Испорченные небеса

В отделе пусто. Масаока и Кунизука точно сговорились, решив оставить своего инспектора в покое. Найто сегодня утром набрался смелости, прислал рапорт и сказал, что опять хочет уйти обратно в реабилитационный центр. Его Гиноза даже не пытался уговаривать, что-то обещать и что-то просить. Взял и отрезал: "Иди". Как прогнал. Хорошо еще, что не сказал чего-то резче, вроде: "Не забудь проведать Когами". Так сказать мог разве что Сасаяма, когда совсем забывался за тем, что он вообще несет, либо действительно пытался специально ранить. Сасаяма... Пять пунктов всего за час. Точь-в-точь столько же, сколько сигарет лежит в начатой пачке Сасаямы Мицуру. Пять пунктов — это из всех двадцати за три дня. Мятно-голубой психопаспорт инспектора, который только однажды показывал шестьдесят, сейчас почти дотягивает до семидесяти. Гиноза время от времени достает одну сигарету, рассматривает ее, крутит в руке и возвращает в пачку вновь. И так без дела, со стеклянным взглядом и фоном из отчета по "делу об образцах". Не его, а инспектора Аоянаги Рисы. Гинозе по этому делу, которое так и не раскрыли, а лишь закрыли, писать нечего. И предпринимать он тоже сейчас не может ровным счетом ничего. Инспектор может только бесконечно задавать пустоте вопрос, а что теперь. Куда ему идти, как дальше действовать, говорить, слушать, думать... Пять прошедших лет, пять пунктов преступного коэффициента, пять новых сигарет. И ничто из этого невозможно назвать хорошим, даже будь всего по одному. Помнится, инспектор Тедзука, его первый и последний наставник, каждый раз просто молча бросала короткие взгляды. Эдакий немой приказ из разряда "Смотри и учись" — ведь всем своим поведением она уже учила, что стоит делать и как именно, чтобы быть хорошим инспектором. А потом она впала в кому и больше не проснулась. Исполнитель Яцука вечно приставал с дурацкими шутками, никого не слушал и отлынивал от работы, но когда предоставлялась возможность пострелять — лез вперед и кричал: "Предоставьте это мне, инспектор!" А потом его не успели даже попытаться спасти, сбившись со счета, сколько пуль он в себя собрал. Исполнитель Сасаяма постоянно твердил, что надо прислушиваться к сердцу, все время вел себя самым наглым образом и превращал каждое задание в безобразие, при этом еще имея нахальство утверждать: "Мое чутье детектива меня никогда не обманет!" А теперь они хоронят его изуродованные останки, не имея возможности в последний раз посмотреть на настоящее лицо Мицуру. Инспектор Когами и по жизни единственный лучший друг был самым уверенным идеалистом, который стоял на ногах крепче Гинозы и ровно, четко отвечал: "Можешь на меня положиться, Гино". А теперь... — Допрыгался, дурак?.. Пальто у Гинозы теплое, не пропускающее пронзительного ветра, но Нобучике все равно холодно. От собственных же слов и мыслей, которые он пришел высказать здесь, на могиле Сасаямы. В одиночестве, потому что это никому больше нельзя слушать. Да только у него снова пересыхает в горле. Все в его жизни было так и только так. Окружающие дружно давали понять, что они надежны, что они, живущие без сомнений, точно не смогут оступиться. Инспектор Гиноза может позволить им прикрывать его. И точно так же может просто идти следом. А он никогда не говорил, как ему уже осточертело быть тем, кто может на кого-то полагаться, а не тем, на кого можно положиться. Они все, все угасшие на его глазах всполохи ослепительного света просто слишком рассчитывали на себя. Или на кого-то еще в лучшем случае, но только не на Гинозу Нобучику. Сасаяма в этом списке выделялся, побив все возможные рекорды. Он ведь наверняка знал, что Гиноза, если нужно, точно сможет выстрелить в него, но нет — этому следовало научить Когами. Черта с два он бы научился поднимать руку на дорогих сердцу, этот невозможный в своей сущности правильный инспектор. Уже бывший правильный инспектор, точнее. А Мицуру знал лишь то, что должен руководствоваться чувствами и стремлениями. Этот пустоголовый придурок... И зачем он приехал на кладбище? Дабы обозвать мертвеца парочкой нелестных слов и обвинить его в том, что он не стал лезть в душу к Гинозе Нобучике, который этого не хотел, потому что опасался близкого общения с исполнителем? И который в то же время всей душой желал, чтобы они втроем были хорошими напарниками с взаимным и полным доверием, но никогда и ни за что бы не признался в этом даже себе самому? Кого тут еще после этого стоит называть идиотом, дураком и всеми возможными их вариациями... За прошедшие пять лет он никого не смог уберечь от гибели. Он не может вытащить Когами из бездны. Он едва ли держится сам и потерян так, как не был потерян никогда раньше. Он не знает, как должен действовать теперь: полагаться на других или только на себя. Как же Гиноза хотел бы, чтобы Сасаяма сейчас хлопнул его по плечу и сказал: "Расслабьтесь, Гино-сенсей". Выдал что-то полусерьезным тоном и стер все минувшие три дня, как тех и не было. Прогнал подальше, как кошмарный сон. Вместо этого Нобучика отчетливо слышит хрипловатый голос Мицуру лишь у себя в голове. "Решишь полагаться на других — упадешь. Станешь полагаться только на себя — умрешь". Этот замкнутый круг должен быть разорван. А если не инспектором Гинозой Нобучикой, то кем еще? Кто, как не он, еще может спасти исполнителя Когами Шинью не от падения, но от настоящей гибели? Кому еще, кроме него стоит наконец-то просто послушать свои мозг и сердце? Кем станет тот, кто сможет раз и навсегда с корнем вырвать всех чудовищ из душ других и не дать им прорваться глубже? — Не умру. Пачку SPINEL Гиноза оставляет на могиле, надежно спрятав ее в букете из ликорисов. А сам уходит прочь. Туда, где будущее всех последующих трех лет окутает его непроглядной темнотой и будет медленно отбирать силы.