Жизнь-это череда рисков

Настоящее За все время он ни разу не смотрит на Джона, потому что ему не нужно видеть, он и так знает – Джон глядит на него напряженно, в той самой манере, что и весь прошлый месяц. Солнце полностью взошло, через несколько минут нужно будет вставать и собирать Эндрю в садик. - В какой-то момент я перестал думать, что вернусь домой, все равно ведь не знал, когда это будет. Иначе я не был бы так безрассуден, – он кривит рот, ощущая свою улыбку более виноватой, чем она, наверное, выглядит. – Я, конечно, не ожидал, что Адэр попадется в такую простую ловушку. Секунду Джон задумчиво смотрит на него, глаза его светятся в раннем утреннем свете. - Этот человек, которого ты убил, как он выглядел? – спрашивает он спокойно. Шерлок хмурит брови. - Шесть футов два дюйма ростом, 45 стоунов весом, русые волосы, карие глаза, смуглый, родом из Южной Испании, скорее всего, откуда-то из района Гибралтара. - И… ты сказал, что он был наркоманом. - Да. - В каком роду войск он служил? - Флотский офицер, произведен в лейтенанты, потом с позором уволен. Джон смотрит на него долгим, бесконечно печальным взглядом. - Шерлок, а что, собственно, в этом человеке напоминало тебе меня? Шерлок открывает рот, чтобы ответить, и обнаруживает, к своему ужасу, что ничего не может сказать. - Я…я не знаю. – Он не понимает, почему его голос звучит так, как звучит, а не так, как должен. – У меня была причина. Хороший повод. - Уверен, что была, в то время, – соглашается Джон. Шерлок хмурится, но понимает, что не может сейчас спорить. - Шерлок, – говорит Джон, приподнимаясь на локте, как будто он понял что-то. – Скольких еще людей ты убил? – Он смотрит вниз на Шерлока, будто это самый важный вопрос, на который тот должен ответить. - Прямо или косвенно? Джон моргает, склонив голову в удивлении. - Что ты… Господи. – Он делает глубокий вдох. – Непосредственно ты, Шерлок. - Одного, – отвечает гений. Он встрепенулся, потянув Джона к себе, держа его за запястье. Доктор одной рукой обхватывает лицо Шерлока, другой касается его руки, все еще отчаянно – отчаянно? – крепко держась за него. - Черт возьми, это звучит так, будто ты устроил какую-нибудь резню, убивал детей, насиловал и грабил. - Я делал ужасные вещи, – рычит Шерлок. Он не хотел ничего приукрашивать, а Джон будто намеренно это игнорирует. Шерлок дрожит от гнева, он просто в ярости, потом мертвенно бледнеет и пытается отвернуться от Джона и закрыть глаза. – Почему ты пытаешься замять это? - Я не пытаюсь, – говорит Джон совершенно серьезно. Шерлок тянется другой рукой и обхватывает свободное запястье Джона, не тяня, не стискивая. Просто держа. – Но, Шерлок, ты – это все еще ты. Под всем этим напряжением, стрессом и чертовыми ужасными травмами настоящий ты все еще где-то там. - Откуда ты, черт возьми, можешь знать это? Откуда? Нет… ты не можешь… ты плетешь совершенный грязный вздор. Он забывает, что хотел сказать дальше, чувствуя, что его мозг пропускает какую-то информацию, важную информацию, потому что Джон меняет положение, и теперь он опирается о его плечи, суматошно вдыхая воздух, как будто его жизнь зависит от этого. - Все хорошо, – говорит Джон, выдыхая слова над ухом Шерлока. – Все будет хорошо, Шерлок. - Ты не знаешь этого, – бормочет Шерлок в плечо доктора. Слова выходят почти бессвязно. – Ты не можешь этого знать. - Я многое знаю, – говорит Джон. Гению кажется, что он сильнее всего на свете хотел услышать именно эти слова. - Но не это. - Я знаю тебя, – говорит Джон. Шерлок не находит, что сказать на это, но через минуту добавляет. - Это правда, – шепчет он, понижая голос до передела, будто раскрывает какую-то тайну. Тут раздается стук в дверь, за ней слышен голос Эндрю, приказывающий им: «Вставайте, пора в садик». - Ты приучил его немыслимо рано вставать, – бормочет Шерлок в кожу Джона. - Ну, а ты сделал его немыслимо упрямым, так что мы квиты, – говорит доктор, а Эндрю стучит снова. - Надо идти в садик, папа! – вопит Эндрю через дверь по-французски. Шерлок отодвигается от Джона, чтобы он мог посмотреть на дверь. - Откуда он знает, что мы ещё не встали по моей вине? Доктор фыркает: - Он великолепен. Шерлок пытается встать, но Джон укладывает его обратно на кровать, придвигаясь ближе, чтобы поцеловать. - Шерлок, мы переживем это. – Шерлок сосредотачивается на ощущении тепла от его руки на своей щеке. – Я не собираюсь никуда уходить. - Хорошо, – говорит Шерлок, отрывисто кивая, блуждающим взглядом скользя по лицу Джона. – Это…хорошо. *** Два месяца спустя выдался исключительно теплый день. Джон уже долго жил в Лондоне и отлично знал, что это один из последних теплых дней в году. Листья уже начали желтеть, солнце грело совсем не так, как летом, прогноз погоды обещал в конце недели дожди, но сейчас можно было ходить в одной лёгкой куртке, теплый воздух располагал к играм на свежем воздухе и долгим, неторопливым прогулкам. Миссис Хадсон всегда оставляла им черствый батон, которым они кормили уток в Гайд парке, и вот так, особо не планируя, Джон пришел и забрал у нее хлеб, одел Эндрю в куртку, оставшуюся у него от прошлого сезона и уже слишком короткую в рукавах, и они все втроем пошли гулять – он, Шерлок и их ребенок посередине. Эндрю всегда был вне себя от радости, когда была возможность пойти в парк, а теперь рад вдвойне, потому что погулять со своим папой для него по-прежнему редкое удовольствие. Он преодолевал свое первоначальное недоверие, и, хотя все еще предпочитал Джона, все дольше и дольше оставался наедине с Шерлоком без капризов и истерик. И сейчас он уже 15 минут держит Шерлока за руку, пухлыми пальчиками деликатно ухватившись за длинные, тонкие пальцы отца, крича и смеясь «Вверх, вверх, папочка!», когда Шерлок поднимает его в воздух и качает на руках. Они ведут себя, как нормальная семья, так делают и обычные люди – и пары с детьми, и семьи, решившие устроить пикник в последней, отчаянной попытке ухватить лето. Они кормят уток и лебедей на пруду, для птиц Гайд парк служит временным домом, отсюда они улетают на юг. Джон фотографирует на телефон, как Эндрю смеется и вопит от радости, когда утки собираются стайками, чтобы расклевать на кусочки брошенный хлеб, как Шерлок поднимает его и сажает на плечи, чтобы ему было удобнее бросать подальше. Господи, сохрани его, думает Джон, смахивая крошки с густых коротких волос Шерлока, он не в силах ничего поделать, но улыбается и щекочет ножку Эндрю, пока тот не закричит, смеясь. Потом они идут в парк для малышей, на этот раз в нем почти пусто. - Пусть поиграет, – говорит Джон мягко, когда Шерлок спускает сына с плеч и, похоже, собирается идти за ним. – Мы же не хотим сдерживать его натуру. - Ему три, – отвечает Шерлок рассеянно. Он глаз не спускает с Эндрю, который, оказавшись в парке, всегда напрочь забывал о родителях. Джон наблюдает, как он взбирается на свою любимую горку. Доктор никогда не мог понять, как ребенка может развлекать лазанье вверх и вниз по одной и той же горке сотни раз подряд. Он подводит Шерлока к скамейке прямо напротив горки Эндрю, своему постоянному месту, где он провел бессчетное количество часов. Шерлок сидит, практически не моргая, уставившись на сына, будто изголодавшийся человек на еду. - Миа будет такой же, – говорит Джон немного погодя. – Это, должно быть, в нашу семью. - Хмм? - Дочь Гарри и Клары. – «Моя дочь», думает он, но не говорит этого, потому что она не его ребенок. – Она родилась на Рождество. Она обожает горки. Я послал ей детскую горку на ее первый день рождения, и Гарри сказала, что она с тех пор лазает по ней, будто маленькая обезьянка. Шерлок смотрит на него, пораженный, будто он забыл все, о чем они договорились, забыл про подарок, который Джон сделал своей сестре. Может быть, и забыл. Доктор наблюдает, как Эндрю помогает маленькому мальчику, Кейну сыну Петти тоже залезть. - В первый раз я чуть не схватил сердечный приступ. Ему было едва 18 месяцев, но он не прекращал плакать, пока я не позволил залезть ему на чертову горку. Я торчал здесь часами, помогая ему скатиться, чтобы быть уверенным, что он не упадет. Кстати, он ненавидит скатываться, но давно понял, что это единственный способ, который поможет ему снова забраться наверх. Шерлок смотрит на него так, будто он говорит на другом языке, будто он только теперь осознал, что у Эндрю и Джона с этим местом связана целая история. - А это безопасно? - Конечно. В свое время нужно позволить ребенку упасть, без вреда для здоровья, конечно, но все равно упасть. А этот парк ведь специально для малышей. Шерлок оборачивается, чтобы посмотреть на Эндрю, который скользнул в трубу горки и, торжествующий, появился с другого конца. - Теперь он не так уж и мал. - Для своего возраста не очень уж мал, – поправляет Джон, улыбаясь, когда Эндрю машет им так сильно, что чуть не спотыкается. – Он вырастет большим, по крайней мере, таким же высоким, как твой брат, если не выше. - Все мужчины в моей семье были высокими, – отвечает Шерлок рассеянно. Они разговаривают как-то так гребано вежливо, будто далекие знакомые, будто у Джона в кармане не лежит бумажник, в котором тщательно спрятано кольцо. Господи, ему так не хватает своего мужа, даже сейчас эта боль так свежа, как в день смерти Шерлока. Он ходит вокруг да около с огромным количеством вопросов, не зная, как их задать. Будто до сих пор продолжается то время, когда Шерлок был за миллионы миль отсюда. Эндрю подбегает к ним, визжа от смеха, и бросается в объятья Джона. Потом, секунду поколебавшись, он так же сильно обнимает Шерлока, прижимаясь влажным поцелуем к его щеке. Он сделал это просто так, он уже отстранился и снова убежал, с ликованием смеясь и крича, а Шерлок остается с таким душераздирающе потрясенным лицом, что Джон протягивает руку и твердо пожимает его ладонь. - Он любит своего папу, – говорит он спокойно. – Он всегда с ним. Он смотрит, как Шерлок раз за разом сглатывает. *** В глазах правительства Шерлок до сих пор очень даже мертв. Майкрофт открыл, что самое жалкое дело – это воскресить человека из мертвых: в лучшем случае раздражает, в худшем смехотворно трудно. Ради всего святого, то, что он заместитель премьер-министра, оказывается не так уж и весомо, когда сталкиваешься лицом к лицу с английской бюрократией и ее, по-видимому, бесконечной способностью запрашивать бумаги в тройном экземпляре и перекидывать человека с десятков на десятки офисов. Одно начало процесса затянулось так, что быстрее было бы собраться на войну, да и вообще это похоже на самые настоящие боевые действия. Майкрофт даже думает, что это может разрушить его карьеру. Он постоянно посылает документы на Бейкер-стрит, но все они быстро возвращаются обратно. У Джона доброе сердце, но ради всего святого, не может же он подделывать подписи, чтобы спасти чью-то шкуру. Майкрофт чувствовал, что скоро ему придется поговорить с ним о состоянии Шерлока, для блага самого же брата. И вот он сидит напротив своего брата, который теперь выглядит в 20 раз лучше, чем когда он практически вывалился из самолета, избитый, израненный и бледный, как приведение. Разбитые губы зажили, чернота под глазами исчезла, но по-прежнему в нем есть что-то хрупкое, - в лице, в том, как он держит себя. Майкрофт понимает, что ему трудно выносить вид брата; он как можно быстрее вскакивает на ноги, стремясь казаться более раскованным и уверенным в себе. За окном его племянник с огромным зеленым мячом бегает за Тэтчером. Нос у Эндрю порозовел от холода. - Спасибо, что пришел, – говорит он так, будто человек, сидящий в библиотеке, не его родная кровь. – Это не займет много времени. - Очевидно, что у тебя не займет много времени пояснить мне, что, по-твоему, я должен буду делать, а для меня потом проигнорировать это, – отвечает Шерлок, не отрывая глаза от книг, он всегда считал, что в доме Майкрофта это – самое интересное. Майкрофт демонстративно его игнорирует, промолчав в ответ на братнин дерзкий комментарий. Вместо этого он наблюдает за племянником, за тем, как снуют его маленькие ножки, когда он бежит по усыпанному осенними листьями саду. Тэтчер был предельно осторожен, чтобы не обогнать его, играя с Эндрю так, будто снова был щенком. - Требуется несметное количество документов, чтобы вернуть кого-либо из мертвых, – говорит он Шерлоку, глядя на отражение своего брата в окне, который положил ногу на ногу и спокойно переплел вместе пальцы. – Как ты можешь себе представить, мне пришлось связаться с несколькими управлениями и департаментами, чтобы начать процесс возвращения тебя обратно. Я ожидал, что у тебя будет новый номер Государственного страхования, но ты должен прийти туда лично, чтобы получить восстановленное свидетельство о рождении – им нужны будут твои отпечатки пальцев. - Что это? – спрашивает Шерлок безлико, его глаза все еще блуждают по комнате. Майкрофт хмурится. - Что «что»? - Что ты хочешь? – поясняет Шерлок. Он переключает внимание на Майкрофта, изучая его с головы до пят, прищурив глаза. – Ты мог бы послать мне смс с набором такой же скучной информации, так что это? Ты хочешь, чтобы тебе были признательны в особом, личном порядке? – Выражение его лица насмешливо-благодарное. – Спасибо, Майкрофт, все это было очень… хлопотно для тебя. Его брат пытается говорить так, как будто он прежний, это болезненно очевидно, – и это ему не удается. Майкрофт отворачивается от окна и смотрит на него. - Ты выпал из привычки спорить со мной, брат мой, – отвечает он, отмечая напряженность Шерлока по его рукам, по легкому постукиванию ноги. – Чего ты ожидал, когда я попросил тебя прийти? - Что выслушаю обычный сорт педантичного бреда, который, я должен признать, ты произносишь восхитительно, – Шерлок в конце концов выдает свое волнение, внезапно вставая и намеренно проходя мимо окна, возле которого стоит Майкрофт, и смотрит в другое, наблюдая за игрой своего сына. – У нас были планы, ты знаешь. А ты мог бы найти нас где угодно. - Я был в вашей квартире три раза с тех пор, как ты вернулся. Каждый раз Джон говорил мне, что ты занят. И ты, и я, мы оба знаем, что Джон достоверно солгать просто не способен. Майкрофт начинает поддаваться гневу, это причиняет заметное неудобство. Он отходит от окна, поворачиваясь спиной к брату, до тех пор, пока созерцание книг – томов и томов знаний, холодных, бесстрастных и незыблемых – не возвращает ему некое подобие контроля. Он чувствует опасную близость к пропасти и не хочет это анализировать, не сейчас. - Я хотел повидаться со своим племянником и своим братом. - Ты не думаешь, что с помощью огромного количества твоих камер слежения повидаться с нами было бы легче? – говорит Шерлок. Он скрещивает на груди руки и смотрит, как Эндрю падает над мячом и пытается успокоиться, чтобы пойти за ним. Майкрофта все еще неприятно поражает злость на лице его брата, когда он смотрит на Эндрю, разговаривает с ним, учит его чему-то. – Просто мы были заняты; конечно, тебе не нужны мои объяснения чем. Он не был занят; первая реакция Джона всегда будет жива в памяти Майкрофта, всегда будет точкой отсчета для всего, что случилось потом. Майкрофт пытается не думать об этом, – как боль может сделать лицо таким взволнованным, что оно исказилось и помертвело прямо перед его глазами. Он надеется, что никогда больше не увидит такое выражение на лице Джона и то, как его брат падает на колени. - Да, Джон говорил мне о твоем путешествии в реанимацию, - говорит Майкрофт, с большей силой, чем хочет, взволнованный и испытывающий неудобство от ощущений, растущих в груди. Он снова идет к своему столу и достает папку. - От дома надо убрать надгробие – мама отказывается это делать, поэтому, с твоего позволения, я позабочусь о демонтаже и извлечении гроба. Я разговаривал с детективом инспектором Лейстредом, он согласен взять на себя ответственность, если труп окажется одним из тех двух, что пропали без вести в год твоей смерти из двух медицинских школ. Подпись «доктор Молли Хупер» была на карточке трупа, который предназначался для отдела практики Бартса и так и не был получен. - Просто, – соглашается Шерлок рассеянно. Майкрофт привык к его игнорированию, зная причины, по которым Шерлок напускает на себя такое равнодушие, обычно его это даже не беспокоит, но сегодня заставляет его кровь закипеть. – Что мы делаем здесь, в таком случае? - Ничего не просто! – резко обрывает его Майкрофт, заставляя Шерлока изумленно повернуть голову. Майкрофт усилием воли держит себя в руках, но он слишком занят тем, чтобы не показать, как неуклонно краснеют его глаза, не замечая, как громко дрожит в руке папка. - Может, ты не слышал меня, Шерлок. Я убедил ведущего детектива-инспектора Скотланд Ярда не арестовывать тебя за кражу человеческого трупа и подлог. Как ты попал в DNA систему, а? Или это другой вопрос, насчет которого я не должен тебя беспокоить? Он резко бросает папку на стол, бумаги выскальзывают из нее и рассыпаются по полу. - И что делать с надгробием, с гробом? Я полагаю, что о захоронении трупа тебе можно слишком не беспокоиться, в конце концов, почему это должно беспокоить тебя, срок исковой давности на использование трупа – два года, прежде чем останки выдаются семье. Он наклоняется над столом, ухватившись за его край, пока вновь не может дышать – наверное, в библиотеке, в его святилище, мало воздуха. Его эмоции отскакивают от стены книг, будто резиновые мячики. - И что делать с ценой двух лет горя? Или об этом тоже я должен позаботиться, легко с этим разделаться? Шерлок уязвлен и явно захвачен врасплох. - Что ты… ты точно знаешь, почему я сделал то, что сделал. - Он полностью поворачивается лицом к Майкрофту, скрестив на груди руки. – Я должен был защитить свою семью. - А я должен защитить свою, – кричит Майкрофт, почти ревя от ярости. Гнев прорывает его тщательно прилизанную внешнюю оболочку, такую спокойную, такую контролирующую себя, такую английскую и потому эмоционально сдержанную. Он не заместитель премьер-министра – в этот момент он отчаявшийся, разочарованный брат самого отвратительного, приводящего в бешенство человека на Земле. - Ты должен был прийти ко мне, – говорит он, ткнув пальцем в Шерлока. - Я мог бы помочь тебе покончить с этим, прежде чем ты обрек свою семью на такую травму, заставив пережить твои похороны. Я видел, как твой муж выбивается из сил, ты, невообразимый кретин, понимаешь, я стоял рядом и ничего не мог сделать! Я... – он ощущает в горле внезапное сильное болезненное жжение, будто кто-то изнутри рвет его когтями. От этого гнев только усиливается, заставляя его ходить вокруг стола, сжимая кулаки. Он хочет разбить в кровь шокированное лицо Шерлока, потому что его младший брат заслужил это, заслужил право на взбучку после такого глупого, глупого трюка. – Ты должен был прийти ко мне, – говорит он, голос его хрипит от ярости. – Ты должен был прийти ко мне. - Ты не можешь всё отследить, – говорит Шерлок, начиная выходить из себя, хотя заметить это могли бы только Майкрофт, их мать и, может быть, Джон. Голос Шерлока звучит так, будто он пытается убедить больше себя, чем кого-либо другого. – Я сделал лучший выбор из имевшихся… - Ты сделал плохой выбор, – прерывает его Майкрофт. На лице Шерлока написана ярость, это нрав их матери наконец прорывается сквозь шок. - Мне ничего от тебя не нужно, Майкрофт – ни тебя, ни твоей постоянной снисходительности, ни твоей смешной необходимости быть всегда правым, всегда контролировать себя. Мне не нужна твоя помощь. Майкрофт не сознает, что происходит, на мгновение его ослепляет ревущий в ушах гнев. Когда он приходит в себя, его младший брат лежит на полу, прижимая руку к лицу, – кровь у него хлещет из почти сломанного носа, красные струйки текут между пальцев – и такого удивленного выражения лица Майкрофт у него еще не видел. - Ты ударил меня, – говорит Шерлок из-под руки, слова звучат приглушенно. Майкрофт моргает, глядя вниз на брата. Он чувствует мгновенную вспышку вины, но еще сильнее – облегчение. – Ты не имеешь права бить меня. - А ты не имеешь права умирать, – отвечает Майкрофт, слегка разминая ладонь. Он подходит к брату и протягивает ему другую руку. Помедлив, Шерлок хватается за нее, позволяя Майкрофту помочь ему подняться. - Я не понял, – говорит Шерлок. Затем хмурится какой-то своей мысли и начинает заново. – Мне не приходило в голову, что ты… – Он прерывается, беря платок, который дает ему Майкрофт, прижимая к своему носу, и продолжает. – Меня всегда забавляло, что ты думал, будто я могу умереть в 30. Майкрофт воздерживается оттого, чтобы закатить глаза, но только потому, что за один день уже совершил достаточно унижений. - Я никогда не думал, будто ты умрешь в 30, это ты так думал и стремился к этой цели, а я пытался тебя остановить. Вот так подтвердилось то, что Шерлок всегда смутно сознавал, будто знал песню, но забыл слова, – Майкрофт перестраивает мир для блага своего маленького брата. Осознание того, что они стали такими далекими, а их жизни такими разными, что один через эту пропасть не видит другого, совершенно обезоруживает обоих. В то же время Майкрофта утешает зрелость, которую он видит в лице Шерлока, этот тяжелый опыт, несмотря на всё, помог ему из мальчишки-переростка, которым он был, стать взрослым. Он резко хмурится, злясь сам на себя за потерю самообладания, все еще злясь на Шерлока, доведшего его до такого. - Я не требую, чтобы ты объяснял, где ты был все прошедшие годы. – Он умалчивает о том, что давно все понял, что отслеживал шаги Шерлока от той дыры, в которой он похоронил Морана. Гений совершенно не смотрит на него, но Майкрофт сверлит его взглядом до тех пор, пока тот не поднимает на него глаза. – Я усердно работал, чтобы добиться того, чего я добился, и мое положение дает мне глаза и уши. Мне нужно, чтобы ты пообещал, что никогда больше не будешь рассматривать такие радикальные меры, не посоветовавшись в первую очередь со мной. - Я не могу этого обещать, – говорит Шерлок, и на этот раз это он не его дразнит и не упрямится, цепляясь за свою независимость. Кажется, нет ничего труднее, чем просто сглотнуть. – Я не знаю, что может измениться. Могу только пообещать, что это будет самое последнее средство. - Не годится, – настаивает Майкрофт, тщательно выговаривая каждое слово. - Но так должно быть, – произносит Шерлок, так же спокойно. Спор их взглядов прервал крик; они оба повернулись к окну, увидев, что Эндрю сидит на траве, а один из секьюрити Майкрофта неудачно пытается его утешить. Шерлок мгновенно поворачивается, широкими шагами выходя из комнаты и больше ничего не говоря, и Майкрофт следует за ним, чтобы быть в курсе того, что там, в саду, произошло. Пока они шли, ни один из них не проронил ни слова. Эндрю, едва завидев своего отца, снова начинает реветь огромными крокодильими слезами, и Шерлок поднимает его на ноги, отряхивает его брюки, разорвавшиеся на колене, рассказывая тут же сочиненную историю. Гений не может успокоить Эндрю так, как Джон, но он поднимает его на руки и обнимает так, будто защищает. - Извини, – говорит Шерлок хлюпающему носом Эндрю. Через секунду Майкрофт осознает, что это сказано ему. – Это было неизбежно, но я, похоже, недооценил силу, с которой почувствовалось мое отсутствие. Для всех, – поясняет он. Майкрофт удивлен им обоим – в конце концов, демонстрировать эмоции не его конек. Он сжимает и мягко похлопывает брата за плечо и целует Эндрю в лоб. Он, без сомнения, дитя Шерлока, даже отвечает ему той же бледной улыбкой гения, которая была у него когда-то давно, когда младший брат гонялся за ним, смеясь и крича, в саду их матери. - Джон, должно быть, скоро придет с работы. Почему бы тебе не остаться на обед? *** Против обыкновения Шерлок в течение нескольких недель откладывал этот день. Теперь недели переросли в месяцы; если быть точным – в три месяца и пять дней. Он лелеял надежду против всякого опыта и разумности, что время могло приглушить излишнюю эмоциональность Джона, всегда стремящуюся прорваться наружу. Но это не так. Майкрофт предложил, чтобы один из его водителей отвез их в Аскот, это не очень хороший знак, сейчас так было даже лучше. Эндрю в своем детском кресле расположился между Шерлоком и Джоном, бесконечно бессвязно рассказывая своим родителям обо всем, что занимало его разум. Джон знает, что это совершенно типичная стадия развития, но, несмотря на это, называет бормотание Эндрю «наследием Шерлока», особенно когда их сын принимается путанно комментировать свои наблюдения, что очень смешно. Джон сам весь путь просидел, уставившись в окно, в мозгу роились десятки мыслей, пересекающихся друг с другом, движущихся по кругу. Он заметно прибавил в весе с тех пор, как вернулся Шерлок, мышцы обрели тонус, он лучше отдыхал и стал более ухожен, немного отпустил волосы, потому что знает, что Шерлок любит, когда они чуть длинные. Шерлок следит, чтобы супруг больше ел. Он все еще не похож на себя прежнего, но выглядит гораздо лучше, чем раньше, когда они с Шерлоком оба были похожи на жертв голодной забастовки. Только Шерлок еще не может понять, стал ли Джон прежним внутри, а спрашивать у кого-нибудь – у Майкрофта, Лейстреда, даже у миссис Хадсон – он не хотел, чтобы это не дошло до Джона. За то время, что его не было, Шерлок потерял привилегию вмешиваться во все секреты доктора, а ведь это когда-то делало Джона гораздо более понятным. Судя по всему, Лейстред простил Шерлока, если вернулся без всяких оговорок к статус-кво. Пока у них немного дел, но они достаточно интересны, чтобы развлечь гения. Как-то раз они встретились в Меце ближе к полуночи, и Лейстред сказал, указывая на Джона, стоявшего в нескольких футах от него, смеявшемуся чему-то, что ему рассказывал Диммок: «Он хорош для тебя». Он имел в виду буквально то, что и сказал, потому что Лейстред всегда говорит то, что подразумевает. Это один из самых больших его недостатков. В первый раз ему кто-то сказал что-то подобное, и, несмотря на все имеющиеся доказательства, Шерлоку тяжело в это поверить. Теперь ему трудно поверить в некоторые аспекты их отношений. Может быть, это просто результат всех лет вынужденного отречения, но с тех пор как он вернулся, Шерлок все время находил Джона невероятно привлекательным, даже сейчас вынужден сдерживать себя, просто потянув руку через голову Эндрю и начав перебирать пальцами волосы Джона. Доктор поворачивается, удивленно глядя на Шерлока, но тут же слегка улыбается, увидев выражение его лица. Гений смотрит на него, пытаясь прочесть, что значит взгляд Джона – будто тот очнулся от забытья, будто мир медленно обретает четкость. Он простил Шерлока, так он сказал, так он ведет себя и сам верит, что это правда. Вот простил ли он мать Шерлока – это совсем другой вопрос. Движение на дорогах просто ужасно, они добираются до Аскота полтора часа. Первые полчаса Эндрю нормально дремал, спустя еще 15 минут начал хныкать, жалуясь на свое сиденье, перчатки, шапку, очки и обоих родителей, которые не бросались выполнять каждую его прихоть, большинство из которых были невозможны, а остальные совершенно противоречивы. Когда они, наконец, приезжают, Шерлок отстегивает сына от кресла, выносит из машины и несет в дом, где Эндрю совершенно оживляется, будто обретает второе дыхание, и громко окликает свою бабушку. Мать приближается к ним из южной части гостиной, молча, спокойно, улыбаясь Эндрю в своей типичной сдержанной манере. После возвращения Шерлока она уже несколько раз виделась с Эндрю, но всегда без Джона – ему было трудно находиться в этом доме, он отказался даже обсуждать что-либо с Аделлой. Шерлок не знал, что заставило Джона изменить свое решение, хотя он ожидал, что узнает, когда Джон неизбежно взорвется. - Добро пожаловать всем, – она целует Эндрю в лоб, улыбаясь, когда он громко чмокает ее в щеку в ответ, тянясь из рук Шерлока. Ее, кажется, совершенно не смутило, что Джон с ней не поздоровался или тем как он зловеще молчит и смотрит на нее чуть дольше, чем положено по правилам хорошего тона. – Ты опоздал спать, молодой человек, - говорит она Эндрю, который в ответ на эти слова с отвращением морщит лицо. - Ты знаешь, она права, – прерывает Шерлок его возмущение. – Ступай и покажи свою комнату твоему папе. Он еще не видел твои новые рисунки. Эндрю тянется к Джону, который мгновенно принимает его, хотя лицо доктора по-прежнему мятежно. - Папа, пойдем, посмотрим мои рисунки! Джон смотрит куда-то в пространство между Шерлоком и Аделлой, потом вздыхает и снова переводит взгляд на Эндрю: - Веди. Эндрю радостно ведет Джона. - Нет, в другую сторону, папа; ой, в другую, в другую сторону! - И как только их голоса стихают, Шерлок смотрит на мать. Она глядит в том направлении, куда они ушли, со спокойным, покорным выражением лица. Шерлок давно перестал пытаться понять, чему она по-настоящему сопереживает, что искренне имеет в виду, но почему-то знает, что этот взгляд что-то значит. Он все еще раздосадован наполняющими его грудь чувствами, которые говорят ему, что он должен пытаться. - Ты должна быть счастлива, что он вообще здесь. Его мать смотрит на него в той изучающей манере, которую он больше всего терпеть не может. - Я не нуждаюсь в твоем мнении по поводу того, что мне нужно делать, Шерлок. В любом случае я довольна, независимо от того способа общения со мной, который он выберет. Шерлок фыркает, потому что это явная ложь. - Ты не имеешь права винить его. - А он меня, – резко парирует она. – Я не единственная, кто поставил себя в такое положение, я приняла все на себя, Шерлок. А вы оба хорошо сделали, запомнив только дурное. Шерлок мог бы привести сотни аргументов, но нет смысла, ведь она уже рассмотрела и отвергла каждый. Вместо этого он кидает на нее мрачный взгляд и идет следом, когда она поворачивает в небольшую приемную, где для них был приготовлен чай. Джон возвращается через 10 минут, все еще молчаливый, но более спокойнее, менее заведенный, чем был, когда впервые вошел в дверь. Аделла ставит чайную чашку рядом с креслом, в котором сидит Джон, но он игнорирует ее действие, смотря ей в глаза. Шерлок старается не делать ему слишком открытых одобрительных дерзких жестов, хотя, в конце концов, его мать один вроде бы заметила. - Спасибо, что пригласили нас сегодня, Аделла. Я приехал, чтобы сказать вам, что не хочу видеть вас снова или иметь какие-либо отношения с вами в дальнейшем. Вы можете продолжать видеться с вашим внуком, с Шерлоком, если он захочет, но я все сказал. Аделла выглядит совершенно равнодушной, но Шерлок знает, что это ничего не значит. Он хочет как-нибудь предупредить Джона, но слова уже срываются с ее уст. - Конечно, вам решать, Джон. Однако я бы посоветовала вам быть повнимательней к фактам, прежде чем спешить казнить меня. Джон улыбается неприятной ироничной улыбкой, которая у него редко бывает. - Вас беспокоит, что я несправедлив? - Нет, просто недальновиден. Что неудивительно, но все же прискорбно. Вы осознаете, что ваш муж жив только благодаря мне, правда? - Что я осознаю – это то, что вы лгали мне 2 года, что вы… - Джон останавливается, закрывает глаза, делает глубокий вдох. Шерлок скрипит зубами, раздосадованный, что чувствует себя виноватым, раздосадованный на свою досаду, взволнованный темой разговора. Через мгновение Джон продолжает. – Вы чувствуете угрызения совести, вину, хоть что-нибудь? Аделла поднимает брови, будто не понимает, почему Джон задает такой глупый вопрос: - Это было необходимо, и в подобных обстоятельствах всегда есть цена, которую приходится платить. Джон смотрит на нее так, будто против воли чувствует себя преданным. Шерлок не знает, кто его больше разозлил – мать, которая даже сейчас намеренно манипулирует ситуацией, или Джон, снова поведшийся на это. Гений встает, идя к дверям на террасу. - Найди меня, когда вы закончите перемывать друг другу кости, и на меня можно будет снова обратить внимание. Их удивление и рассерженные ответы, когда он выходит за дверь, существенно улучшают его настроение. Шерлок бросает, бросает его, и Джона охватывает новый взрыв ярости, которая взялась будто из ниоткуда. Внимая голосу разума, он никогда не попросит Шерлока выбирать между ним и Аделлой. Но над тем, что он внезапно чувствует, разум не властен. Всегда, все эти месяцы, он уходил, глядя на Аделлу, и Аделла в ответ смотрела ему в глаза. Шерлок при всем своем блеске никогда не сможет этого по-настоящему понять. Шерлок всего лишь его бросил, Джон же его похоронил. Он не знает, каково это: бесчисленные часы, дни, недели и месяцы горя, которое настигало доктора везде, где бы он ни оказался; каково это: внутренне знать, как легко можно умереть от разбитого сердца. Мгновения сокрушающего одиночества, нахождение в квартире, где все еще жило и дышало Шерлоком, ожидание, что он поднимется по ступенькам, да доктор мог бы даже поклясться, что слышал шаги Шерлока за дверью. Месяцами Джон спал с мобильником Шерлока под подушкой, снова и снова включал голосовую почту, чтобы просто слышать его, язвительного, холодноватого и прекрасного, требующего от абонента оставить свое сообщение. Иногда боль и чувство потери были столь велики, что он бушевал до тех пор, пока не чувствовал себя опустошенным и слабым, до тех пор, пока не начинало болеть в горле и жечь в глазах, а тело сотрясала неконтролируемая сильная дрожь. Шерлоку никогда этого не понять. Никогда. Но женщина, сидящая в кресле напротив него, понимает. Она позволила Джону похоронить его. Она была рядом с ним, когда гроб Шерлока опустили в землю, когда Джон едва преодолел панику, поняв, что он больше никогда не увидит Шерлока. Она видела, как он борется, чтобы снова встать на ноги, чтобы дать Эндрю некое подобие жизни; наблюдала, как он пытается сложить воедино осколки себя, чтобы хоть как-то существовать и воспитать сына. Она наблюдала за ним и никогда не говорила, что та слепая мука, которую он переживает, была ни к чему. Это почти непостижимо. - Вы позволили мне поверить в это, – говорит Джон. Его холодные руки лежат на коленях. – Вы позволили мне поверить в то, что Шерлок умер. - Просто не было выбора, – отвечает Аделла спокойно. – Шерлок был в опасности, я защищала его, так же как вас и вашего ребенка. - Не... – Джон яростно сплетает свои пальцы. – Не смейте так говорить. То, что вы делали, не защищало Эндрю. Аделла просто смотрит на него, и если Джон не ошибается, то мог бы поклясться, что видит... разочарование на ее лице. Разочарование в нем. - Вы позволяете своим эмоциям затуманить ваш разум, – говорит она просто. – Вы разумный человек, Джон, я уверена, вы озадачены тем, как я вела себя. Но моя причастность к исчезновению Шерлока оставила его в живых. Ваше... горе, как это ни прискорбно, было необходимо. Пока те, кто следил за вами, знали, что вы оплакиваете смерть Шерлока, мой сын был в безопасности. - Те... те, кто следил за мной? Что вы имеете в виду – «те, кто следил за мной»? – Он встает, спотыкаясь и покачнувшись назад, когда его больная нога не держит его, и поворачивается лицом к окну. У подножия небольшого склона он едва видит фигуру Шерлока, бродящего вдоль ручья. Он зажмурил глаза и скрестил на груди руки. Джон думает, что сходит с ума – потеря Шерлока сделала что-то жизненно важное с его чувством самосохранения, он воображал опасность на каждом углу. В первую неделю, когда Эндрю пошел в детский сад, Джон целый день просидел на скамейке перед зданием, слишком испуганный, чтобы оставить сына одного. Адэлла стоит позади него, не пытаясь приблизиться. - Майкрофт заботился о вашей безопасности. Никто бы вас и пальцем не тронул. И все это время... пока он был с Эндрю – ездил на метро в Теско, гулял в парке, заходил в магазин, чтобы купить ему новую одежду – она знала. Она знала, пока он мотался с работы и на работу, забирал Эндрю из садика, жил в особняке Майкрофта и ездил в Мец навестить крестного отца. Знала, когда Джон садился за руль и приезжал сюда, чтобы получить утешение в этом доме, близком его мужу, и в матери своего мужа. Джон был капитаном армии Ее величества. Он был на войне, он видел невообразимые ужасы. Он мог сам о себе позаботиться. Но его ребенок, его маленький мальчик. Он был легкомысленным идиотом, и не мог поверить, что согласился одобрить обещание Шерлока Адэлле провести здесь выходные, если она будет занимать Эндрю. Теперь оставаться здесь невозможно, – и без Эндрю тоже. Он не может оставаться здесь ни секунды, невзирая ни на что. Бормоча извинения, он выходит из комнаты. *** Шерлок слышит неловкие быстрые шаги Джона по каменной террасе, потом их заглушило мягкое шарканье по мерзлой траве. Неловкость шагов означают, что он хромает и слишком расстроен, чтобы обращать на это внимание, что он вышел от его матери в смеси паники и боли. Злая ирония минувших времен – хромота Джона проявляется только в стрессовых ситуациях; еще одно косвенное последствие столкновения с Мориарти. Шерлок ненавидит Мориарти за то, что тот превратил радость его работы в тяжелый труд, в долг; за то, что не оставил ему выбора, за то, что мог отнять у Шерлока всё. Но еще больше гений ненавидит Мориарти за те отметины, которые он оставил на теле Джона. Он будет всегда, всегда больше всего ненавидеть то, что не может ничего исправить. Каждый шаг Джона кричит о порицании, упреке. И это все вполне заслужено. Шерлок отворачивается от ухоженного газона, чтобы как можно быстрее встретиться с Джоном и сгладить последствия разговора с его матерью. Он приближается к супругу, который выглядит бледным и будто простуженным. Но его руки не дрожат. - Чем он угрожал тебе? – сердито спрашивает Джон, когда они подходят друг к другу. - Что? – переспрашивает Шерлок, сбитый с толку. - Адэр, чем он угрожал тебе? – в резком и холодном взгляде Джона, кажется, видна досада и что-то чертовски близкое к панике. Шерлок удивляется, что, черт побери, такого сказала ему его мать. - Я тебе уже говорил... - Нет, нет, ты мне сказал только то, что тебе было нужно, – обрывает Джон. Он без перчаток и без шарфа, но, кажется, не осознает, как холодно. – Я хочу точно знать, что он говорил тебе, что он сделает. Шерлок открывает рот, но не может говорить, ему приходится буквально заставить себя выдавить эти слова после странной десятисекундной паузы. - Он... угрожал убить тебя. У... убить Эндрю. Джон резко сглатывает после этих слов, но когда он подходит ближе к Шерлоку, выражение его лица не меняется. - Как? - Что значит как? – резко говорит Шерлок. Это такая тема, которую он меньше всего склонен вежливо обсуждать. - Именно то, что я, черт возьми, сказал – как, с твоей матерью, Майкрофтом, с тобой и половиной проклятого Меца, и, если твою мать, прибавить еще и меня – как он бы смог сделать что-то со всеми нами? - Ты помнишь Мориарти, – отвечает Шерлок, схватив Джона за плечи. Джон дрожит, то ли от холода, то ли от гнева, то ли от шока. – Ты знаешь, как он был непостоянен. Мог запросто убить сотрудника, вместо того чтобы повысить; но в одиночку у него просто не было возможности управляться с разными скучными вопросами этакого собственного королевства. Все это делал за него Адэр – через него проходили все контакты, все взятки и угрозы. Все нити вели к нему. И он обожал выставлять убийство как несчастный случай, если это позволяло ему получить то, что он хотел. - И то, что он хотел от тебя – именно от тебя – чтобы ты исчез, – Джон говорит так, будто сам не верит в свои слова, что приводит Шерлока в замешательство. – Почему надо было умереть? Почему было просто не исчезнуть, оставив записку, объясняющую все это? - Он мог быть начеку – мне пришлось заставить его перестать следить за тобой. – Джон знает это, до того они следили за ним. Это нестерпимо – Шерлок не видит дальше своих собственных проклятых умозаключений истинную сущность вопроса Джона. Чертов человек со своим чертовым безапелляционным ложным пафосом. И Джон спрашивает о главном, несмотря на ужасающий провал Шерлока в своей собственной дедукции. - Ты о нас вообще подумал? – спрашивает он, намеренно ровным монотонным голосом, без тоски и романтики, чтобы не заострять внимания на болезненности вопроса. Он действительно просто хотел знать. Шерлок колеблется, но пауза не помогает ему понять, как лучше все это объяснить. - Я... Я думал об Эндрю. Постоянно. - Но не обо мне, – Джон констатирует этот факт, смотря мимо Шерлока, на поле позади него, на облетевшие деревья, текущий ручей. - Я не мог. – Когда Джон вновь смотрит на него, он продолжает, – Я... У меня не было должной выдержки. – Он обнаруживает, что держит Джона крепче, чем хочет, и через силу заставляет себя ослабляет хватку. – Я помню, что думал о тебе 15 октября в первый год, 7 августа на следующий и потом 21 сентября. Могу назвать сопутствующие обстоятельства, если хочешь. – Он и назовет, если Джон попросит его, но это будет слишком, потому что даже мысль о том времени для доктора примерно столь же привлекательна, как, скажем, предложение прыснуть кислотой в глаза. Лицо Джона остается каменным. - Что ты не договариваешь? – настаивает он, игнорируя предложение Шерлока. Когда муж не отвечает, Джон сбрасывает его руки со своих плеч, ткнув поднятым пальцем в лицо Шерлока, сжав свободную руку сбоку в кулак. – Скажи мне правду, Шерлок Холмс. Почему ты ушел? Шерлок на этот раз не контролирует собственное выражение лица и понятия не имеет, как сейчас выглядит. - Потому что он долгое время преследовал тебя и Эндрю с помощью Себастьяна Морана. Первой мыслью Джона было «я собираюсь потерять сознание». Это не истерика, не выход гнева – это что-то чудовищно сильно схожее с ощущением, овладевшим им, когда Шерлок сорвал с него бомбу в темном бассейне. Тогда он был почти парализован страхом – как и теперь, так же ошеломлен, так же оцепенел от холода, будто все его конечности находятся под водой. Он с трудом держится на ногах, прикрывая глаза до тех пор, пока снова может дышать. Шерлок говорит что-то, что-то бессвязное, издает какую-то какофонию звуков, и Джон хочет заставить его замолчать – «пожалуйста, черт возьми, заткнись». Этому нет конца. Нет конца лжи и полуправде. - Тот, другой человек, которого ты убил. Тот человек – ты обещал мне, Шерлок, что скажешь мне правду. - Да. Джон, я говорил тебе правду. Все, что я рассказал тебе, – правда, от моего ухода и до возвращения. Я просто... я пытаюсь защитить тебя от информации, которая может нанести вред твоему благополучию. Джон издает грубый, резкий звук, который застревает в горле, он опять злится. - Я взрослый человек. Я твой партнер. Мне не нужно, чтобы меня защищали. - Нет, нужно, – спорит Шерлок, и доктор чувствует, что может ударить его, в самом деле может. – Это... это чувство, с которым я живу, которое ношу с собой так же, как свои ключи, свой бумажник – чувство, что я должен защитить тебя и, само собой, нашего сына – это главное, это самая важная вещь для меня. Твоя безопасность и безопасность нашего ребенка прежде всего, даже прежде твоей собственной гордости. - Ты не понимаешь этого, – говорит Джон, проводя пальцами по волосам. – Ты просто не понимаешь этого. - Нет, это ты единственный, кто не понимает, – обрывает Шерлок. Доктор смотрит на него широко раскрытыми глазами. – Ты моя семья. Никто и ничто не будет стоять у тебя на пути, не посмеет нарушить твое благополучие и безопасность. - Я не беспомощный! – вопит Джон, пугая мужа так, что он отступает на шаг назад. – Когда мои мысли, мои мнения прекратили иметь значение? - Ты бываешь совершенно смешон, – огрызается Шерлок в ответ. – То, что ты позволяешь своим эмоциям взять верх над здравыми суждениями – это один из твоих самых очевидных недостатков. На одно мгновение, на одну драгоценную секунду Джон думает, что он на самом деле собирается сделать Шерлоку больно. - А я ненавижу, когда ты разыгрываешь холодного, расчетливого ублюдка, – отвечает он, ткнув пальцем ему в лицо. – Ты должен был сказать мне о Моране, об Адэре и обо всем, что случилось. Ты должен был сообщить мне, чтобы мы могли принять решение, вместе. - Это было невозможно, – отвечает Шерлок твердо. – Одна оплошность, и оба вы были бы убиты и... – Он в ярости смотрит на Джона. – Разве ты не видишь, что так было бы невозможно? Жизнь без тебя, без Эндрю? Один намек, и Моран мог бы всадить в тебя пулю. – Он отталкивает палец Джона и тычет в него своим собственным, сильно давя на плотную рубцовую ткань шрама на плече Джона. – Может быть, в это место. А как насчет сюда? – Он тычет доктору в грудь. – А сюда? – В живот. – Только из одного удовольствия наблюдать за тобой, как ты будешь истекать кровью на мостовой. – Он делает шаг назад, разъяренный. – Но этого не произошло. Не произошло, пока я мог что-то сделать, пока я все еще мог дышать. Твоя злость по поводу этого нелепа. - Ты идиот, – невнятно отвечает ошеломленный Джон. – Я никогда... вся моя жизнь... ты понимаешь, кто я и что я? - Мой муж. Отец моего сына. - Солдат, – отвечает Джон. – И врач. Ты спросил меня, много лет назад, «Афганистан или Ирак». Однажды ты увидел во мне что-то большее, но теперь, когда мы женаты, ты этого не видишь? Что тогда, Шерлок? Пожалуйста, объясни мне, потому что я просто не понимаю, почему все это происходило за моей спиной, а ты ни разу не подумал рассказать мне. - Прекрати... просто перестань, – обрывает его Шерлок. Лицо Джона отвердевает, когда гений надвигается на него. – Ты не переставал быть для меня большим. И у нас были вопросы, которые мы решали вместе, до того дня, когда я уехал, ты знаешь это. - Тогда почему ты просто не сказал мне? – спрашивает доктор, клубами выдыхая изо рта холодный воздух. - Подумай, Джон, – он делает шаг, беря лицо Джона в ладони. – Я спал рядом с тобой, работал с тобой, наблюдал, как ты заботишься о нашем сыне. Я о тебе все знал. - В том-то и дело, Шерлок, – Джон смотрит вверх на Шерлока; даже сейчас он великолепен, просто поразителен, лицо раскраснелось, губы приоткрыты, глаза расширены. Да, время, проведенное вдалеке, перещелкнуло какие-то кнопки в мозгу Шерлока, основательно его поломав. – Дело в том, что я знаю, в чем разница между словами Мориарти и Морана, даже если услышал их из твоего бормотания в ночном кошмаре. – Джон, мертвенно бледный, резко отталкивает Шерлока. – И потому не смей пытаться перевернуть все с ног на голову… - Я и не пытаюсь, – отвечает он честно. – Но я подумал – сначала я только искал Морана, но к тому времени, когда я понял, что здесь замешан и Адэр, было слишком поздно. Джон смотрит на него. - На той неделе, когда все это случилось, ты сделал один откровенно ужасающий комментарий о Моране, но даже близко не сказал мне, что уже давно и в одиночку ищешь его. Он продолжает отступать назад, прочь от Шерлока, а тот как на веревочке тянется вслед за ним, будто почему-то боится, что Джон уйдет от него прямо сейчас, в бешенстве, он даже не знает, чувствовал ли такое когда-нибудь прежде. - Это то же самое, я думал это то же самое, что это не умышленно, до конца… - Это не делает ситуацию лучше! – обрывает его Джон. - Он тебя преследовал! – кричит Шерлок, выпуская на волю свой нрав. – Ты думаешь, я бы втянул тебя в дальнейшее? Он преследовал нашего сына, он продолжал преследовать нашего сына, даже после того, как я уехал. Как только бы он понял, что ты знал, у него не стало бы причин не трогать тебя, ситуация могла бы постоянно обостряться. Выбор был только один, Джон, ты должен понять это. Джон качает головой, отворачиваясь от Шерлока. - Это никогда не кончится, ни с тобой, ни со мной. Одна ложь вытекает из другой. Шерлок бросается за ним, забегая вперед и не давая ему пройти. - Джон… - Я больше не могу, Шерлок. Правда, не могу, – доктор смотрит влево от него, на западный вход. Шерлок проглатывает первые 9 ответов, которые приходят ему на ум, останавливаясь на этом: - Ты не можешь меня бросить. Ясно, что этого не стоило говорить, потому что Джон в ответ резко рассмеялся. - Я не могу? - Ты не сделаешь этого. – Он ненавидит себя за то, что это прозвучало скорее как вопрос, чем как утверждение. Джон не сможет, нет, не после всего этого, ведь надо подумать об Эндрю, а Шерлок сам никогда не задумывался, что за последние пять лет количество разводов в Соединенном королевстве возросло в несколько раз, что у Джона уже есть постоянная работа и двухлетний опыт воспитания Эндрю в одиночку, что Эндрю никогда не согласится жить без Джона, и опыт ничего не значит, ничего, если они не хотят быть с ним... - Шерлок. Шерлок. – Джон хватает мужа за отвороты его пальто, притягивая ближе. – Это не то, что я имею в виду. Как же вбить в твою тупую голову: я не собираюсь никуда уходить. – Он отпускает его, но Шерлок по-прежнему стоит так близко, до тех пор, пока перестает чувствовать себя таким ужасающе растерянным. – Но это... это нужно прекратить. «Он так сильно изменился», думает Джон, смотря в эти яркие серые глаза. Шерлок совсем не тот человек, который лежал, злой и надутый, на восемнадцатого века диване в гостиной своей матери, и не тот человек, который пытался застрелиться в домике садовника. Человек, смотрящий на него, – это кто-то, ожесточенный опытом, о котором Джон мог бы никогда не узнать. Без сомнения, он все еще Шерлок, но уже не тот незрелый идиот, которого он встретил в Бартсе, слишком дерзкий, но жаждущий, чтобы его поняли. Шерлок пытается, господи, помоги всем им. Он пытается, но делает все в своей манере, шиворот навыворот, совершенно глупо и страшно опасно, но Джон сказал ему тогда, в регистрационном офисе, расписываясь в свидетельстве о браке, что он всегда будет вести его через самое страшное. Он обещал ему это и тогда, когда Шерлок высказал опасения по поводу «катастрофического положения во всех личных вопросах». Джон обещал и уже много раз нарушил свое обещание. Шерлок изменился, и с этим Джон ничего не может поделать, но он чувствует, что сам он все еще тот, кто позволил Шерлоку таскать его с собой его по бесчисленным местам преступлений, тот, кто разрешил Шерлоку уехать, почти бросив его в Индии, тот, кто позволил Шерлоку вернуться обратно после его гребаной смерти, когда любой другой разумный человек первым делом убил бы его, а уж потом задавал бы вопросы. Чудовищная власть Шерлока над ним не прошла, что хуже – Шерлок знает об этом, а что еще хуже – сам Джон признает это и не может с собой ничего поделать. Он думает обо всем этом, осознавая, что Шерлок шагает рядом с ним. В это время года природа прекрасна, но холодный воздух кусается, а к концу месяца будет только морознее. Доктор прячет руки в куртку, чтобы согреть их. Шерлок молчит, и Джон удивляется, как обстоятельства человеческой жизни могут иметь такое сильное взаимное влияние, как Шерлок стал таким благодаря всему, что случилось с ним, благодаря его матери, окружающим людям, которые никогда не понимали его огромного интеллекта. Как все эти обстоятельства сошлись вместе и заставили Шерлока выбирать между жизнью и смертью, между тем, чтобы остаться и чтобы уехать. То, что Шерлок думал, что он поступает правильно, не удивляет Джона. И он только теперь понимает, почему муж это сделал. Джон не мог осознать причин, заставивших Шерлока бросить их, и он подозревал, что есть что-то, о чем тот умалчивает и скрывает от него. И доктор позволял себе жить в этой лжи, беспечно полагая, что Шерлок рассказывает ему достаточно и что он не врет. То, что они были в такой опасности, то, что Шерлок скрывал от него такую информацию, то, что он думал, что это только его дело, активно планировал свою смерть и исчезновение, посвятив в это только свою мать – все говорит о том, каким идиотом был Джон, ничего не замечал и ничего не подозревал, безумно счастливый от их новорожденного ребенка, от их дома, дел, которые они вели вместе. Слишком переполненный радостью, чтобы видеть опасность, чтобы распознать странное выражение в глазах Шерлока в тот последний раз, когда видел его, в утро его смерти. Он не знает, сколько времени ему потребуется, чтобы собрать воедино осколки прежнего себя, сколько времени потребуется, пока он не почувствует себя тем Джоном Уотсоном, которым был, когда они впервые встретились, когда они бок о бок боролись с Мориарти. Он измучен этим постоянным чувством внутри себя, закручивающим, выжигающим его внутренности, когда выясняется, что Шерлок опять обманывает его, и это всякий раз случается, как только он почувствует, что раны, наконец, залечены. Постоянно, будто это продолжается вечно и усугубляется ценой воспоминаний двух лет, намного сильнее омрачающихся из-за мыслей, которые были у него под конец, мыслей, о которых он никогда не скажет ни одной живой душе. Так много чувствовать к другому человеку, так глубоко любить и потом вдруг узнать резкую, острую до боли правду о том, как мало он значил во всей ситуации, (да и вообще имел ли место в ней?) - это так унизительно и совершенно оскорбительно. Они останавливаются на мостике, перекинутом через ручей, вытекающий из сада, с которого уже снят последний урожай. Земля под прекрасными деревьями покрыта листвой. С них Эндрю съел свое первое яблоко. - А что сделал я, Шерлок? – спрашивает доктор просто, поворачиваясь и глядя на него. – Когда я потерял твое уважение? - Джон... Джон качает головой. Ему нужно знать, для собственного спокойствия. - Это было, когда я настоял на том, чтобы мы поехали повидаться с моей матерью, хотя я знал, по крайней мере, частично, что может произойти? - Джон... - Это потому, что я брал от тебя все дерьмо и просил только больше? Шерлок смотрит на Джона с недоумением и раздражением, борющимися в нем и не позволяющими ему ни двинуться вперед, ни начать разглагольствовать. Джон, как обычно, неверно все истолковывает. - Так плохо, да? - Что? – Этот разговор похож на попытку перевести язык древних шумеров, столь же разочаровывающий и бесплодный. – Нет. Конечно, нет. Глубоко измученный Джон смотрит на него с явным недоверием. Невероятно и странно после двух лет вдали друг от друга обвинять в чем-то, ощущать разочарование и презрение, вместо того чтобы радоваться и находить утешение. - Тогда что? - Я не могу дать ответ, потому что сам вопрос вводит тебя в заблуждение, – объясняет Шерлок. – Ты не хочешь принять правду, но и врать мне не хочешь тоже. - Ты должен вспомнить когда, Шерлок, – обрывает его Джон. – Конечно, кроме того, что ты удалил со своего диска. - Прекрати быть невежей, – оспаривает его Шерлок. – Ты не потерял мое уважение, ты не мог бы этого сделать, ты не перестал быть личностью, мы оба знаем. - Дело в том, что... – начинает Джон, оглядывая сад – он любит землю, Шерлок думает это потому, что она напоминает ему дом его детства, то время, когда был жив его отец. – Ты говоришь так, а потом принимаешь кардинальные, меняющие жизнь решения, даже не думая о том, чтобы сначала предупредить меня. - Это не отсутствие уважения, – говорит Шерлок, – это просто эффективность. Джон разражается смехом, настоящим, громким, пронзительным, такого еще никто никогда не ожидал услышать от него, будто это самое смешное, с чем он последнее время сталкивался. Шерлок смотрит на него, сбитый с толку. - Это не должно случиться вновь, – говорит Джон, беря себя в руки. Он выпрямляется и стоит по стойке «смирно» и так ясно, так очевидно, что он солдат. Это написано на нем. Вплетено в него, неразрывно. – Отныне ты не будешь решать, что будет важным или неважным рассказать мне – ты расскажешь мне все, и мы решим вместе. - Но это может повлечь излишний ущерб, – Шерлока ловит взгляд Джона, глядит на многозначительный наклон его головы. – Все? - Все. Шерлок обдумывает это заявление. - За исключением случаев жизни или смерти. - Острее жизни или смерти, – поправляет Джон. – 12 часов, не меньше. - День. - 18 часов. - Хорошо, – говорит Шерлок, нехотя сдаваясь. Джон кивает, затем добавляет: - И после этого тебе все равно придется как можно скорее рассказать мне. - Да, да, хорошо, – Шерлок кидает взгляд на Джона, пытаясь оценить, какая у него останется свобода действий. – Я хотел бы потом взять это за правило. - О, неужели? – спрашивает Джон, смотря на него, наполовину настороженный, наполовину ошеломленный. Этот взгляд гораздо более знакомый, и в груди Шерлока что-то успокаивается. Его всегда беспокоила та сила, с которой он нуждается в Джоне, полагается на него. Невысказанные слова таятся на кончике его языка: «Я исчез на 2 года, потому что знал, что, в конце концов, я или буду с тобой, или умру. Третьего не дано». Он не смог бы воспитать ребенка в одиночку, не смог бы справиться с тем, с чем справился Джон. Джон не изменился рядом с Шерлоком, напротив, даже стал больше собой. Гений же переломил свою суть из-за кого-то, такого от себя он никогда не ожидал, теперь не мог представить себе, как выжил бы в одиночку, день за днем. Он все же не говорит этого, потому что боится сделать своим признанием еще хуже. Вместо этого он увлекает доктора на протоптанную дорожку. - Ты должен позволить мне заботиться о нашем ребенке. Джон хмурится. - Я уже это делаю. - На самом деле нет. В прошедшие две недели ты избавил меня от кормления, подгузников, одевания, проблем с транспортом, занятий после детского сада, ритуалов перед сном... - Ладно, ладно, ладно, – Джон выглядит огорошенным. – Что, правда? - Да, – говорит Шерлок. – Я понимаю, это остаточные явления двух прошедших лет, но, правда, Джон, ты больше не один. Джон обдумывает это, пока они переходят по мостику в облетевший сад. Солнце начинает садиться, но еще далеко до того времени, когда надо поворачивать обратно, чтобы не схватить простуду. Джон зарылся лицом в свой шарф, думая о том, что сказал Шерлок. Эта земля прекрасна. Доктор мог вообразить здесь Шерлока точно таким, как в тех историях, что рассказывал ему Майкрофт – неистово и свободно бегающего по саду, такого умного и беззаботного, такого полного веселья и озорства. Он представляет здесь Эндрю, как он подрастает, и, может быть... может быть, еще детей, девочку, или еще одного мальчика, чтобы Эндрю не было одиноко. Он снова может представить жизнь, Эндрю подростком, потом молодым человеком, то, как у него будут свои дети. Он может представить себя и Шерлока. Они останавливаются. Шерлок прекрасен на фоне заката. Лучи солнца отливают красным в его темных волосах, высвечивают золотистые линии вдоль уголков его глаз. Он никогда не был более совершенным. Ты больше не один, сказал Шерлок, но и он тоже не один. - Я горжусь тобой, – говорит ему Джон тихо. – Тем, что ты сделал для нас, тем, что любил нас так сильно, что отказался от всего. Шерлок смотрит на него, как будто никогда не видел раньше, и Джон нежно проводит тыльной стороной пальцев вдоль его щеки, края челюсти. - Я горжусь тобой, тем, что ты защитил нашего сына. Чтобы сделать то, что ты сделал, потребовалось большое мужество. Я знаю, что было нелегко оставить нас, потому что знаю, как сильно ты любишь Эндрю и меня. Что-то в лице Шерлока поразительно меняется, и внезапно и интуитивно Джон осознает, что должен был сказать это еще несколько месяцев назад. Он крепко обнимает Шерлока, притягивая его ближе, чтобы зарыться лицом в эти кудри, только теперь снова начавшие отрастать. - Мне жаль, что тебе пришлось пройти через это, пожертвовать собой ради нас. И я тоже люблю тебя, Шерлок. Шерлок ничего не отвечает, но когда он отстраняется от Джона, то совсем не может смотреть на него, пытаясь отвернуть красные глаза. Доктор просовывает свою правую руку через левую Шерлока, и прячет их в карман пальто супруга, чтобы согреть. Они снова принимаются неспешно бродить, солнце садится, и холод покусывает щеки. Джон хочет чего-нибудь горячего, чтобы согреться изнутри, забраться в кровать Шерлока на третьем этаже, и увидеть сына. Когда они пересекают мост и идут обратно по лужайке, Эндрю подбегает к ним со всей скоростью, на которую способны его маленькие ножки, с бассет-хаундом Майкрофта, бегущим и радостно лающим позади него. *** Шерлок не знает, когда это началось, но в какой-то момент он начал медленно возвращаться к себе, и все эти дни чувствует себя, как будто кого-то вспоминает. Ему помогает и то, что Джон смотрит на него по-прежнему. Шерлок все еще изредка просыпается среди ночи, задыхаясь от паники; Джон все еще изредка выглядит потрясенным, когда Шерлок ходит по комнате или захлопывает дверь. Это случается с ними обоими все реже и реже. Помогают расследования, этот знакомый процесс, и уверенное присутствие Джона рядом. Они все еще постоянно спорят о распорядке Эндрю; Шерлок гораздо менее терпелив к чрезмерной зависимости Эндрю от него и гораздо более терпелив в последующем усмирении истерик мальчика. Джон гораздо больше привык потакать Эндрю, скорее всего потому, что так было легче, когда они жили только вдвоем. Но все эти споры были больше не опасны, они не держали их на острие ножа от краха. Это обычный спор, а спорят они обо всем. Эндрю исполнилось три и вот-вот должно было минуть четыре. Жизнь обоих родителей крутилась вокруг него, что требовало приобретения кое-каких важных навыков. К счастью для них всех Джон и Шерлок любили проблемы; к счастью для них всех потребности Эндрю были довольно простыми. Довольно. - Я не хочу идти в ванну, – протестует Эндрю, и застревает – буквально застревает – в кухне, в прихожей, на лестничной площадке. Сегодня вечером по распорядку не должно быть ванны. - Боюсь, это не вариант, – отвечает Джон терпеливо, ища что-то в шкафу, скорее всего, любимую чашку Эндрю. Шерлок видит, что Джона беспокоит плечо, но недостаточно сильно, чтобы его гордость позволила ему об этом сказать. По этой причине он пытается подкараулить Эндрю в ванной вместо того, чтобы просто притащить его туда силой, что изредка требуется мальчику. - Нет, – жалобно хнычет Эндрю, растягивая слова – Я не собираюсь сегодня принимать ванну. Это препирание продолжалось уже больше часа, и все более и более отвлекало. Шерлок должен был распутать дело, даже если оно ошеломляюще скучное. - Эндрю, – говорит Шерлок с дивана, – ты выглядишь, будто вывалялся в мусоре. Тебе нужно принять ванну. Эндрю поворачивается на звук своего имени, растерянно моргая в ответ на большую часть приговора Шерлока, но слово «ванна» вновь вызывает слезы. - Нет, нет, нет, нет, нет, нет, нет... - Да, идем, – говорит Шерлок, вставая, подходя к сыну и обхватывая его поперек талии одной рукой. Эндрю брыкается, плачет и умоляет, будто ему светит неизбежная пытка. Шерлок приносит его в ванную, сажает на пол и садится, скрестив ноги, прямо перед ним. - Нет, папа, не надо ванну. Я хочу идти играть, – объясняет Эндрю сквозь слезы. Его очки сидят криво, одежда в беспорядке, а в волосах запутались огромные стебли травы. Шерлок, возможно, пощадил бы его, но исходящий запах действительно неприятен. Отец действительно очень счастлив, что Эндрю съездил в это путешествие с классом. - Во-первых, рубашка, – говорит Шерлок и, несмотря на многочисленные жалобы, Эндрю покорно поднимает руки, чтобы его отец мог стянуть чрез голову грязное поло. - Хочу играть, – говорит Эндрю, временно приглушая голос. - Тогда прими ванну, – отвечает Шерлок, кладя рубашку рядом с ним. Он смотрит на Джона, подходящего к ним сзади. – Посмотри, ты такой грязный, что твой отец решил не давать тебе твои игрушки для ванны и принес вместо них дешевый пластиковый стаканчик. - Лейте воду! – говорит Эндрю, тем не менее жадно протягивая руки к доктору. Едва оказавшись в ванной, Эндрю, кажется, забыл все свои предыдущие обиды, слишком занятый плесканьем в воде и пытающийся съесть пузырьки, какими бы ужасными они не были на вкус (Шерлок попробовал и действительно не понял в чем их привлекательность). 40 минут спустя Эндрю, сухой и переодетый, свернулся калачиком в кровати, одной рукой покровительственно обнимая большую плюшевую лягушку. Джон сидит на диване вместо своего обычного кресла, это значит, что плечо у него болит больше, чем час назад. Его глаза закрыты, но спокойно открываются, когда Шерлок садится рядом с ним. - Еще не закончил с тем делом? - Уже написал детали Лейстреду; они будут у нашего потенциального преступника к утру. – Он смотрит на Джона. – В постели было бы удобнее. Джон фыркает. - Такое никуда не годное соблазнение в данный момент в наших отношениях не требуется, Шерлок, хотя я ценю твои ухаживания. Шерлок берет телефон, чтобы ответить Лейстреду смской. - Я имел в виду твое плечо. - Оно в порядке, – говорит Джон, широко зевая. - В следующий раз останавливай старую женщину, вылетевшую из своей инвалидной коляски, другой рукой, – указывает Шерлок и ухмыляется, когда Джон смотрит на него с удивлением. - Откуда ты узнал это? - Очевидно, – говорит Шерлок, не поднимая глаз. Лейстред в этот раз по нескольким причинам был особенно глуп; Грегсону, вероятно, было труднее, чем обычно. - Не для меня, – говорит Джон, склоняя голову на плечо мужа, о котором он миллионы раз говорил, что оно костлявое и неудобное. Шерлок поднимает руку и обнимает доктора. - Ну, во-первых, на твоем правом ботинке была отметина...