Метатрон опытен в том, что делает, у него есть информация, недоступная больше никому. Вы верите, что сможете спасти Кастиэля после его вмешательства? Воцаряется очень долгая пауза. Гадриэль моргает, разглядывает их, будто бы не уверенный, что вызвало в комнате внезапное прохладное напряжение. Сэм вздыхает, медленно, осторожно — и не поддаётся на провокацию. Не здесь, не сейчас. Даже пускай он не в курсе, пытался ли кто-нибудь помочь Касу, когда он был здесь. Он видит, как руки Дина почти тянутся к оружию, но и он ничего не произносит. Габриэль — самый могущественный из них, тот, у кого было больше всего шансов помочь, у кого меньше всего причин этого не делать — в конце концов, пожимает плечами. — Давай присядем, взглянем на этот твой единственный шанс. Может, чего-нибудь придумаем. Напряжение не спадает до конца, но это заставляет их отмереть, напоминает об общей цели. Гадриэль осторожно кивает. — Как пожелаете.

o.O.o

Они настороженно обходят друг друга, рассаживаясь за одним столом — все, кроме Габриэля, который запрыгивает на соседний. И в то же время они удивительно хорошо срабатываются группой, каждый без споров занимая своё место. Люциферу особенно приятно, что Сэм выбирает второй самый дальний от Гадриэля стул и даже не вздрагивает, когда он занимает место между ними, частично закрывая ему обзор. Михаил садится на противоположной стороне, Пророк, для безопасности, между ним и Дином. Тот уселся прямо напротив Гадриэля — супротив врага. Гадриэль оказывается один с другого конца стола, как можно дальше от всех, но всё же не отдельно. Они позволяют ему сидеть в отдалении одновременно как дань этикету и предосторожность. Он опускается на стул так, словно ожидает, что из ниоткуда тут же возникнут кандалы — и не расслабляется, когда этого не происходит. Люцифер и не сказал бы, что против этого. Он всё ещё зол. В животе крутит знакомой едкой теплотой, плечи свербит раздражением. Есть вещи, о которых он собирался никогда не говорить Михаилу, не рассказал бы, если бы Сэм не надавил — а так, в конечном итоге, Михаил всё равно спросил бы. То, что его брат, гордящийся собственной справедливостью и праведностью, держал невиновного в плену и под пытками со времён зари человечества — как раз одна из таких вещей. Он мог себе вообразить, как ещё одна доля его веры в себя треснет, словно едва способный выдержать человеческий вес обломок разрушенного моста, падая в море. Слишком велика цена за шанс для Гадриэля быть выслушанным. Хотя, похоже, ему понадобится любой обрывок доказательства, что ему можно верить, если они вообще планируют что-то делать вместе. Забавно получается. Коль он действительно на их стороне, его план — наименее рискованный. Если вносить коррективы, например, посылать кого-то на Небеса вместе с ним, чтобы проследить на случай, если он всё-таки предаст, то всё становится куда сложнее. Больше ли риск того, что они загубят спасательную операцию, вероятности, что Гадриэль играет ими? У них не получается выработать общую позицию, даже несмотря на то что у Люцифера в кои-то веки нет определённого мнения. Для него ни спасение Кастиэля, ни безопасность Кевина не являются чёткими приоритетами. Дин настаивает на спасении ангела, но отказывается доверять Гадриэлю, Сэм склонен довериться (он всё ещё слишком добр ко всем, и от этого Люциферу хочется назло доказывать обратное). Михаил настаивает, что безопасность Пророка нельзя ставить под угрозу. Кевин Трэн наблюдает, гримасничает и молчит, а Гадриэль — у кого лучше получилось стравить их всех, чем у Метатрона с его тайными сделками — старается и не может убрать из голоса досаду. Да, кстати, а куда делся Габриэль? Спустя целых два часа миротворческой деятельности он выпутался из разговора и через какое-то время после этого исчез. Если кто-то и видел, как он ушёл, то ничего не сказал. Раньше у Габриэля было больше терпения в миротворческих делах. — Мне нельзя долго отсутствовать, — повторяет Гадриэль с оттенком напряжения в голосе. — У меня миссия, я обязан вернуться в скором времени. Метатрон не доверяет мне. Он никому не доверяет. Если я задержусь на ночь, он поймёт, что что-то не так. Он будет следить за мной. Я не смогу вытащить Кастиэля из тюрьмы. — Какая трагическая потеря. Люцифер вместе со всеми поворачивается на ясный голос Габриэля, который звучит, скорее, изумлённо, нежели насмешливо. Сам Габриэль удобно прислонился сбоку дверного проёма позади Люцифера и самодовольно ухмыляется, сверкая весельем в глазах. Последовавшее за его восклицанием неуверенное молчание с намерением разобраться в происходящем предсказуемо нарушает Дин. — Какого чёрта ты несёшь? Я думал, ты хочешь спасти Каса! Ухмылка Габриэля становится шире, и он ловко отступает в сторону от прохода, выпендрёжничая и драматично жестикулируя. — Та-даааа! В дверях появляется слегка сконфуженный Кастиэль и поглядывает на Габриэля, словно проверяя, всё ли он правильно сделал. Но затем его взгляд неизбежно притягивается к Дину, который смотрит на него с открытым как у рыбы ртом, и хотя маленький серафим прилежно говорит «Привет всем», к кому он в первую очередь обращается — прекрасно очевидно. Также очевидно, что это действительно Кастиэль: под кожей неуютно перемещается его искалеченная и плохо подходящая Благодать, отлично заметная, как только Люцифер приглядывается чуть пристальнее. Сэм встаёт первым. — Кас! Чувак, как ты выбрался? Кастиэль склоняет голову. — Ключ Габриэля. Не был уверен, что он сработает в Раю… — Как и я, — прерывает Габриэль, довольный удачным представлением. — Но, судя по всему, я гений, и метафорическая замочная скважина — всё ещё замочная скважина. — Мужик, ты ни разу не упомянул об этом выходе, — хмурится Дин, и хотя он говорит с Габриэлем, взгляд его всё ещё устремлён на Кастиэля. Он уже встал из-за стола и на полпути, чтобы удостовериться, что ангел действительно физически здесь. Сэм лишь немного отстаёт. Габриэль ухмыляется. — Как будто ты не послал бы меня переспать с дикобразом, предложи я отказаться от плана по спасению из-за шанса пятьдесят на пятьдесят, что Касси спасёт себя сам, если вспомнит, как пользоваться ключиком, — он задумчиво хмурится, глядя на Кастиэля. — Почему ты, кстати, не использовал его быстрее? — Пытался собрать информацию, — бормочет Кастиэль, позволяя Дину похлопать себя по рукам и посылая предназначенную только для него мягкую улыбку. Наблюдая за этим, Сэм расслабляет до сих пор напряжённые плечи. Вся его поза превращается в довольную, и в этот момент очевидным становится что-то, что Люцифер должен был понять ещё раньше: Сэм заботится о Кастиэле из-за Дина. Возможно, это не единственная причина, но Сэм остаётся на периферии, довольный, ожидая своей очереди и просто наблюдая за Дином и Кастиэлем вместе, и от этого зрелища гнев Люцифера частично улетучивается. — Собрать удалось немного, — продолжает Кастиэль, как только Дин достаточно убеждён в его реальности и невредимости. — Но, в конце концов, Метатрон упомянул, что хочет использовать меня в качестве заложника, и я решил, что больше заставлять вас ждать нельзя. — Его Благодать, — неожиданно произносит Гадриэль резким и напряжённым голосом. — Можешь проверить, не повреждена ли она? В ту же секунду, когда его осеняет, Люцифер мгновенно выскальзывает со своего места и подсчитывает вероятности. Кастиэль невозмутимо стоит на расстоянии вытянутой руки от Дина и лишь чуть дальше от Сэма. Если его Благодать выйдет из-под контроля, обоих охотников испепелит почти мгновенно. Из всех ангелов ближе Габриэль, но вопрос сможет ли он прикрыть их своими искалеченными крыльями и как сильно пострадает от этого. Люцифера и Михаила от них отделяет взмах крыла, но они всего лишь серафимы, а не архангелы, слишком слабы, чтобы выдержать взрыв. — Батюшки, — тянет Габриэль, без сомнения закатывая глаза. — За какого дурака вы меня принимаете? Естественно я проверил. Люцифер успокаивается. Кастиэль, однако, неожиданно прищуривается, глядя на Гадриэля сурово, словно судья, растеряв все следы сердечности. — Что ты здесь делаешь? Гадриэль по началу будто не находит что сказать в неуверенности или даже смущении, но потом выдаёт: — Я не знал, что у тебя была возможность сбежать. Пришёл предложить свою помощь, чтобы спасти тебя. Взгляд Кастиэля не становится ни на толику дружелюбнее. — Ты говорил, что не нарушишь слова, данного Метатрону. А вот это очень, очень интересная информация. Гадриэль от вызванного вновь прикованным к нему всеобщим вниманием закономерного напряжения так крепко сжимает подлокотники своего стула, чудо, что те не трескаются у него в руках. — Я спросил Метатрона, каково его видение, как ты и хотел. И ты был прав. Моё слово, мой второй шанс… Они не стоят того, что он сделал бы с человечеством. Он выглядит разбитым этим признанием, и Люцифер медленно опускается обратно на своё место, отключаясь и не слушая дальнейшее объяснение. Впервые за этот день он по-настоящему фокусируется на Гадриэле, пытаясь сопоставить ангела, которого он знал, с тем, кем он кажется теперь. Они на самом деле с глазу на глаз почти не виделись, хоть Гадриэль и был после архангелов одним из первых сотворённых, задолго до появления низшего ранга, не обладавших почти никакой индивидуальностью. Гадриэль слишком опирался на верность, так сильно, что даже Люцифер не мог сказать, следовал он каждому слову Отца в слепом повиновении, или просто потому, что по счастью каждое веление идеально совпадало с его собственной правдой. Всё что у них было общего — любовь к Творению. До тех пор, пока не появился Человек. Этого было недостаточно, чтобы сблизиться, хотя они легко сносили друг друга как братья, хорошо работали сообща на большинстве заданий, что когда-либо получали. Прежний Гадриэль был твёрд, заботлив, невозмутим, но не обладал богатым воображением. Однажды когда Люцифер принёс ему весть о том, что грядёт что-то новое и великое, тот простодушно признался, что не может представить ничего величественнее жизни, что расцветала вокруг них тогда. Той самой формой жизни были первые эукариоты. Если так подумать, совсем не удивительно, что он не мог увидеть в человечестве потенциал для катастрофы. В таком случае удивительно ли, что он не разглядел истинное лицо Метатрона до тех пор, пока не был вынужден? Конечно, это не отменяет его преступлений: забранных им жизней и, превыше всего, нарушение права Сэма на свободную волю и собственное тело. За последнее Люциферу всё ещё хочется заставить его заплатить, заставить умолять, рвать на части, пока от него не останется ничего, кроме дрожащего пламени свечи, так, что он никогда, никогда не осмелится даже взглянуть на Сэма без его разрешения. Но представить себя наносящим смертельный удар он не может. Возможно, просто потому что Гадриэль ангел. Люциферу никогда не было легко или приятно убивать родных, он всегда давал им шанс уйти с его дороги, всегда сожалел, если его вынуждали. Метатрон, вот это другое дело. Метатрон угрожает всем остальным ангелам, даже самим Небесам. И это, естественно, главная причина, по которой Михаил хочет его свергнуть. Люциферу, возможно, этого бы не хватило, но оно придаёт вес его ярости из-за более личных обид, за которые Метатрону придётся заплатить своей шкурой. Гадриэль хотя бы может рассчитывать на то, что его гнев смягчит былое уважение. Никто из архангелов Метатрона никогда не уважал, не говоря уже о любви. Уважения, которое тот мог бы заслужить, когда был избран Писарем, он успешно лишился, будучи раздражающим выскочкой, поэтому для них он был, самое большее, любимой мишенью розыгрышей Габриэля. Нет, Метатрон не переживёт эту войну. Но Гадриэль, Гадриэль пришёл к ним. Проглотил гордость, сомнения, предложил помощь, отлично зная, что не выберется живым, если её не примут. Всё это не значит, что они могут верить в искренность его предложения. Не значит, что Люцифер не вцепился бы в него с радостью, если бы Сэм только захотел. Однако если Сэм намерен дать ему шанс… Что ж. Люцифер сможет с этим жить. По крайней мере, до тех пор, пока Сэм держит дистанцию. Пока он следит за Гадриэлем настороженным взглядом, снова садясь на то же место, позволяя Люциферу быть щитом между собой и Стражем. Ему интересно, осознаёт ли Сэм, что каждый раз, наклоняясь в сторону Гадриэля, чтобы задать ему вопрос, он вторгается в пространство Люцифера. Интересно, вздрогнет ли он, если они случайно коснутся друг друга. Ему очень хочется заставить эту случайность случиться, но тут вопросы иссякают. Снова поднимается напряжение. Гадриэль высказался, одних слов больше не достаточно, чтобы завоевать доверие, и им теперь решать, что с ним делать. Дин делает вдох, прерывая неприятную тишину, но Михаил опережает его. — Мы всё равно не можем позволить тебе уйти. Гадриэль и так напряженнее уже просто некуда, однако на секунду он выглядит в шаге от чего-то — протеста или отчаянной борьбы, самого настоящего самоубийства — но Михаил поднимает руку. — Ненадолго. Нам нельзя больше откладывать нападение. Каждый день, что Метатрон правит на небесах, они находятся под угрозой, особенно теперь, когда он лишился своего заложника и правой руки. Он станет отчаяннее. У тебя будет роль в финальном сражении. Когда для Метатрона уже будет поздно пытаться убить Кевина снова. — Он всё ещё может предать нас в решающий момент, — замечает Дин. — Я готов пойти на этот риск, — отвечает Михаил. Так вот как Михаил реагирует на осознание своей ошибки: относится к страху Гадриэля предупредительно, подходя так близко, как может, к тому, чтобы быть на его стороне. Неудивительно, что Михаил предпочёл обращаться с кем-то так почти что бережно из чувства долга. Люцифер не может решить, нравится ли ему эта новая сторона брата или нет. — Не то чтобы ты обязан сидеть взаперти, — добавляет Сэм. — Нет? — нервно спрашивает Кевин, впервые за несколько часов. Этого достаточно, чтобы заставить Сэма сомневаться. Достаточно, чтобы заставить Гадриэля сомневаться тоже, или, по меньшей мере, так оно кажется. Люцифер хмыкает, снова рассматривает его. Каков шанс, что он действительно на их стороне? Шанс, что вновь предаст их из страха? Шанс, что он здесь по приказу Метатрона, но изменит своё мнение, если с ним будут хорошо обращаться, и если он будет видеть жертв своих поступков? — Не обязан, — подтверждает он, поддерживая неспешный, но твёрдый тон, направив взгляд на Стража. — Четверым из нас необязательно спать, и, по крайней мере, трое способны сразиться с ним. Этого Сэму хватает, чтобы принять решение. Он наклоняется вперёд, сжимая ладони в кулаки на столе перед собой, затем ловит взгляд Гадриэля. — Ты согласен? Из Бункера выходить нельзя, но ты сможешь пойти куда угодно, пока хотя бы один из ангелов рядом. У тебя будет своя комната, как у всех, но она закрывается изнутри, и тебе не нужно пользоваться ей. Этого достаточно? Его Сэм отнюдь не глуп. Он должен был заметить, что Гадриэль чаще поворачивается к нему, чем нет, наполовину ведёт себя так, словно его предложение преданности, прежде всего, предназначено для него, а потом уже для всех остальных. Из них всех он с наибольшей вероятностью способен убедить Гадриэля принять их условия. Как и ожидалось, Гадриэль не уточняет, что особого выбора у него нет. Вместо этого, спустя минуту раздумий, он склоняет голову и наконец-то расслабляется. — Да. Благодарю. Сэм расслабляется следом, откидываясь на спинку стула. По ходу действия, словно повинуясь порыву, он украдкой тянется к Люциферу и слегка сжимает пальцами его предплечье, даже не глядя в его сторону. Люцифер все ещё размышляет над тем, что бы это значило, когда Михаил начинает следующее обсуждение. Настало время составить план атаки.