Испорченные небеса

В первые дни ему не хочется открывать глаза, но ни за что больше не хочется и засыпать тоже. Сны становятся персональным чудовищем, а стоит позволить себе не смотреть на белую мягкую стену напротив — как она превращается в призрак с ярко-янтарными глазами. Призрак смеется над ним, призрак убивает всех, кто уже и так умирал сотни раз подряд в реальности и столько же — у Гинозы во снах. Других снах. Эти сны не такие. Эти сны кажутся кошмарной бесконечностью. Проснуться получается лишь тогда, когда отец кладет ему еще горячую руку на ледяную в сравнении с ней щеку. Через силу приоткрыв веки, Гиноза видит прямо перед собой только цифры "5.512". Сердце ухает куда-то вниз, но потом Нобучика осознает, что это читается в обратном порядке. "215.5". Вокруг играет все та же музыка, вокруг все та же белая комнатушка. И одна из стен, что возле кровати, избита и потрепана. Гиноза удивляется, потому что раньше такого не было. Пытается встать на двух руках, забывая, что второй больше нет, бессильно падает обратно, чуть не поскальзываясь на разбросанных вокруг таблетках. И вдруг понимает, что лежит на холодном полу. Даже нахмуриться стоит огромных усилий, потому что от слишком резких движений начинает невыносимо болеть голова. Но сейчас он почти не обращает на это внимание. Сейчас виски режет от воспоминания, что он третий раз за пару недель не выдержал и вышел из себя. Что в изолятор опять пускали газ, чтобы Нобучика успокоился. ...Нет, ему больше нельзя сходить с ума. Сначала он долго думает, когда и что именно начало идти не так — но не помнит ровным счетом ничего. Ни момента, когда впервые захотел стать детективом, ни периода, когда и из-за чего именно у него начал темнеть оттенок. Но он стоит под холодным душем, игнорируя подступающую слабость от голода, недосыпа и мигрени, и пытается восстановить в памяти все свое прошлое с точностью до отдельных секунд. Отматывает время назад, назад, назад. И цифры, показывающие коэффициент преступности, тоже начинают обратный отсчет. Гиноза Нобучика переживает все свои двадцать восемь лет за двадцать восемь оставшихся дней. "199.4"... Он помнит, как залитые серебристым светом коридоры Бюро встречали его тихим гулом проезжающих мимо дронов. Помнит первое задание, помнит, как исполнители шептались, не являются ли инспектор Тедзука и инспектор Гиноза родственниками: до чего же похожи, глянут один раз на тебя — и сердечный приступ обеспечен, никакой летальный режим доминатора не нужен. Помнит, как учился стрелять лучше, чем может — чтобы не просто не быть жалким и стать сильным, не просто не прятаться за спинами исполнителей, как за щитами — а уметь прикрыть их и самому. "174.3"... Даже латентные преступники — это живые люди. Пускай он всегда одергивал Когами, когда тот слишком углублялся в общение с исполнителями, но он никогда не задевал за живое тех, кто ни в чем перед ним не провинился. Потому что когда умер Сасаяма и слетел с катушек Когами, он не просто ощущал себя преданным. Он ощущал предателем себя. Потому что никогда не мог сделать хоть что-то для того, чтобы кого-то спасти. А Сивилла никогда не была на его стороне. Сивилла душила всю веру в себя с каждым годом и наблюдала, как долго он протянет. "158.2"... На самом деле, Сивилла мечтала убить его. Особенно тогда, когда Касей приказывала уничтожить Когами. Он бы в него не выстрелил, или выстрелил, или крючок бы довелось спускать Касей — но Шинья в любом из случаев должен был умереть. И Сивилла знала, что Гиноза не выдержит этого. Рассчитала бы его коэффициент, присвоив темно-красный оттенок, чтобы избавиться. Потому что он был по другую сторону баррикад. Потому что он был готов защитить Когами Шинью как можно незаметнее. Потому что он уже не хотел играть по чужим правилам — а лишь по своим. "146.1"... Нобучика помнит, что у его спасителя большие светло-карие глаза. Цунемори Акане спасала его и стремилась сделать это со всеми, кем Гиноза дорожил. Она вселяла надежду. Она каким-то образом понимала, в чем Сивилла не права. Она никогда не считала, что думать так — неправильно. У Гинозы почти получилось поверить в то же самое за день до смерти отца. ...Цифры останавливаются на отметке "140". Держатся день, два, три, неделю, месяц — Гиноза не считает, сколько, потому что давно потерялся в реальном времени. Показатели словно отпечатываются на обратной стороне век, мусолят глаза и въедаются в мозг. Гиноза убеждает себя, что должен продолжать бороться. Что это не его порог. Что он способен на большее. — Опускайся, — хрипит он, убийственным взглядом сверля ненавистные числа. — Опускайся ниже, — продолжает, как заведенный, и с силой хлопает ладонью по стеклу. — Что тебе еще нужно от меня?! Он отчаянно и злобно колотит кулаком непробиваемое стекло, на звук сбегаются дроны, потом — испуганные медсестры. Коэффициент остается неизменным. Не дергается ни на одну десятую — не дает никаких причин, чтобы парализовать Гинозу и никаких причин, чтобы надеяться на лучший исход. На него смотрят испуганно и пораженно, а он уже не отдает себе отчета, когда начинает кричать, чтобы хоть кто-то прислал к нему инспектора Цунемори. В конечном итоге какой-то человек званием повыше разрешает пустить газ, и Нобучика, в последний раз ударив по стеклу, устало сползает на пол. *** У его спасителя большие светло-карие глаза. Точь-в-точь такие, какими Гиноза их запомнил. Цунемори Акане смотрит на него неизменно: по-доброму и самую малость наивно. Когда-то многие подозревали, что ей не подходит работа в Бюро. И когда-то ему самому, еще новичку, говорили совсем обратное — что он самый настоящий "идеальный инспектор". Теперь все будет иначе. К протезу придется привыкнуть, как и к свежему воздуху, который Гиноза вдыхает полной грудью. Но куда больше непривычности и сложности будет в том, что Акане теперь — его инспектор. И все же в этом есть доля чего-то хорошего. Нужно только для начала... рассказать об этом единственному, кто больше не услышит — а одновременно с тем прекрасно выслушает. — Цунемори, — решается подать голос Гиноза. — Можем ли мы сейчас... поехать на кладбище? Акане улыбается. Грустно, немного горько и сочувственно — но искренне. По-настоящему. — Конечно же, Гиноза-сан. Он уже знает, что скажет отцу. И знает, что когда-то допустил самую страшную в мире ошибку — стал сотрудником Бюро. Но имеет ли эта монета иную сторону?.. В какой-то из миллионов невозможных вселенных маленький Нобучика никогда в жизни не мечтал о том, чтобы стать детективом. Как-то раз он познакомился с Когами Шиньей и Аоянаги Рисой при самых обычных обстоятельствах. Когда-то давно никто из них не пошел работать инспектором. Когда-то летом и далеко не последней весной они проводили время вместе, не зная никаких бедствий. Одним прекрасным утром новоиспеченный фотограф по имени Сасаяма Мицуру, наставляя любимую сестру Мари, отснял свою первую фотосессию с лучшими выпускниками академии Нитто — Когами Шиньей и Масаокой Нобучикой. Однажды Масаока Томоми не попал в реабилитационный центр. Однажды Гиноза Сае навсегда осталась Масаокой Сае и никогда не меняла фамилию. Где-то очень далеко, блокируя сигналы радиопередач и звенящей тишиной заглушая сообщения о новых войнах за границей, никто не объявил о внедрении Системы Сивилла. Все это — сплошная невозможная недостижимость, что находится на самом дне. До нее не доберешься и не дотронешься — потому что перед этим еще тысячу раз сойдешь с ума. Но Гиноза Нобучика, исполнитель первого отдела Бюро Общественной Безопасности, готов рискнуть и попробовать. Ведь он более чем уверен, что сейчас не время жалеть. Настало время только верить.