Течный абсурд

Дверь открывается, и на пороге появляется папа Исака, искренне счастливо улыбаясь. — Мой мальчик, — сходу обнимает, даже не давая возможности войти внутрь. — Привет, — мальчик поддается, расслабляется в родных руках, прижимаясь сильнее в ответ. Старший отмечает, что у этих двоих правда сильная связь. Оба действительно рады друг друга видеть, действительно соскучились, им действительно трудно порознь. А вот Эвен не может похвастаться таким. Нет, у него нормальные отношения с родителями, но его завели исключительно для галочки, ему всегда так казалось. И теперь спихнули в отдельную квартиру, а сами продолжают любить друг друга в свое удовольствие, но парень их совершенно не осуждает. К тому же все их решения, которые касаются Эвена, они обсуждают с сыном и всегда поступают в соответствии с его желаниями. Да и любовью он обделен никогда не был, но такой тесной связи между ребенком и родителем можно только позавидовать. Он не раз замечал, как Исак после разговора с папой по телефону грустил и даже пару раз прятался от Эвена в туалет, чтобы не показывать слез и того, как скучает. Хотя это было довольно очевидно. Но каким бы теплым ни было воссоединение, все слегка затягивается, и Эвен тактично покашливает, привлекая к себе внимание. — Здравствуй, Эвен, — улыбается ему, наконец оторвавшись от сына, — проходите, чего стоите? Заходят внутрь, где тепло и светло по сравнению с улицей. Старший протягивает бутылку хорошего вина, которую настоятельно просил купить в подарок Исак. — С рождеством, — улыбается, показывая свои клыки. В уголках глаз собираются морщинки, от которых так ведет подростка. — Дорогой, не стоило, — охает мужчина, принимая подарок. Эвен снимает куртку, оказываясь в белоснежной бережно отглаженной Исаком рубашке, которую тот, собственно, и заставил его надеть на вечер. — Ой, с кавалером пожаловал, — смеясь, произносит мужчина постарше, вошедший к ним поздороваться, — какой ты уже взрослый. Вот исполнится восемнадцать, все наследство на тебя перепишу. — Дедушка, рад тебя видеть, — широко улыбается подросток, коротко приобняв его, и добавляет, — а насчет наследства думать рано, тебе еще с правнуком сидеть, — отвечает Исак, не подумав, что тот не знает о его положении. — А вот отсюда поподробнее, молодой человек, — осматривает его, задерживая взгляд на животе. Но так трудно понять. Подросток специально надел просторную толстовку, чтобы не бросался в глаза его хоть и небольшой, но видимый животик. В помещении повисает напряженное молчание, Исак совсем теряется, боясь очередной отрицательной реакции, и невольно отступает назад, упираясь спиной в Эвена. — У нас будет ребенок, — отвечает за Исака парень, обняв мальчика двумя руками и притянув к себе. Тот хватается за крепкие руки, чувствуя поддержку. — Ты беременный? — мягко улыбаясь, переспрашивает дедушка. — Да, — кивает Исак, ожидая реакцию, — что ты об этом думаешь? — Дети — это чудесно, и хорошо, что ты не сделал аборт. Бог дал, значит ребенок должен быть, — твердо отвечает мужчина, — я рад за тебя, малыш. — Спасибо, — с облегчением выдыхает мальчик, — но на самом деле сначала я хотел сделать аборт… — Я тебе дам аборт, — дает несильный подзатыльник. — Аборт — это самая хуевая идея, что могла прийти тебе в голову. — Пап, не ругайся, тут же дети, — шикает папа Исака, намекая на самого Исака. — Нашел ребенка, — закатывает глаза Фрэнк. — Я тут твоего «ребенка» жизни учу, не мешай, — фыркает на сына, и смягчает тон. — И как же зовут твоего принца? — Это Эвен, — те здороваются, пожимая друг другу руки. — Должен заметить, очень симпатичный, особенно в этой рубашке. Настоящий красавец, — расхваливает самодовольного Эвена тот. — Эй! Я еще тут, — деланно обиженно бурчит Исак, складывая руки на груди. — Не красивее тебя, конечно, — исправляется мужчина, и все смеются. Атмосфера разряжается, принимая действительно рождественское настроение. Все перебираются в гостиную, где уже накрыт стол. Отца до сих пор не было видно, что успокаивало Исака, но он знал, это лишь дело времени. И спустя минут десять со второго этажа спускается отец Исака. Тоже надел рубашку, даже с галстуком, и черные брюки. Мальчик, только завидев его, начинает жутко нервничать. — Мне нужно выйти, — тараторит подросток, пытаясь улизнуть, но Эвен ловит его за руку и возвращает на место рядом с собой. — Успокойся и перестань бегать, — шепчет старший, крепко держа его за руку около себя. — Исак, — обращается к нему отец, и тот напрягается, мертвой хваткой вцепившись в руку Эвена, — нужно поговорить. — Прямо сейчас? — тихо спрашивает мальчик, съежившись под давлением взгляда альфы. — Да. Сейчас, — твердо отвечает мужчина, — жду тебя на кухне. Одного, — договаривает и уходит. — Не бойся, все будет хорошо, вот увидишь, — подбадривает его другой родитель, — иди, вам правда нужно поговорить. — Если что, я буду тут, совсем недалеко, правда? — улыбается Эвен, поднимая его личико за подбородок, вглядываясь в глаза. Младший уже готов расплакаться, хотя ничего еще не произошло, и его парень прекрасно это видит. Ему очень его жаль, потому что несправедливо то, что таким замечательным мальчикам достаются такие родители. Но Исак должен преодолеть это, поговорить, все окончательно выяснить и решить для себя сам, без чьей-либо помощи. — Не разводи сопли и будь сильным. Ты справишься, — подросток кивает, так как сказать ничего не может. В горле образовался ком, который лишь подталкивает наружу слезы. Но он не будет плакать. Не в этот раз. — Спасибо, — выдыхает Исак и обнимает Эвена, шмыгая носом. — Пошли, — он берет его за руку и тащит на кухню. Заглядывает и видит его отца, которого руки чешутся ударить, но он не может. Он в гостях. Сейчас рождество. Невежливо как-то получится. — Я, кажется, просил одного Исака, — задом опираясь на столешницу, произносит мужчина. — Я уже ухожу, но предупреждаю: только пальцем его тронете, и пиздец вам. И я не посмотрю, что сегодня праздник, — злобно шипит Эвен, не в силах смириться с тем, что придется отдать этому человеку Исака, хоть и всего на разговор. — Расслабься, защитничек, — закатывает глаза тот, — можешь идти. Эвену все больше хочется что-нибудь с ним сделать, но он покорно уходит, оставляя их наедине. Исак старается успокоиться, так как вряд ли отец собрался на него кричать или ругаться, когда у них гости. Пытается настроиться на хорошие мысли, но в голову лезут лишь воспоминания о последней встрече. Он неосознанно трогает место, где две недели у него держался синяк, а сейчас осталось только небольшое пятнышко, напоминающее о произошедшем. Отец замечает и шумно вздыхает. — Сядь, — просит старший, кивая в сторону стула. — Постою, — буркает в ответ Исак, не смея посмотреть ему в глаза. — Как хочешь, — пожимает плечами тот, переминаясь с ноги на ногу. — Итак, сын, я… — Сын? Значит, теперь я уже сын? — выплевывает подросток, не в силах сдержаться от едкого комментария. — В прошлую нашу встречу ты ясно выразился, ясно сказал, что ничего общего со мной иметь не хочешь. — Прекращай язвить, — строго приказывает отец, ясно давая понять, что играться с ним не собирается и лучше его сейчас не злить. — Почему ты повышаешь на меня голос? Приказываешь? Я тебе собачка какая-то? — с обидой выдает Исак. Потому что, блять, накопилось. Но он не хочет этого. Не хочет оказаться в итоге униженным, не хочет доводить отца, не хочет нарываться, и… боится. Плюс ко всему, подобные вспышки гнева Исака чаще всего заканчиваются истерикой со слезами, а показывать отцу, насколько его задевает вся эта ситуация, он не собирается. И портить остальным праздник из-за своих проблем слишком эгоистично, особенно по отношению к папе. К Эвену. Исак прекрасно видит, как те за него беспокоятся, как хотят лишь лучшего. Ради них он готов помириться или хотя бы сделать вид, но для начала он выскажет все, что думает. — Ты преувеличиваешь, — устало говорит старший, желая быстрее с этим покончить. Хочет положить руку ему на плечо, но тот отступает на шаг назад, тем самым забиваясь в самый угол кухни. — Преувеличиваю? Ты наорал на меня, ударил и выгнал из дома, а мне только семнадцать. Если бы не Эвен, я бы сдох где-нибудь на улице, а тебе вообще на меня наплевать было бы! — на повышенных тонах отвечает мальчик, не сдерживая слез. — Я тебя ненавижу… — всхлипывает и закрывает лицо руками. Миссия провалена. — Исак, у меня были причины так себя вести, и ты должен это понимать. — Причины?! Какие причины?! Так со своими детьми в принципе поступать нельзя! Да как ты мог? Ты помнишь, что сказал мне? Помнишь? — давится слезами, растирая кулачками влагу по лицу. — А я помню! Если бы у тебя был выбор — я или твои родители, — ты точно не выбрал бы меня, так, кажется, ты сказал? Не удивлюсь, если я оказался всего лишь жертвой неудачного аборта! Ты наверняка меня и не хотел никогда, я для тебя вообще ничего не значу, я всегда только бесил тебя, ты никуда меня с собой не брал, ты стыдился меня, бил и наказывал за малейшие проступки, как собаку. Я столько тебе прощал все это дерьмо, я любил тебя, но теперь… Просто… давай просто сделаем вид, что все хорошо ради папы. Я не хочу портить ему праздник… — выплеснув все наружу, Исак затихает, обнимая себя руками. — Во-первых, ты всегда был желанным ребенком, и даже не смей думать иначе, — твердо, но спокойно произносит отец. — Во-вторых, я всегда тебя любил, может, иногда был чересчур строг с тоб… — Иногда?! — возмущается подросток, прерывая на половине слова. Из глаз текут слезы. Как же все несправедливо. — Помолчи, — прикрикивает старший, и тот замолкает, нехотя продолжая слушать. — Возможно, иногда я перегибал палку, возможно, казался тебе несправедливым или ужасным отцом, но я всегда желал тебе только лучшего. А тот случай просто выбил меня из колеи, — Исак перестает плакать, только изредка всхлипывая, и слушает слова отца. Тот ни разу не говорил ему ничего подобного, и этот момент нужно запомнить. Он решает его выслушать, но особого интереса не показывает, — Я, конечно, понимал, что однажды ты вырастешь, найдешь парня, что у тебя будет ребенок и мне придется отпустить тебя во взрослую жизнь, но не так же резко! Ты просто пришел и вывалил на меня это, как я должен был реагировать? — Как угодно, но не бить же! — у него до сих пор подгорает из-за той ситуации — И зачем ты сказал мне те слова? Ты не видел, что мне и так было паршиво? Еще и при друзьях. Почему нельзя было просто поговорить? Ты даже не представляешь, до чего довел. Я, блять, серьезно задумывался насчет того, чтобы спрыгнуть с моста, чтобы перестать быть для всех проблемой. Но быстро отогнал эти мысли. Знаешь почему? Потому что понял, что тебе было бы элементарно наплевать, что я бы только облегчил твою жизнь, но сделал бы больно папе, Эвену и своим друзьям, которые мне действительно помогали, которым действительно на меня не похер, которые ближе, черт возьми, чем родной отец. — Мне не было наплевать. Я места себе не находил, надеялся, что ты не натворишь глупостей, что проветришься и вернешься вечером домой, что мы поговорим и ты прислушаешься, сделаешь аборт, тебе же всего семнадцать. Я думал, что поступаю правильно, но теперь понимаю, насколько ошибался. Твой папа — золотой человек, ты в курсе? Не понимаю, как он до сих пор меня терпит, но он всегда оказывается прав, никогда не спорит, не обижается, умеет найти подход. Как же я люблю вас, — улыбается, но Исака не трогает. — Я понимаю тебя, понимаю, почему ты так ко мне относишься. Ни в коем случае не осуждаю: любой бы так поступил на твоем месте. Можешь меня ненавидеть, я заслужил, но знай… — ему не дают договорить. — Я тебя не ненавижу, — тихо говорит Исак, потому что это правда. Он все еще любит его и скучает, просто обида слишком глубоко засела в душе. — Дай мне договорить, а потом поступай как захочешь, — дожидается согласного кивка и продолжает. — Несмотря на мои методы воспитания, все эти правила, все было и всегда будет ради твоего блага. Сейчас ты уже взрослый, я, кажется, наконец понял это. Забудь про все правила, теперь за тебя отвечает Эвен. Слушайся его, он хороший парень, ты с ним всегда будешь в безопасности. Ну, а для нас с папой ты навсегда останешься нашим любимым малышом. Я очень люблю тебя и хочу, чтобы ты был счастлив. Если для этого в твоей жизни не должно быть меня, я пойму. Это все, что я хотел сказать. Дальше выбор только за тобой, малыш, — слабо улыбается, опустив голову. Исак громко всхлипывает от нахлынувших эмоций, подходит к отцу и обнимает, не стесняясь плакать. — Я очень люблю тебя, как ты вообще мог подумать, что я смогу вычеркнуть тебя из своей жизни? — шмыгает носом, пряча лицо. — Так ты простишь меня? — отстраняет заплаканного мальчишку от себя, заглядывая в глаза. — Да, я больше не злюсь, наверное… — вот именно, что наверное. Но сегодня же все-таки рождество, верно? Когда нужно прощать, когда нужно быть с семьей, когда нельзя ссориться. Да и надоело злиться. Он не умеет долго обижаться, а тут и так затянулось. — Давай просто забудем все это? Я не хочу больше ругаться, ведь жизнь слишком коротка для подобных глупостей, — улыбается, подставляя мизинчик. — Мир? Так бы сделал Эвен. Он помнит, как в самом начале, когда он жутко накосячил, Эвен так и поступил. Сказал правильные слова, отпустил дурацкие обиды, и все наладилось. Возможно, сейчас это немного другой случай, но он не знает как себя еще вести. А этот вариант кажется где-то правильным. По крайней мере правильнее, чем снова обижаться. — Мир, — зацепляется своим мизинцем и смеется, — мы так делали, когда ты был совсем маленьким. — Да, ты меня научил, — вытирает до конца слезы. — Блин, как мне теперь возвращаться к остальным? Я весь красный, — трогает внешней стороной ладоней свои щечки, пытаясь охладить. — Умойся, и сходим на второй этаж. У меня есть для тебя небольшой подарок, — улыбается старший, подмигивая. — А что за подарок? — параллельно умываясь, спрашивает Исак. — Помнишь те наушники? — Не может быть? Они же стоят целое состояние! — Что же, я немного подкопил, — ухмыляется и жестом показывает идти за ним, — пошли. Они тихо выходят из кухни, чтобы никто не успел доебаться, и топают на второй этаж, в комнату Исака. Заходят, мальчишка осматривается и понимает, что жутко соскучился по своей родной комнатке. — Знаю, что подарками прощение не купишь, но, в общем, это тебе, — доносится голос из-за его спины. Он резко оборачивается и видит перед собой наушники, которые давно хотел, даже с цветом угадали. Они в оригинальной упаковке, и сбоку красуется темно-синий бантик. Мило. — Спасибо, — счастливо восклицает Исак, кидаясь обнимать отца, — спасибо, спасибо, спасибо!

***

Вечер проходит как нельзя лучше, в мире и согласии. Ну, почти. Как только Фрэнк узнал причину ссоры Исака с отцом, дал старшему подзатыльник, обматерил и постоянно читал ему морали, полились какие-то поучительные истории из его прошлого, которых хватило буквально на весь вечер. Под конец деду вызывают такси, Эвен с Исаком тоже собираются, прощаются и уходят, всех обняв на прощание. Садятся в машину, и младший понимает, что оставил телефон. — Я быстро, — выскакивает из автомобиля, врывается в дом, и видит, как отец зажимает его папу между стеной и собой. Тот постанывает, обнимает его, и это выглядит… горячо, если это, конечно, были бы не его родители. Тактично покашливает и шмыгает в гостиную за телефоном. — Эм… Пока, счастливого рождества, — стараясь не смотреть в ту сторону, произносит подросток и сбегает. Дома они оказываются довольно быстро. Выводят Рейли, затем совместный душ, где Эвен слишком тщательно, по мнению мальчика, рассматривает его. Но почему бы и нет? Родная кровать, на которой старший раскладывает Исака, стягивая полотенце с бедер. Целует, трогает, бесстыдно лапает, забирая свой рождественский подарок. — Крис написал, что Коди переночует у него, — шепчет Эвен, нависая над подростком, — квартира свободна как минимум до завтра. — Так давай используем это время с умом, — шепчет в ответ Исак, игриво ухмыляясь. И тянет за уголок, стаскивая с парня такое лишнее на данный момент полотенце.