Love in a Photograph (coup de foudre)

18 месяцев спустя Необычным совпадением стало то, что первая выставка Йена проходила ровно через 2 года со дня их с Микки свадьбы; различного рода волнения шли друг за другом, но брюнет никогда не давал ему переживать слишком сильно. Йен задумывался, на что бы походила его жизнь, не встреть он Микки. Что бы было с его душой, не найдя она своего соулмэйта. Было легко вообразить и хорошенько обдумать разницу, которую повлекла бы за собой жизнь без жгучего брюнета — отсутствие дикой сексуальной жизни, к примеру, или нехватка такого, какое было только у них двоих, космического притяжения к партнеру. Но глубокой сутью встречи Йена с Микки были не эти мелочи, лежавшие на поверхности их отношений. Найдя Микки, Йен нашел настоящего себя. Нет, Милкович не просто изменил рыжеволосого выходца из Саутсайда — он поменял траекторию его личностного развития, заставил его тянуться к тому, на что раньше тот не мог и осмелиться. Люди слишком часто говорят, что партнер сделал их куда лучше, поэтому молодой фотограф решил подумать и об отрицательном влиянии Микки на себя. С брюнетом он стал более жадным, особенно по отношению к другому мужчине — боже, он просто присвоил тело Микки себе. Более нетерпеливым, неистово желая, чтобы дни порознь мчались быстрее. Более мягким, скинув всю свою защиту, зная, что Милкович никогда не причинит ему боль. — Ты готов? — спросил муж, в вопросе кладя руку на бедро Йена, когда машина была в нескольких метрах от входа в Aperture Gallery. — Ты готов, — ответил он же, понимая, что сегодня поддержка должна была быть сильнее, чем когда-либо. — Посмотри на меня, — прошептал он, встречаясь после с глазами Йена, — ты полностью готов. Рыжий кивнул, все еще переполненный волнением этого значимого вечера. Голос Микки же слегка спустил его с небес на землю, а его ладонь, тесно переплетенная пальцами с пальцами Йена, когда те заходили в здание, напомнила молодому фотографу о том, что только прикосновения мужа были значимыми, а все остальное можно с легкостью пережить. И всего через пару секунд толпа критиков и ценителей фотографии разделили их, фразы «Отличный дебют!» и «Да Вы второй Альфред Стиглиц!» сыпались на Йена, как конфетти. Некоторые даже говорили, что его серия с Микки была такой же впечатляющей, как та самая серия Стиглица с Джорджией О’Киф. Микки. Каждый раз, когда они оказывались вдали друг от друга, Йен только и делал, что глазами исследовал огромный зал в его поисках, и тревога утихала, когда он все же находил. Глядеть далеко и не приходилось — огромные отпечатки фотографий с мужем висели повсюду, на каждой стене выставки. Настоящая муза. Эти кадры, которые навеки захватили каждую частичку восхитительного тела брюнета, сделают Йена легендой. От пухлых губ до родимого пятна на ладони — он не упустил ни единой детали. Осматривая свои работы, Йен не мог выбрать самую любимую — каждый снимок был частью его сердца. Едва заметные морщинки в уголках глаз. Будто высеченная из гранита v-линия и темные волоски чуть ниже. Изгиб носа, тонкие пальцы с тату. Каждый угол был пойман идеально. — И на всех фотографиях одна и та же модель? — спросил один из критиков New York Times, готовый записать ответ Йена на диктофон. — Да, — уверенно ответил автор выставки. Год назад этот вопрос заставил бы его жутко покраснеть, он бы как всегда перепутал чей-то интерес с критикой в свой адрес. — Мой муж. — Не кажется ли Вам, что такая многокадровая серия с одним и тем же запечатленным субъектом делает ее лишенной разнообразия? Йен покачал головой. — Нет, я бы сказал, что как раз наоборот. Сосредоточенность лишь на одном субъекте дала мне возможность показать ту близость, которую я бы не смог продемонстрировать, снимая разных людей. Да и в чем бы тогда был смысл? Показывая каждую часть его тела, я окружаю зрителя чем-то настолько интимным и личным, что кажется, будто восхищаться этим едва ли уместно. Этого я и хотел добиться. — Добиться именно этого… Почему? — Мне хотелось, чтобы зрители почувствовали, будто приглашены в мир, который вижу я. Я хотел, чтобы они почувствовали то, как я люблю, полюбили сами, а затем пришли от этого в ужас, ведь это только моя любовь, а не их, — объяснил Йен, оглядывая людей, оценивающих каждую часть тела его мужа на выставке. — Вот почему я фотографировал детально — чтобы показать, каким он выглядит для меня. — И как бы вы это описали? — Будто он — единственное, что я вижу, — легко ответил Йен, после кивая своему агенту, сигнализируя о конце мини-интервью. — Спасибо за уделенное время, — сказал интервьюер, удаляясь. Рыжий снова стал искать мужа глазами. Наконец найдя, он едва остановил себя от желания резко рвануть в его объятья, выбрав вместо этого ускоренный шаг, но даже так молодой фотограф все равно приковал к себе внимание окружающих. — Не отходи от меня, — попросил он, хватая Микки за талию. Это было просто необходимо. — Ты в порядке, Галлагер? — Милкович, вообще-то, — напомнил ему Йен, указывая на огромную надпись с именем и новой фамилией фотографа в середине зала. — Милкович, — ухмыляясь, поправил себя Микки. Гордость за мужа изливалась из него, словно радиация. — Я так сильно люблю тебя, — прошептал рыжий, пряча свое пылающее лицо в изгиб шеи мужа. — Люблю тебя сильнее, — ответил брюнет, поглаживая Йена по спине. — И просто ахуеть как горжусь тобой. В окружении с любопытством смотрящих на них людей, под стать дыханию своего мужа он прижался губами к пульсирующей вене на белоснежной шее и вдохнул желанный аромат. Нехотя распутавшись из любимых объятий, Йен снова взглянул на свое имя, напечатанное на большом полотне и висевшее среди многочисленных черно-белых изображений, а затем опустил взгляд и на само название его выставки: coup de foudre: under my skin