И вновь алеет пламя над грешною землей!"
Он умер молодым, прожив жизнь полную храбрости и детского максимализма. Оставаясь патриотом, мог метаться от одной баррикады к другой, лишь бы эта сторона принесла благо своей родине. Так и случилось. Я открыл шкафчик стола и достал из него старую газету и пачку патронов. Черный, как нефть, заголовок смотрел в мои глаза: «Да здравствует революция! Сегодня прошли похороны жертв старого режима» Отец служил еще рядовым в старой империи, но видел своими глазами разложение во всех сферах общества: студенты кидались камнями в калек войны, солдаты не слушались командиров, чиновники воровали из казны, а дворяне закладывали свою землю в азартных играх, императорская семья жила не по потребностям, а из зависти к иностранцам. Сам же правитель не внушал уверенности в завтрашнем дне. Короче говоря, он был образцовым семьянином, но не государем. Позже отец перешел на сторону революционеров и прошел через огонь переворота и гражданской войны, но и после этого не было отдыха — началась война с приграничными державами. Из ближайших систем текли флотилии стран и корпораций. Бандиты и пираты бесчинствовали внутри. Начались массовые расстрелы чиновников и управленцев, которых ловили на воровстве. Целая система перешла в состав исправительной ветки власти, куда ссылали весь криминал. В тяжелых условиях те люди добывали полезные ископаемые и строили заводы. Недавние крестьяне становились гражданами (но и тут не без сюрпризов). Людей насильно загоняли в школы и гимназии. Старались выжать все, что можно было еще выжать из них, пока те не постарели. Многие не могли работать с простыми ЭВМ, чего говорить про пользованием роботов. Власть была сильна и жестока, но справедлива. Сначала. А еще был интересный инцидент. Как-то раз собрались все представители старой власти и школ. Лидерами партии не было отдано приказа на огонь, но просьбу людей удовлетворили. Своеобразно… В учебнике истории я проходил раздел иммиграции. Там было описан этот день: несогласных, но не запятнавших себя в антигосударственных действиях собрали на огромной барже и снабдили всем необходимым. «Белый пароход» — так называли эту баржу иммигранты. Я глубоко вздохнул, затем выдохнул. Не понимаю, как тогда страна выстояла и вернула себе все системы и народы обратно. Дальше я не изучал историю. Она была скучной. Вся жизнь здесь скучна и сера: собрать всех вместе, умыть, накормить, дать учебник и работу, а затем развалиться. Вновь собирать всех, защищать обиженных и больных, воспитывать слабых. Какой-то порочный круг. За окном небо наливалось алым. Я покинул комнату и вышел на крыльцо, чуть не задев головой потолок. Странно, когда я успел вырасти, или время здесь идет не как в нашем мире? Белоснежное покрывало снега укутало землю. Шедший снегопад украшал темно фиолетовое небо снежинками. Лед сковал воду, а затем исчез под тонким слоем инея. Рев громадного зверя нарушил тишину, спутал падающие снежинки в воздухе. Раздался еще один и еще. Десятки кличей слились в унисон. Я повернул голову в сторону звука. Я увидел дорогу. Белую и чистую. По ней медленно двигался стальной монстр. Танк, точно спал на ходу, шел по дороге. Под облупившейся краской показался металл, весь в ржавчине и царапинах. Гусеницы испачканы машинным маслом, оставляя за собой темные полосы. Из зада танка, где располагался двигатель, текло топливо, походившее на нефть. Маленькие фары на морде танка освещали дорогу. За ним двигались его собратья, такие же монстры. Среди них были старожилы, испещренные царапинами и вмятинами от мин, но большинство — молодежь, недавно сошедшая с мирных рельс заводов. Я посмотрел, куда они направляются: впереди раскинулся лес и огромное поле. Из леса шел дым, виднелся огонь горящих деревьев. На поле раскинулось кладбище техники, мирно догорая после боя. И так, всегда: за стеной орды солдат мирно существовали остальные, снабжая защитников всем необходимым. Я медленно сошел с крыльца, ощущая тяжесть на плечах. Повернул голову — это оказался вещмешок. Похлопал по карманам: пусто. В нагрудном кармане лежала сигарета, которую я закурил. Внезапно раздался взрыв. Затем еще несколько. Я дрогнул, но лишь заинтересовался, поднимая голову на дорогу. Танковая колонна зеленых монстров остановилась. Впереди нее стоял массивный бугай: новейшая разработка из соседней страны. Его броня была такой же белоснежной, как и зима. Длинное дуло орудия вгоняло в страх своих врагов. Раздался очередной выстрел, а я успел лишь заметить черный конус, который принадлежал бластеру. Бугай расправлялся с танками, как опытный боевик кромсает призывника в первом бою. Танки пылали огнем, взрывались на месте. Я выронил сигарету из губ, потянулся в карман: знал, что там ничего нет. Но моя рука нащупала холодный металл. Я достал свою находку на свет и увидел пистолет. Я ничего не могу изменить… Сняв оружие с предохранителя, нажал на спусковой крючок. Пуля вылетела из дула пистолета, со свистом преодолела расстояние до цели и попала в броню, затем свалилась в снег маленькой монетой. Но я все равно нажимал на крючок, разряжая магазин в броню танка врага. Я даже не задумывался, враг ли он мне? Это неважно, ведь он бил наших. Молодых. Я ничего не могу изменить… Бугай встал ромбом на дороге и повернул башню в мою сторону. Дуло посмотрело мне в глаза. Оно было достаточно большим и длинным, чтобы я ощутил этот взгляд. Душа уходит в пятки, пока снаряд заряжали в приемник танка. Оставался еще один патрон в магазине моего пистолета. Я Сглотнул, но не дрогнул, смотря с распахнутыми глазами в дуло, которое было поглощено светом бластера. Снаряд уже был в миллиметрах передо мною, всего за долю секунды расправившись с расстоянием. Сейчас все закончится. Меня расщепит на атомы, как и мой дом, мою мать. Я ничего не могу изменить… Но не дрогнув, мой палец нажал на спусковой крючок, когда конец дула уже плавился от температуры бластера.Глава 3. Воспоминания картин
7 ноября 2017 г. в 16:42
Где-то в затуманенном разуме виднелась одинокая усадьба среди звезд. Я спрыгнул с невидимого мостика и приземлился на шершавую поверхность. Краски неизвестного художника поглощали черную материю и космические пейзажи. Постепенно картина приобретала объем и тени. Я медленно прошел пару шагов, наклонил голову вниз. Теплая земля приятно согревала ступни. Пальцы изредка наступали на гальку, разбросанную среди океана зелени. Неизвестные травы пестрели сиренью и алыми цветами. Их запах нахально стремился в ноздри, не вызывая сопротивления.
Я медленно подошел к одинокому оку воды. Голова наклонилась вниз с широко распахнутыми глазами. Отражение: еще светловолосый мальчик с голубыми глазами, над головой которого проплывал газетный кораблик. На носу кораблика черными буквами название «Вестник». В молодых глазах искрилась детская мечта. Потертая гимнастерка облегала тело. Ноги оставались босыми. Мальчик поднял руку вверх, касаясь кончиками пальцев кораблика, а затем пропал.
Я поднял голову и пошел по тропинке, ведущей к усадьбе. Земля теряла в температуре, с каждым шагом оголенные пятки ощущали прохладу. Я и не заметил как оказался на пороге усадьбы. Рука потянулась к ручке.
В коридоре было гораздо теплее, чем на улице. Когда я закрывал за собой дверь, краем взгляда увидел золотистое поле, которое погрязло в осенней серости. Тихий скрип сухих досок раздавался под сапогами.
— Разувайся! И иди есть! — крикнул радостный женский голос с кухни.
Я точно не знал, где располагалась кухня. Сапоги были сняты и заняли место в коридоре. Я отправился на кухню, ориентируясь на запахи выпечки. По пути мой взгляд бродил по стенам, подмечая мелкие трещины и не новые обои в горошек, поверх которых располагались семейные портреты, фото и картины. Родственники смотрели на меня с добродушным выражением лица. Кто-то стоял один среди осеннего поля: но чаще всего на фотографиях запечатлен ужин, где собиралась вся семья и редкие гости.
Где-то поодаль разместилась маленькая рамочка с пожелтевшей фотографией деда. Старик сидел на дуле пушки, опираясь об нее руками. На заднем плане маячили роботы, виднелся космос. Надпись: изобретателю первого дредноута для звездного флота.
Я прошел на кухню и сел за стол, накрытым к обеду тарелкой алого супа и ломтем хлеба. Женщина крутилась за печью, доставая горячие пироги.
— Чего замолк? Ешь, давай, а потом расскажешь, как в лицее, — произнес с улыбкой мать, но ее лица я не мог видеть.
Взяв ложку, моя рука неспешно зачерпывала суп. Ломоть хлеба также не остался без дела. Наконец я собрался.
— Нормально. Закончил сессию. Мне понравилась политология и пилотирование кораблем. Остальное важно, но как-то скучно проходить на лекциях, — произнес я, сняв с головы фуражку кадета с головы, пока не обругала мать.
— И надолго ты к нам? — мать закончила с едой и выпрямилась, широко расставив плечи.
— Каникулы проведу. Потом доберусь до космопорта. А дальше: в лицей.
— Пешком? — мать повернулся ко мне лицом.
Ее лицо не было таким молодым, как в лучшие годы. За слоем косметики, любовно наносимой слоем штукатурки перед поездкой в город, скрывались редкие, но первые морщины. Время берет своё, а ласковая улыбка не покидала ее лица.
— Да, — ответил.
Я закончил с обедом и, поблагодарив мать, покинул кухню. Пока я шел по коридору, в голове открывались воспоминания, сбрасывая с себя пыль времени. Чего-то не хватало. С одной стороны родного, а с другой — никогда не увиденного. В коридоре я свернул налево. Оказался среди кровати и шкафов — спальня матери.
На стене висела доска, на гвоздях которой покоилась сабля в ножнах из черного дерева. Рядом на гвозде своей чернотой выделялась фуражка. Я подошел ближе и снял фуражку с гвоздя.
Казалось еще новая, она прошла бесчисленные сражения и битвы, следы которых нельзя было скрыть золотым рантом и черным бархатом. Кокарда с эмблемой алой звезды, из которой вырастали крылья — феникс. Пускай империя запретила все культы и их последователей и архаика уходила абзацем в учебник истории, в самой конституции оставалось правило, пропитанное вечностью бытия: «Спасение для всех, прощение для всех». Герб и эмблема теперь рухнувшей империи, но вечной родины. Знаки и гимны меняются с каждым миллениумом, но сама суть уродует новую обложку и устрой, взывая к корням.
Повесил фуражку обратно. Рядом висел пистолет. Он был стар, как и эта усадьба, но работал исправно, подчиняясь своему владельцу. Я засунул оружие в карман. В столе должны лежать патроны.
Я подошел к письменному столу, сел за него и провел ладонью по старому дубу. Когда закончил рассматривать стол, я поднял голову и посмотрел на стену еще раз: я совсем забыл про огромный лист. На нем печатные буквы построились в стройные ряды предложений:
"Ваш муж пал в бою. Убит, но не сдался в возрасте 30 лет с чином капитана пехотного полка. Империя благодарит и соболезнует вашей семье. Личные вещи и награды теперь принадлежат семье убитого.