Куда нам дальше идти

— Окей, поехали. Первый отзвук молитвы едва достигает сознания Люцифера. Если бы он не ожидал его, не обратил бы внимания. Но затем Дин Винчестер собирает всю свою значительную силу воли и направляет её в зов. И это похоже на то, как солнце выходит из-за туч во всей своей мощи и величии летнего зенита. В молитве ощущается тепло заботы и великодушия, но также и угроза лесных пожаров. Она даёт всем слушающим знать, что этот человек не остановится до тех пор, пока не достигнет своей цели. Восстанет из мёртвых, если нужно. — Хэй, это я. Вы знаете кто. Мы нечасто видимся лицом к лицу — я всё ещё считаю большинство из вас козлами, — но это важно, так что слушайте. А затем, мягче, не так ярко, но не менее ясно, не менее восхитительно, словно занимающийся над горизонтом рассвет, звучит другой голос: — Кгхм. Взываю ко всем ангелам. Пожалуйста, выслушайте меня. Это я, Сэм Винчестер, и у меня есть новости для вас. Люцифер легко может представить, как всё Воинство затихло, прислушиваясь к двум молитвам, достигающим их подобно лучам света — обволакивающим, объединяющим их. Есть что-то святое в этих голосах, в этих братьях, несмотря на ошибки, которые они совершали, на изъяны, на бремя, что они несут. И хотя они говорят разными словами, послание усиливается их переплетающимися голосами. — Во-первых, Метатрон козлина. Он тот, кто сбросил вас всех с Небес. Останетесь с ним, он будет смешивать вас с грязью. Думаю, это вы уже знаете. Но это не всё. Чтобы усилить себя, он… — Мне жаль всех братьев и сестёр, которых вы потеряли, правда — и жаль всех, кто был убит из-за Падения. Но самое ужасное ещё впереди. Из-за того, что Метатрон сделал, он ослабил Небеса, а подпитывая себя энергией, чтобы притворяться Богом, он делает только хуже. Уже то, что они закрыты, и вы не можете вернуться, пока он не позволит, и души не могут тоже — достаточно плохо. Но если Метатрон будет оставаться у власти дальше, он может полностью уничтожить Рай. — Если оставите его там наверху, то никогда не вернётесь домой. И поверьте мне, это последнее, что вам надо. Блин, это последнее, что нам надо, потому что здесь внизу вы создаёте одни проблемы. Короче, мы хотим, чтоб вы вернулись, вы хотите вернуться, все в плюсе. А теперь ключевой момент: Михаил вновь в игре. — Возможно, до вас доходили слухи. Но правда в следующем: Михаил и Люцифер вернулись. Они вне Клетки, потому что их выпустил Бог. Ведь каждый заслуживает второй шанс. Они, вы… мы. Они не хотели вмешиваться поначалу, поскольку их выпустили не для этого, но они больше не могут смотреть на то, что происходит. Михаил выступает против Метатрона, за Небеса, и Люцифер вместе с ним. — Поверьте, я последний, кто хотел им верить, но знаете что? Когда Михаил говорит, что ему не плевать на всех вас, я ему верю. И как бы я не ненавидел Люцифера, я вижу его с Михаилом, и да, они заодно. Они собираются… — Они вновь братья. Они… Чёрт. Поверьте мне, потому что… Потому что я это наблюдал изнутри. Они никогда не прекращали быть братьями друг другу. И всегда были вашими братьями тоже. Люцифер забывает позволить своему сосуду дышать. Молитва основана на вере, на честности. В этом их ставка: ангелы бы поняли, если охотников каким-либо образом принудили к этому. Они услышали бы всякий трепет сомнения, всякую недоговорку. Это всё не важно. В этот самый момент вера Сэма в них, в него, абсолютна. В глазах Сэма Винчестера он очищен. Вновь является частью Воинства, словно вообще не было никакого восстания. Он — часть семьи, а семью невозможно разделить навечно. — И если вам интересно, Кас — Кастиэль — с ними. Он с ними, потому что заботится о вас куда больше, чем вы того заслуживаете, и нравится это вам или нет, они — это лучший вариант, что у вас есть. А это вера Дина, такая же твёрдая — в одного маленького серафима и в свою собственную способность выбрать лучший курс действий и следовать ему до конца. — В этом всё дело. У Метатрона нет никакой миссии, кроме как сделать себя Богом. Миссия Михаила — помочь вам и сохранить Небеса, и у него есть союзники, которые могут высказаться в его защиту. Люцифер, который поддерживает его потому, что брат для него важнее, чем его собственные планы. Кастиэль, который всегда поступает так, как считает правильным, чего бы это ему ни стоило. Мы, потому что они нам больше не враги, и восстановленные Небеса — лучшее, что может случиться, для Земли тоже. И Габриэль… — Кроме того, есть Габриэль, который, я думаю, с нами потому, что Метатрон пытался держать его на поводке и знатно выбесил. Он всё ещё архангел, кстати. — Вы, вероятно, слышали, что Михаил и Люцифер больше не архангелы. Это так. Но в некоторых поединках ты участвуешь не потому, что достаточно силён. А потому что это правильно, ведь то, за что ты сражаешься, стоит всего. Этот поединок стоит всего для всех нас, по разным причинам. — Если хотите присоединиться к нам, свяжитесь с Ханной или любым из нас. Если вы в данный момент с Метатроном, постарайтесь добыть всю информацию, какую сможете. Если не можете связаться с нами, ничего страшного. Оставайтесь на своих местах, берегите себя, ждите финальной битвы, присоединитесь к нам тогда. — Это всё. Вы должны сами для себя решить, что лучше. Ради всех нас надеюсь, что вы сделаете правильный выбор. Аминь. — Ещё кое-что: вы слышали, кто мы. Мы остановили Апокалипсис, имея меньше, чем сейчас. Остановили Левиафанов, имея меньше, чем сейчас. Мы остановим Метатрона с командой, что у нас теперь есть, не сомневайтесь в этом. Если не присоединитесь к нам, не становитесь у нас на пути. Аминь. Обе молитвы заканчиваются, и это похоже на наступление ночи: свет исчез, но тепло ещё ощущается. Ночь, что полна обещания во след призыву, наполнена перспективами. Ночь перед сражением, но в ней не только ожидание славной битвы. Есть надежда в итоге достичь единства, мира. Сильнодействующая смесь для усталых, потерянных ангелов. Что до Люцифера… Люцифер обнаруживает себя идущим по коридорам Бункера, потому что он — единственный ангел, который может отправиться прямо к источнику этой редкостной толики божественного. — Да, — раздаётся в ответ на его стук, и он открывает дверь. Сэм сидит сгорбившись на кровати, в задумчивости: локти у колен, руки всё ещё расслабленно сцеплены перед собой, соприкасаясь одними подушечками пальцев. Он поднимает голову и приветствует Люцифера мягкой улыбкой, которая пытается быть сдержанной, а затем быстро становится самокритичной. — Думаешь сработало? Я сделал что мог, но Кас обычно вроде еле слышит меня, поэтому… Если у предложения предполагалось продолжение, оно не звучит, когда Люцифер заходит в комнату и закрывает за собой дверь, особенно не задумываясь, с какой силой стоит это сделать, а затем преодолевает короткое расстояние между ними, чтобы вновь оседлать бедра охотника. Хорошая позиция. Она даёт ему преимущество в росте, затыкает Сэма и позволяет ему касаться и ощущать прикосновения. Крепкие, уверенные руки охотника вновь на его бёдрах, и Люцифер замыкает круг, зарываясь пальцами в волосы Сэма. Скользя по коже, каждая прядь отдаётся взрывом ощущений. Затем он осторожно, чтобы не поспешить и не сделать больно, сжимает руки в кулаки и с удовольствием наблюдает, как губы Сэма разжимаются и резко расширяются зрачки. — Как мне показать тебе, что ты делаешь со мной? — звучит наполовину как рык. Напряжение ищет выход, который он не может себе позволить. Руки на Люцифере не дрогнули, хотя Сэму приходится сглотнуть, прежде чем он спрашивает: — И что же это? Его голос лишь чуть хриплый, почти ровный. Люцифер завидует ему. — Ты создаёшь меня заново, — говорит он в ярости и отчаянии и, превыше всего — опасной близости к поклонению. Сэм внимательно слушает, спокойный, как тихая вода, и если это ничего для него не значит… — Тебе нравится то, что получается? И вот так оно ощущается, когда у его слишком человеческого тела перехватывает дыхание. В этом весь Сэм: задать тот самый вопрос, что стоит в центре всего. И дать Люциферу сколько угодно времени на ответ, пока его инстинкты кричат одновременно и да, и нет. — Мне нравится предвкушение, — в итоге признаёт он. Выражение лица Сэма становится чуть нежнее, мягче, и то же происходит с его хваткой, но прежде чем Люцифер успевает запротестовать, он говорит: — Мне тоже. И большими пальцами обрывисто выводит круги чуть выше тазовой кости, отвлекая Люцифера от негодования. Вместо этого он понимает, что расслабил пальцы в волосах Сэма. Шёлковистые пряди успокаивающе скользят по рукам. — Это какой-то хаос, Люцифер. Я хочу это — хочу тебя — но часть меня хочет оттолкнуть тебя как можно дальше, и ещё часть настаивает, что никому не стоит так меняться ради другого существа, потому что хорошим это кончиться не может. Мне нужно знать, что ты меняешься ради себя самого, а не… — он делает паузу, затем с недовольным выдохом качает головой и оставляет фразу незаконченной, возможно, потому что закончить её так, чтобы не сравнить Люцифера с потерянным щенком, крутящимся вокруг старших, не получится. Даже несмотря на то что Люцифер только что признал, что Сэм действительно обладает некой властью над ним. В ответ он ожидал получить не это, совсем не это. Он думал, что натолкнётся на вызов, на что-то, что выдержит сопротивление. Даже на отказ или пренебрежение, которых он опасался, можно было бы позлиться. Никто никогда не говорил ему быть тем, кем он сам хочет. Конечно, тут он уже выдаёт желаемое за действительное, но ведь она здесь, между ними — вероятность, что если Люцифер решит сам, Сэм не пожалеет об этом. — Это всё ещё мой выбор, — отвечает он, потому что иметь собственные сомнения в правдивости высказывания — не то же самое, что лгать. — Я бы не изменился, если бы это было не по моей воле. На секунду кажется, что Сэму этого достаточно, но затем он настаивает: — Да. Но что это за выбор? Что такого стоящего, ради чего ты отказываешься от того, за что боролся тысячелетиями, что ты… — Мышца в его челюсти дёргается. — Михаил любит человечество не сильнее тебя. Не говори, что тебе не хотелось перетянуть его на свою сторону. Люцифер коротко и совсем не весело усмехается, а затем на его губах мелькает кривая улыбка. — Человечество изначально нас и разделило. Не недооценивай упрямство Михаила. — Ладно, но… Твоё сегодняшнее обещание… Ах, да, обещание, которое потребовал от них с Михаилом Дин, прежде чем согласился вознести молитву. — Я говорил искренне. Я вполне уверен, что человечество уничтожит само себя. Подталкивать его мне не нужно. Больше нет. — А если не уничтожит? Если пару тысячелетий спустя мы всё ещё будем процветать? Даже это «мы» — тонкое напоминание о том, что Сэм считает себя частью копошащейся, бесцельной массы, коей является его вид, — не жалит так, как раньше. Люцифер пожимает плечами. — Тогда ты докажешь, что я ошибался, а это я как-нибудь переживу. Не думаю, что спустя пару тысяч лет я останусь прежним, Сэм. — И это чудесное, освобождающее знание никогда ему не надоест. — Я не намерен возвращаться в Рай и не питаю особой приязни к Аду. Я собираюсь жить здесь, а Земля полна чудес. Она меняется, так что и я изменюсь тоже. Спустя мгновение Сэм улыбается ему. — Логично. Люцифер непонимающе наклоняет голову. — Логично? — Ага. Я бы тоже не знал, кем стану через пару тысячелетий, если бы мог прожить так долго. И того, что ты пообещал сегодня, достаточно. — Правда? — мягко спрашивает Люцифер. — А как же твоё требование не считать тебя лучше других? — А ты считаешь? — Да, — без колебаний отвечает Люцифер. — Ты всё ещё единственная идеальная человеческая душа во всём Творении. Сэм фыркает и качает головой, а затем утыкается лбом в плечо Люцифера. Люцифер замирает, не до конца уверенный, что правильно понимает этот жест — что Сэм ищет в нём некую опору или убежище — и столь же не уверенный в том, как следует реагировать, если он прав. — Мне не следует этого хотеть. Вот тебе и логика. — Но ты хочешь, — возражает Люцифер, ненавидя себя за неуверенность в голосе. — Да, и я, должно быть, сошёл с ума. — Почему? — осторожно спрашивает Люцифер, чувствуя холод, который вообще никак не связан с влиянием его Благодати, зато связан с нехорошим предчувствием. Каким-то образом этот разговор сворачивает куда-то не туда, и он не понимает, почему, не говоря уже о том, как этому помешать. Надежда его зиждется на том факте, что Сэм его не отталкивает. Наоборот, он прижимается ближе. — Потому что ты мучил меня, Люцифер. Превратил в чёрт знает что. Один раз это почти убило меня, и единственная причина, по которой я как-то функционирую сейчас — это потому, что я ничего почти не помню. Я сижу здесь, и это… это реально приятно. Благодаря этому я чувствую, что жив, что обо мне заботятся, и… не знаю, что я важен, что ли — как личность, а не тело. Но ты всё ещё тот, кто пытал меня, и ты ни разу не извинился. Грудь Люцифера сдавливает — она вдруг слишком тесна для него, — а язык во рту превращается в пепел. Он боится пошевелиться, боится потерять контакт. Боится сказать правду, но он должен. Сэму нужно понять, потому что если он не поймёт, то кто? Нет. Если не поймёт он, не имеет значения, кто ещё поймёт. — Я не жалею о том, что сделал с тобой, — говорит он тихо, как можно нежнее прижимая к себе голову Сэма, и ощущает, как тот вздрагивает и вновь замирает. — Не могу. Я должен был разобрать тебя на части, чтобы понять кто ты, открыть всё что есть ты. Узреть чудо, которое есть ты. Меня бы здесь не было, если бы я этого не сделал. Я не могу жалеть о том, что привело меня сюда. Он слышит, как Сэм делает резкий вдох, словно это ему нужно сделать паузу в признании, чтобы наполнить легкие воздухом. — Единственное, о чём я сожалею — что я не могу сейчас тебя исцелить, — продолжает Люцифер, как-то собираясь с духом, чтобы начать пальцами поглаживать волосы Сэма, время от времени ловя им легкую дрожь. — Мне больно видеть тебя раненым, знать, что ты расплачиваешься за моё открытие. Я не говорил об этом раньше, так как считал, что ты примешь это за неуважение. Ты вернул меня в Клетку, чтобы спасти человечество от меня. Добровольная жертва, Сэм, и она окупилась так, как никто из нас не мог себе и представить. Мне не следует желать сохранить этот дар, но отменить плату, это близко к святотатству. Самопожертвование священно. Но я переживаю за тебя и не хочу видеть, как ты страдаешь. И если я могу сделать что-то, чтобы облегчить бремя, что ты несёшь, я это сделаю. Ты знаешь, что сделаю. Если ты мне позволишь. Сэм смеётся — тонко, отчаянно — и Люцифер вдруг осознаёт, что его футболка на плече мокрая. — Сэм, — выходит испуганно, ломанно, и Сэм качает головой, не поднимая глаз. — Всё в порядке. Будет в порядке. Всё время забываю, что вы не думаете так, как мы. — Что это должно значить? — Люцифер решается спросить, не до конца уверенный, что кризис прошёл так быстро, как и начался. — Что мы долбаное межкультурное… нечто. И всё-таки в голосе Сэма не просто слабый отзвук истерического веселья. — Мы межвидовое нечто, — осмеливается поправить Люцифер. — Ага, — легко соглашается Сэм, с каждой секундой звуча более спокойно. — Но тебя не так уж трудно понять, после того как ты объяснишь. На одно мгновение эти неожиданные, горько-сладкие благословенные слова заставляют Люцифера замолчать. Он тут же решает не говорить Сэму, как трудно ему всегда было объяснять другим ангелам, даже Михаилу, что он думает, во что верит. Сейчас не кажется подходящим моментом. — Спасибо. Сэм, наконец, поднимает голову, ищет его взгляд. Его глаза уже сухие, ясные, и он улыбается одними краешками губ. — Но, чел, нам нужно разговаривать. Нельзя просто продолжать строить предположения, потому что так не пойдёт. Люцифер посылает ему невпечатлённый взгляд, стараясь, чтобы он не вышел слишком суровым. — Для начала, я не чел. Сэм смеется, и усмешка, что скользит по его лицу, выглядит приятно естественной. — Принято к сведению. Люцифер качает головой. Ведёт руками, просто потому что может, скользя пальцем по нижней губе Сэма, наслаждаясь едва уловимыми знаками предвкушения, которые вызывает это простое действие. — Что я делаю с тобой? — спрашивает он мягко, отзвуком того вопроса, с которым он пришёл сюда сегодня. А в следующее миг Сэм скользит обеими руками вверх по его бокам, и Люцифер бы прижался теснее одновременно к каждой, если бы мог. Он невольно прикрывает глаза. — Что ты хочешь? — хриплым и тихим голосом переводит стрелки Сэм. Не больше секунды уходит у Люцифера, чтобы подготовиться к вихрю эмоций, которые в нём будит Сэм. Он наклоняется и уверенно целует его в губы.